Текст книги "Новобранцы (СИ)"

Автор книги: Виктор Чигир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Хынджылаег каены! (Здесь: выпендривается! (Осет.)) – объявил Бесик во всеуслышание.

– Кто это такое? – брезгливо растягивая слова, осведомился Руха.

Хаш вдруг молча встал и направился прямиком к заправиле: грудь колесом, плечи разведены, походка с оттяжечкой. За Хашем увязались еще несколько. И когда к заправиле приблизилась небольшая боевая группа, от его напускного величия не осталось и следа.

– Сейчас ему расчехлят, что к чему, – злорадно проговорил кто-то рядом со мной.

На крыльце заправила, не поднимаясь со стула, обменивался рукопожатиями. На нашем лежбище стояла тишина, все, кто не пошел к казарме, ждали развития событий; что-то обязательно должно было произойти. Парни о чем-то расспрашивали заправилу и вели себя при этом крайне раскрепощенно: ходили туда-сюда, прыгали со ступеньки на ступеньку, принимались бороться друг с другом... Через полминуты дневальный с легкой руки заправилы уже угощал всех водой. Тогда Хаш повернулся к нашему лежбищу и выкрикнул:

– Цаецаейнаг у! (Это чеченец! (Осет.))

Заправилу звали Хамид Гафаров. Он был из Грозного и очень этим гордился. Это был такой же двадцатипятилетний контрактник, как наш Али. Его на два месяца оставили в роте за главного. Русских он не любил. Вдобавок у него в роте они были все, как один, – тихонькие, худенькие, запуганные. Новоиспеченным срочникам сразу понравилась его политика управления коллективом, и они быстро сдружились. Особенно Хаш. Теперь он, подражая Хамиду, орал: «Дневальный!» – и тот не смел не выйти. Всех это очень веселило. Правда, с Хамидом у нас была скорее вынужденная дружба: парни, не скрывая этого, смотрели на него свысока, как бы говоря, что ничего, кроме дружбы, он им предложить не может.

Он угостил всех водой из бака, стоящего возле тумбочки дневального, и вскоре воды там не осталось. Тогда мы принялись трепаться.

– И че вы тут вообще делаете? – спросил Хаш у Хамида.

– Я лично сплю, хаваю и слежу за территорией, – ответил тот.

– Че за территория? – спросил Руха.

– Вокруг казармы и немного на дороге. А вы думали, здесь стреляют-убивают?

– А че, не бывает такого?

– Бывает. Разведчики местность вокруг города прочесывают – постоянно кого-то гоняют. Но это контрактники.

– По бездомным кошкам палят и говорят, че бандитов ловят, да? – сказал Бесик.

– Нет, – возразил Хамид. – По новостям недавно говорили: Кадыров всех боевиков из Чечни выгнал. А куда? Сюда. И в Ингушетию. Больше некуда. Только это уже не группировки, а банды.

– А в город сбегать вариант? – спросил низкий, но невероятно плотный парень по прозвищу Суплекс.

– Да, – сказал Хамид. – Только лучше не по форме. Там даги солдат не любят.

– А че, чеченцы любят? – усмехнулся Рижий.

– А че, осетинцы любят? – в тон ему отозвался Хамид.

– Не осетинцы. Осетины, – поправил Бесик.

– Мы – мирный народ, – сказал Суплекс, трогая крохотное расплющенное ухо. – Нам солдаты не мешают.

– А че вас из пятой казармы выгнали? – поинтересовался Хамид.

– Теперь нас куда поселят? – спросил кто-то за моей спиной.

– А хрен его, – ответил Хамид. – Почти весь состав на полигоне. В казармах человек по двадцать. Вас, наверное, раскидают по разным ротам.

– Плохо! – сказал Руха расстроенно.

– Ниче, вы здесь ненадолго, – сказал Хамид. – Сегодня должны с Волгограда новобранцев пригнать. Я их к себе заберу...

– И че?

– Как че? У них майки, кепки, мобилы – всё нулячее.

– А воздух? – поинтересовался Руха.

– По-любому. У каждого второго снутри кителя булавкой пара бумаг прицеплена.

– Хорошо живешь, да? – усмехнулся Хаш.

Хамид кивнул.

– И ты так можешь. По-нормальному с ними побазарь, они те на мобилу знаешь, сколько закинут? В прошлом месяце у меня полторы штуки на счету лежало – разговаривал целыми ночами: Москва, Грозный, Сочи...

– Перекинь рублей пятьдесят, а? – сейчас же попросил Хаш.

– Уже нету, все проговорил, – развел руками Хамид. – Сам себе слонов ищи.

– Почему – слонов?

– Потому что слонов. У них хоботы. – Хамид, как мог, изобразил рукой хобот.

– Ха! Дневальный! – немедленно заорал Хаш. – Ардаем-ма раз-два-три! (Игра слов. По-осетински "Ардаем-ма рацу" – "Иди-ка сюда".)

Под оглушительный хохот дневальный понуро выбрел на крыльцо.

– Ближе подойди, не тыхшуй! – потребовал Хаш и, когда дневальный подчинился, спросил его: – Ты слон?

Дневальный с надеждой покосился на Хамида, но тот, отвернувшись, разглядывал белую разметку на асфальте.

– Н-нет, – пролепетал дневальный.

– А кто ты? – спросил Хаш.

– Н-не знаю. – Глаза у дневального бегали.

– Сколько служишь, На?зин? – повернувшись, спросил его Хамид.

– Шесть месяцев.

– Значит, слон! – полураздраженно сказал Хамид. – Давай иди обратно.

Шесть месяцев, подумал я с тоской. А мы – всего один неполный день...

– А че он там стоит, на тумбочке? – спросил Рижий. – Все равно офицеров нет.

– Не знаю, – ответил Хамид. – Всегда так было. Им нельзя давать расслабиться, иначе они на тебя рукой махнут.

– Я им махну!

– Вас могут вон туда поселить. – Хамид указал на ближайшее деревянное строение. – Только на чем вы там спать будете?..

Это была наитрухлявейшая казарма в части. Сквозь грязные окна виднелись пустые помещения, заваленные каким-то металлическим хламом – костылями, что ли?

– А почему в ней не живут? – спросил Бесик.

– Хрен его, – отозвался Хамид. – Говорят, в прошлом году там целую роту умертвили.

Все притихли. Даже те, кто не особо слушал эту трепотню, уставились на чеченца.

– Умертвили? – переспросил Рижий.

– Так рассказывают, – пожал плечами Хамид. – Ну, сами позырьте. Почему там никто не живет? Она че, с краю стоит?..

Казарма стояла метрах в тридцати от жилой казармы Хамида, метрах в пятидесяти от плаца, а за ней располагалась еще одна казарма, тоже жилая. То есть ее окружали жилые постройки, а сама она была нежилой.

Хамид продолжал:

– Говорят, вахи ночью проникли в часть и вынесли всю оружейную комнату из этой казармы. А солдатам – шомполами в ухо. Всех так потыкали, а дневального, который все это время стоя спал на посту, оставили в живых. Он потом проснулся, увидел, че случилось, и повесился в сортире.

Мы молчали. У меня неприятно заныло в глубине правого уха.

– А че такое шомпол? – нарушая тишину, поинтересовался Руха.

– Им дуло чистят, – сказал какой-то всезнайка.

– Стержень для чистки канала ствола, – важно пояснил Хамид. Он был очень доволен произведенным на нас впечатлением.

– Да чёс всё это! – объявил Хаш. – Придумали, чтоб слонов пугать!

– Может быть, – сказал Хамид, пожимая одним плечом. – Не знаю.

– Они б, когда первого мочили, "Аллах Акбар!" закричали бы и всех бы на хрен перебудили, – добавил Хаш.

– Аллах Акбар – это же Аллах Велик? – спросил Рижий у Хамида.

– Да. Чеченцы произносят это дважды: когда стреляют и когда режут головы кяфирам.

– Ты б резал?

– Если бы в Чеченскую войну я был постарше...

– Зве-ерь! – усмехнулся Рижий. Он очень правдоподобно не терял веселого расположения духа.

– А ты б порезал? – спросил меня Руха.

Вопрос мне не понравился; я сухо ответил, что просто убил бы.

– Если враг приходит в твой дом, убивает твоих детей, насилует твою жену, нужно чтобы он подох, как собака, – сказал Хамид, искоса глядя на меня.

– Тебя поэтому слоны боятся? – спросил Рижий.

– Думаешь, этим русским много надо? – усмехнулся Хамид. – Один раз по шее дал – у них сопли идут.

– Это просто тебе такие попались, – возразил Рижий. – У нас в Городе они знаешь, че за звери!

– Че, в натуре? – не поверил Хамид.

– Ага. Вылавливаешь их по подвалам... с планом и гитарой... – сказал Руха.

Все засмеялись.

– Не, – сказал Бесик. – Если эти русские за че-то возьмутся – всё. Я один раз боролся с русским, так он мне чуть хребет не переломил.

– Че-о?! – мигом возмутился Суплекс. – Русский борец? Ты с какой луны упал? В сборной России хоть одна русская фамилия есть?

– Мае цы? (И что? (Осет.))

– Ницы! Ма дзур, каед нае зоныс! (Ниче! Молчи, если не знаешь! (Осет.)) – Суплекс, наверное, был борец-профессионал, раз так горячился.

– В сборной России есть один чеченец, – вмешался Хамид.

– Как его фамилия? – спросил Бесик.

– Не помню.

– Это не чеченец, а дагестанец, – сказал Суплекс.

– Йае мыггаг каемаей у? (Как его фамилия? (Осет.)) – спросил Бесик уже у Суплекса.

– Иваноев, – ответил Суплекс, отчего все рассмеялись, даже сам Суплекс.

– Зато у русских есть Емельяненко, – сказал Хаш и в шутку, но довольно профессионально провел серию ударов.

– Он уже дважды проиграл, – сказал Руха.

– Один раз, – возразил Хаш, для убедительности выставив указательный палец. – Вот недавно, да и то случайно: руку в захват отдал.

– Не руку – башку, – рассудительно поправил всезнайка. – "Треугольник" был.

Хаш немедленно взбеленился:

– Иди это глухой бабке расскажи! "Рычаг локтя в треугольнике" – афтае хуыйны! (так называется! (Осет.)) При чем тут башка?!

Всезнайка притих и вроде даже уменьшился в размерах.

– Его б сюда, а? – мечтательно проговорил Рижий.

– Кого? – спросил Хаш.

– Емельяненко. Хамид бы его через бедро кинул. Ты ж борешься, Хамид?

– Я слышал, он у нас под Фиагдоном был и двоих черных избил, – сказал Бесик.

– Кто? Емельяненко? – спросил Хамид.

– Ну.

– Каед? (Когда? (Осет.)) – спросил Суплекс недоверчиво.

– В прошлом году, – сказал Бесик. – Пристали к нему двое: о, живой Емельяненко, давай, мол, поспарингуем! Так надоели – он их обоих выстегнул.

– Зачем Емельяненко в Фиагдон ездить? – спросил Руха с сомнением.

– На сборы, – предположил Хаш. – Или на курорт.

– Я ж говорил, что русские – звери, – сказал Рижий.

– Зато у нас есть боксеры, – сказал Хамид. – Бетербиев, Байсангуров, Альбиев...

– Альбиев – борец, – возразил Суплекс уверенно.

– Он боксировать тоже умеет, – сказал Хамид. – Я видел.

– Тогда я с Емельяненко по-братски здороваюсь! – заявил Хаш. – Ай йае ма! – шутливо пожаловался он вдруг. – Бафаелладтаен уже ацы цаецаейнагаей! (Мать его! Задолбал уже этот чеченец! (Осет. с русск. вставкой.))

Все, кроме Хамида, засмеялись.

– Ты че-то про меня сказал? – спросил Хамид нехорошим голосом.

– Не! – простодушно отозвался Хаш. – Говорю, люблю чеченских боксеров.

– Я тоже могу сказать по-чеченски, – проговорил Хамид.

– Ты с дневальным так общаешься, да? – спросил его Рижий. – Он понимает?

– Когда я пьяный, я даже с офицерами разговариваю по-чеченски, – заявил Хамид.

– И они понимают? – спросил Рижий.

– Научились.

– А сейчас вариант бухнуть? – спросил Бесик.

– А воздух есть?

– Скинемся, – сказал Бесик. – Да? – поинтересовался он у остальных. – Тут цены как – нормальные?

– Нормальные, – сказал Хамид. – Только кто пойдет?

– Ты, – сразу сказал Бесик. – Мы ж здесь ниче не знаем.

– Я не пойду, – отрезал Хамид.

– Почему? – спросил Бесик с невинным видом.

Хамид промолчал.

– Ему впадлу, – вслух предположил Руха и, судя по всему, угадал.

– Омае (Здесь: тогда... (Осет.)) пусть дневальный сгоняет, – предложил Бесик. – Или еще кто...

– Хочешь, чтоб меня посадили? – усмехнулся Хамид.

– А че такого?

– Там их или ограбят, или украдут. При мне одного даже убили.

– Срочника – убили? – переспросил Суплекс.

– Да, – сказал Хамид. – Пошел в банк получать перевод, а на обратном пути – зарезали...

Мы снова примолкли, а Хамид продолжал:

– Я потом на опознание с ротным ездил. У него знаете, че в карманах лежало? Фантики от конфет. Ему за три дня до этого посылка пришла, он ее заныкал и хавал потихоньку. А чтоб фантики не видели, совал их себе в карман. Потом выбрасывал. Так и умер с фантиками.

К обеду явился в дупель пьяный Али и сообщил, что сегодня в столовую нас не пустят.

– Почему? – возмущенно спросил Бесик.

– Потому что мы не поставлены на довольствие, – ответил Али. – И потому, что нас не хотят ставить на довольствие.

Потом он поманил за собой двоих парней посговорчивей, и вскоре они принесли три картонных коробки, в которых оказались сухпаи. Нам выделили пятнадцать пачек, чтобы протянули до завтрашнего утра. Помимо каши двух видов и тушенки, в сухпаях обнаружились отвратительные галеты, которые никто не ел. Про плавленый сыр с паштетом молчу – они исчезли сразу и навсегда. И так как дисциплины у нас не существовало в принципе, после первого же приема пищи намусорили мы порядочно, и то, что надобно было растянуть до утра, мы оприходовали за час.

Появился товарищ майор, оглядел кучи мусора, среди которых мы валялись, и сказал с какой-то обреченностью:

– Вы не вы, если не насвинячите...

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – подал голос Бесик.

– Обращайся.

– А вон тому караульному патроны хотя бы выдают?

Майор покосился в указанном направлении и ответил:

– Выдают.

– Боевые?

– Боевые.

– А он имеет право стрелять?

– Да.

– А в майора?

Поднялся хохот. Товарищ майор сдержанно усмехнулся – как-никак шутка была удачная, – потом подозвал обедавшего с нами Али, сказал ему что-то вполголоса и, не прощаясь, ушел к воротам КПП. В город, надо полагать. Обернувшись, Али сообщил, что мы только что профукали возможность ночевать сегодня под крышей. Все были донельзя сыты, поэтому новость эту восприняли как авиакатастрофу где-нибудь в Таиланде.

Время тянулось очень медленно. Валяться просто так быстро надоело. От нечего делать самые шалые разбрелись по части в поисках приключений. Другие решили поприкалывать солдатиков Хамида. Третьи принялись знакомиться с офицерскими дочками. Четвертые боролись. Выглядело это даже для нас самих неестественно. Мимо строем, в ногу, шагали подпоясанные, приглаженные, постриженные военнослужащие. Те, кто шли в одиночку, обязательно отдавали каждому встречному офицеру воинское приветствие. Мы же – небритые, обросшие, в майках, с подвернутыми штанинами, в тапках, без носков, говорили не по-русски, орали, хохотали и, в шутку шугая, кидались на солдатиков.

Несколько раз повторялась одна и та же забавная сценка. Кто-нибудь поджидал на углу спортплощадки одинокого солдатика и, остановив, вежливенько так спрашивал: "Боец, прикурить есть?" И как только хмуренький солдатик протягивал раскрытую пачку, от нашего лежбища доносился крик: "Кто не хафтанет, тот чмо!" Солдатик либо улепетывал со всех ног, либо сжимался, точно его и в самом деле собирались ударить.

Вскоре все без исключения солдатики-одиночки обходили наше лежбище стороной. Если мимо шел строй в столовую, в него летели камешки. Высшим пилотажем считалось попасть по козырьку чьего-нибудь головного убора. Если проходил офицер, пусть даже в двадцати метрах от нас, надо было хором заорать: "Здр-равия желаем!", желательно – с акцентом.

И вот когда весь этот цирк, никак на службу не похожий, уже нас самих стал утомлять, к лежбищу подошли двое товарищей офицеров, каждый – с парой больших звезд на погонах. "По?дполы", – шепнул всезнайка.

– Ага, – пророкотал подпол, который был повыше. – Вот они, наши дикари.

– Мы не дикари, – немедля возразил Бесик вялым сытым голосом.

– А вам не говорили, что надо хотя бы вставать, когда подходит старший по званию? – осведомился подпол, который был пониже.

– А мы не с этой части, – проговорил Бесик, едва сдержав зевок.

– Все равно, с какой вы части, товарищи военно... – начал было подпол пониже, и тут подпол повыше с презрением рявкнул:

– Встать!

Мы подчинились. Те, кто был помельче, сделали это проворно. Остальные вставали не спеша, намеренно показывая свое к офицерам отношение.

– Вам тут, у нас, как я вижу, не нравится? – проговорил подпол повыше. – Ну так, может, для знакомства дадите мне десяток кэ-мэ вокруг части?

– Правильно, – по-лакейски согласился подпол пониже. – Не понимается через голову – поймётся через ноги.

– Не надо, товарищи подполковники, – просительно сказал Бесик, вставший последним. – Жарко. И воды нам так и не дали.

– Ты, я вижу, говорить любишь? – произнес подпол повыше. – Где ваш начальник?

– Маегъа. (Не знаю. (Осет.))

– Чего?

– Не знаю, говорю.

– Ну так и говори! А то мявкаешь что-то... Как с ним связаться?

– С кем?

– С начальником, мля!

– Он не давал нам своего номера.

– Тогда на кого он вас оставил?

– Нас не надо ни на кого оставлять.

– Ну-ка, сынок, подойди, – сказал подпол, недобро усмехаясь. Было видно, как он медленно, наслаждаясь самим процессом, сатанеет. – Ты что такой разговорчивый, у? – с холодной любезностью спросил он у Бесика, положив ладонь ему на шею. Бесик смотрел прямо ему в глаза и не моргал. – Я спрашиваю, почему ты такой разговорчивый?

– Я – не разговорчивый, – проговорил Бесик с застывшей улыбкой.

– Неразговорчивые молчат, – ласково заметил подпол.

– Я – не разговорчивый, – повторил Бесик.

– Как твоя фамилия, неразговорчивый?

– Качмазов.

– Качма-азов... – повторил подпол, как бы пробуя слово на вкус. – Как фамилия твоего начальника, рядовой Качмазов?

– Я не спрашивал у него фамилии.

– Не знаешь фамилии своего начальника?! – поразился подпол.

– Не-а.

– Кавказ! – воскликнул подпол, оборачиваясь к своему товарищу. – Где еще такое увидишь? – Он снова глянул на Бесика и грубо оттолкнул его. – Иди!

– Это как в анекдоте, – сказал подпол пониже. – Когда срет солдат на Красной площади, а милиционер ему: "Ты че, сука, творишь?" – "А я, – грит, – нашего взводника с должности снимаю".

Брезгливо оглядывая нас, подпол повыше проговорил:

– Они даже не поймут, что кого-то с должности сняли.

– Как к нам относятся, так и мы будем, – буркнул Бесик, растирая себе шею.

Кто-то тихонько шепнул ему по-осетински, чтобы замолк.

– А как к вам относятся? – с любопытством поинтересовался у него подпол повыше.

– Так... – Бесик неопределенно шевельнул пальцами перед лицом.

– Как – та-ак? – Подпол раздраженно повторил его жест. – Точнее выражайся.

– Н-ну... Из казармы выперли, в столовую не пускаете, лежим тут около сортира...

– Понятно, – перебил подпол. Он немного помолчал, потом спросил: – "Девятую роту" видел?

– Ну, – сказал Бесик.

– Не нукай, не запряг еще. Видел или нет?

– Ну, видел...

– Все видели "Девятую роту"? – громко вопросил подпол и, дождавшись от нас нестройное "да", продолжил: – В начале, помните, что там говорилось? "Вы – га-авно..." Так вот, здесь то же самое.

Некоторое время новоиспеченные срочники молчали, не зная, как реагировать на это явное оскорбление. Потом Бесик все же нашелся:

– Да-а, – произнес он с хитрецой, – но у Девятой роты была Белоснежка.

Все захохотали, даже подполы. Руха – так вообще повалился в траву и задрыгал в воздухе розовыми пятками. А этот Бесик за словом в карман не лезет... С трудом перекрывая сумасшедший ржач, подпол повыше пророкотал:

– Ну так найдите себе Белоснежку! Вона сколько вас – тридцать шесть хлебал. Как там говорится, Сереж? – спросил он, поворачиваясь к подполу пониже. – Лучше нет влагалища...

– ...чем очко товарища, – подсказал подпол пониже, расплываясь при этом в широченной улыбке.

Замечательный наш Бесик не нашелся, что на это ответить. А жаль. Заткнуть товарищей подполов хотелось очень сильно.

– Вы только на словах такие крутые, – сказал подпол повыше, когда веселье само собой зачахло. – А как что – вас хрен отыщешь.

– Это вы про че говорите? – спросил Бесик.

– Много ума надо, чтобы обидеть того, кто слабее? – сказал подпол, кривя рот. – Зачем солдат трогаете? Меня тронь, раз такой сильный!

– Я никого не трогал, – сказал Бесик.

– Да любой русский солдат лучше всех вас вместе взятых. Потому как знает, что такое подчинение. Если ему скажут: возьми высоту – он пойдет и возьмет.

– Что-то не видно, чтобы они здесь...

– Де 'взаер дзых сыхгаен, эй! (Закрой свой дрянной рот, эй! (Осет.)) – зашипели на Бесика со всех сторон, но он невозмутимо договорил:

– ...высо?ты брали.

– Ты, сынок, видно, хочешь, чтобы твои друзья за тебя побегали? – осведомился подпол, делая шаг к Бесику.

– Я сам за себя отвечаю, – сказал Бесик, не двигаясь с места.

– Сам? Ну, тогда ответь: почему ты обросший?

– Потому что это ваша забота.

– Вот как?

– Да. От меня требовалось прийти вчера в военкомат.

– Хочешь, чтоб я тебя побрил? – с веселой угрозой осведомился подпол.

– Банцай уже! (Заткнись уже! (Осет. с русск. вставкой.)) – шикнул на Бесика Суплекс и ощутимо ткнул его в бок.

– Никак нет, – ровным голосом ответил Бесик подполу.

– Тогда даю время до завтра, – объявил подпол. – Чтобы бошки у всех были гладкие, как у дельфинов. Понятно?

Тут и ежу было ясно, что надобно хором зареветь: "Та-а-ак точно!" Но новоиспеченные срочники промолчали. Мне, если честно, далось это с огромным трудом. Хорошо еще, что подпол не стал настаивать на соблюдении устава – махнул товарищу рукой, и вместе они двинули прочь.

– Кто это был, Али? – спросил Рижий, когда товарищи офицеры скрылись за углом хамидовской казармы.

Пьяный Али все это время стоял с нами и качался из стороны в сторону, как камыш на легком ветру. Только чудом подполы не заметили его сержантских лычек.

– Зам начштаба, – сказал он, икнул и повалился обратно на траву.

И как только он повалился, раздалась стрельба. Сначала я подумал, что это какие-то обкурившиеся до бешеного энтузиазма кровельщики сооружают обрешетку, но потом – понял. Стреляли короткими очередями где-то недалеко в городе, кажется, с той стороны, где были ворота КПП. Да, там.

– А? – сказал Али, рывком отрывая помятую рожу от вещмешка.

– Че за херня? – буркнул Рижий.

Али молча поднялся на ноги и тоже, как все, уставился в ту сторону, откуда доносилась пальба.

– Может, учения... – пробормотал он неуверенно. И сейчас же где-то на плацу пронзительно, пробирая до спинного мозга, завыла сирена: "Ви-и-и-и-и-у!", и снова: "Ви-и-и-и-и-у!", и снова...

Мимо, тяжело бухая стоптанными берцами, пронесся тот самый караульный, которого мы давеча дразнили. К автомату у него уже был присобачен рожок. Где-то за хамидовской казармой ревел быком зам начштаба – что-то про "Открыть ворота!" и про "Разобраться, на х..., по отделениям!"

– Э-э, Хамид! – заорал Хаш, первым увидев выскочившего из своей казармы контрактника. – Че за херня? Учения?..

Чеченец даже не посмотрел в нашу сторону – сиганул с крыльца и как был, без майки, в черных офицерских тапках на босу ногу, дунул туда, где надрывался зам начштаба. Следом за ним выскользнул дневальный Назин, тоже сиганул на асфальт, метнулся за угол и закричал в спину убегающему контрактнику:

– А мне че делать, Хамид?

Хамид только рукой махнул. Некоторое время Назин смотрел ему вслед, потом сплюнул и спешно, но без торопливости зашел обратно в казарму.

И тут за спортплощадкой, мелькая между частыми стволами тополей, показалась бело-голубая громада автобуса. Это был видавший виды сорокаодноместный ЛАЗ. Всё замедляясь, как будто по инерции, он плавно катил по направлению к пятой казарме. Я не сразу понял, что с ним не так, а когда, наконец, понял, волосы зашевелились у меня на затылке и ослабели ноги.

Бело-голубая его бочина вдоль и поперек была изрешечена пулями. Стекол не было ни в одном окне – лишь какие-то уродливые огрызки, на которых весело, как ни в чем не бывало вспыхивали и гасли солнечные отблески. В промежутках между завываниями сирены можно было услышать, как хрустят, сплющиваясь под тяжестью, простреленные покрышки. И стон – десятки хриплых детских глоток выводили тягучее, жалобно-зловещее: "О-о-о-о-о..."

Не сговариваясь, единым порывом, мы устремились к пятой казарме, наперерез автобусу – кто-то со всех ног, кто-то помедленнее, а кто-то то и дело неуверенно притормаживая. "О-о-о-о-о..." – стонал автобус, "Ви-и-и-и-и-у!.." – выла сирена, "Та-та-та-та-та!.." – трещали автоматы со стороны КПП. Мы бежали, вразнобой сопя, задевая друг друга локтями, и не спускали с автобуса глаз, и вскоре увидели, как он, издавши усталый пневматический вздох, замер метрах в тридцати от казармы. К нему сейчас же кинулись русские солдаты, и когда мы, новоиспеченные срочники из Владика, подбежали к автобусу, там уже было не протолкнуться. Лысый офицер с четырьмя звездами на погонах, на целую голову возвышаясь над своими подчиненными, махал невыносимо длинными руками и выкрикивал какие-то команды. Ничего нельзя было разобрать, жалобно-зловещее "О-о-о-о-о..." перекрывало все шумы. Русские солдаты пытались вручную разомкнуть пассажирские двери, но двери не размыкались. Я понял, что это должен сделать водитель, – справа от баранки, на приборном щитке, есть два тумблера, один из них – не помню, какой – надобно повернуть, и тогда двери раскроются. Боком, по-крабьи, я обежал автобус по длинной дуге и вознамерился было пробиться к водителю, но кто-то уже допер про тумблеры – рванул дырявую, похожую на гигантскую терку дверцу, и тучное тело водителя вывалилось наружу, подмяв сразу троих. "Мля-а-а-а!" – придавленно заныли в три глотки. Перепрыгнув через лежачих, в автобус ловко нырнул вездесущий Бесик. Его не было видно секунд пять или шесть, потом пассажирские двери, сыпля на асфальт стеклянной крошкой, раскрылись, а белый, как кокаин, Бесик повалился сверху на неподвижного водителя, рывком встал, выбрался, распихивая встречных, из толчеи, упал на колени, и его обильно вырвало прямо мне под ноги. Из пассажирских дверей тем временем один за другим начали выпадать раненые – я этого не видел, но слышал, как парни, пытавшиеся разомкнуть двери вручную, заорали вдруг остервенелыми голосами:

– Че уставился? Бери под мышками!

– Все хорошо, все хорошо! Хватит, хватит!

– Расступитесь, мля!

– Куда, Краюхин?.. Я те дам "носилки", сыкло!..

А у КПП все татакали автоматы, а на плацу все выла сирена, и стон из автобуса, как жесткая гамма, уже проник в наши тела, прошил их насквозь, оставив после себя лишь жгучий холод и пустоту, убивающую пустоту...

– Капитан! – взревел Хаш, первым из нас потеряв выдержку. – Выдай автоматы, капитан!

Просьба его, почти никем не услышанная, потонула в общем гаме.

– Вахи, вахи в городе!

– Какие, на х..., вахи? Это местные п...сы!

– Я его всё, капитан! Хоть одна пуля в меня попадет – тебя живым закопают, понял?

– О-о-о-о-о...

– Алле! Алле! Санек, у нас тут война, мля! Война, грю! Раз...ли целый автобус новобранцев, прикинь?.. Тока, смотри, матушке не говори!

– Я туда не зайду! На, убей! Но я туда не зайду, не зайду, не зайду!..

– Макогонюк! Прижми вот здесь. Крепче! Че ты как по п...де ладошкой?!

– Оттащите водилу! Слышь, помоги оттащить водилу!..

– Димон, мля! Вечно те больше всех надо! Вставай, мля, че разлегся? Не топчите, мля, Димона!..

– ...Смертник на легковушке. Еле на шлагбауме остановили...

– О-о-о-о-о...

– ...Это ж новобранцы, у них и оружия не было...

– Товарищ капитан, товарищ капитан! Там товарищ подполковник...

– Че? Ты кто, мля, такой?

– ...просит людей на кэ-пэ-пэ!

– А-атставить панику! Дежурный... Дежурный, сука! Открыть оружейную! Чужим не выдавать!.. Сержант! Ты, ушлепок косой! Успокой своих осетров, пока я их не успокоил!

– Бодкин, в две шеренги ста-а-навись!..

И тут в мельтешении перекошенных рыл, размахивающих рук и дочерна загорелых затылков я разглядел Хаша. Под шумок он отбежал к углу казармы, где, напряженно замерев, стоял одинокий караульный с автоматом наизготовку. Хаш стремительно надвинулся на караульного и без дальних разговоров попытался отобрать автомат. Завязалась борьба. Хаш рванул к себе оружие – караульный едва не упал, но устоял, не растерялся, и вдруг, на секунду откинувшись корпусом, боднул Хаша каской в грудь – выше просто не доставал. Хаш качнулся, матюкнувшись, пнул караульного, тот обиженно взмыкнул, и сейчас же раздался одиночный выстрел. Хаш, вопя, повалился спиной на асфальт. Правая штанина у него дымилась чуть повыше колена, вокруг этого места быстро расплывалось темное пятно.

– Распопин! – очумело заревел капитан. – Ты че, мля, творишь? Он же свой!

Все, кто был у автобуса, смотрели на Хаша, который, жалобно вопя, задом, оставляя за собой кровавый след, отползал прочь от Распопина. Несколько осетин уже неслись туда, на помощь раненому товарищу, а может быть, и не на помощь вовсе, у нас, осетин, всегда что-то между... Так или иначе, Распопин не стал испытывать судьбу – уперев приклад в плечо, он направил ствол в сторону бежавших и завопил дурным голосом:

– Стоять, чурки! На счет "два" открываю огонь!

И бежавшие замерли, точно налетели на невидимую стену.

10