Текст книги "На критических углах"

Автор книги: Виктор Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Виктор Михайлов
НА КРИТИЧЕСКИХ УГЛАХ

I. КРИПТОГРАММА

До приема очередной метеосводки оставалось четыре минуты. Перед радистом лежал чистый бланк кольцевой карты погоды. Каждые два часа нечетного времени на такую карту наносились условные знаки облачности, направления и скорости ветра, атмосферных давлений и температуры воздуха.

Радист медленно повернул верньер, и волосок на шкале подошел к цифре 10, сводка передавалась на частоте 10 300 килогерц.

За окном стаяла непроглядная тьма. Обитые войлоком двери не пропускали посторонних шумов, и только по-комариному тонко звенел выпрямитель. Надев наушники в неуклюжих чехлах из резиновой губки, радист осторожно повернул верньер плавной настройки. Вдруг он услышал незнакомые сигналы, передаваемые азбукой Морзе. Точки и тире очень высокого и сильного тона, точно иголки, вонзались в уши. Он перевернул исписанный лист тетради и начал принимать передачу.

Метеосводки передавались группами цифр в пять знаков каждая, неизвестная станция передавала непрерывно одну цифру за другой, но в очень замедленном темпе.

Привыкнув к приему метеосводок, передаваемых механическим путем, когда приходится записывать до ста двадцати знаков в минуту, эту передачу радист принимал легко.

Ровно в три часа тридцать минут неизвестный передатчик замолчал, и почти на той же волне, чуть довернув верньер, радист услышал начало передачи Главного управления гидрометеорологических станций. Привычно определяя местонахождение индексов, радист быстро наносил условные знаки в квадраты кольцевой карты.

За соседним столом дежурный офицер анализировал предыдущую сводку. Под рукой лейтенанта на карте погоды возникали желтые пятна туманов, зеленые кружки осадков и красные знаки грозовых фронтов. От точек наименьшего давления – циклонов и высокого давления – антициклонов, словно рыбьи всплески на спокойной воде, разбегались в сторону волнистые круги.

Закончив прием метеосводок, радист доложил дежурному офицеру о записанной им передаче закрытого кода.

В тот же день начальник метеорологической службы сообщил об этом подполковнику Жилину и передал запись, сделанную радистом.

Жилин пытался дешифровать перехваченную криптограмму, но несколько часов кропотливого и упорного труда не дали никаких результатов. Позвонив замполиту Комову, подполковник вышел из отдела и углубился в лес.

Жилин был человек на вид лет пятидесяти, коренастый, широкоплечий, с гладко выбритой головой, светло-карими, немного широко поставленными глазами, смотрящими пытливо и в то же время весело из-под тяжелых набухших век и кустистых бровей. Темная, чуть тронутая сединой щеточка усов скрывала мягкую линию его рта.

Подполковник шел по лесу, и под его грузным шагом громко хрустел валежник. Узкая тропинка вела мимо базового склада. Сторожевые собаки, не узнав его, гремя цепями, бросились с лаем навстречу.

Подполковник свернул в сторону, вышел к неглубокому овражку, присел на траву, снял фуражку, вытер вспотевший лоб и прислушался.

Ничто не нарушало привычных лесных шумов: лениво перекликаясь, воронье выклевывало недозревшую бузину, мерно шелестела листва.

Подполковник откинулся на спину. Перед ним сквозь густые кроны деревьев голубели клочки неба, исчерченные инверсионным следом самолета. Летный день кончился, в штабе подводили итоги. Он знал, что Комов скоро освободится и придет сюда, к «балочке», как они называли этот глухой лесной овражек, пахнущий прелой листвой бузины, мятой и тонким ароматом донника.

«Что это – мистификация? Глупая шутка начинающего радиста-любителя? Нет! – отвергнув эту мысль, думал Жилин. – Передатчик работал в необычное для любителя время, да и зачем любителю прибегать к закрытому коду! Здесь что-то другое…»

Сдвинув на глаза козырек фуражки и подложив под голову руку, подполковник, лежа на траве, курил и думал. Когда аккуратно выкопанная им ямка оказалась, точно заседательская пепельница, полна окурков, Жилин услышал быстрые шаги Комова и, поднявшись, сказал:

– В это время дня, Анатолий Сергеевич, у меня в отделе нечем дышать, домик каркасный, крытый шифером, на самом солнцепеке…

Комов понимающе взглянул на подполковника и, улыбаясь, заметил:

– Василий Михайлович, не оправдывайтесь. Раз назначили свидание в «балочке», стало быть, не хотели, чтобы меня видели около особого отдела. Что случилось?

– По чести сказать, верно, не хотел, – сознался Жилин. – Быть может, это мелочь, хотя… В нашем деле мелочей не бывает. Считаю своим долгом, Анатолий Сергеевич, поставить вас в известность: этой ночью дежурным радистом метеостанции была перехвачена телеграмма, переданная закрытым кодом на частоте около десяти тысяч трехсот килогерц.

– Как-то я увидел под микроскопом каплю речной воды. В этой капле были сотни тысяч живых организмов. Мне представляется, что эфир насыщен так же, как капля воды. Почему вас заинтересовала именно эта, случайная телеграмма? – спросил Комов.

– По замедленному темпу сигналов можно предположить, что передача велась вручную, а сильный фон передававшей станции свидетельствует о том, что передатчик где-то здесь, поблизости от нас. Вот и подумайте – станция ведет передачу глубокой ночью, позывные и ключ кода нам не известны, на учете ДОСААФ в этом районе радиолюбителей нет.

Они опустились на траву. Комов взял предложенную ему папиросу, закурил и выжидающе посмотрел на подполковника.

– Конечно, вы, Анатолий Сергеевич, уверены в том, что криптограмма все-таки дешифрована, и я ознакомлю вас с ее содержанием! – усмехнулся Жилин. – В том-то и беда, что ключ кода неизвестен, это вызывает чувство тревоги, с которым я никак не могу сладить…

– Понимаю. Что вы думаете делать? – спросил Комов.

– В семь часов из командировки вернется капитан Данченко. Думаю направить его с криптограммой в округ, а пока что установим постоянное наблюдение за эфиром, быть может, удастся запеленговать неизвестный передатчик.

Комов внимательно посмотрел на собеседника. По тому как Жилин мял в беспокойных пальцах погасшую папиросу, Комов понял, что подполковник взволнован, напряжен и настойчиво ищет решения этой сложной задачи.

Неожиданно план изменился – подполковника Жилина вызвали в округ на оперативное совещание.

Во втором часу ночи сто шестьдесят километров, отделяющие гарнизонный городок от областного центра, остались позади. Притормозив машину у шлагбаума, подполковник пропустил скорый поезд Москва – Ленинград, въехал в город и, минуя центральную улицу, свернул на Красноармейскую. У подъезда окружного Дома офицеров среди многочисленных «побед», «эмок» и «москвичей» он с трудом нашел место для своего «газика», выключил зажигание и, размяв затекшие руки и ноги, поднялся по лестнице в общежитие. Не спалось, но усталость взяла свое – под утро он задремал.

До совещания Жилин успел побывать в отделе и отдать криптограмму для дешифровки.

На совещании первый доклад был посвящен оперативному розыску некоего Ползунова Григория Николаевича. Можно было предположить, что Ползунов переброшен через границу для получения разведывательных данных о советской военной авиации. Об этом свидетельствовали точно установленные факты.

Темной сентябрьской ночью два нарушителя перешли государственную границу Советского Союза. Пытаясь скрыться в пойменных зарослях камыша, они были обнаружены пограничниками и оказали ожесточенное сопротивление. Один из нарушителей, впоследствии оказавшийся Зарубиным Владимиром Иннокентьевичем, был тяжело ранен, другому удалось скрыться.

Придя в сознание, Зарубин дал показания:

«…Вместе со мной перешел границу агентурный номер семьдесят три… Накануне переброски, в маленьком баварском городке, в припадке пьяной откровенности, семьдесят третий сообщил мне свое настоящее имя… Ползунов Григорий Николаевич, инженер, специалист по авиационным моторам…»

Этим показания нарушителя исчерпывались. Зарубин вновь впал в беспамятство и, не приходя в сознание, скончался.

Показания Зарубина были скупы, но все же удалось установить, что Ползунов Григорий Николаевич, 1914 года рождения, уроженец села Казина Днепропетровской области, неженатый, инженер Н-ского авиационного завода, по одним сведениям, погиб при исполнении служебного долга в октябре 1942 года, а по другим, более поздним, оказался в числе так называемых «перемещенных лиц» в Западной Германии.

В июне сорок второго года инженер Ползунов в числе небольшой группы специалистов был командирован за границу для приемки авиационной техники, полученной по ленд-лизу. Возвращался Ползунов большим морским караваном, идущим под охраной английских военных судов. Южнее острова Медвежий в Баренцевом море караван застал шторм. Пользуясь благоприятной обстановкой, противник атаковал караван судов и торпедировал транспорт «Блэкпул», на котором находился Ползунов. Корабль затонул, а Ползунова и инженера-электрика Костырева подобрала немецкая подводная лодка.

Впоследствии Костырев рассказал, что гитлеровцы всеми силами пытались склонить их обоих к измене Родине. Высадив с подводной лодки у Варнемюнде, их перевезли в Росток, здесь специально прибывший представитель АБВЕРа штурмбанфюрер Гэццке вел их допрос. Гэццке пытался сломить их упорство, не стесняясь в средствах, применяя пытки и издевательства. Затем их перевезли в Нейстрелиц, и Костырев больше никогда не встречался с Ползуновым. В сорок пятом году Костырев вернулся на Родину.

Ни в концентрационных лагерях, ни в списках «перемещенных лиц» фамилия Ползунова не значилась. Были все основания считать, что он погиб в одном из гитлеровских лагерей смерти в вдруг… Ползунов появился вновь, но не как желанный сын Родины, истосковавшийся по родной стороне, а как враг, ночью, тайно, с оружием в руках.

В отделе кадров завода, где до сорок второго года работал инженер, никаких фотографий Ползунова не сохранилось.

Описание внешности Ползунова, сделанное инженером Костыревым, носило общий характер: «… роста среднего, волосы темные, густые». Со времени последней встречи Костырева и Ползунова в Нейстрелице прошло четырнадцать лет; разумеется, внешность Ползунова изменилась, и эти скудные сведения ничем не могли помочь в оперативном розыске.

II.МАЙОР КОМОВ

Среди ночи Комов проснулся от тупой ноющей боли за ухом. Точно в четыре надрывно затрещал будильник. Превозмогая боль, Комов встал, налил из термоса горячей воды, побрился, оделся, решительно шагнул к двери, но приступ новой нестерпимой боли заставил его вернуться и лечь в постель.

Врач, подполковник медицинской службы Вартанян, сделав запись в амбулаторном журнале, постучал мундштуком папиросы о коробку, закурил и, не глядя на Комова, с напускной? плохо дающейся ему строгостью, сказал:

– Тепло. Еще раз тепло! Увижу вас, товарищ майор, на старте – отправлю в лазарет! Ночи прохладные, ветер. Денька три посидите дома, грейте ухо и читайте юмористические рассказы.

Легко сказать «сиди дома и читай юмористические рассказы»! Приехала инспекторская комиссия. Ночью предстояли полеты в сложных метеорологических условиях. Полк жил напряженной жизнью, а Комов, замполит полка, должен сидеть дома с грелкой!

Весь день Комов никуда не выходил. Проведать его приходило так много людей, что, устав от посетителей, он заперся, лег в постель, накрыл больное ухо шерстяным шарфом и не заметил как уснул.

Комов проснулся, когда в прямоугольнике окна уже потемнело небо и на горизонте вспыхнули первые звезды. Услышав, как, заурчав, отошел на аэродром автобус, Комов оделся и направился в штаб.

В штабе было тихо и безлюдно. В нише у полкового знамени стоял часовой. Ответив на приветствие дежурного, Комов прошел к себе в кабинет, небольшую, скромно обставленную комнату, включил свет и позвонил на старт. В ответ на вопрос замполита о погоде дежурный офицер сказал:

– Дымка, товарищ майор. Да вот руководитель полетов разговаривает с разведчиком погоды, послушайте сами! – Дежурный поднес трубку телефона к приоткрытой двери, и Комов услышал гортанно звучащий в динамике голос разведчика и приглушенный микрофоном басок подполковника Ожогина:

– «Кама» двадцать три! Как слышите?

– Слышу хорошо! Видимость один – два километра. Сильная дымка… – Комов узнал голос командира второй эскадрильи майора Толчина.

– Ваша высота? – спросил руководитель полетов.

– Девять тысяч.

– Понял вас. Идите выше!

– Понял. Иду выше!..

– Слышали, товарищ майор? – спросил дежурный.

– Ясно, – ответил Комов и положил трубку.

Метеорологические условия полета были не из легких. Летчикам, что называется, повезло. Полет в плотной дымке требовал большого напряжения сил и высокого класса пилотажа.

Комов вспомнил свои ощущения: летишь в дымке – видимости никакой! Где горизонт – черт его знает! Кажется тебе, что скользишь на крыло, выровнял самолет – и вовсе будто летишь вверх ногами. Одна надежда на приборы. Словом, лучше сплошная облачность, чем этот чисто-синий обманчивый омут неба.

Комов взял плановую таблицу полетов полка и по «Курсу боевой подготовки» занялся изучением характера предстоящих полетов. Прошло много времени. Услышав где-то высоко над головой звенящий шелест самолета, он не выдержал и поднялся на третий этаж в парткабинет. Отсюда весь аэродром был виден как на ладони.

Перед ним открылась знакомая картина: взлетно-посадочная полоса в строгих огоньках ограждений, посадочное «Т» у старта, красный сигнал над стартово-командным пунктом, впереди угадывалась тренога оптического прибора, позади – передвижные радиостанции, словно большие черные жуки с усами-антеннами, и куполообразные силуэты прожекторов. Вот вспыхнул зеленый сигнал прожекторной группы. Комов увидел на горизонте, пока еще едва заметные, бортовые огни самолета. Слепящий свет прожектора лег серебристыми клиньями на посадочную полосу.

Взглянув на часы, по плановой таблице полетов Комов безошибочно определил: «Старший лейтенант Астахов!» – и невольно посмотрел вниз, направо от шоссе, где в домике, крытом шифером, с флажком над входом, размещалась гарнизонная библиотека.

Библиотека работала до восемнадцати часов, но, несмотря на поздний час, одно окно домика было освещено. Леночка Устинова с нетерпением – Комов это знал – ждала окончания полетов.

Эта девушка всегда вызывала у Комова хорошее, теплое чувство и, думая о ней, он невольно мысленно возвращался к себе самому, к своей неустроенной, неладно сложившейся жизни. В сорок первом году Комов со второго курса Политехнического института ушел добровольцем в армию и попросился в летную школу. Окончил Борисоглебское училище имени Валерия Чкалова, но боевых вылетов на долю Комова досталось мало: когда он прибыл в полк, наши войска уже форсировали Неман и выходили в предполье Восточной Пруссии. Он был ранен, снова вернулся в свой полк и на параде Победы он, Комов, четко прошел над Красной площадью, сохраняя свое место в воздушном строю.

Будущее казалось безоблачно-ясным: учеба, совершенствование, освоение новой, сложной техники. Но однажды…

Предстояли ночные полеты с наведением на цель в сложных условиях. Накануне Комов простудился. Ложное самолюбие не позволило ему на предполетном осмотре сказать врачу о своем нездоровье, казалось, насморк – несерьезная причина для того, чтобы отказаться от полетов. В воздухе, на высоте восьми тысяч метров, при крутом выходе из пикирования, Комов на мгновение ослеп и почувствовал острую боль в ухе. Состояние это длилось несколько секунд. Увидев уходящую цель, он использовал дополнительную мощность двигателя, нагнал «противника», прицелился и нажал кнопку управления фотопулемета, затем снизился до двух тысяч метров, запросил разрешение на посадку, точно спланировал и отлично посадил самолет. Это был его последний вылет: не выдержав перенапряжения, лопнула барабанная перепонка левого уха.

Человек – существо земное. Может жить человек и без крыльев. Но, если стал человек крылатым, если познал он радость свободного полета, уже нельзя отнять у него крылья. Крылатый человек, лишенный голубых просторов, – точно подбитая птица. Летчик, «списанный» на землю, стремится уйти подальше от авиации, чтобы не бередить незаживающую рану, не множить тоску свою по полету.

Сначала Комов твердо решил демобилизоваться и уйти на «гражданку», но Комов был не только летчиком, он был коммунистом, он знал, что успех летчика в воздухе готовится на земле. После «комиссии» Анатолий Комов попросился в свою часть, командование дивизии поддержало его, и майор Комов был назначен заместителем командира полка по политической части…

Проследив за взлетом самолета, Комов еще раз позвонил на старт и спустился вниз, к себе в кабинет. В комнате пахло табаком. Не зажигая свет, он широко распахнул окно.

– Можно к вам, товарищ майор? – услышал Комов и по голосу узнал техник-лейтенанта Родина. В минувшую войну с Михаилом Родиным, тогда еще старшим сержантом, они воевали вместе. Родин был подвижный, общительный человек с загорелым, скуластым лицом и по-юношески чистыми голубыми глазами. Была у него и одна слабость – любил Родин покушать. Летчики да техники – народ на язык острый – звали его так: «Кого бы покушать». Родин на свое прозвище откликался, не обижаясь, и добродушно говорил: «Во-во, кого бы покушать?» – обычно извлекая из кармана комбинезона полукружье завернутой колбасы. Отрезав перочинным ножом солидный кус, он отправлял его в рот и, жмурясь от удовольствия, приговаривал: «Много ли человеку надо – поел, как вол, и сыт до обеда!»

Родин вошел в кабинет, поздоровался, справился о здоровье Комова, получив разрешение, закурил и неожиданно сказал:

– Вы, товарищ майор, бывали за границей, людей повидали всяких…

– Ну? – выжидательно произнес Комов, понимая, что лейтенант, как всегда, при «подходе к цели» делает «большой разворот».

– Вот, скажем, иностранец – он курево по-нашему нипочем курить не станет, – продолжал Родин. – Иностранец пачку возьмет, щелкнет по донышку, губами сигарету вытащит – он это с большим форсом сделает – и закурит так, как ни один русский человек никогда не закурит.

– Подмечено верно, но пока не пойму к чему это…

– Я вам, товарищ майор, все расскажу по порядку. Сегодня – это было в полдень – сдал я самолет капитану Панину, он вырулил на старт и взлетел. Солнце печет, штиль, рулежная полоса нагрелась, аж через сапог жжет. «Ну, – думаю, – у меня впереди минут тридцать времени, пойду в холодок». Я повернулся и пошел к сараю, там тень, лег на траву, лежу. Вдруг слышу кто-то идет, подошел, присел на корточки, огляделся – меня в траве не видать ему, – достал пачку сигарет и вот таким манером, точно так, как я вам рассказывал, закурил… – Родин замолчал и выжидательно посмотрел на майора.

– Кто же это был? – спросил Комов и посмотрел в окно.

Большой темношерстный пес Чингис, лежащий у штакетника, насторожился и злобно зарычал.

– Чингис, спокойно! – крикнул Комов.

Приветливо вильнув хвостом, пес покружился на месте, устраиваясь поудобнее, и улегся под окном.

– Так кто же это был? – еще раз спросил Комов.

– Наш техник-лейтенант, парень ясный как стеклышко! Что бы это, товарищ майор, значило?

– Бывает, простой парень по имени Иван и по батьке Иванович, а ничего русского не признает и всякой иностранщине в пояс кланяется.

– Своего царя в голове нет – подзанял чужого, – согласился Родин, но все-таки спросил: – Стало быть, это факт мелкий?

– Думаю, да. Кто же это?

– Вот присмотрюсь к этому парню лучше, тогда скажу, а то еще засмеете, скажете – блохоискательством занимается лейтенант Родин. – И, помолчав, добавил: – А все-таки, товарищ майор, печенкой чувствую, здесь что-то не так. Я этого парня не первый день знаю. На людях он человек как человек, а тут видит, что за ним никто не наблюдает, и прорвался. Разрешите идти? – спросил он и, пожимая Комову руку, сказал: – Не болейте, Анатолий Сергеевич!

Проводив лейтенанта до дверей кабинета, Комов закрыл за ним дверь и подумал о том, что надо о подозрении Родина поговорить с подполковником Жилиным, как только он вернется из округа.

В тот вечер Комов долго сидел у открытого окна. В библиотеке горел свет. Леночка часто выходила на крыльцо и, вглядываясь в потемневшее небо, прислушивалась к реву идущих на посадку и взлетающих самолетов. Комов видел мягкий профиль ее лица, большую копну рыжих волос, схваченных узкой лентой, вспомнил ее зеленоватые глаза, кипенно-белую кожу лица, такую, какая почему-то бывает только у рыжих женщин.

Медленно, не торопясь, на дорожке, ведущей к штабу, появился Чингис. Он сел, повернул морду в одну, в другую сторону, прислушался и замер в ожидании. Со старта шел автобус. Когда автобус остановился против калитки и летчики, разгрузив парашюты, понесли их в штаб, Комов услышал:

– Леша, захвати мой зонтик! – сказал старший лейтенант Астахов и, поставив на скамейку ногу, стал суконкой протирать запыленные сапоги.

– Привык ты, Генка, к наемной рабочей силе, – беззлобно бросил старший лейтенант Бушуев. Взвалив на спину парашюты, он ушел в штаб.

Свет в библиотеке погас. В наступившей тишине было слышно, как хлопнула дверь и звонко щелкнул ключ в замке.

Летчики вышли из штаба и шумной стайкой, сопровождаемые Чингисом, направились к гарнизонному городку.

Представив себе идущего к библиотеке Геннадия, где, как всегда, ждет его Леночка, Бушуев невольно оглянулся и увидел, что Астахов свернул в сторону шоссе, ведущего к городу. Удивленный, Бушуев остановился, подумал и решительно повернул назад. Все замедляя шаг, неслышно ступая по траве, он подошел к крыльцу библиотеки.

Леночка, закрыв глаза и прижав к груди маленький ученический портфель, стояла, прислонясь головой к двери; по ее щеке медленно, оставляя мокрый след, катилась слеза.

Бушуев бросился вдогонку за Астаховым и почти настиг его, но вдруг увидел, что Геннадий уверенно направился к машине, стоящей в стороне от дороги, и нажал на сигнал.

– Генка! Сумасшедший! Мне снился сон… – услышал Бушуев капризный женский голос, заглушенный урчанием стартера. Хлопнула дверка автомобиля, и, обдав Бушуева пылью и бензиновым перегаром, «Москвич» свернул на дорогу, мигнул красным огоньком и скрылся в темноте.

Бушуев узнал машину городского архитектора. «Москвичом» завладела его дочь, взбалмошная девица, злоупотреблявшая косметикой.

Бушуев постоял в раздумье, решительно повернулся и пошел обратно к библиотеке. Когда он подошел к крыльцу, Леночки уже не было.