Текст книги "Черная Брама"

Автор книги: Виктор Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

КУРС СТО!

Сообщение, принятое с поста наблюдений, начальник заставы зашифровал и передал на корабль.

Сторожевой корабль радиограмму принял.

Сняв крышку переговорника, Поливанов приказал:

– Курс сто! – и перевел ручку машинного телеграфа на «самый полный».

Корабль шел на ост.

Непродолжительная видимость опять, уже в который раз за это утро, сменилась снежным зарядом. Колючий мелкий снег с воем и свистом врывался на мостик.

В районе мыса Террасового вахтенный офицер доложил:

– Товарищ капитан третьего ранга, на экране цель номер один, слева шестьдесят! Дистанция сто двадцать кабельтовых!

– Определите курс и скорость! – приказал командир и, склонившись над экраном локатора, увидел цель.

«Разумеется, это „Хьекке Уле“, но где же тогда мотобот?» – подумал он и отдал приказание:

– Объявить боевую тревогу! Личный состав занял места по боевому расписанию.

– Как ваше мнение? – после небольшой напряженной паузы спросил командир Девятова.

– Опытный и умный противник. Постарается себя не обнаружить. Помните сообщение штаба: «В четырех кабельтовых мористее транспорта мотобот без флага». Рассуждая логично, ему безопаснее идти не с левого борта транспорта, а с наветренной стороны, – сказал Девятое.

– Что вы хотите этим сказать? – раскуривая трубку, спросил Поливанов.

– На экране локатора мотобот не просматривается, – продолжал Девятов. – Стало быть, он следует все так же мористее транспорта и в такой непосредственной близости, чтобы радиолокационная станция не могла его обнаружить. На экране локатора мотобот сливается с целью номер один.

– Но при таком норд-осте он рискует разбиться о транспорт, – возразил Поливанов.

– Конечно, это риск, – согласился Девятов. – Но капитан мотобота рассуждает так: «Чем больше риска – тем больше денег!» Кроме того, моряки они неплохие.

– Товарищ капитан третьего ранга, лейтенант Голиков прибыл по вашему приказанию! – лихо доложил командир боевой части.

Он был молод, красив и строен, отлично об этом знал и откровенно, словно со стороны, сам собой любовался.

– Товарищ лейтенант, я поставил перед вами задачу при появлении целей, следующих на ост, усилить наблюдение и докладывать мне лично! – вновь раскуривая погасшую трубку, сказал Поливанов.

– Товарищ капитан третьего ранга, я уже докладывал: цель номер один по курсу слева шестьдесят. Вторая цель не наблюдается…

– Это мне известно, – перебил его Поливанов, – А если, пользуясь разрешающей способностью радиолокации, мотобот идет по борту транспорта параллельным курсом?

– Если мотобот идет вблизи транспорта на расстоянии не больше четырех-пяти кабельтовых, на экране локатора малая цель сольется с большой, – ответил Голиков.

– Усильте наблюдение. Следите за возможным раздвоением цели! Докладыслйте мне лично! – приказал Поливанов.

– Ясно! Разрешите идти?

– Идите!

Так же лихо Голиков повернулся кругом и спустился с мостика.

Поливанов вызвал Юколова. Механик явился на мостик и доложил по форме.

Во всей фигуре и внешности механика было что-то штатское. Десятый год Юколов служил на корабле, его дисциплинированность могла быть примером для любого офицера, и все же что-то неуловимое в его характере и манере держаться создавали это ощущение. Быть может, причиной этому была необычная мягкость в обращении с людьми, а быть может, улыбка, теплая и немного ироническая.

– Товарищ Юколов, – начал командир, – нам предстоит задержать мотобот, за которым установилась слава самого ходкого судна в Варангер-фьорде.

– Все, что возможно, будет сделано, – ответил Юколов.

– Будьте готовы к тому, чтобы сделать невозможное. Понятно?

– Ясно.

В глазах Юколова командир прочел выражение вспыхнувшего интереса.

– Разрешите идти? – спросил он.

– Идите.

Конечно, механику было далеко до флотского блеска Голикова. Он повернулся и сошел с мостика, но чувствовалось, что Юколов увлечен решением технической задачи, поставленной командиром.

А ветер по-прежнему гнал большую волну и кренил корабль на борт.

Прошло два часа, с тех пор как корабль оставил мыс Крутой. Командир и помощник были на мостике.

– Погода скверная, – заметил Девятов.

– В хорошую погоду шпионов не высаживают.

На мостик поднялся лейтенант Голиков и молодцевато доложил:

– Товарищ капитан третьего ранга, на траверзе Пахта – Наволока цель раздвоилась: номер один следует прежним курсом на створы Кольского залива, цель номер два развернулась на вест!

– В штурманскую! – уже на ходу приказал командир, спускаясь с мостика.

Голиков последовал за ним. Склонившись над картой, командир передал на мостик:

– Курс сто восемьдесят! Помощник, дать максимально возможный ход!

Девятое отлично понял командира и, передав вахтенному курс, снял крышку переговорника:

– Механик, давайте все ваши резервы!

Юколов затянул пружинные весы регулятора. Стрелка тахометра показывала предельное количество оборотов, но, дрогнув, она медленно поползла вправо… Сорок оборотов выше нормы!

Механик завернул до конца маховичок ручной отсечки – стрелка тахометра еще медленнее двинулась вправо, дрогнула и остановилась – еще сорок оборотов!

Прислушиваясь к работе двигателей, Поливанов улавливал их быстрый, напряженный ритм. Корабль шел поперек волны, и за кормой бежал длинный пенистый след.

– Механик, обороты! Еще обороты! – крикнул в переговорную трубу Поливанов.

Юколов скорее угадал, чем расслышал, требование командира. Человеческий голос терялся в этом лязге и грохоте. Оставалась последняя, совсем незначительная возможность увеличения хода, и механик направился к насосам высокого давления. Мотористы вручную оттягивали каждый сектор поворота плунжера. Шум двигателей был такой силы, что, казалось, еще немного – и барабанные перепонки не выдержат. Механик подбежал к приборам и проверил температуру масла, затем, взглянув на тахометр, он увидел, что стрелка медленно поползла вправо – еще двадцать оборотов, он это знал – последние двадцать оборотов.

– Как на локаторе? – спросил командир.

– Идем на сближение. Цель слева шестьдесят! Дистанция сорок пять кабельтовых! – доложил лейтенант Голиков.

– Штурман, место встречи? – спросил Поливанов.

– При таком ходе – десять кабельтовых юго-западнее банки Окуневой, на траверзе мыса Супротивного! – доложил Изюмов.

– Механик, прибавьте оборотов! – крикнул в машинное Поливанов и сквозь грохот дизелей едва услышал:

– На пределе!

Почувствовав удушливый запах дыма, Юколов от переговорника бросился к топливному сепаратору.

При такой перегрузке оба дизеля требовали все больше и больше топлива, оно не успевало поступать в расходные баки, и пришлось включить для подкачки сепаратор. Сейчас, начиная от левого отсека, где стоял сепаратор, все машинное отделение быстро заполнялось удушливым дымом…

Корпус корабля дрожал, испытывая вибрацию.

– По корме слева шестьдесят цель номер три! Дистанция сто двадцать кабельтовых! – доложил Голиков.

Командир и помощник переглянулись. Откуда взялась третья цель?

– Рыбак идет в Мурманск, – высказал предположение Девятов.

– Возможно, – согласился Поливанов и приказал: – Сообщайте продвижение цели три! Где цель номер два?

– Цель номер два в районе острова Красный! – доложил лейтенант Голиков.

Прошло еще несколько мгновений, и вахтенный сигнальщик доложил:

– Вижу цель слева сорок! Дистанция тридцать кабельтовых.

Командир вскинул бинокль.

Бортом к волне, вздымая по обеим сторонам форштевня два крутых, пенистых вала, на большой скорости шел мотобот «Бенони». Они узнали его по приметам, указанным в радиограмме штаба.

– Набрать сигнал «поднимите флаг»! – приказал Поливанов.

На фале взвились два сигнальных флага.

Прошло несколько напряженных минут, вдруг мотобот.развернулся на норд и показал корму.

– Лево на борт! – приказал Поливанов.

– Есть лево на борт!

Заваливаясь, корабль начал менять курс.

– На румбе шестьдесят градусов! – доложил вахтенный. – Корабль продолжает катиться влево!

– Сдерживать!

– Есть сдерживать!

– На румбе сорок пять! – доложил вахтенный.

– Так держать! – приказал командир, снял крышку переговорника и, почувствовав сильный запах гари, крикнул: – Что там у вас, механик?

Сквозь грохот двигателей до него едва долетели слова:

– Ничего страшного, дизельное топливо попало в фрикционную муфту привода…

– Сколько можете держать такой ход?

– Не больше десяти минут. Температура масла резко повышается, – услышал Поливанов.

За то время, что корабль закончил разворот и лег на новый курс, «Бенони» вырвался вперед. Расстояние между ним и «Вьюгой» быстро увеличивалось.

В это время свинцовый полог над ними словно рассекло надвое, и, хотя грозный вал нового заряда был совсем недалеко, по-весеннему ярко светило солнце.

– Поднять сигнал «покой» и дать две зеленые! – приказал Поливанов.

Почти в одно мгновение на фале был поднят сигнал «застопорить машину» и две зеленые ракеты, оставляя за собой дымный след, взвились над морем.

«Бенони» прибавил ход.

– Расчету боевого поста автоматы зарядить! О готовности доложить! – Голос командира был спокоен, но Девятов уловил скрытое волнение.

– Автомат готов открыть огонь! – доложил командир боевого поста.

– Произвести серию предупредительных выстрелов!

– Есть предупредительную серию…

– Товарищ капитан третьего ранга! – перебил командира орудия лейтенант Голиков. – Цель номер три по курсу второго номера. Дистанция двадцать кабельтовых!

– Дробь!! Орудие на ноль!!! – крикнул Поливанов и, вскинув бинокль, спросил: – Узнаете?

Девятое посмотрел в бинокль:

– Наш старый знакомый «Вайгач»!

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Капитана сейнера «Вайгач» знают все от мыса Нордкап до Святого Носа. Старики поминают его не без зависти: «Вергун с фартом[22]22
  Фарт – удача, везение


[Закрыть] из одной кружки брагу хлебал!» Молодые нынче в фарт не верят. «Удача с неудачей – родные сестры! – говорят. – А „Вайгач“ без улова в порту не швартуется. Стало быть, Михаиле Григорьевич своему делу мастер!»

И верно – мастер! Ловили раньше сельдь по мурманскому мелководью, на этот раз пошел Вергун к банке Северной. Трое суток промышляли – тары не хватило. Развернулись – и в порт. Погода свежая, снежные заряды один другого хлеще, а команда песни поет. Улов взяли богатый! Сельдь крупная, больше двадцати пяти сантиметров!

Развесили на просушку дрифтерный порядок. Последнюю сеть ролей подтянули, перекинули через стрелу, даже сельдь из нее не вытрясли – некуда.

Прохор Степанович ходит по палубе довольный, животик вперед выпятил, снял рукавицы, руки потирает и хвалится каждому:

– Вот что значит сеть можжевельничком покурить! Ай да я! Ай да Щелкунов!

Тимка вылез из машинного отделения, глядит на помощника и посмеивается – свистеть ему Щелкунов запретил: примета плохая.

В рубке тихо. С циркулем в руке Вергун привалился к штурманскому столику. Перед ним – открытая лоция, карта района, а мыслями он далеко…

«Домой идем. Трюм полон рыбы, – думает он. – Небось в порту известно каждому – радист разболтал по эфиру. Чего доброго, директор МРС сейнер встретит с оркестром. К Щелкунову на пирс „кубышка“ его прикатится. Валя-хохотушка прибежит к Плицину, к Тиме и то продавщица из Рыбкоопа повадилась, придет. Всех будут встречать родные да близкие, только… только ко мне никто не придет. Конечно, – Вергун посмотрел на свое отражение в эхолоте, – лицом и ростом ты, Михаиле, не вышел. До сей поры ходит Глаша на старое домовище. Думал, что было, того нынче нет, давно прошло и быльем поросло… А на поверку выходит – прошлое крепко в душу въелось. Конечно, ревновать к прошлому – палый лист ворошить…».

Но как Вергун ни старался забыть прошлое, оно упрямо о себе напоминало. Было это зимой, месяца три назад… Экспедиционное судно Полярного научно-исследовательского института сообщило о скоплении трески на банке Копытова. Только «Вайгач» вышел из бухты – радиограмма: «Ожидается шторм десять баллов». Воротился «Вайгач» в порт. Идет Вергун по мосткам к дому, видит – спускается по лесенке Глаша. Принарядилась, словно на Первомай. На лице улыбка, какой его не дарила. Идет, на море смотрит – моря не видит. Что-то Вергуна в сердце ударило, остановился, переждал, пока Глафира на мостик спустится, и пошел за ней. Она идет, как всегда: голова гордо запрокинута, ни на кого не смотрит. Поднялась по лестнице в поселок, прошла уличный ряд, вышла в падь, где кондаковское домо-вище стоит, замок открыла, вошла. Долго он ждал Глафиру. Слышал, пела она что-то грустное, протяжное, слов не разобрать. Потом вышла, половичок стряхнула, у порога положила, дом заперла, под половик ключ сунула и прошла мимо. Вергун заглянул в окно – чисто прибрано, над кроватью все та же кондаковская берданка висит, на столе скатерть… И стыдно, что подглядывал, а совладать с собой не смог.

«Ко всем придут жены, а ко мне… – думал он. – Да и какая она мне жена? Кондакова! Сколько раз в поселковый совет звал – пойдем, Глаша, распишемся. Нет, говорит, я по мертвому памятник живой, а с тобой мне хорошо, спокойно. Так и будем жить, сказала. Так и живем», – вздохнул Вергун.

Судно кренится, крепче ветер, выше волна, а Щелкунов все куражится. Ноги у него тонкие, слабые, его то о надстройку, то о лебедку, то еще о чего шваркнет, он ничего не замечает. Мусолит во рту химический карандаш, на клочке газеты цифры выводит, подсчитывает. Подбил Щелкунов итог и еще больше заважничал, полез в ходовую рубку:

– Слышь-ка, Михаиле Григорьевич, у меня так выходит: тонн двести, а то и больше! Если на денежки перевести – не меньше как полмиллиона потянет! Вот фарт так фарт!

Тяжело загруженное судно сидело выше ватерлинии, качка хотя и была килевая, но судно болтало сильно. У Щелкунова ноги от радости совсем ослабели, его то на капитана швырнет, то на штурманский столик; того и гляди, затылком эхолот трахнет.

Как Вергун ни привык к рыбному духу, но и ему было непереносно: очень от Щелкунова селедкой разило и спиртом. Михаил Григорьевич только отворачивался да, когда швырнет на него Щелкунова, легонько отпихнет его от себя и счистит прилипшие рыбьи чешуйки – помощник ими был разукрашен густо.

– А главное, сеть! – захлебывался Щелкунов. – Нет, ты погляди, Михайло Григорьевич, ведь до чего хитрую штуку придумали – капрон! Я весь порядок проверил, веришь ли, хоть бы где нитку спустил! Цены этой сети нет! Золото! Чистое золото!!

– От тебя, Прохор Степанович, спиртом разит! – не выдержал Вергун.

– Зуб треклятый замучил… – глазом не моргнул Щелкунов. – Пойду свежую вату положу, – добавил он, спускаясь вниз.

Но в каюту Щелкунов не полез, а направился к левому борту, где лежали сети.

В это время снежный заряд кончился, и проглянуло солнышко.

Вергун поднес к глазам бинокль и, оглядев горизонт, увидел сторожевик.

Тот ли это сторожевой корабль, что спас их от камней Святого Рога? Повстречаться бы! Жаль, что погода штормовая, а то бы подошли ближе. «Не побрезговали бы пограничники, может, и приняли бы бочку „атлантической“ свежего посолу», – думал Вергун.

Опустив ветровое стекло в рубке, оно было рябое от подтаявшего снега, Вергун внимательно наблюдал за кораблем и вдруг увидел идущий на большой скорости мотобот.

Вергун был настоящим моряком, красивое судно и хороший ход он мог оценить по достоинству. Мотобот шел прямо на «Вайгача», высоко задрав нос, словно чайка летел над гребнем волны.

– Хорош! – не удержался Вергун.

Перенеся бинокль на сторожевой корабль, он увидел флаги на фале, прочел их и удивился.

«Кому же это „застопорить ход“? А если мотоботу? По рангоутам и обводам, видать, не наш!»

В это мгновение он заметил, что на корабле расчет растягивал чехлы орудий…

Корабль и мотобот уже были видны невооруженным глазом. Команда сейнера сгрудилась на носу. Молодой матрос взобрался на мостик и прямо через окно рубки, волнуясь, сказал капитану:

– Михаил Григорьевич, как же это? Ведь уходит, подлец!..

Решение созрело как-то сразу, словно другого и быть не могло. Включив трансляцию, Вергун скомандовал в микрофон:

– Приготовить сети к выброске!

Никогда еще на «Вайгаче» не выполняли команду с такой быстротой. Все бросились к левому борту и, подвязывая сети одну к другой, стали наращивать дрифтерный порядок.

Щелкунов не сразу сообразил, что происходит на судне, когда же он понял и попытался помешать команде, его легко, но решительно пихнули в сторону. Наступив на селедку, он поскользнулся, упал, быстро вскочил на ноги, ворвался в ходовую рубку и, схватив Вергуна за борт тужурки, закричал:

– Ты что же делаешь? Разбойник! Да за это тебя в тюрьму!!

– Оставь, сквалыга, – спокойно бросил Вергун.

– На весь порт одна сеть капроновая! Двадцать тысяч государственных денег! В тюрьме тебя, лешего, сгноят! Остановись, пока не поздно!

– Скат ты! – в сердцах выругался Вергун. И, сняв крышку переговорной трубы, скомандовал: – Самый полный!

В это время судно сильно накренилось. Щелкунов потерял равновесие, оступился ногой в люк, упал на спину и ударился головой о переборку.

Мотобот был в десяти кабельтовых от сейнера, когда обрушился новый, необычайной силы заряд. Все заволокло снежной пеленой, и, казалось, они потеряли мотобот из виду. Но, готовясь к встрече, своим подсознательным, моряцким чутьем Вергун угадывал ход мотобота.

Прошло еще несколько секунд.

– Право руля! – скомандовал Вергун рулевому и крикнул в микрофон: – Сети за борт!

«Вайгач» даже прилег на волну – так круто развернулся. Судно пересекало курс мотобота, оставляя за кормой крепкую капроновую сеть.

Капитан «Бенони» был в ходовой рубке, когда, сотрясаясь всем корпусом, судно потеряло ход. На винты мотобота тугими култышками намотались капроновые сети «Вайгача». Генри Лаусон, капитан «Бенони», был опытный человек и отлично знал, что игра проиграна.

Подобрав на борт остатки сетей, «Вайгач» прошел в нескольких кабельтовых от «Вьюги» и отсалютовал тифоном. Команда сейнера сгрудилась на борту, люди кричали, размахивали руками.

Сторожевой корабль передал на сейнер: «Благодарим за помощь!» – и, сбавив ход, пошел на сближение с мотоботом, поднявшим в это время норвежский флаг.

Отливая холодной водой Щелкунова,

Тимка привел его в чувство, с трудом оттащил в глубину рубки и, посадив, прислонил к штурманскому столику. Видимо, ничего не соображая, помощник долго водил глазами, потом хриплым шепотом выл а сил (он потерял голос):

– Пропала… сеть?..

– Половина еще осталась, – успокоил его механик.

Щелкунов схватился за голову и застонал, потом встал на четвереньки, перехватился руками, чуть не стянул со стола штурманскую карту, с трудом подошел к Вергуну и угрожающе сказал:

– Ответишь, Вергун, перед государством!

У капитана раздражение против Щелкунова прошло. Что с него, сквалыги, возьмешь? Другого он и не ждал.

– Видишь, Прохор Степанович, дело какое, – беззлобно сказал он. – Был у меня друг, Завалишин. Мы с ним на охоту хаживали. Я по медвежьему следу иду – от дерева к дереву хоронюсь, чтобы зверя не спугнуть, а Завалишин посередке шастает между двух стволов. Я его спрашиваю: «Отчего, друг, так ходишь?» А он: «Я, – говорит, – двадцать лет шофером на грузовике работаю, окончательно с машиной свыкся и, хотя пешком иду, а все боюсь кузовом зацепить…»

– Побасенки твоей не пойму! – зло бросил Щелкунов.

– Чего тут не понять? – удивился Вергун, но пояснил: – Когда ты, как Завалишин грузовик, будешь по себе государство чувствовать, поймешь и побасенку. Государством меня пугаешь, а того, Щелкунов, не соображаешь, что государство-то – я, и Тимка вот, и он, – Вергун показал на рулевого. – Все мы есть государство! И пограничник государству нашему – часовой!

ХУГГО СВЭНСОН СМЕЕТСЯ

В числе восьми человек экипажа «Бенони» не было ни одного новичка, они привыкли к азартной игре, где ставкой зачастую бывает жизнь. Даже проигрывая, эти люди сохраняли внешнее спокойствие, в этом заключалось достоинство игрока.

Неуправляемое, легкое суденышко кренило до самого фальшборта. Снег с яростью шрапнели вгрызался в палубу.

Капитан «Бенони» Генри Лаусон, кэп, как его называла команда, спустился в машинное отделение. Здесь он снял подбитый мехом кожаный реглан, замшевую на молнии куртку и, засучив рукава, вместе с глазным механиком попробовал вручную провернуть каждый вал. Два боковых нельзя было сдвинуть с места, средний вал проворачивался с трудом.

– На одном двигателе мы сделаем узлов десять, – сказал механик. – Надо очистить винт.

– Может быть, Траммэр, это сделаете вы? – предложил Лаусон.

– Нет, кэп, много риска. Можно схватить насморк… – У механика было чувство юмора.

– Вы набиваете себе цену. Водолазный костюм – с электрическим обогревом, – надевая тужурку, сказал Лаусон.

– Во что это обойдется моему капитану? – спросил Траммэр.

– Пятьдесят фунтов.

– Пошлите Хугго, он мальчик крепкий.

– В этом водевиле, Траммэр, каждый играет свою роль. Сто фунтов сейчас и через десять минут ни пенса! – резко закончил Лаусон и пошел к трапу.

В это время судно накренило на противоположный борт, Лаусон не успел ухватиться за поручни, и его отбросило назад, к Траммэру.

Поддержав Лаусона, механик сказал:

– Можно, сэр, чеком на Варде. Да пришлите мне двух парией на помощь…

Водолаз еще был под водой, когда справа за бортом показалась шлюпка с «Вьюги». Траммэра вытащили на палубу, он съехал по трапу вниз, и только в машинном отделении удалось снять с него водолазный шлем.

По внутреннему телефону Лаусон спросил:

– Траммэр, вы честно заработали сто фунтов?

– Я, сэр, честно заработал двести! Очищен правый и средний! Гарантирую двадцать узлов хода.

– Швартуются пограничники. Траммэр, чтоб у вас был достаточно кислый вид!

– Есть, кэп!

Ответа Лаусон уже не слышал. Держась за поручни, он шел на ют.

Нагорный закрепил конец. На палубу поднялись капитан Клебанов, боцман Ясачный и радист Аввакумов, в шлюпке остался старшина Хабарнов.

Открыв на первой странице разговорник, Клебанов спросил:

– Ер де ди сом ер капитан?[23]23
  Вы капитан? (норвежек.)


[Закрыть] Вежливая улыбка сбежала с лица Лаусона, он не понял вопроса.

– Йей ер репресентант фор Совиет Уни-он гренсе вахт![24]24
  Я являюсь представителем пограничной охраны Советского Союза


[Закрыть] – внушительно произнес Клебанов.

Снова наступила пауза, во время которой Лаусон, любезно улыбаясь, развел руками.

– Вильди комме мед скип докумен-тер![25]25
  Прошу предъявить судовой документ!


[Закрыть] – потребовал капитан.

– Послушайте, капитан-лейтенант, на каком языке вы говорите? – по-русски спросил Лаусон.

– Вы же идете под норвежским флагом! – сдерживая растущее раздражение, сказал Клебанов.

– «Бенони» приписан к норвежскому порту. Что касается меня, я англичанин, Генри Лаусон. Рад с вами познакомиться. Впервые я встретился с вашими соотечественниками на Эльбе, в сорок пятом году. Несколько лет работал с русскими в комендатуре Берлина.

Пока капитан объяснялся с Лаусоном, боцман Ясачный, окинув взглядом ют, увидел еще мокрые водолазные калоши с грузом. Внимание его привлекла и шлюпка без чехла, под ее кормовой банкой лежали два туго набитых рюкзака и саперные лопаты. Подтянутая на талях, двойка была поднята с кильблоков и готова к спуску на воду.

Боцман отозвал капитана Клебанова в сторону и доложил обо всем, что увидел на юте.

Выслушав Ясачного, капитан вернулся к поджидавшему его Лаусону.

– На все время, пока «Бенони» находится в наших территориальных водах, радиорубку закрыть, – сказал Клебанов и, сопровождаемый Аввакумовым и Лаусоном, направился к надстройке.

Нагорный с автоматом в руке последовал за ними.

Человек шесть команды мотобота собралось на юте. Подняв воротники подбитых мехом курток, они курили и безучастно наблюдали за происходившим.

Заряд затянулся. Снежная мгла плотно закрыла сторожевой корабль.

Осмотрев рубку, капитан Клебанов приказал Нагорному остаться здесь для наблюдения.

Из рубки осмотровая группа направилась в машинное отделение.

Нагорный остался один. Широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие, прижав к груди автомат, он внимательно наблюдал за поведением команды на юте. Сказать, что «Бенони» качало, было бы неточно. Легкое, неуправляемое судно швыряло, как челнок на ткацком станке, но Андрей этого не чувствовал. Сталкивались два мира, и он, каширский парень, с оружием в руках стоит на их рубеже. Это наполняло его волнующим чувством ответственности и сознанием собственной силы:

От группы людей на юте отделился один матрос, направился к рубке и остановился в нескольких шагах от Нагорного. Настороженно, но с интересом Андрей рассматривал этого человека из другого мира.

Матрос улыбнулся и, ткнув себя в грудь, сказал:

– Я Хугго Свэнсон!

Нагорный молчал – он был на посту.

Хугго Свэнсон вынул норвежскую с крышкой трубку, набил ее табаком и ловко раскурил на ветру.

В машинном отделении Ясачный внимательно осмотрел все три двигателя. Он обратил внимание капитана Клебанова на Траммэра – механик сидел на рундуке с ветошью, в то время как рядом стояла удобная банкетка.

– Встаньте с рундука! – приказал Клебанов.

Механик неохотно поднялся и отошел в сторону.

Подняв крышку рундука, Клебанов увидел шлем и еще мокрую водолазную рубаху.

– Та-ак… Интересно, – протянул Ясачный. – Неужели успели? – И, проверяя догадку, мичман провернул вал среднего винта.

– Вы же сказали, что судно потеряло ход, – напомнил Клебанов и потребовал судовые документы.

– Прошу в каюту, – сказал Лаусон.

– Машинное отделение будет закрыто. Пусть механик поднимется наверх, – приказал Клебанов.

Лаусон перевел приказание, и Траммэр, накинув меховую тужурку, пошел к трапу.

Закрыв дверь в машинное отделение, Ясачный поднялся последним.

Каюта Лаусона была небольшой. Полированная панель и мебель красного дерева. Мягкие плафоны освещения, шелковые занавески на иллюминаторах – все свидетельствовало о том, что на отделку «Беиони» не скупились.

Открыв тумбу письменного стола, Лаусон выдвинул несгораемый ящик, достал судовую роль и передал Клебанову.

Список немногочисленной команды был по форме заверен портовой администрацией Нурвогена.

Конечно, агент, предназначенный к заброске, если он был на «Бенони», скрывался под вымышленным именем, и все-таки надо было знать все восемь имен и фамилий по этому судовому списку.

Клебанов обладал тренированной профессиональной памятью. Прочитав несколько раз список, он захлопнул папку, мысленно проверил свою память и сказал:

– Команде собраться на юте. Распорядитесь, чтобы люди приготовили мореходные книжки.

…Затянувшееся пребывание осмотровой группы в каюте Лаусона вызвало у Нагорного чувство тревоги.

Прошло еще несколько минут. Заряд, выстрелив с особенной яростью последние залпы снега, затих. Проглянуло по-весеннему голубое небо. Нагорный бросил взгляд на море и увидел в пяти – шести кабельтовых «Вьюгу». Отрабатывая на малых оборотах, строго сохраняя дистанцию, корабль держался наветренной стороны, но был здесь, рядом с ними.

На прожекторную площадку «Вьюги» поднялся сигнальщик и просемафорил вызов.

Нагорный крикнул матросам на юте:

– Вызвать командира!

Но никто из членов экипажа не двинулся с места.

«Они ни слова не понимают по-русски или ветер относит мои слова», – подумал Нагорный и дал два выстрела в воздух.

На звуки выстрелов выбежали капитан Клебанов, Ясачный и Лаусон.

– Товарищ командир, с корабля вызывают по семафору! – доложил Нагорный.

Лаусон скрылся за дверью каюты, а боцман поднялся на мостик и ответил на вызов.

Сигнальщик быстрыми взмахами флажков передавал запрос командира. Он торопился: с северо-востока, с огромной скоростью надвигалась новая черная полоса заряда.

Наблюдая в бинокль за сигнальщиком, Ясачный читал семафор.

В училище Нагорный изучал семафорную азбуку, но в таком быстром темпе он не успевал читать передачу. Наблюдая за верхней палубой, Андрей увидел Лаусона, который из двери своей каюты через бинокль следил за семафором.

– Товарищ мичман, – тихо доложил Нагорный, – капитан «Бенони» читает передачу.

– Это для него и организовано, – усмехнулся Ясачный и, отвечая на запрос, писал:

«Неподчинение „Бенони“ приказу застопорить машину ничем не оправдано. Судовые документы порядке. Досмотр продолжаем».

Здесь, на «Бенони», солнце еще слепило глаза, а сторожевой корабль уже обволакивала снежная мгла. Боцман едва успел досемафорить, как первый порыв ветра и снега с воем и свистом промчался по палубе мотобота.

Капитан Клебанов подвел итоги досмотра.

– Незаконного лова и контрабанды на вашем судне не обнаружено, – сказал он Лаусону. – Осмотр машинного отделения показал, что вы можете идти собственным ходом. Настоятельно требую, чтобы «Бенони» немедленно покинул наши внутренние воды. Если вам нужен акт о досмотре…

– Благодарю вас! Пустая формальность. Я владелец «Бенони», и мне отчитываться не перед кем, – ответил Лаусон, провожая осмотровую группу к трапу. – Уверяю вас, как только моему механику удастся запустить двигатель, «Бенони» покинет советские воды. Быть может, капитан захватит для своего командира бутылочку шарантского коньяка?

– Вы очень любезны, но мой командир не пьет ничего, тем более коньяка, – в тон ему ответил Клебанов, уже спускаясь по трапу в шлюпку.

Боцман Райт отдал конец, Хабарнов принял, и шлюпка отвалила от «Бенони».

Безошибочным чутьем Нагорный угадывал, где находится «Вьюга». Ветер был северо-восточный, корабль держался от них в пяти-шести кабельтовых с наветренной стороны, а шлюпка шла строго по ветру на юго-запад…

Хабарнов и Нагорный гребли напористо, не жалея сил. «Бенони» исчез у них за кормой в снежной мгле, но ветер еще долго доносил до шлюпки слова торопливой команды на чужом, непонятном им языке.

Шлюпка все дальше и дальше уходила от корабля в направлении мыса Крутого. Боцман торопил гребцов, словно хотел уйти от погони.

Аввакумов достал из-под банки большой кожаный ранец с рацией и передал в эфир:

– Я Торос один!.. Я Торос один!..

Сделав крутой разворот, шлюпка встала носом против волны. Напряженно вслушиваясь, они старались услышать сквозь вой и свист ветра, что делается на «Бенони».

– Неужели ошибка в расчете? – тихо сказал Ясачный.

– Нет никакой ошибки. Вот увидите, мичман, они спустят на воду шлюпку, – отозвался капитан. – Другой такой возможности надо ждать годами. Лаусон неглуп и отлично это понимает.

– Я Торос один!.. Я Торос один!.. – передал Аввакумов и переключил рацию на прием.

Было слышно, как, взревев, двигатели «Бенони» перешли на рабочий ритм и затихли – мотобот ушел в северо-западном направлении.

Почти одновременно Аввакумов принял ответные позывные. Напряженно вслушиваясь, он прижал к ушам телефоны и доложил:

– Товарищ капитан, радиограмма: «Я Торос два. Обнаружил промысловый косяк рыбы северо-восточнее восемь кабельтовых. Примите меры».

– На шлюпке – соблюдать тишину! – приказал Клебанов.

Нагорный понял, что на «Вьюге» с помощью радиолокатора обнаружили спущенную с «Бенони» шлюпку.

«А что, если на мотоботе так же ведут наблюдение за шлюпкой?» – подумал Андрей.