Текст книги "Потомок пророка"

Автор книги: Виктор Подрезов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Съев полную миску горячей наваристой лапши, разморенный Масуд собрался было идти спать, когда к нему подсел один из торговцев.

– Куда едет эта машина? – спросил он на урду, ткнув палкой в сторону автобуса.

– Эта машина едет в Парачинар, – вежливо ответил Масуд, сочтя вопрос просто проявлением праздного любопытства.

В медресе, пока другие мучились над ста четырнадцатью сурами Корана, он выучил, кроме дари и английского, еще и урду, а за последние годы стал говорить на нем, как коренной лахорец. Кстати, Моджаддади взял его к себе именно поэтому: хорошие воинские навыки, знание Корана плюс весьма удобное в этой стране многоязычие.

– А куда держит путь мой ночной друг, да процветают его дела и приумножится его богатство? Тоже в Парачинар?

– Да, почтеннейший, – Масуда начало раздражать это назойливое любопытство, но он сдержался.

– В Парачинар и дальше? – усмехнулся торговец.

– Может быть, – уклончиво согласился Масуд и внимательно посмотрел на торговца.

Ничего особенного: небольшая рыжая бородка, тюрбан, широкий халат, запахнутый на правую сторону, как принято у мусульман, грязные шаровары и толстая палка с острым стальным наконечником, которая в случае необходимости могла превратиться в грозное оружие. Настораживали лишь глаза, маленькие, цепкие, словно у коршуна, высматривающего добычу.

Почувствовав холодок в словах собеседника, торговец виновато попрощался и куда-то исчез. Масуд тоже не стал мешкать и, получив у хозяина ключ от комнаты, отправился спать. Он еще подумал, что, может быть, не стоит дожидаться утра, а прямо сейчас продолжить путь, но усталость после долгих часов тряской езды взяла свое.

Проснулся Масуд неожиданно. Уже потом он догадался, что его разбудил скрип половиц. Еще он понял, что выход через галерею наверняка перекрыт. Что ж, действовать нужно без промедления.

Спал он не раздеваясь, снял только высокие, на шнуровке, подкованные ботинки, где-то раздобытые Анвар Хаком на случай, если придется идти по горам. Поэтому сборы заняли считанные минуты: глотнуть тепловатой воды из кувшина да переложить из брюк в карман куртки рейнджерский нож с выбрасывающимся лезвием.

Масуд на цыпочках подошел к окну, приоткрыл створки и осторожно выглянул наружу. К счастью, задняя стена дома отбрасывала длинную день. Из нее выныривала белая в лунном свете дорога к кишлаку. И хотя она тянулась по совершенно голому пологому склону, иного пути для отступления не было. Масуд вылез из окна, ухватился руками за подоконник и, слегка согнув ноги в коленях, как учили на занятиях, разжал пальцы.

Толчок оказался настолько слабым, что он даже не упал. Пригнувшись, подкрался к краю спасительной тени. Огляделся. Никого. Нужно рисковать, и да поможет ему аллах!

Масуд побежал вверх по склону. Он находился на полпути к кишлаку, когда сзади раздался негромкий свист. Оглянувшись, увидел, как по дороге от гостиницы, поднимая пыль, мчатся три человека. Один далеко опередил остальных. Но Масуда это не слишком встревожило: до кишлака им все равно его не догнать, а там пусть ищут.

Однако, когда он миновал первые дома, то понял, что просчитался: перед ним тянулся узкий коридор улицы с высокими глинобитными дувалами. Ни щелей, ни просветов, одни глухие стены, перелезть через которые нечего было и думать. Оставалось только бежать дальше в надежде, что улица выведет куда-нибудь.

Улица впереди раздваивалась. Направо просматривалась пустая рыночная площадь с мечетью. Левый проулок круто поднимался вверх. Масуд выбрал его. Здесь преследователи, даже если сразу угадают, куда он направился, быстрее выдохнутся. Извилистая улочка делалась все уже, потом внезапно кончилась, будто обрубленная саблей. Дальше карабкалась по склону чуть заметная тропинка, жавшаяся наверху к остаткам крепостных стен, а затем исчезавшая за выступом башни.

Масуд остановился, переводя дыхание и решая, что делать: спускаться по склону, рискуя покатиться и разбиться о каменные глыбы, громоздившиеся внизу, или поискать убежище в развалинах крепости. Он выбрал последнее.

Наверху, у выщербленных стен, оказавшихся вблизи слишком высокими, чтобы он мог пытаться взобраться на них, тропинка выровнялась. Теперь все зависело от того, что скрывалось за башней. Затаив дыхание, он повернул за угол и... застыл: перед ним была пустота. Точнее – крохотная площадка с осыпавшимися краями над многометровым обрывом. Масуд осторожно ступил на нее и прижался к гладкой скале, служившей с этой стороны основанием башни.

Неужели конец? Нет, с этим он не мог примириться. Лихорадочно ощупал холодный камень. Напрасно: ни трещины, ни выступа. Единственный выход прорываться назад.

Масуд прикинул, как поступил бы сам на месте преследователя. Если он не знает, что дальше пути нет, то из опасения упустить жертву скорее всего, не дожидаясь остальных, решит посмотреть, что там, за поворотом. Конечно, не сразу. Остановится, прислушается. Потом потянется вперед, чтобы краем глаза заглянуть за выступ. В этот момент и нужно действовать.

Он присел на корточки. Достал нож и несколько раз взмахнул рукой, примериваясь, как будет наносить удар. До пояса или ног достать трудно. Значит, нужно изо всей силы бить в грудь снизу вверх. Тогда противник потеряет равновесие, качнется вперед, и собственный вес падающего тела насадит его на нож.

Все произошло почти так, как и рассчитывал Масуд.

На него внезапно нахлынула волна предательской слабости: вот так, своей рукой, он только что убил человека!

Однако времени для переживаний не было. Масуд выполз на тропинку и посмотрел вниз. По серпантину спешили две темные фигуры, казавшиеся сверху странно укороченными. В ярком лунном свете в руках у них зловеще поблескивали изогнутые клинки. Три поворота – и они будут у крепости. С двумя ему не справиться.

Масуд внимательно огляделся. От стен крепости склон уходил вниз градусов под шестьдесят. Взобраться, хотя и с трудом, еще можно. Спуститься же и не полететь кувырком... А что если двигаться по нему наискось? Пожалуй, шанс есть...

Он выпрямился и огромными прыжками ринулся вниз. Масуд слышал, как что-то кричали находившиеся сбоку метрах в пятидесяти преследователи. Броситься с серпантина наперерез никто из них не решился. Секунда-другая – и они остались позади. В ушах засвистел ветер. Ноги уже не поспевали за стремительно мчавшимся телом. Казалось, еще немного, и он, словно птица, взовьется в небо.

Шестое чувство безошибочно подсказало Масуду: "Пора!" Перед очередным прыжком неимоверным усилием он выбросил вперед ноги, одновременно разведя руки и опрокидываясь навзничь. Тело глухо шмякнулось о землю и заскользило вниз. Склон постепенно делался более пологим. Значит, камни недалеко. Теперь нужно погасить скорость, Масуд подтянул ноги и стал упираться в землю каблуками и локтями. Не сразу, но "тормоза" все же подействовали. Он смог перевернуться на живот, а затем, цепляясь пальцами за жесткую, как проволока, траву и вырывая ее с корнем, наконец остановился. Поднявшись на ноги, он, прихрамывая, бросился к камням, до которых было метров тридцать.

Скорее всего Масуд не обратил бы внимания на раздавшиеся сзади негромкие хлопки, если бы не фонтанчики земли, брызнувшие по сторонам. Видя, что жертва ускользает, преследователи не выдержали. Впрочем, они ничем не рисковали: ночью в деревне выстрелов из бесшумных пистолетов все равно никто не услышит. Правда, попасть из них, находясь так высоко над целью, дело почти безнадежное. Но на всякий случай Масуд пригнулся и побежал, забирая то вправо, то влево, пока не укрылся в камнях.

Глыбы оказались такими большими, что можно было двигаться в полный рост. Вопрос только, куда? Ясно, что возвращаться к гостинице не имело смысла: с автобусом придется распрощаться. Местность он не знал. Поэтому, чтобы добраться до границы, следует идти вдоль шоссе. Но как раз на дороге его и будут поджидать. Впрочем, луна уже убывает, так что в предутренних сумерках нужно успеть покрыть возможно большее расстояние. А там что-нибудь подвернется.

Когда Масуд добрался до шоссе, оно уже оживало. Те, кто заночевал на обочинах, вставали, поеживаясь от утренней прохлады, совершали нехитрый туалет, готовили завтрак или просто грелись у маленьких костров из сухих веток и палых листьев. У одного из них Масуда угостили горячим чаем с половиной черствой лепешки, не взяв ни пайсы. Щедрость бедняков бескорыстна.

Через час он заметил поднимавшиеся над шоссе клубы пыли и вскоре нагнал большой караван, направлявшийся к границе. Исстари повелось, что стоит подуть весеннему ветру, и огромная многоязычная лавина людей приходит в движение. Неважно, мир или война, но кочевые племена – кучи и гильзаи, вардаки и какари, барцы, африди, оркази и множество других, – уходившие на зимние месяцы в Пакистан, снимаются с места, возвращаясь на высокогорные плато в центре Афганистана.

Встреченный Масудом караван принадлежал к клану хель. "Раз они тронулись раньше обычного, лето в этом году будет жарким", – подумал он, обгоняя далеко растянувшийся пестрый поток. Бредут шумные отары овец с впалыми боками. Семенят нагруженные узлами и тюками безучастные ко всему ослики. Важно вышагивают верблюды с позванивающими на разноцветных лентах колокольчиками. На их горбатых спинах разместилось все нехитрое хозяйство кочевников: шерстяные пологи и каркасы для шатров, котлы, чайники, мешки с рисом и мукой. Поверх скарба восседают благочестивые бабаи в белых чалмах. За их спинами – женщины в пестрых балахонах с шумливой малышней. Впереди неторопливо едут на низкорослых конях смуглолицые воины с черными вьющимися бородами. Оружия немного, лишь изредка блеснет вороненая сталь ствола, но кочевать без него в такое смутное время нельзя.

Отстав от верховых, Масуд пристроился к погонщикам отар и скоро, покрывшись пылью, ничем не отличался от них. Пусть ищейки Хекматиара попробуют разглядеть в чумазом оборванце сбежавшего телохранителя Моджаддади!

На привале он подошел к караванбаши, поджарому, жилистому мужчине с седой бородой. Почтительно поздоровавшись и пожелав всяческого благополучия его клану, Масуд спросил, нельзя ли ему нанять какого-нибудь захудалого ишака и присоединиться к каравану. Машина, на которой он ехал, попала в аварию, а с ушибленной ногой до места не дойти.

Караванбаши оценивающе посмотрел на попавшего в беду путника. Правильные, хотя и грубоватые черты слегка удлиненного лица, прямые черные брови, лихо закрученные смоляные усы, наконец, спокойное достоинство, с которым он держался, производили хорошее впечатление. А широкие плечи и сильные руки говорили о том, что этот человек может постоять за себя. Конечно, Ширин Ака, как звали караванбаши, не поверил ни слову из его рассказа, но пуштунвали* требует в подобных случаях без лишних расспросов протягивать руку помощи.

______________

* Пуштунвали – кодекс чести у пуштунов.

– Хорошо. Можешь остаться. Коня тебе дадут, – махнул рукой в сторону каравана Ширин Ака, давая понять, что такому молодцу не пристало трястись на ишаке.

О деньгах не было сказано ни слова, ибо не подобает уважаемому караванбаши вести себя, как презренному ростовщику, норовящему содрать три шкуры с того, на кого свалилось несчастье.

День прошел без происшествий. Масуд был не слишком-то искусным наездником, и неспешный ритм движения каравана вполне устраивал его. Трижды мимо проезжал потрепанный "джип", среди пассажиров которого он без труда признал вчерашнего рыжебородого торговца. Но тот лишь безразлично скользнул взглядом по кучке всадников, видимо, не допуская мысли, что там может прятаться беглец.

Вечером караван расположился лагерем на берегу Куррама. Переход границы по договоренности с пограничными постами – пакистанским и афганским – был назначен на следующее утро. Осмотрев местность, Масуд вернулся к биваку в мрачном настроении. Дорога в ущелье была зажата между стеной гор и бурным мутным потоком. Проскользнуть мимо пограничной стражи, которой наверняка придадут людей Хекматиара – в том, что пакистанские власти всячески помогают душманам, он имел возможность убедиться не раз, – будет, пожалуй, не легче, чем верблюду пройти через игольное ушко.

Масуд заметил, что караванбаши, словно невзначай, несколько раз проходил мимо костра, испытующе поглядывая на него. Неужели он что-то заподозрил и собирается выдать чужака? Мелькнула тревожная мысль, но он прогнал ее. И все же, когда Ширин Ака поманил Масуда, он пошел, внутренне подобравшись, как перед опасной схваткой.

Отойдя от лагеря, караванбаши остановился и, вглядываясь в лицо Масуда, спросил:

– Я вижу, тебя гложет тревога. Скажи, кого ты опасаешься, на той или на этой стороне?

– На этой, – честно признался Масуд.

Ширин Ака задумчиво погладил седую бороду, прежде чем последовал новый вопрос:

– Ты умеешь ходить по горам?

– Я вырос в них.

– Это хорошо. Тогда я дам тебе провожатого. Он покажет тропу, по ней ходят те, кто не хочет встречаться с пограничниками. Подожди здесь.

Минут через двадцать появился невысокий крепыш с хитрыми глазами, который в дороге все время держался возле караванбаши.

– Это тебе, – протянул он небольшой заплечный мешок и теплый стеганый халат. – Ночью в горах холодно.

Да, старый Ширин Ака умел быть великодушным!

Вслед за проводником Масуд петлял между отрогов, поднимаясь все выше в горы. Из ущелья, где глухо рычала река, наползала чернота, одну за другой слизывая серые скалы. Наконец они выбрались на маленькую полку – нишу под нависшим утесом, от которой вдоль отвесной стены уходил узенький, в две ступени, карниз.

– Пережди здесь до утра, а потом иди вон на ту гору со срезанной вершиной. За ней уже Афганистан... Да поможет тебе аллах! – чуть помедлив, добавил проводник и, прежде чем Масуд успел произнести хоть слово, растворился среди камней.

Человеку, знающему, как внушением и попеременным напряжением мышц согревать себя, весной замерзнуть ночью в горах трудно. Но Масуд окоченел к утру изрядно. Поэтому, когда солнце зажгло яркие фонарики на самых высоких пиках, он прежде всего занялся зарядкой: лежа на спине, до тех пор сгибал и разгибал ноги и руки, пока не почувствовал, что они вновь налились упругой силой и послушны ему. Потом позавтракал обнаруженным в мешке вяленым мясом с лепешками, запивая холодным чаем.

Сизая дымка еще скрывала ущелье, но здесь, на высоте, солнце и утренний ветерок согнали с камней ночную изморозь. Можно было выходить.

Масуд долго примерялся, прежде чем ступить на карниз. Широко раскинув руки и прижимаясь всем телом к гладкому камню, он боком, шаг за шагом, продвигался вперед. Занятия по скалолазанию, которые входили в программу обучения в лагерях душманов, пригодились. Карниз стал шире, а затем перешел в удобную тропу, нахоженную за века в горном лабиринте.

Неожиданно Масуд обнаружил, что Машкоб, сначала маячивший впереди, а потом сбоку, оказался за спиной. Значит, граница позади, он дома! От радости захотелось петь, кричать, целовать родную землю. Правда, это была еще не земля, а камни да скалы, но все равно они согревали душу.

Вскоре начался спуск. Появились альпийские травы, пестревшие пучеглазыми ромашками. Затем потянулись заросли алычи и кизила, стали попадаться чудом пробившиеся в расщелинах скал тутовые деревья. В долины пришла весна. Он представил, как пахнет цветущий миндаль, стоят в белом наряде яблони, парит по утрам земля, в которой омачи уже провели первые борозды. Страшно подумать, что сюда, в эту возрождающуюся жизнь, может вторгнуться смерть, если вовремя не обезвредить тех, кто придет из-за перевала!

Эта мысль словно подстегнула Масуда. Он почти бежал, огибая красноватый утес, и едва не споткнулся от неожиданности, когда впереди открылась зеленая долина с круглым холмом посредине. К подошве жалось небольшое селение, окруженное толстыми стенами с крепостными башенками. На верхушке грозно застыло мрачное здание из тесаных глыб с прорезями маленьких окон-бойниц. Его полукольцом охватывали зеленые бронетранспортеры. "Там наши!" обрадовался Масуд, даже не заметив, что мысленно назвал "нашими" подразделения афганской армии, кафиров, сражаться с которыми, не ведая жалости и сомнений, клялся когда-то святым именем пророка.

У окопов боевого охранения его остановил часовой. Масуд попросил отвести к командиру. Тут же появился молоденький солдат и, ни о чем не расспрашивая, кивнул в сторону замка на холме.

В большом пустом зале, куда провели Масуда, на раскладном походном стуле сидел офицер с воспаленными от бессонницы глазами и тяжелыми крестьянскими руками. В тени у стены пристроился огромный бритоголовый мужчина.

– Я – командир батальона. Что вы хотите нам сообщить? – сразу же спросил офицер, настороженно буравя Масуда глазами.

– Я пришел из-за перевала, из Пакистана... – начал Масуд и запнулся, хотя выучил наизусть то, что намеревался сказать. Заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. – У меня очень важное сообщение. Отправьте меня поскорее в ХАД... – только и смог выдавить он из себя. Хотя инструктора в лагерях повстанцев рассказывали всяческие ужасы об этом учреждении, он решил обратиться именно в службу безопасности. – Я очень прошу поверить мне, – умоляюще добавил Масуд, с горечью подумав, что его жалкий лепет едва ли убедит этих суровых людей.

– Мы вам верим и сделаем, как вы просите. Но вы все-таки можете сказать нам, о чем идет речь? Я – начальник уездного царандоя, так что не бойтесь, никакого зла вам здесь не причинят, – вмешался бритоголовый.

Что ж, они правы. Нужно решаться. Не вдаваясь в детали, Масуд сообщил о готовящейся душманами операции.

– Да, дело действительно чрезвычайно важное, – озабоченно заходил по залу начальник царандоя, что-то, видимо, рассчитывая и прикидывая. Потом досадливо махнул рукой. – Нет, так ничего не получится. Можешь дать мне БТР? – навис он над столом командира батальона. – Сопровождать буду сам.

– Бери.

После этого время и расстояния будто по мановению палочки волшебника сжались до предела. Поднимая рыжий хвост пыли, бронетранспортер домчал их до полевого аэродрома, где уже ждал вертолет. При взлете Масуд успел увидеть зеленый ковер полей и похожие на клочки сиреневого тумана отроги гор. Потом все закрыли облака. Занятый своими мыслями, он очнулся лишь тогда, когда винтокрылая машина замерла на бетонных плитах кабульского аэродрома. В воздухе стоял гул моторов. То и дело садились и взлетали грузные транспортники. Стремительно, как трассирующие пули, уносились в небо реактивные истребители. Катили во всех направлениях автомашины. Возле вертолета остановился старенький "форд", водитель которого приветственно замахал царандоевцу.

Как только Масуд с сопровождающим уселись на заднее сиденье, машина рванулась с места. Шторки на окнах были опущены, так что он даже не представлял, в какой район города направляются. Они подъехали к обычному особняку за глухим забором. Ворота открыл паренек в чалме и халате. Странное дело: именно эта обыденность успокоила Масуда, когда его ввели в просторный кабинет, где за большим письменным столом сидел худощавый мужчина лет сорока в пиджаке и при галстуке.

– Масуд Шавладар. Прошел обучение в лагерях повстанцев в Пакистане. Последнее время служил в охране Сабкатуллы Моджаддади. Когда мне стало известно о готовящемся главарями душманов страшном преступлении, я перешел границу и добровольно сдался вашим солдатам, чтобы предупредить о нем, четко, по-военному отрапортовал он, вытянувшись по стойке смирно.

– Не так быстро и не так официально, – улыбнулся мужчина – рафик Сарвар, как узнал он позже. – Да вы не бойтесь, садитесь и расскажите все не торопясь, – указал он на стоявший у приставного столика стул. – Сейчас вам с дороги принесут чая.

От чая Масуд отказался, лишь попросил стакан воды. Ему показалось непростительной роскошью тратить время на пустяки, когда надвигается такая беда. Однако в самом начале рафик Сарвар жестом остановил его и, подняв трубку одного из телефонов, коротко пригласил: "Зайдите ко мне". После чего стал с любопытством разглядывать Масуда. В этом безмолвном допросе не было ничего угрожающего, скорее благожелательный интерес, как случается, когда встречают давно не виденного знакомого.

В кабинет стремительно вошел подтянутый военный с золотыми перекрещивающимися мечами и звездой майора на красных погонах и присел за стол рядом со штатским.

– Повторите все сначала, – попросил тот.

Судя по далеко переместившимся по стене солнечным зайчикам, рассказ Масуда занял не менее трех часов. За это время лишь военный один раз прервал его вопросом, знает ли он, когда и где будет осуществляться переброска. Выслушав ответ – Масуд специально подчеркнул, что это только его предположения, – майор досадливо постучал кулаком по столу, но ничего не сказал.

Зато потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать. Однако, когда он замолкал, собираясь с мыслями, или вообще не зная, что сказать, никто не сердился и не кричал на него. Если бы это происходило там, за перевалом, его бы уже не раз били в подвале, а затем отливали водой, подумал Масуд. Здесь, судя по всему, "силовая обработка" была не принята. К концу он так устал, что с трудом ворочал языком. Правда, ободряло одно обстоятельство: оба – и начальник в штатском, и майор – скорее не допрашивали, а расспрашивали, не скрывая своих чувств, будь то сожаление, удивление или осуждение.

– Пока вам придется пожить у нас, – поднялся из-за стола рафик Сарвар. – Сейчас вас проводят в отдельную комнату, накормят. Отдохните после дороги, а потом садитесь и опишите все, что с вами произошло. Постарайтесь вспомнить даже мельчайшие детали. Это очень важно...

Масуд долго раздумывал, с чего начать свои... показания? А может быть, исповедь? С того, как впервые испытал сомнения, когда благочестивый Моджаддади жадно рассматривал доставленные из Афганистана фотографии? На фоне заснеженных гор полукругом выстроился отряд "воинов пророка". Перед ними лежит связанный человек: шея на обрубке дерева. На нее уже опускает топор один из душманов. На другой – трое крестьян, брошенных на бороны. Торчат, пронзив их тела, концы острых зубьев. Остальные фотографии в том же духе. Благочестивый кричал тогда, что страшная кара ждет всех, кто предал веру. И Масуд успокаивал себя этим. Разве не записано в Коране: "С нами сбывается только то, что предначертал для нас аллах?"

Или написать, что уже давно пришел к выводу: главари "Национального фронта освобождения Афганистана" на самом деле являются злейшими врагами его народа, и поэтому, как мог, боролся с ними? Что все решила его поездка за перевал в район Кокари-Шаршари, в провинции Герат, вместе с Моджаддади. Там он сам увидел, как "сражаются за веру" "воины пророка". И содрогнулся. Развалины селений, в которых не щадили ни женщин, ни детей. Семьи крестьян, осмелившихся пахать землю заминдаров, вырезали до последнего человека. Трупы бросали в реку. Но ведь Коран предупреждает: "И если кто убьет верующего умышленно, то воздаянием ему геенна огненная для вечного пребывания в ней". А благочестивый потирал руки и говорил, что когда они освободят Кабул, то по-настоящему рассчитаются со всеми предателями. "Кровь моет, как вода, цветы в саду пророка..."

Вдруг в голову пришла простая мысль, от которой тоскливо сжалось сердце. А если все происходящее лишь умелый маскарад, чтобы до конца расколоть его? Начальник сам сказал, что Нурулла не дошел, о предстоящем штурме крепости они догадались из радиоперехвата! В таком случае его ждет тюрьма, а то и веревка. Кому тогда нужны его излияния? Нужно просто описать, как ему удалось подслушать, о чем говорили Хекматиар и Моджаддади на совещании с американцем. Пусть в ХАД убедятся, что в его сообщении нет противоречий.

...К гостинице, каждый на своей машине, Моджаддади и Хекматиар подъехали одновременно, очевидно, так было договорено заранее. Поскольку оба слабо владели английским, Масуд рассчитывал, что переводить предстоит ему. Однако оказалось, американец отлично говорит на пушту Надежда узнать, с какой целью организована конспиративная встреча, улетучилась. И только в последнюю минуту помог случай. Хекматиар решил, что у дверей номера в качестве охраны достаточно его телохранителя, а Масуда отослал в вестибюль проследить, не появятся ли нежелательные лица или газетчики. Если кто-то что-то пронюхает, все пойдет насмарку.

Отель "Паломник" не относился к числу новомодных. Это было солидное здание старой постройки. Поэтому в нем сохранилась прежняя планировка, имевшая одну особенность: в отделанных мрамором ванных под установленными на возвышении, как троны, унитазами вместо канализационных труб были спрятаны особые зеленые ящики, которые меняли уборщики. Чтобы не шокировать гостей, они пользовались служебным коридором, скрытым позади номеров. Впрочем, гостей это не интересовало, а на маленькие неприметные дверцы в углу никто не обращал внимания.

Масуду стало известно об этом совершенно случайно. В лагере один из афганских беженцев признался ему, что если бы не такая постыдная работа, унижающая правоверного мусульманина – другой, сколько ни искал, не нашлось, – он ни за что бы не стал "воином пророка".

Когда, утонув в глубоком кресле, Масуд рассматривал разодетых гостей "Паломника", в памяти вдруг всплыл забытый эпизод. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он подозвал мальчишку-посыльного и приказал провести по служебному коридору к номеру американца. Там собрались важные люди, а уборщик может оскорбить их своим появлением. Такое объяснение сгодилось бы и на тот случай, если бы кто-нибудь застал там Масуда.

Однако оно не потребовалось. Приникнув ухом к ведущей из ванной в спальню двери, он слышал почти все, что говорили в гостиной: закрыть соединяющую их дверь хозяин, видимо, не догадался, поскольку Хекматиар заверил американца, что номер под надежной охраной.

– ...Это новейший сверхсекретный яд, созданный нашими учеными, басовито рокотал американец, словно коммивояжер, расхваливающий новый товар перед привередливыми покупателями. – Никому и в голову не придет, что причиной смерти является молоко. Причем – и это главное – коровы умирают не сразу, а тот, кто попробовал их молоко или мясо, отправляется в рай. Смерть будет мучительной. Сначала отравленные почувствуют дикие боли в области живота, потом начнутся судороги, сердечные спазмы, наконец, удушье. Достаточно эффективно, не правда ли? А поскольку ни один анализ не установит причину смерти, ваши люди смогут пустить слух, что это кара, ниспосланная аллахом. Впрочем, тут, уважаемый Моджаддади, вы сами продумайте, как лучше раздуть панику...

Затем стали обсуждать места будущих диверсий. Сошлись на том, что их следует проводить там, где поселились большие группы дезертировавших "воинов пророка" и вернувшихся из Пакистана "вероотступников". Американец несколько раз подчеркнул, что никто из курьеров с "препаратом" не должен знать о его назначении, так же как и непосредственные исполнители на местах. Если кто-нибудь попадет в руки хадовцев, план операции все равно останется в тайне.

– Но ведь наши люди на местах тоже могут отравиться, – осмелился вставить Моджаддади.

– Не имеет принципиального значения, – отмахнулся американец.

– А как быть с отрядами "воинов пророка"? – озабоченно спросил Хекматиар.

– На время операции выведите их из опасных районов.

– Это невозможно. Со многими у нас нет постоянной надежной связи. А если пострадают и они, психологический эффект "кары аллаха..." "Замечательное название для операции!" – не удержался, чтобы не польстить заокеанскому гостю Моджаддади, но никто не обратил на это внимания, ...будет поставлен под угрозу, – упорствовал Хекматиар.

– Это уж ваша забота. Пошевелите мозгами, черт возьми! – взорвался американец.

В конце концов сошлись на том, что в качестве "дирижера" будет задействован какой-то "Тушак"*. Ему поручат подобрать подходящие тайники, в которые курьеры заложат "препарат". Позднее он должен переправить его агентуре в те районы, где нет "воинов пророка".

______________

* Тушак – матрац.

...Когда Масуд кончил писать, в окно уже вползала предрассветная голубизна. Он прилег на кровать, но уснуть не смог. Мысли все время возвращались к одному и тому же: "Что со мной будет дальше?" Страшило не возможное наказание, а неизвестность. Принесенный на подносе завтрак остался нетронутым. Зато чайник он осушил целиком.

Знакомый кабинет сегодня показался ему каким-то другим. Его хозяин тоже повел себя как-то странно. Принесенную Масудом пачку исписанных листов рафик Сарвар, не читая, отложил в сторону. Достал из ящика стола несколько фотографий, веером раскинул их в руке. Потом взял крайнюю и протянул Масуду.

– Знаете этого человека?

– Да, это Абдул.

– А этого?

– Гульям... Икрамул... Мазхар... Абдель... – Фотография одна за другой ложились на стол. – Откуда они у вас? – не смог сдержать изумления Масуд.

– Где ты познакомился с этими людьми?

– В лагере под Пешаваром.

– Когда?

– После того, как вернулся с Моджаддади из Афганистана.

– О чем ты говорил с ними?

– Мне показалось, что они хорошие парни, и я осторожно советовал им вернуться домой, а не проливать кровь единоверцев, если попадут на родину, Масуд все больше терялся в догадках.

– Они так и поступили. Скажу откровенно: мы знали о тебе и собирались с тобой связаться, рассчитывал на твою помощь... – Масуд не верил своим ушам. Выходит, все его сомнения напрасны! – Но ты сам пришел к нам и принес ценнейшие сведения.

Лицо Масуда засияло от радости. Он, видимо, сам почувствовал это, потому что тут же, как мальчишка, залился краской смущения. Рафик Сарвар помолчал, давая собеседнику возможность справиться с овладевшей им бурей чувств, потом продолжил.

– Мы задержали связника, шедшего к Тушаку. Кто этот человек, мы знаем. Связник назвал пароль. Но вот о задании, которое должен был передать резиденту душманов, толком ничего сказать не успел. Что-то о каких-то капсулах, с которых нужно снять оболочку из фольги и разбрасывать на пастбищах во время дождя. Через десять минут они будто бы исчезнут. Мы сомневались, не бред ли это. При задержании он отстреливался, был тяжело ранен, спасти его врачи не смогли. Теперь все стало ясно: "препарат" будут доставлять в капсулах с быстрорастворимой оболочкой. Но сейчас главное, как перехватить их? – Контрразведчик вопросительно посмотрел на Масуда.

– Кое-кого я могу описать. Думаю, все они будут из числа тех, кого Моджаддади поручил мне прощупать.

– Ну а когда и куда они пойдут?

– Скорее всего в ближайшее время. Скот-то уже выгнали на пастбища. А маршруты... – Масуд растерянно умолк.