Текст книги "Миллион загадок. Рассказы энтомолога"
Автор книги: Виктор Гребенников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Пилохвосты
– Почему на цветах в заказнике все лето ползают лишь какие-то бескрылые личинки кузнечиков? – спрашивает у меня Леонид, студент Омского сельскохозяйственного института, проходящий вместе с другими ребятами практику в «энтомопарке». – Когда, наконец, они станут взрослыми кузнечиками? Ведь дело уже скоро к осени, а у них и крылья еще не показались. Притом я заметил, что личинки эти – все с зачатками яйцекладов, значит, это личинки самок. В чем тут дело?
Молодец Леонид: наблюдательный парень! Наблюдательный и трудолюбивый: готов часами сидеть у шмелиных гнезд, наблюдая и записывая каждую подробность, охотно руководит всей «хозяйственной частью» экспедиции, одинаково ловко орудует и топором, и тонким пинцетом, а вечерами выкраивает время побренчать и на гитаре. Он учится на агронома, и как здорово, что агроном этот будет отлично знать энтомологию, сохранит пытливость и желание докапываться до сути незнакомых ему явлений. У такого специалиста и урожай будет высокий, и природу будет он сохранять не кое-как, а с толком и пониманием.
– Заметил это ты верно, Лёня, – говорю я ему, – что у насекомых тех все лето не было и зачатков крылышек. И все-таки постарайся сейчас решить сам, в чем тут дело, а я тебе помогу. Напомню лишь, что личинки насекомых из отряда прямокрылых проходят «неполное» превращение, то есть дети почти всегда похожи на родителей, только малы; линяют они несколько раз и растут, а зачатки крыльев появляются у них еще «в юности». У этих же личинок кузнечиков, что ты видишь на цветах – уже довольно крупных личинок – и намека на крылья нет. Ну-ка, пораскинь умом!
Задумался Леонид, но ненадолго.
– Крыльев-то, – говорит, – у них нет, это точно. А вот зачатки яйцекладов я у них у всех видел. Значит, все-таки растут они, кузнечики эти!
– Пойдем, – говорю, – на полянку. Там сейчас во всем и разберемся.
На центральной луговине заказника доцветают последние кружевные шапки дягиля, расселась по ним пестрая насекомья мелочь. А вот и кузнечик, о котором спрашивал Леонид, медленно ползет по соцветию. Рядом второй кустик дягиля, на его зонтиках – еще два таких насекомых. Длинноногие и длинноусые кузнечики зеленоватого цвета сидят, уютно уткнувшись в соцветия. Протягиваю руку к одному из них – насекомое не пугается и дает себя взять.
– Вот смотри, – говорю Леониду, держа в пальцах кузнечика, – зеленые или пестрые кузнецы очень осторожны, даже в стадии личинки ускакали бы и не дали себя так вот запросто взять. Да ты это знаешь, ловил их сам. А вот у этих, как видишь, совсем другой характер. Теперь давай удостоверимся, что у них и верно нет даже зачатков крыльев. Нормальное ли это дело для личинки такого большого размера? Конечно же, нет. Говоришь, зачатки яйцекладов? Ну что ж, поглядим и на яйцеклад. У больших певчих кузнечиков яйцеклады как сабли – чуть изогнутые, узкие, с гладкими краями и очень острым, как шип, концом. А этот «зачаток» – плоский, широкий, загнут углом вверх под вид бумеранга, на конце зазубренный. Ничего общего с яйцекладами певчих кузнечиков, ни с их зачатками – так ведь?
– Выходит, это другой вид?
– Вот именно другой. Даже совсем-совсем другой. Относится он к семейству кузнечичьих, но род этих насекомых называется пилохвостами. Яйцеклад у них именно вот такой, плоский и зазубренный. Большие певчие кузнецы откладывают яйца глубоко в землю, для этого им и нужна острая длинная «сабля». Да ты сам видел, как на нашем «хозпятачке» самка пестрого кузнечика буравила землю яйцекладом?
– Конечно же, помню. Даже подробно записал эту процедуру, вернее ее начало, когда самка подогнула яйцеклад под прямым углом к телу и до половины воткнула его в землю. Да только не повезло ни самочке этой, ни мне с наблюдениями: за кузнечихой незаметно от меня следил и наш кот Ивашка, негодник этакий. Выпрыгнул из-за моей ноги и сцапал самку, не давен отложить яйца.
– Ну, а вот такой яйцеклад, как у этого кузнечика, пригоден для бурения земли?
– Нет, скорее всего им взрослая самка пропиливает где-то щели для откладки яиц.
– Верно! Только учти, что это как раз и есть взрослые самки пилохвостов, а никакие не личинки. Они откладывают яйца в растения, пропиливая в них зубчатым яйцекладом щель. Зачем они прячут яйца именно в растения, я не знаю. Может быть, для нормального развития яиц им нужна постоянно высокая влажность, а может, какие растительные соки. Кстати, так поступают близкие родственники пилохвостов, тоже с таким плоским яйцекладом – пластинокрылы, изофии и толстотелы. Некоторые из них питаются сельскохозяйственными растениями, а потому отнесены к вредителям.
– А эти наши пилохвосты, может, тоже вредят?
– Некоторые виды пилохвостов на юге нашей страны вредят табаку и даже хлебам. А вот этот вид – пилохвост восточный – для сельскохозяйственных культур в Сибири совсем безвреден. На поле ты не найдешь ни одного пилохвоста – все они живут на полянах и опушках колков.
– Я видел, что они слизывают нектар с зонтичных, а один раз вот такой же пилохвост какой-то мухой закусывал. Но скажите мне вот что: вдали от заказника я обошел многие колки, собирая насекомых для кафедры защиты растений нашего «сельхоза», так вот в некоторых колках на зонтичных есть пилохвосты, а в других их совсем нету.
И это было действительно так, я сам давно это заметил, и даже знал примерно, где есть «пилохвостовы» колки и поляны. В целом этих участков было не так и много. В нашем же заказ – нике пилохвостов было предостаточно, и мы тут их снимали в 1971 году для фильма «Шмелиные Холмы» – очень они уж были киногеничны: спокойны, невозмутимы и, неторопливо ползая по зонтичным, никогда не выходили из кадра.
А то, что в одних колках пилохвостов нет, а в других они еще сохраняются, я объяснил Леониду так. Кузнечики этого вида бескрылы и медлительны; преодолеть им окружающие колок огромные пшеничные поля – равносильно тому, как в одиночку на яхте переплыть океан. Давным-давно, когда в прииртышских лесостепях не было посевов, целинные просторы между колками с их богатейшим природным разнотравьем – были исконным обиталищем пилохвостов. Предки же нынешних пилохвостов сумели в свое время при распашке земель перебраться «пешком» кто куда, они добрались до колков, но лишь до некоторых. Теперь же популяции их («племена») разобщены и стали, судя по всему, последним их пристанищем.
Дело еще и в том, что самцы у восточного пилохвоста крайне редки, появляются в очень небольших количествах лишь в немногие годы. Я знаю о них только из книг, а мы не встретили за много лет ни одного самца восточного пилохвоста. Удивительное насекомое это размножается так называемым партеногенетическим, то есть бесполым путем.
Странному, беззащитному, безвредному, не умеющему летать и бегать племени восточных пилохвостов через какой-то срок, возможно, будет грозить вырождение и вымирание. Сумеют ли энтомологические заказники сохранить их популяции – покажет время. А пока живут своей неспешной жизнью бескрылые тонконогие самочки пилохвостов за проволочной оградкой Страны Насекомых совхоза «Лесной» Омской области, где каждое лето степенно восседают на ажурных соцветиях некошеных дягилей и морковников в компании разношерстных ежемух, полосатых журчалок, шелковистых бабочек-голубянок и прочей шестиногой живности, Или неспешно переползают с одного соцветия на другое, поводя длинными тонкими усами и совершенно не боясь ни птиц, ни людей…
Наездники
Летом 1971 года березовые колки нескольких южных и центральных районов Омской области являли собой грустное зрелище: несметные полчища гусениц раздели их догола. Зацепила эта беда и наш заказник: мы собрали на березах не менее шести различных видов гусениц, принадлежащих пяденицам, воллянкам, еще каким-то бабочкам, и Володя с Сашей увезли в Новосибирский университет большущую байку, доверху заполненную заспиртованными гусеницами. А в лесу можно было наблюдать такую картину: сидит на листе гусеница, торопливо уплетая его, причем ест совсем неумело: перегрызает основание листа, и он вместе с личинкой падает на землю. Валятся сверху гусеницы, падают огрызки листьев – и вроде бы дождь шумит по лесу…
У некоторых берез земля была сплошь усеяна огрызками листьев, а к стволам ползли целыми десятками противные неумелые обжоры. Было видно, что, размножившись в невероятном количестве, они были вынуждены есть несвойственную им пищу, с которой не умели толком обращаться и валились вниз. Почему столько гусениц вдруг появилось в наших краях, сказать трудно; явление это явно выходило за рамки обычной «вспышки» численности того или иного вредителя (такие вспышки бывают раз в несколько лет): повторяю, мы собрали не менее шести видов гусениц. Может быть, лесники не зря винили в этом ядохимикаты: после неумеренного и массированного их применения в прошлые десятилетия в лесах сейчас стало заметно меньше мелких насекомоядных мелких птиц, державших под контролем численность лесных вредителей. Ведь могло же быть так, что пичуги скармливали своим птенчикам отравленных насекомых. И очень многие колки лесостепей Прииртышья, в прошлом звенящие от птичьих песен, ныне почти безмолвны. Это заметили многие любители природы, сельские жители, охотники.
Не так заметно другое: стало меньше не только птиц, но и таких полезных насекомых, паразитирующих на гусеницах, как крупные наездники ихневмониды. Несколько десятилетий назад их было множество и на цветах диких луговых зонтичных, и даже в огородах на укропе, подсолнухах и цветущей моркови – ведь взрослые наездники, как и мухи-тахины, питаются нектаром, а вот личинки их живут в теле живых насекомых.
Отчего же стало меньше наездников? Причин может быть много, догадываться же можно лишь о двух-трех: они гибнут от ядов-инсектицидов заодно с вредителями; те же инсектициды почти полностью уничтожили насекомых-хозяев в какие-то из предыдущих лет, и развиваться наездникам стало, так сказать, не на ком; наконец, взрослые наездники лишаются привычной пищи, когда повсюду тщательно выкашиваются луговые нектароносы, в том числе любимые наездниками зонтичные.
В тот год березы задолго до осени сделались голыми – их объели гусеницы. И все-таки деревья, хоть и с трудом, но справились с бедою: на следующую весну зазеленели вновь. Природа включила свои могущественные силы саморегулирования, может быть, какие-то самые уж аварийные. Из нескольких гусениц, взятых с деревьев в то лето и помещенных мною в садок, окуклились лишь немногие, остальные погибли – явно от болезней. «Скончались» и несколько куколок, тоже от какого-то заболевания, превратившего содержимое оболочек в трухлявую плесневатую массу, а из уцелевших гусениц вышли никакие не бабочки, а несколько великолепных экземпляров наездников-ихневмонидов.
О наездниках – громадном племени полезнейших насекомых – можно написать много увлекательнейших книг, настолько сложна, своеобразна и таинственна жизнь каждого из них. Насчитывается много семейств наездников, в каждом – сотни и тысячи видов. Одно лишь семейство ихневмоновых наездников насчитывает около двух тысяч видов, обитающих в СССР. Еще многочисленнее семейство браконидовых (о двух видах наездников этого семейства я рассказал в главах «Белые муфточки» и «Наш маленький друг»). Один-единственный раз быстро проведешь по траве в энтомологическом заповеднике или в нетронутой луговине сачком – там непременно окажется несколько наездников, средних, мелких и мельчайших.
У многих наездников – большей частью стройных изящных насекомых – заметен яйцеклад: то коротенькое шильце, чуть торчащее из конца брюшка, то длиннющая пика, во много раз длиннее, чем сам наездник. Длина яйцеклада зависит от того, на какой глубине в растении спряталась жертва наездника, в которую следует отложить яички.
В охраняемых Странах Насекомых под Исилькулем и Новосибирском нам иногда удается видеть удивительную картину. Старый трухлявый ствол мертвой березы, а иногда и вроде совсем живое и здоровое дерево тщательно обследует эфиальт – один из самых крупных наездников нашей страны. Длина самки эфиальта – до четырех сантиметров, хвостище-яйцеклад еще длиннее; если вытянуть вперед и усы, то выйдет чуть ли не дециметр. Громадина эта летает вокруг ствола, садится и ползает по нему; потом, вдруг остановившись, часто-часто, но очень плотно прикладывает к коре усики, изогнув их углом: то ли вынюхивает, то ли прослушивает, что там, в глубине дерева. Очень долго примеривается, смещаясь то в одну сторону, то в другую, пока не найдет нужную точку, по всему видно, что делается это с точностью до миллиметра. А потом вдруг поднимает туловище высоко на выпрямленных ногах, а яйцеклад – длинную черную иглу – высвобождает из столь же длинного (защитного двухстворчатого футляра и конец иглы приставляет к коре – точнехонько между приложенными к коре усиками. Футляр-ножны отведен далеко вверх, чтоб не мешал, ноги вытянуты на всю длину, и наезднику очень трудно: ведь яйцеклад-то длиннее тела. Но вот наконец насекомое цепко ухватилось коготками всех шести ног за какие-то мельчайшие неровности бересты и конец иглы впился в дерево.
А дальше происходит чудо. Тонюсенькая и длинная игла вдруг начинает быстро погружаться в древесину, вроде это не дерево, а сыр или что-то в этом роде. Это чудо нужно видеть, описать его трудно… И вот наступает самый ответственный момент процедуры: там, в глубине, конец яйцеклада нащупал личинку жука-усача, и на нее соскальзывает крохотное яичко. Эфиальт вытаскивает свое удивительное орудие (на это уходит немало времени), вкладывает его в столь же длинные черные «ножны» и улетает, отставив далеко назад длинный хвост.
Эфиальты полезны тем, что истребляют вредителей леса, главным образом из семейства жуков-усачей: тополевого скрипуна, короткоусого дровосека, домового усача, личинки которых портят деловую древесину многочисленными каналами и дырками. А как «чуют» эфиальты жертву на глубине нескольких сантиметров да с такой точностью – загадка…
Я рассматривал конец чудо-иглы эфиальта в электронный микроскоп, дающий увеличение в десятки тысяч раз и находящийся в Сибирском институте химизации сельского хозяйства, где я сейчас работаю. Этот замечательный прибор установлен в лаборатории биометода (при биологическом методе защиты растений от вредителей, в отличие от химического, используются насекомые-хищники, паразиты, болезнетворные микроорганизмы, которыми заражают на полях вредителей, что гораздо безопаснее для окружающей среды). Так вот под электронным микроскопом чудо-бур эфиальта оказался очень сложным. Это была целая система трубок, вкладышей, пазов, пилок. Главной частью инструмента, по-видимому, служат концы двух срединных вкладышей, которые на концах заострены, чуть подальше от конца заметно расширены и имеют по бокам косые острые насечки.
Наверное, детали эти совершают быстрые продольные движения одна относительно другой, пиля древесину, а может быть, еще и вращаются при погружении в нее.
Впрочем, это не объясняет ни скорости «бурения», ни того, куда деваются опилки, а как по этим плотно пригнанным друг к другу пазам и вкладышам, зажатым древесиной, проскальзывает яйцо наездника – просто уму непостижимо. Инженерам-бионикам нужно внимательно изучить бур эфиальта в работе: подобный прибор очень сгодится и в медицине, и в геологии.
Многие мелкие наездники паразитируют не на личинках, а на яйцах насекомых. То есть крохотного яичка какой-нибудь бабочки или растительного клопа совершенно достаточно для пропитания и полного развития другого существа – наездника определенного вида. Некоторых ученые уже «приспособили» для биологической борьбы против вредителей садов и огородов, например, наездника-яйцееда трихограмму, которую уже давно и успешно разводят фабричным способом в огромных количествах. Другой, чуть более крупный (1,2 миллиметра) наездник афелинус, обитающий в Америке, был завезен в двадцатых годах в СССР, размножен лабораторным путем и выпущен на юге страны – там, где в садах злобствовали так называемые кровяные тли; новосел успешно прижился у нас и теперь активно подавляет численность опасного вредителя садов. Успешно идут опыты по «приручению» яйцеедов теленомусов, паразитирующих на яйцах хлебного клопа-черепашки.
А мне удавалось такое: крохотным наездничком мелиттобией, паразитирующей в природе у одиночных пчел, ос и шмелей, успешно заражать пупарии разных мух, куколок мелких бабочек и даже личинок хрущей: личинки наездника выедали их начисто. Изменить бы что-то чуть-чуть в инстинктах и повадках крохотного существа – и оно может стать ценнейшим помощником земледельца.
Напоследок хочется рассказать еще об одном малоизвестном, но интереснейшем наезднике, тоже очень мелком. Называется он иностемма и относится к семейству птеромалид; паразитирует на личинках комариков-галлиц, скрывающихся в наростах на растениях – галлах (глава «Загадочные плоды»). Проткнуть яйцекладом стенку галла, плотную и многослойную – особенно прочен внутренний слой – ой как непросто. Яйцеклад же иностеммы – микроскопической толщины волосок, почти невидимый невооруженным глазом, однако довольно длинный. Но хранить этот тончайший, быть может, очень сложный прибор, в простых «ножнах», как это делает эфиальт, крошке-иностемме почему-то нельзя: быть может, на воздухе прибор этот пересохнет или еще как-то испортится. Наверное, поэтому в нерабочем положении самка иностеммы втягивает яйцеклад внутрь брюшка. Но брюшко не очень вместительное, и в него спряталась бы только малая часть «галлобура». Мастерица-природа поступила иначе: раз яйцеклад в состоянии покоя не умещается в брюшке, то насекомое для этого имеет дополнительный «пенал», растущий из середины туловища и направленный вверх и вперед. В отросток этот, достающий до головы, и прячется основание втягиваемого вглубь яйцеклада при очень незначительном изгибе (круто перегибать яйцеклад нельзя), а остальное умещается в брюшке.
Обнаружив впервые этих наездников в сборах, сделанных в травяных джунглях под Исилькулем, я много лет не мог понять, для чего такой необычный «рог», растущий из передней части брюшка, поднимается пологой дугой над грудкой и упирается концом в затылок крохотного насекомого, Думал, что прочная хитиновая «дуга» зачем-то защищает спинку наездника. Но за чем? Увы, сам разгадать эту тайну я не смог. Помогли мне в этом энтомологи Зоологического института Академии Наук в Ленинграде, определившие вид и рассказавшие о назначении непонятного отростка.
Множество видов наездников – крупных, средних, малых и мельчайших – надежно сохранится в микрозаповедниках и заказниках для насекомых, Я уверен, что именно здесь энтомологи будущего найдут новые виды для биологической защиты растений от многих вредителей – такие виды, которые можно разводить в любых количествах. Много ценного откроют у «заповедных» наездников и бионики.
А нам с вами пока нужно сделать не так и трудное, но очень важное дело: спасти от вымирания всю дикую фауну наездников, создав для мелкой полезной и интересной живности как можно больше школьных, совхозных и колхозных микрозаповедников.
Шмели
Шмелиха Джульетта неторопливо летела над землей. Не удивляйтесь странному имени: многих самок шмелей во время экспериментов в заказнике мы метили, нанося капельки цветной нитрокраски им на спину; в журналах опытов ставили такие же цветные пятнышки, против них – порядковый номер шмелихи. А для себя присвоили им женские имена, что оказалось очень удобным в работе: насекомые лучше запоминались, что ускоряло и уточняло работу, и пришлось, в нарушение энтомологических строгих традиций, в журнале завести еще одну графу: «Кличка». Так вот и появились в этом серьезном научном документе имена «Алиса», «Матрена», «Дарья», «Матильда», «Фекла».
Джульетта, медленно пролетая над поляной, искала место для гнездования. Была поздняя весна – та пора, когда уже отцвели лучисто-желтые горицветы, зеленеющий ковер разнотравья начал одеваться в пестрый наряд летних цветов, а часть шмелях уже основала гнезда. Но многие их сестры, еще не торопящиеся с обзаведением семьями, продолжали совершать по заказнику неторопливые «поисковые полеты» – это когда шмель низко летит над землей, высматривая всякие ямки и углубления.
Джульетта принадлежала к виду бомбус горторум, что по-русски значит: шмель садовый. Одета шмелиха была в свою традиционную для этого вида шубку, с широкими черными, желтыми и белыми поперечными полосами. На черной перевязи Джульеттиной спинки виднелись три точки: две голубых и одна красная – наши прошлогодние метки. В одной из семей садового шмеля мы переметили такими вот знаками всех молодых самок, появившихся к концу сезона – их было тогда полтора десятка. У шмелей ведь семья устроена совсем не так, как у домашних пчел: к осени она распадается, все рабочие шмели и самцы погибают, гибнет и основательница – «царица», зато жизнь всех их – через потомство, через плоды их трудов – как бы переходит в крепкие тела молодых шмелих, будущих продолжательниц рода, обязанных на следующий год заложить новые гнезда.
А нам нужно было узнать: сколько самок той семьи благополучно перезимуют, сколько их разлетится из заказника в другие места, а сколько останется в «шмелеграде» на следующий год.
Садовые шмели, к которым принадлежала Джульетта, названы садовыми не очень точно: основные места их обитания – леса, поляны, насыпи у канав, ну и старые сады и парки – то есть все те места, где гнездятся какие-нибудь грызуны, например, полевые или лесные мыши, суслики и им подобные. Мягкую постельку из сухой травы и всякого пуха, скрытую в глубокой норе, где в прошлом году своих младенцев-мышат воспитывала хвостатая мама, как раз и разыскивают шмелихи. Никогда не станет закладывать гнездо самка шмеля без волокнистого мягкого материала – он нужен для ее будущего потомства, очень теплолюбивого. Шмели многих видов ищут старые норы грызунов еще вот почему: в глубину нор (а ход до гнезда – иногда несколько метров) не так легко добраться какому-нибудь четвероногому любителю меда, а также вездесущим муравьям, тоже большим охотникам не только до сладостей, но и до шмелиных яиц и личинок. Правда, бывают исключения: некоторые виды мурашей мирно уживаются рядом со шмелями (глава «Мохнатые труженики»), но что касается рыжих лесных муравьев – отменных следопытов и охотников – то от них шмелям лучше гнездиться подальше.
Грызуньих нор на «Шмелиных Холмах» было предостаточно. Многие из них размещались на месте небольших возвышений, тихими вечерами можно было слышать тончайший писк и «мышиную возню», а позже, к ночи, над буграми бесшумно реяли охотницы-совы, прилетавшие сюда из соседнего леса. Кроме того, на поляне каждую весну появлялись все новые и новые рядки земляных отвалов слепушонок – роющих животных, которых в наших краях ошибочно считают кротами (крот относится к отряду насекомоядных, роет землю лопатообразными ногами, а слепушонки – грызуны из семейства полевок – прокладывают ходы в земле большими резцами, питаясь корнями растений, лапки же у слепушонки вполне «мышиные»).
В сложных и глубоких подземельях лесных мышей, слепушонок, полевок находилось множество не только жилых, но и покинутых грызунами прошлогодних гнезд, удобных для шмелей – объемистых пещерок с мягкой теплой подстилкой. Оттого, видно, и образовалась здесь, на Шмелиных Холмах, большая разношерстная колония шмелей: ведь шмели подземных видов имеют очень прочную экологическую связь не только с растениями, но и с грызунами, вернее, их норами. В местности, где нет таких нор, шмели многих видов не приживутся вовсе.
Мы регулярно наблюдали за шмелиной поляной. Самок, ищущих гнезда, тут летало довольно много. Из помеченных прошлой осенью пятнадцати шмелих две – Лада и Прима – уже загнездились в середине мая, а сейчас место для гнездования искали еще четыре самочки из «окольцованных» – в том числе Джульетта. Кроме садовых, тут летали еще многие другие шмели, подыскивающие удобные квартиры: огненно-рыжие полевые, ярко-желтые моховые, серые, чуть с зеленцой конские (до сих пор не пойму, за что их так назвали, наверное, кто-то когда-то нашел гнездо в конюшне), ярко-полосатые земляные, охристые «шмели-чесальщики», крупные светлые степные шмелихи с красным кончиком брюшка и еще самочки, не имеющие русского названия – бомбус макулидорзис [10]10
В переводе – с пятном на спине.
[Закрыть].
Джульетта давно уж обследовала всю поляну, залезая в мышиные норы, но то ли они не приходились ей по вкусу, то ли кем-то уже были заняты, то ли не созрели в мохнатом шмелином брюшке яйца, – одним словом, поиски продолжались, и шмелиха все гудела и гудела над буграми и луговинами Страны Насекомых. Ночью Джульетта пряталась в укромные уголки, а утром снова принималась за главное дело – поиски подходящей квартиры, лишь изредка делая перерывы, чтобы подкормиться на цветах.
Пролетая очередной раз над поляной, шмелиха вдруг почувствовала: тут внизу, под землей еще не обследованное ею помещение, какая-то полость. Возможно, она восприняла эхо, гулко отдавшееся в этой полости от басовитого звука ее полета, или, быть может, шмели обладают еще какими-то способами обнаружения подземных пустот, кто знает. Шмелиха зависла в воздухе над этим местом, как вертолет, немного снизилась, чуть подалась в сторону и лишь тогда разглядела отверстие, ведущее в подземную пещерку или еще куда-то: отверстие это чернело на дне небольшого углубления. Шмелиху не смутило то, что дырочка эта сильно отличалась от круглого мышиного лаза: она была строго квадратная. Джульетта приземлилась в углубление и не долго думая вползла в странную прямоугольную «дверь». Подземный ход, тоже квадратного сечения, не испугал насекомое: стенки хода были земляными, что, в общем-то, напоминало мышиный ход, только этот тоннель был поуже, мышь в него бы и не пролезла. Это был специальный «шмелепровод», сколоченный из четырех длинных реек и выкрашенный внутри раствором чернозема – деталь одного из многих подземных устройств, установленных людьми на полянах и опушках энтомологического заказника специально для привлечения шмелей.
Быстро семеня ножками, Джульетта бежала в незнакомые ей недра искусственного сооружения, но все вокруг было так натурально, так напоминало мышиную нору, что она даже ни разу не приостановилась. Пробежав почти метр, Джульетта попала в объемистую пещеру, наполненную чем-то мягким, приятно пахнущим (на шмелиный вкус!) мышами. Дело в том, что, стараясь добиться как можно большего сходства с гнездом грызуна, мы не только обмазывали изнутри шмелиные ящички-ульи землей, но и наполняли ватой, смешанной с сухим мхом или паклей, а также с гнездовой подстилкой белых мышей и хомячков, которых я держал дома: уж очень любили шмелихи селиться в таких «почти мышиных» домиках, явно предпочитая их тем, которые наполнялись утепляющим материалом без добавки в нее хотя бы небольших порций бывших мышиных «постелей».
Долго не показывалась шмелиха из летка: она тщательно обследовала все кубическое пространство подземной обители, несколько раз пролезла сквозь ватный ком, проверяя, не поселилась ли тут уже какая-нибудь из ее родственниц или землячек. Но все было как нельзя лучше: помещение достаточно просторное, сухое, без сквозняков, находится под землей, так что не перегреется на солнце и не размокнет от дождя; ход сообщения достаточно длинный – значит, в будущее гнездо шмелихи не доберутся муравьишки, и достаточно узкий для того, чтобы какой-нибудь четвероногий любитель насекомых или меда не проник сюда (на участке было немало землероек), И, судя по всему, другие шмели в этом улье еще не были.
Но более всего Джульетте понравилось то, что тут было много чего-то мягкого, теплого, волокнистого – какая превосходная колыбелька получится для детишек! Это была вата, смешанная со мхом и паклей и «сдобренная» гнездовой подстилкой лабораторных грызунов: всю эту начинку мы приготовили еще зимой. А по весне несколько десятков наполненных ею ящичков, в которые сбоку были врезаны деревянные «шмелепроводы» из реек, а сверху устроены простые накладные крышки из доски, мы закопали под дерн как раз в тех местах, где весною замечали шмелих, ищущих место для гнездования [11]11
Гребенников В. С. Подземные приманочные ульи для шмелей. Журн. «Пчеловодство», 1972, № 7, с. 40–41.
[Закрыть]. Работу эту мы проделывали как можно более аккуратно: остро отточенной лопатой прорезали дери, под ним рыли окопчик для ящика и трубки, все устройство снова прикрывали дерном, плотно заделав в земле щели, а лишний грунт убрав с участка. Так что трава продолжала расти и над ульями, а на поляне с совсем не нарушенным ландшафтом виднелись лишь небольшие ямочки с темнеющими на их дне отверстиями шмелепроводов да лежали рядом с летками маленькие фанерные бирки с номером подземного улья.
…Лишь через час с лишним Джульетта выползла из квадратной «двери». Не обращая внимания на человека, стоящего рядом (это был Саша с журналом наблюдений), шмелиха походила вокруг летка в ямке, потом поднялась в воздух, но не улетела, а долго кружилась над углублением, все время поворачиваясь к нему головой. И Саша записывал в журнале: «Джульетта выползла из летка 14-го гнезда, делает облёт». Облёт на языке пчеловодов – это когда насекомое, чтобы хорошо запомнить место своего жительства, летает рядом с летком, пристально на него глядя. А в общем запись эта в журнале наблюдений означала очередную приятную для нас всех новость: шмелихе пришлась по вкусу устроенная нами квартира, здесь она наверняка заложит гнездо, и улей № 14 берется теперь под усиленные наблюдения.
Прошло три дня. Вата внутри подземного домика была тщательно растереблена и взбита шмелихой, стала пышной и рыхлой; в глубине мягкого кома появилось гнездышко – пространство объемом с теннисный шарик, и ватные теплые стенки этой полости были аккуратно обмазаны тонким слоем желтого воска. К летковой стороне улья от гнездышка вел ход, проделанный Джульеттой в вате, диаметром с мизинец. И вот там, где кончалась круглая комнатка и начинался ватный тоннель, трудолюбивая шмелиха установила удивительную вазу, сработанную ею из воска, почти шарообразную, с круглым горлышком сверху. Если б в улье было светло, то сквозь прозрачные стенки этого дивного сосуда можно было бы увидеть, что он почти доверху наполнен прозрачным жидким медом.
Мед этот шмелиха готовила из нектара ближних и дальних цветов. Сколько же рейсов совершила она к ним, пока не наполнила этот довольно объемистый сосуд!
Но не только нектар доставляла Джульетта в свой «дом № 14». Сотни цветов она облетала, усердно собирая на них пыльцу. Из каждого такого «пыльцезаготовительного» рейса насекомое возвращалось в гнездо с желтыми и оранжевыми комочками, прилепленными к задним ногам.
