Текст книги "Вернуть отправителю"
Автор книги: Виктор Венцель
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– О, прекрати. Ты говоришь так, как будто распоряжение – это смертный приговор, не иначе. Хотя оба мы знаем, что это совсем не так. Такие бумаги получают все жильцы…
– Ну, значит, теперь пришло и мое время,– пожал плечами Мориц, снова сделав глоток, – Но я точно знаю, что называть эту гостиницу домом – было не правильно. Правильнее будет назвать его психушкой или тюрьмой. За все время я ни разу не выходил за пределы этого двора, Клеменс. И даже не потому, что мне больше некуда идти. Просто я знаю, что меня не отпустит ни Смотритель, ни Охранник.
– Не думаю, что кто-то будет задерживать тебя силой, – отмахнулся Клеменс, но вышло это не слишком-то убедительно, – Я уверен, что…
– Что после распоряжения людей выписывают из их номеров прямо на кладбище, – мрачно закончил Мориц, сделав еще один маленький глоток, – Тем самым освобождая место для новых постояльцев. Это какой-то социальный эксперимент, или что-то в этом роде, помяни мое слово.
– Тогда объясни, зачем это нужно? За проживание в Пансионате не берут ни марки. Это скорее центр социальной помощи, нежели гостиница, как я думаю, Мор. Может быть, уместнее даже сказать – пансионат. В чем их выгода? Тем более, что если посчитать по этажам, большинство номеров пустуют. Какой им смысл избавляться от тебя?
– Когда я об этом узнаю, то уже не успею рассказать тебе, Клеменс, – вздохнул его собеседник, – Вспомни Вальтера, вспомни Кристофа, когда они получили распоряжения.
– Вальтер почти не выходит из своего номера, а Кристоф был болен, Мор. Да и Вальтер помешался на теориях заговора. Вспомни сам, о чем он говорил и рассказывал. Уверен, что его отправят на принудительное лечение в какую-нибудь клинику, как придет время. Их, как минимум, две по городу.
– Знаешь, Клеми, мы наверное все здесь немного сумасшедшие. Вот нас и держат под замком, – усмехнулся Мориц, но усмешка вышла грустной, – А почему ты здесь, Клеменс? Разве у тебя нет семьи? Или ты болен? Почему ты переехал сюда?
– Не помню точно, но, кажется, я здесь уже не меньше шести лет, – Клеменс нахмурился, с отсутствующим видом баюкая кружку в ладонях, – У меня есть жена и взрослый сын, но…
– Но ты предпочел жить здесь? В этой грязной дыре?
– Так сложились обстоятельства, Мор,– признался Клеменс, и сам испугался своих слов, – Не могу сказать точно, что случилось, но так было надо. Помню не все. Вернее, всегда помнил, а сейчас забыл. Странное ощущение… черт.
– Никто из нас толком не помнит, – проговорил Мориц – Я знаю, что был алкоголиком, и моя жизнь здесь с этим неразрывно связана. Но почему я здесь – не могу вспомнить до конца, хоть убей. Может, мои дочери и отправили меня сюда. А теперь присылают письма, где хвалятся сытой жизнью, понимаешь? Просто это было так давно, что я не могу сказать точно… Но эта гостиница… Как давно ты видел уборщиков, поваров или Управляющего?
– Не знаю. Давно. Кажется.
– И я не знаю, – вздохнул Мориц, разведя руками, – Но говорить здесь уже не о чем. Думаю, я не смогу заглянуть к тебе завтра, после прихода Смотрителя, но я попробую отослать письмо. Если, конечно, с того света можно отправить весточку.
– Прекрати, – огрызнулся Клеменс в сердцах. Кружка чая, шатко установленная на подлокотнике кресла, с мелодичным звоном слетела прямо на пол. На бежевом ковре проступило солидных размеров ароматное темное пятно, – Черт, прости. Я не хотел… Есть тряпка или бумага…
– Не обращай внимания, – отмахнулся Мориц, улыбнувшись, – Это уже не играет роли. Если нужно –можешь взять на столе. Там нет ничего важного.
Клеменс промолчал. Документы на столе, разорванные в клочья, слабо годились для уборки, тем не менее, он вытянул несколько листов. Прежде чем вытереть ими лужу, Клеменс бросил взгляд на верхний лист – измятый и скомканный. Шрифт печатной машинки Смотрителя он узнал сразу же, но различить сумел только несколько уцелевших предложений «…освободить номер 308 в ближайшие сорок восемь часов. Согласно правилам, установленным в гостинице, Смотритель придет за вашими вещами к восьми часам двадцать восьмого декабря. Весь багаж будет переправлен по вашему новому месту жительства. Подпись. Дата» Немного ниже значилось чуть более мелким шрифтом: Гостиничный сервис «Luxus International Малахитовый Берег». Клеменс поднял взгляд на Морица, но тот не сказал ни слова.
3
Клеменс спал плохо. Уснул слишком поздно, даже не смотря на то, что свет выключили на этаже ровно в десять часов. Кажется, он дремал, но бодрости это не принесло, и за всю ночь, сомкнул глаза не больше, чем на пару часов. Теперь, лежа на жесткой койке, привинченной к полу проржавевшими болтами, он долго созерцал низкий потолок. Невысокий, горбатый, покрытый вздувшимися пузырями отсыревшей известки. Нежно-голубой цвет, добавленный к белилам, почему-то вызывал раздражение. Он полусонно поводил взглядом из одного угла в другой, отмечая про себя свисающую пыльную паутину и неровный узор трещин над головой, затем уставился на засиженный мухами дешевый плафон. Тоже голубой. И свет, который на него лился из маленького окна, тоже был голубым. И лился он на голубые стены.
Кому пришло в голову перекрашивать палату в такие оттенки, он не знал, да и не хотел думать. Когда ты пациент психиатрической лечебницы мало кого интересуют твои вкусы и предпочтения. Он подтянул жесткое стеганое одеяло немного повыше, стараясь устроится поудобнее, но только заработал мигрень, упрямо засевшую глубоко в голове.
Слабость, пришедшая сразу после пробуждения, мешала даже повернуть голову, чтобы оглядеться вокруг, поэтому он долго и скрупулезно созерцал уродливый пыльный потолок, как ребенок, разглядывающий яркую картинку.
«Даже слишком яркую, – подумал он про себя, осознавая, как тяжело и натужно ему дается каждая новая мысль, – Какой нелепый цвет. Просто удивительно, что никогда прежде не обращал на него внимания. Если двенадцать процентов населения земли видят черно-белые сны, могу ли я теперь видеть сон в голубых тонах? Очень подробный, полный и насыщенный сон, какие обычно никогда мне не снятся?»
Клеменс знал, что не спит. За годы, проведенные в лечебнице, он научился хорошо ориентироваться в своих реалиях и мыслях. Есть палата, выкрашенная в голубой цвет. Есть больной по имени Клеменс Тиштель. Есть психиатрическая больница на окраине города Глекнера, где он пребывает сейчас на амбулаторном лечении. А все остальное – только кажется. И именно по этой причине он оказался здесь.
Неплохо бы узнать, который сейчас час, но часы, бижутерию, карманные мелочи не дозволялось проносить в палаты больных. Клеменс покрутил головой, прислушался, надеясь различить шаги или голос санитаров, но так и ничего и не услышал. Судя по тому, что за маленьким оконцем, забранным ржавой решеткой под потолком виден кусок темно-синего неба – еще только раннее утро. Зимой всегда светает поздно.
Следующая идея пришла откуда-то из-за стены. Медленно проползла через каменную кладку, скользнула по голубой краске, плюхнулась на кровать ленивым слизняком, и потекла вперед, к голове. Он мог почти физически ощущать приближение новой мысли. Обрывки слов и разговоров отчаянно метались где-то глубоко внутри, как стая потревоженных птиц, нехотя собираясь в стройные ряды. Мысль добралась до шеи, поднялась к виску, медленно вошла внутрь, точно остро заточенное лезвие.
«Вчера днем я разговаривал с Морицем Циглером из триста восьмой палаты, – подумал он, отчаянно стараясь вспомнить моменты минувшего дня, – Он получил распоряжение от Главного Врача. Сегодня утром его должны перевести из нашей лечебницы. Но только куда? Может быть, он уже шел на поправку и его скоро отпустят домой, к его любимым дочерям? Как же их звали… Кажется, Херта и Катарина. Может быть, Мориц, действительно, выздоровел?»
Это казалось почти невероятным. Клеменс вспомнил осунувшееся бледное лицо приятеля, грязную застиранную одежду больного, кипу рецептов лекарств, оставленных на письменном столе. Все это он видел вчера, когда заглянул в его палату, обнаружив в ящике, во время прогулки, очередное письмо.
Откуда-то из темноты неизвестности возникла новая мысль. В отличие от первой, она пробежала на тонких острых ножках, отчаянно стуча по каменной стене, прыгнула на подушку и подкралась к левому виску. Клеменс ощутил, как она раздирает кожу, стараясь пробиться внутрь, затем что-то щелкнуло внутри и все прекратилось. Мысль медленно вставала перед глазами.
«Письмо. Я должен написать и отправить письмо, – подумал он, протирая лицо ладонями, – Сегодня двадцать восьмое декабря. Если успею до прогулки на обеде, то Почтальон успеет принести его до Нового Года. Все остальные, кто еще может писать, наверное, уже отправили весточки родным. Интересно, смогу ли я написать хоть что-то в этой полутьме? Впрочем, если поставить стол чуть ближе к окну…»
Клеменс сел, устало разглядывая бедное убранство своей палаты. Голый дощатый пол холодил босые ступни. Четыре угрюмых стены, крохотное окно, до которого даже не дотянуться рукой, продавленная старая койка, маленький письменный столик, громоздкая железная дверь и тумбочка с уродливым допотопным телевизором в углу. Телевизор Клеменс даже не включал последнее время – все равно, сигнал ловил он скверно, а если и получалось настроить канал, на нем неизменно велись какие-то околорелигиозные диспуты и беседы, да изредка транслировали хор. Как это должно было помочь больным обрести рассудок, Клеменс не знал, и даже не догадывался, используя этот старый хлам, как подставку под книги. Единственное, что здесь было в достатке – это книги. Клеменс слышал, что их хранили в архиве, но больным туда был запрещен вход, так что приходилось обращаться за помощью к санитарам и медсестрам. Благо, что очередь за ними не стояло, и эту просьбу всегда исполняли охотно.
Клеменс встал на ноги, зябко кутаясь в свое привычное больничное облачение. Гардероб состоял из застиранной одежды бледно-голубого цвета, скроенной на манер тюремной робы. Широкая рубашка с парой оторванных пуговиц и просторные штаны, судя по всему, за свой долгий век сменили ни один десяток хозяев, но Клеменс даже не обращал на это внимания.
Он сделал несколько шагов, разминаясь после непродолжительного сна, поглазел на забранное решеткой и укрытое запыленным стеклом маленькое окно, наблюдая, как падают и блекнут последние звезды, после чего направился к столу, покачиваясь из стороны в сторону. И все-таки, ему снова не повезло – стол оказался привинченным к полу, как и койка в углу. Клеменс опустился на колено, пытаясь отвинтить болты, но шляпки оказались неровно и угловато срезаны. Он мрачно застыл на месте, опираясь рукой о край и размышляя, что ему теперь делать дальше.
Третья мысль порхала под голубым потолком, билась в паутине, как угодивший в плен мотылек, шныряла по углам, раскачивалась из стороны в сторону. Она неумело спикировала ему на плечо, повозилась у левого уха и торопливо заползла в висок, вызвав очередной приступ головной боли.
«Нужно подождать, пока не будет достаточно светло, – подумал он внезапно, и был даже поражен такой ясной идеей, – Если за окном тают звезды, значит и до рассвета не далеко. И уже скоро солнечный свет зальет палату, и я смогу написать письмо. Нужно просто сесть и ждать. Приготовиться»
Он медленно опустился за стол, придвинул стул так, чтобы удобно можно устроиться и откинулся на спинку. Привычные два листа чистой разлинованной бумаги, конверт и одинокий карандаш оказались прямо под его рукой. Клеменс положил руки перед собой, глубоко вздохнул, и закрыл глаза.
4
В восемь часов за ним, как обычно пришли. Сперва вспыхнула тусклая лампочка в голубом пыльном плафоне, затем послышался шум шагов, и раздались голоса. За годы проведенные в лечебнице, Клеменс научился различать персонал и мог поименно назвать тех, кто придет сегодня проведать больных. Первыми появлялись санитары. Все, как на подбор, это были крепкие молодые люди в снежно белых костюмах с одинаково каменными лицами, точно сошедшие с какого-то глупого пособия. Разговаривали они мало и в палаты почти не заходили, ограничиваясь только быстрым взглядом через маленькое решетчатое окошко, установленное в двери.
Клеменс никогда не слышал, чтобы из лечебницы кто-то сбегал, но правила, установленные Главным Врачом, соблюдались с рьяностью законов в светском государстве. Если говорить более точно, то лечебница имени Медарда Баума, по сути своей, являлась именно своеобразным государством в государстве. Маленькой страной внутри страны, полной жителей и бюрократии.
Вторыми появлялись медсестры. Хрупкие невысокие девушки в белых халатах, разносящие лекарства и чистые вещи, если в тех возникала нужда. Разговаривали они больше, но только и исключительно на рабочие темы – у Клеменса возникала мысль, что те даже живут с больными под одной крышей, так часто он сталкивался с ними изо дня в день.
Третьим приходил один из докторов. Конечно, ни Главный Врач, мрачный кабинет которого находился в дальнем конце общего коридора, а простой специалист по психиатрии. Они задавали вопросы, заставляли проходить тесты и что-то непрерывно чиркали в своих планшетах, сурово нахмурив брови. Добиться от них хоть какой-то информации Клеменсу так и не удалось. Он несколько раз за последнее время интересовался историей своей болезни, прогрессом лечения, но так и не получил никакого ответа. Тогда Клеменс прекратил попытки и стал ждать. Как обмолвился один из докторов, такой информацией владеет только Главный Врач, а к нему можно попасть только через распоряжение – документ огромной важности, получения которого больные жаждали и боялись.
Что такое это пресловутое распоряжение не знал ни один из них. А тех, кто становился счастливым обладателем этой важной бумаги, спросить было уже нельзя – их больше никто никогда не видел, а попытки разузнать об их судьбе у медперсонала заканчивались отправкой на минус первый этаж, где содержались, как ходили слухи, тяжелобольные, в своих одиночных карцерах. В подвале, как называли больные это место между собой, Клеменс никогда не был, и не желал узнавать, что там происходит на своей шкуре. Хватало разговоров среди пациентов о нечеловеческих опытах и чудовищных экспериментах, которые проводили над несчастными, оказавшимися там. Клеменс хоть и не слишком доверял этим слухам, но и не мог считать их бредом. Может быть, его рассудок и поврежден, но все же, не на столько, чтобы так рисковать.
Последним посетителем палат был Охранник, совершающий утренний и ночной обходы. Он проверял насколько прочно закрыты замки и все ли больные на местах – не слишком сложная работа. Не смотря на долгий срок лечения, Клеменс никогда не мог запомнить его имени. Впрочем, память в последнее время постоянно подводила его.
Когда за дверью раздался лязг железного запора, Клеменс уже сидел за своим маленьким письменным столиком, держа в руках уже заклеенный конверт с письмом. Работу он закончил около часа назад, но никак не мог заставить себя вернуться в пропахшую потом и сыростью жесткую кровать. Он поднял взгляд на вошедшую медсестру и кивнул головой в знак приветствия. Вертевшийся в голове вопрос так и норовил сорваться с языка. Клеменс поднялся, прижимая к груди письмо, коротко взглянул на девушку.
– Доброе утро, – произнес он хрипло, – Если можно, я хотел бы узнать…
– Все вопросы к доктору, герр Тиштель, – холодно отозвалась медсестра, – Вы же знаете, мы не уполномочены…
– Один вопрос. Всего один. Мориц Циглер… Он получил распоряжение. Его перевели из лечебницы?
– Герр Циглер был выписан из лечебницы, Клеменс, – понизив голос ответила девушка, окинув его взглядом, – Это все, что известно мне, и то, что нужно знать вам. Понимаете?
– Понимаю, – тихо ответил Клеменс, а спустя секунду добавил, – Это все, что я хотел знать. Спасибо.
***
Каждое утро в лечебнице начиналось с приема лекарств. Клеменс не знал их названий, не разбирался в дозировках, не понимал длительности курса, но покорно принимал таблетки, капсулы, драже и порошки, запивая их несколькими глотками безвкусной воды ежедневно. Какое действие они оказывали на его неокрепший разум, он не представлял, да и не чувствовал разницы. В любом случае, прием медикаментов был необходим, если не хочешь оказаться на минус первом этаже, среди настоящих безумцев – очень суровая, но действенная мера пресечения. Он проглотил красную пилюлю, поморщился и вернул пустой стакан девушке.
Каждодневный моцион завершен, можно было выходить в общий зал. Здесь больные занимались своими делами, читали, общались, даже смотрели бесконечные религиозные передачи, от которых Клеменсу сводило скулы.
Сколько пациентов находится в лечебнице, Клеменс мог сказать только относительно: мужское отделение включало плюс-минус двадцать человек. Как объяснили доктора, когда Клеменс оказался здесь впервые, за решетчатым забором с южной стороны находится женское отделение, с запада – детское. В центре двора – старый заросший сад. Никаких контактов с больными противоположного пола. Когда такое говорили врачи, пациентам приходилось верить на слово: общие прогулки были строго под запретом, а попытки пробраться на соседнюю территорию карались жестоко и беспромедлительно. Слухов про соседние здания было множество, но фактов было преступно мало. Верить россказням сумасшедших Клеменс не привык, а после и вовсе, махнул на эту тему рукой. Все, что оставалось у него это его палата с голубыми стенами, да письма, скрупулезно и старательно написанные на листе белой бумаги. Все остальное находилось на грани объективной реальности, и переставало существовать.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
