Текст книги "Мастер по интиму"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Виктор Улин
Мастер по интиму

«Встань, потому что это твое дело,

и мы с тобою: ободрись и действуй!»

(Ездр. 10:4)

Колокольчик над дверью тоненько прозвенел, оповещая о новом посетителе.

У меня сидел клиент средних лет, попросивший подстричь наголо без насадки.

Услышав звон, я невольно скосил глаз.

Девушка лет двадцати в цветастом платье не из «Зары» и с такими длинными ногами, что туфли на двенадцатисантиметровых каблуках казались их продолжением, относилась к разряду самых выгодных клиенток. На такой можно было срубить десять тысяч за улетную укладку для дискотеки.

Но с ней было что-то не так – вернее, не совсем так.

Холл, где ждали очереди три женщины, она миновала в два шага, на пороге зала нерешительно остановилась.

На кресле, стоящем слева у входа, работала сумеречная красавица Зоя. Ей было существенно за тридцать, хотя официальный возраст застопорился в районе двадцати семи.

Зоя подстригала челку женщине лет пятидесяти, крашенной хной. Работа тоже была копеечной, но – в отличие от стрижки наголо —требовала внимания. Чтобы выдержать ровный край, Зоя склонялась, не доверяя зеркалу.

У нее была огромная грудь – самая объемистая из виденных, раза в три больше, чем у моей жены.

Почувствовав дрожащий взгляд, Зоя выпрямилась и обернулась.

Девушка слегка порозовела, шагнула вперед, склонилась к ее уху.

Я не разобрал слов сквозь жужжание машинки, но понял, что клиентку интересует нечто не из прейскуранта, висящего в холле около витрины с красками. Она говорила долго, Зоя слушала и время от времени кивала, потом показала рукой вглубь зала.

Оглянувшись – будто кто-то за ней следил – девушка прошла к крутобедрой Алине.

Слова «крутобедрый», кажется, не существовало в современном лексиконе, его я прочитал в какой-то книжке и оно мне понравилось.

Но Алина, которая не скрывала своих тридцати четырех, состояла из одних бедер. Обтянутые черными колготками, они били наповал.

Сейчас Алина – не сумеречная, а сумрачная – делала дешевую стрижку школьнице, попутно браня ее за неухоженную кожу головы и рекомендуя десяток средств от перхоти.

Взглянув на длинноногую клиентку, она показала за спину.

Напротив Алины – на таком же хорошем кресле у окна – работала Валентина.

Ей было сильно за сорок, она не имела ни выдающейся груди, ни аппетитных ног, выглядела обычно. Но при этом считалась старшей по салону, вела журнал записи и распределяла клиентов в случае, если оказывался простой и мастера пили кофе на кухне.

Валентина сушила феном седые кудельки старушки, которая попросила уложить ее перед встречей ветеранов. Эта работа тоже ничего не стоила: у нас действовала пенсионерская скидка – хотя и особых усилий не требовала.

Сушка старушки не являлась эксклюзивной процедурой. Старшая по залу повернулась к девушке.

Та опять забормотала нечто полуразборчивое.

– Вам нужна интимная стрижка? – громко переспросила Валентина.

Мужчина в моем кресле вздрогнул и повернулся в ее сторону так, словно вопрос подразумевал, что четыре женщины: три мастера и клиентка – прямо сейчас покажут ему стриптиз.

Несчастная девушка покраснела, как морской окунь. Было видно, что она готова провалиться сквозь землю – точнее, сквозь пол, уложенный легко моющейся плиткой. Но, видимо, потребность превышала стыдливость.

– Да… – выдавила она так, будто признавалась в скотоложестве.

Несмотря на ничтожные двадцать три года, я неплохо разбирался в женских нарядах и в общей женской сущности.

Крутобедрой эта девушка назваться не могла. Да и грудь ее не образовывала существенных выпуклостей. Но она была несказанно хороша.

—…Я… – клиентка сглотнула и перевела дыхание. – Нашла в интернете, что в вашем салоне есть сертифицированный мастер по интимным прическам.

– Да, мастер по интиму у нас есть, – подтвердила Валентина. – Вам туда.

Кивок завершал девушкино движение по кругу: влево к Зое, вперед к Алине, вправо к Валентине и назад ко мне.

Я работал у самого входа, напротив Зои.

Клиентка процокала ко мне.

Шаги давались ей с мучением.

Вероятно, для нее оказалось шоком, что интимными стрижками занимается мужчина.

– Вы…

От девушки пахло солярием.

Но было ясно, что под искусственным загаром – чужеродным в дождливое лето – она вся горит.

Вероятно, красным стало не только ее лицо, но и невидимая грудь и все, что было под нею, а также двухметровые ноги и все, что было между ними.

—…Вы… мастер по… интиму?

Я выключил машинку и физически ощутил, как три пары глаз повернулись в мою сторону.

1

В детстве я не читал ни «Трех мушкетеров», ни «Алису в стране чудес». Моей любимой была старая-престарая книга «Парикмахерское искусство», невесть как оказавшаяся в маминой библиотеке.

Я зачитал ее до дыр, мог бесконечно рассматривать греческие валики в жемчужных нитях, сравнивать парусники на голове Марии-Антуанетты с убогими буклями пушкинских времен.

Подростком я понял, какую роль во внешнем виде человека играет хорошо сделанная прическа, и профессию выбрал осознанно.

Нацелившись на результат, после школы я поступил в колледж бытового обслуживания и окончил его по специальности «парикмахерское дело». Наш выпуск оказался последним: группу упразднили, через пару лет развалилось и само учебное заведение.

После колледжа надо мной нависла угроза призыва. Армию я считал абсолютным злом и ради того, чтобы не служить, был готов отрезать себе руку. Но резать не пришлось: с помощью тестя, имевшего связи, мне удалось навсегда «откосить» от защиты отечества по состоянию здоровья. На самом деле я был здоров, как бык: не пил, не курил, не кололся, не закидывал таблеток — и мне открывалась жизнь без единого ненужного поворота.

Мастера-мужчины – да еще и с дипломом о среднем специальном образовании — в нашем убогом городе были на вес золота.

Поэтому меня с радостью приняли на работу в салон красоты, лучший в районе и довольно престижный.

Я говорю про «приняли», поскольку на самом деле имел трудовую книжку с соответсвующей записью, мне шла символическая зарплата и что-то отчислялось в пенсионный фонд, хотя о пенсии я думал примерно как о смерти.

На самом деле зарабатывали мы с выручки по системе «пятьдесят на пятьдесят». Это означало, что с каждой стрижки половину заплаченных денег мы оставляли себе, а половину отдавали хозяину — моему ровеснику, армянину по имени Рубен.

Такая система была общепринятой. В последнее время хозяева парикмахерских вообще не набирали работников, а отдавали кресла в аренду за фиксированную дневную сумму. Иногда это оказывалось выгодно и тем и другим, иногда только тем, иногда — только другим.

Формальное трудоустройство создавало нам иллюзию уверенности в завтрашнем дне, а хозяин знал, что салон в самый неподходящий момент не окажется закрытым из-за ухода арендаторов. Так или иначе, нынешней системой были довольны все.

Когда я сюда пришел, заведение процветало. Статус салона красоты давал возможность держать высокие цены и приманивать клиентов широким спектром услуг.

У Рубена в городе имелось два салона.

Наш был женским и назывался «Нефертити».

У меня название вызывало усмешку: каждый образованный человек знал, что легендарная египетская царица — тысячелетний символ женской красоты — в парикмахерских услугах не нуждалась, ей хватало постижера. Причесок она не делала, а носила парики, под которыми оставался ежик в пять миллиметров.

Но армянин, оборудовавший парикмахерские на отцовские деньги, древней истории явно не знал.

Не знал он и того, что Наполеон Бонапарт мог похвастаться прядью жидких волос, перекинутых через лоб: второй салон — мужской — носил имя покорителя Европы.

Однако названия не играли роли в процессе.

«Нефертити» занимала трехкомнатную квартиру на первом этаже большого дома в одном из «спальных» районов города. Вход был устроен через лоджию, куда вела лестница со ступенями из искусственного мрамора и хромированными перилами. За предбанником открывался холл с диваном и стойкой администратора. Самая большая комната была отдана под зал, там имелось шесть кресел — по три вдоль стен. В смежной стояли три стационарных фена и лунообразный столик маникюрши. Кухня средних размеров служила комнатой отдыха, там же разместилась стиральная машина для полотенец и пудермантелей. Санузел был хорошо отремонтирован, в нем действовал душ.

Работа в салоне доставляла удовольствие – не только из-за бытовых условий, но и благодаря продуктивности.

Район был огромным и молодым. А парикмахерских на несколько кварталов, застроенных девяти– и двенадцатиэтажками, имелось всего две, в разных концах. Причем вторая была забегаловкой с общим залом, провонявшим старыми волосами. Там стриглись те, у кого не находилось времени, денег или необходимости в высококлассном стилисте.

Наша «Нефертити» была специализированной: сюда шли женщины, для которых внешний вид являлся приоритетной сущностью.

Поток желающих подровняться, подстричься, уложиться, покраситься или сделать профессиональный макияж перед вечеринкой не иссякал целыми днями. Половина мастеров работала по записи, половина принимала в порядке живой очереди. Диван в холле всегда был занят, иногда какая-нибудь из страждущих ждала очереди снаружи, сидя в машине.

Девушка-администратор – каждое утро уложенная кем-нибудь из мастеров и самостоятельно замазавшая тональным кремом прыщи на щеках – не успевала отвечать на звонки.

Выручка лилась рекой, добродушный армянин по результатам каждого месяца выписывал премию отличившемуся мастеру. Денег хватало и так, премированная накрывала стол и угощала всех шампанским.

Жизнь казалась прекрасной. Но потом ситуация начала меняться – как всегда, не в лучшую сторону.

Наш Рубен был парикмахерским пионером в районе. Оценив спрос и предложение, в нишу стали вползать другие предприниматели. Не имея размаха – и не обладая средствами – они не оборудовали свои салоны кондиционерами и не устилали полы керамогранитом. Мелкие парикмахерские возникали где угодно, вплоть до облупленных полуподвалов или закутков на продуктовых рынках. Появились мастерицы, которые ставили кресло, выгородив черный ход из подъезда. Некоторые обслуживали по записи на дому.

Тесть рассказывал, что в конце восьмидесятых годов прошлого века в России шел видеобум: на каждом углу открывались салоны, где с кассет убойного качества демонстрировались боевики с Джеки Чаном. Примерно тоже происходило сейчас, в районе начался парикмахерский бум.

Стригли все, стриг каждый, кто мог, даже если не умел.

От такой экспансии количество клиентов не увеличилось и волосы не ускорили роста, люди не стали стричься чаще, чем прежде.

У нас в «Нефертити» упала выручка.

Обеспокоенный Рубен стал искать варианты, позволяющие оттянуть на себя клиентуру.

Все виды чисто парикмахерских услуг у нас уже имелись. Устанавливать в маленьком зале модный солярий он не стал из-за каких-то тонкостей с САНпинами помещения.

Как следует подумав, Рубен придумал вариант, какого в нашем районе не было: интимную стрижку.

Услуга означала наведение красоты на ту часть тела, которую прячут даже на пляжах, за исключением нудистских.

Впрочем, нудистов в нашем городе не водилось: они являлись атрибутом развратной Европы, а мы лежали на границе Азии.

Пунктом интимной стрижки хозяин назначил «Нефертити», полагая, что подобное остается уделом женщин.

В последнем он ошибался: войдя в курс дела, я узнал, что о внешней красоте детородных органов истинные плейбои заботятся куда больше.

Впрочем, ошибся Рубен и во всем другом.

Почему выучить на мастера по интиму он решил меня – единственного мужчину в салоне – осталось неясным.

Путь к новой профессии оказался непростым.

Сначала Рубен послал меня в крупнейший городской центр подготовки парикмахеров – самое серьезное заведение подобного рода, оставшееся на развалинах колледжа. Но там выяснилось, что для нашего региона услуга интимной стрижки нехарактерна и на нее не учат.

Подумав еще немного, Рубен раскошелился всерьез и отправил меня в Москву.

Жене я наврал, что еду повышать квалификацию.

Я любил ее и после женитьбы не гулял. Но известие о том, что я буду учиться стричь непристойные места, могло навести на ненужные мысли.

Курсы мне понравились, учеба показалась интересной. Причем дело было не в том, что за месяц я увидел столько разнообразных женских интимных мест, сколько не видел за предыдущую жизнь даже на порносайтах.

Мне было интересно постигать новое направление парикмахерского искусства, ведь и в колледже я учился с увлечением.

Пройдя все этапы и успешно защитив выпускную работу, я получил материалы, альбом образцов и красочный сертификат, который говорил, что Константин Сурин прошел полный курс обучения технике интимной стрижки.

Довольный жизнью и судьбой, на остаток денег я купил в аэропорту «Домодедово» мексиканскую перламутровую брошь для жены и полетел в родной город.

Там меня ждала привычная «Нефертити», которая – если верить преподавателям – свои интимные места брила под ноль.

Но оказалось, что за время моего отсутствия все переменилось.

Уезжал я осенью, вернулся зимой – зима настала и в салоне.

2

Кризис спроса ударил в полную силу.

Войдя в холл, я не увидел прыщавой девушки. Стойка была задвинута в угол, на ней лежала кипа затерханных журналов, которые никто не читал, поскольку очереди не было.

В связи со снижением потока клиентов Рубен упразднил должность администратора. Теперь мастера сами принимали деньги и отмечали выработку в журнале.

Маникюрша исчезла за невостребованностью ногтевого сервиса.

Салон утратил специализацию, стали стричь без разбора и женщин и мужчин.

Мастеров осталось всего три. Из прежних осталась Валентина, остальные разбежались. Откуда взялись Зоя и Алина, я не имел понятия.

Исчезла и штатная уборщица, которая прежде с утра до вечера следила за чистотой, мыла полы и надраивала металлические части.

Салон выглядел запущенным.

Наш носатый Рубен относился к интимному проекту всерьез.

Пока я учился, он раздобыл специальное кресло для интимной стрижки, убрал из малого зала камеру видеонаблюдения и прикупил большую белую ширму, чтобы интимная клиентка ощущала себя в полной изоляции от окружающего мира.

Однако имелся фундаментальный просчет, сведший усилия в ноль.

Разрабатывая антикризисные планы, хозяин «Нефертити» руководствовался интернетскими постами, не принимая во внимание, что они исходят от Москвы.

Между тем столица нашей родины не имела отношения к самой стране.

В Москве жили свободные люди: геи и лесбиянки, мужчины-мачо и женщины-чайлдфри. Там секс находился на вершине пирамиды жизненных потребностей. Москвичи меняли половых партнеров чаще, чем резину своих автомобилей. Забота о красоте тела стояла во главе угла, а тайные места являлись острием интереса.

Услуга интимной стрижки в столице была востребованной, на курсы шла непрерывная запись.

А остальная Россия оставалась скопищем закомплексованных, бесполых, патриархальных деревенских чурбаков. Здесь супруги стеснялись показаться друг перед другом голыми, а интимные отношения занимали промежуточное место между полкой моркови и окучиванием картошки.

Да и само слово «секс» до сих пор произносилось полушепотом и кое-кем считалось бранным.

Мужчины нашего города не имели понятие, что половые органы могут быть предметом эстетики. Женщины носили джунгли в стиле восьмидесятых или по-мусульмански выскобленную гузку. О «танго» или «сонате» никто не слышал, а предложение изобразить лунную ночь воспринялось бы как личное оскорбление.

Ставка на мастера по интиму оказалась пустым номером. Ширма стояла у стены, а на кресле спала Алина, когда не было работы и все маялись от безделья.

Лучше бы Рубен открыл парикмахерскую для кошек и собак.

Хотя и это вряд ли бы помогло: в нашем городе собак кормили той же гадостью, что едят сами, о стрижке не помышляли, а за кошками не ухаживали вообще.

Деньги на мою учебу и дооборудование салона были выброшены зря.

Я прикрепил сертификат около зеркала над своим креслом – правым ближним ко входу – и взялся за привычную машинку.

3

Когда я ходил в центр подготовки мастеров-парикмахеров, мне пришлось ждать в приемной, пока освободится директор – знакомая Рубена.

У той находился какой-то предприниматель, пришедший в поиске работников для вновь открытого заведения. Видимо, он тоже был знакомым, потому что сидел долго, а когда выходил, из открытой двери хлынул запах кофе.

На пороге мужчина в немецких сапогах и красном пуховике от «Финфлэр» за сорок тысяч задержался, добавил что-то еще. Из глубины директорского кабинета раздался хорошо поставленный голос:

– Мы обо всем договорились! Я направлю вам выпускников с ближайшего потока, но имейте в виду, что вы будете иметь дело с отбросами общества!

Утверждение шло на грани брани, но я не мог с ним не согласиться.

Нынешние парикмахерши в самом деле являлись отбросами общества. Они представляли характерный для наших времен тип женщин, когда работы по специальности не найти, сетевой маркетинг надоел, а неквалифицированные места заняты. Подобным оставалось лишь одно: двухнедельные курсы, удостоверение мастера низшего разряда и убогая парикмахерская в нескольких кварталах от дома.

Они именовались «мастерами-универсалами».

Квалификация означала способность обслуживать и женщин и мужчин. На самом деле универсальность такого мастера заключалась в том, что он стрижет и тех и других одинаково плохо.

Такими были мои нынешние коллеги, включая Валентину, сохранявшую положение старшей. Все они когда-то где-то кое-как отучились, но мастерами не являлись.

В салоне профессионалом был только я.

Валентина, Алина и Зоя работали по минимальному уровню: подравнивали, подстригали, красили, укладывали. Но настоящие произведения парикмахерского искусства – выпускные и свадебные прически стоимостью в несколько тысяч рублей – умел делать только я.

Это было известно всему району, ко мне шла запись и я зарабатывал достаточно.

Если женщины обсуждали варианты уйти из «Нефертити» и заняться торговлей цветами или похоронными принадлежностями, то я не собирался ничего менять в своей жизни. На дне общего упадка я оставался человеком.

В первый период работы я не обращал внимания на коллег: весь день был занят неиссякающими клиентами.

После возвращения из Москвы у меня появилась масса свободного времени, поскольку дорогие прически все-таки не шли потоком, и я пригляделся к женщинам, с которыми делил часть своей жизни.

Ни одна из них не могла назваться дурой. У каждой имелась определенная житейская хватка.

Например, Зоя время от времени угощала всех дармовым коньяком. Он в самом деле доставался даром, для этого была разработана процедура. Зоя покупала коньяк к каком-нибудь магазине, оставляла его дома и шла в супермаркет «Пятерочка», где продавался точно такой же. После какого-то московского теракта там ликвидировали камеры хранения, а систему упаковки сумок – как в «Перекрестке» – не внедрили. Улучив момент, она брала коньяк с полки, а на выходе предъявляла кассиру чек из другого магазина. Несмотря на простоту операции и камеры слежения во всех отделах, Зою ни разу ни поймали. В самые удачные дни ей удавалось найти нужный чек среди мусора под прилавком «Мастера вин», и тогда не приходилось тратиться даже на первую бутылку.

Все три женщины когда-то были довольно приятными. В нынешнем возрасте на них лежала печать недоброй озабоченности, лица потеряли остатки красоты. Реально злыми они не были, между собой не ругались и без крайней нужды не хамили. Но в салоне висела такая невеселая аура, что даже самый говорливый клиент замолкал через пару минут и никто не задерживался дольше необходимого.

Будучи вполне приличными, мои коллеги имели неухоженный вид, да и вели себя не по-женски. На кухне они употребляли матерные обороты, в каждый удобный момент ходили курить под крыльцо, не следили за безупречностью маникюра.

Моя жена – фармацевт по образованию – не имела отношения к красоте, работала менеджером на аптечном складе. Но она была в тысячу раз женственней, чем Зоя, Валентина и Алина, вместе взятые.

Зарабатывали они сущие копейки, поскольку серьезные заказы в «Нефертити» исполнял только я.

При этом мои коллеги вели обычное существование. У всех трех имелись мужья, дети и, кажется, любовники. Впрочем, в мелочах я не разбирался,

Их жизнь была насыщенной и не бедной на простые удовольствия. Но они оставались хмурыми; я ни разу не слышал, чтобы хоть одна без причины рассмеялась.

И даже простая улыбка была у нас столь же редка, как бабочка в январский день.

Тем не менее, внутренняя атмосфера оставалась нормальной. Отчаявшиеся в жизни женщины не срывали злобы друг на дружке и ко мне относились хорошо.

Причиной последнего не являлось то, что я был мужчиной. Мужчины они во мне не видели, видели коллегу, товарища по несчастью в кризисное время.