Текст книги "Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы"
Автор книги: Виктор Поротников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава вторая. Поход на ржеву
Владимир смотрел на Дмитрия и не узнавал его: не было в нем былой открытости и приветливости. Взгляд был чужим, выражение лица было холодным. Даже обнимая Владимира после долгой разлуки, Дмитрий оставался хмурым и замкнутым. «Не захворал ли он?» – промелькнуло в голове у Владимира.
Дмитрий послал в Серпухов гонца с повелением к своему младшему двоюродному брату спешно прибыть в Москву с дружиной. И вот Владимир перед Дмитрием.
– Михаил, собака, отказался платить ордынский выход, послов моих плетьми отстегал и босыми назад отправил, – мрачно промолвил Дмитрий, жестом указав Владимиру на стул. Они были одни в светлице. – Старшего из сыновей покойного Василия Михайловича Михаил ограбил, а Еремея Константиновича и вовсе изгнал из его вотчины. Обнаглел Михайло-стервец, грозит мне карой Господней и литовскими копьями! – Дмитрий достал с полки свиток из плотной бумаги и раздраженно швырнул на стол: – Прочти, братец.
Владимир взял письмо, с шелестом развернул и быстро пробежал глазами ровные строчки, написанные фиолетовыми чернилами, с красными заглавными буквами в начале каждого абзаца. Михаил Александрович писал московскому князю, что отныне мира между ними не будет никогда, что отныне их должен рассудить не митрополит, но меч. «Ты – юнец безмозглый, ходящий на поводу у своих бояр, кои лишь на подлости горазды! – такими словами честил Дмитрия рассерженный Михаил Александрович. – По стопам деда своего идти вознамерился, выскочка хренов. Хочешь попирать ногами честь и совесть, радея лишь о возвышении Москвы над прочими княжествами. Запомни же, Иудин сын, с высокого стола больнее падать. А ну, как насмерть расшибешься!»
– Урезонить надо наглеца Михаила, – сказал Дмитрий, усевшись за стол напротив Владимира. – Нужно скинуть его с тверского стола и загнать куда-нибудь в моложские леса, иначе хлопот с ним не оберешься!
Владимир слегка покивал головой, сворачивая письмо в трубку. Он не стал напоминать Дмитрию, по какой причине Михаил Александрович так взъярился на него, не стал упрекать его в недомыслии, видя, что у того и так от забот голова идет кругом. Возможно, Дмитрий и сам уже осознал, что зря последовал совету Василия Вельяминова. Во всяком случае, в присутствии Владимира Дмитрий разговаривал с тысяцким сквозь зубы.
Перед тем как остаться с Владимиром наедине, Дмитрий отдал несколько распоряжений тысяцкому, велев ему «не тянуть вола за хвост, но действовать побыстрее». Василий Вельяминов вышел из покоев Дмитрия с весьма недовольным лицом.
– Я поведу основное войско прямиком на Тверь, – продолжил Дмитрий, взяв бумажный свиток из рук Владимира. – Тебе же, братец, предстоит выбить литовцев из Ржевы. Возьмешь под свое начало пять сотен конников и пеший владимирский полк. Воеводой при тебе будет Микула Вельяминов. Он-то и привел пешую владимирскую рать к Москве.
Микула Вельяминов был младшим из сыновей московского тысяцкого Василия Вельяминова. Он пользовался доверием Дмитрия, который назначил его владимирским тысяцким. Микула был на два года старше Дмитрия. Два старших брата Микулы, Иван и Полиевкт, были слишком заносчивы в общении, поэтому оба в круг ближних друзей Дмитрия не входили.
– Михаил Александрович потому так дерзит мне, поскольку чует за своей спиной литовскую ратную силу, – молвил Дмитрий, хмуря свои густые брови. – Дабы литовцы не подоспели к нему на подмогу, нужно взять Ржеву еще до подхода московских полков к Твери. Важное дело тебе поручаю, братец.
– Велико ли войско литовцев во Ржеве? – спросил Владимир.
– Не ведаю. – Дмитрий пожал плечами. – Но вряд ли их там много, ибо городок сей невелик.
– Что ж, коль литовцы не выйдут на сечу в поле, значит стану брать Ржеву приступом, – решительно проговорил Владимир. – Когда мне выступать, брат?
– Дерзай, братец! – произнес Дмитрий с суровыми нотками в голосе. – Тебе уже пятнадцать стукнуло. В твои годы пращур наш Владимир Мономах совершил свой первый самостоятельный поход. Тебя назвали в честь Владимира Мономаха, так будь же достойным сего славного имени во всех ратных делах своих. Завтра на рассвете поведешь войско на Ржеву. Пойдешь окольными путями, дабы литовцы не проведали до поры до времени, какая опасность на них надвигается!
* * *
В ночь перед выступлением в поход Владимиру не спалось. Шутка ли, ему впервые придется самому войском верховодить! В прошлом Владимир уже участвовал в походах. Правда, тогда он был еще совсем юнцом. Это было в ту пору, когда бояре московские во главе с Василием Вельяминовым затеяли распрю с суздальским князем Дмитрием Константиновичем из-за владимирского великого стола. Московское войско дважды выходило против суздальцев, оба раза одержав над ними уверенную победу. Тогда всеми ратными делами заправляли братья Вельяминовы, а князей-отроков Дмитрия и Владимира они брали с собой на войну, дабы московляне видели, ради кого затевается свара с суздальским князем. Ныне восемнадцатилетний Дмитрий сам объявляет войну Михаилу Александровичу и сам же поведет полки на Тверь.
Этот поход на Ржеву принес Владимиру сплошные огорчения и разочарования. Перед самым выступлением войска из Москвы Владимир вдруг узнал, что кроме Микулы Вельяминова при нем будут еще два воеводы: Дмитрий Минин и Акинф Шуба. Оказывается, на этом настоял Василий Вельяминов, который сильно сомневался в том, что юному Владимиру по плечу верховодить воинством.
На первом же переходе от Москвы до Звенигорода бородатые и седоусые Дмитрий Минин и Акинф Шуба дали понять Владимиру, что хоть московский князь и поставил его во главе войска, идущего на Ржеву, но истинная власть над ратью находится у них в руках. При этом Акинф Шуба недвусмысленно намекнул Владимиру, мол, и основным московским войском будет верховодить не князь Дмитрий, а тысяцкий Василий Вельяминов.
– Я не одну собаку на ратном деле съел, княжич, – сказал Владимиру Акинф Шуба, желая расположить его к себе своей откровенностью. – Ты наверняка ловок и отважен, однако ратного опыта у тебя нету. А литовцы – враг дюже опасный! Потому-то тысяцкий и уповает в сем походе на меня и Дмитрия Минина, не в обиду тебе будет сказано, княжич.
Владимир на словах согласился с Акинфом Шубой, но в сердце у него засела заноза обиды. Получается, что ни его, ни Дмитрия бояре московские до сих пор за зрелых мужей не считают.
«Вот лизоблюды бородатые! – терзался мысленным негодованием Владимир. – Водрузили нам с Дмитрием на голову шапки княжеские, печати княжеские нам вручили, княжон нам в жены дали, слугами нас окружили. Мол, гордитесь и властвуйте, молодцы! А на деле-то выходит, что ни у меня, ни у Дмитрия настоящей власти нету!»
Городок Ржева был основан славянами-кривичами в незапамятные времена, еще до возникновения державы Рюриковичей. Изначально это было поселение на холме над Волгой-рекой при впадении в нее болотистой речки Ржевы. Места в верховьях Волги были дремучие, здесь густо росли сосны, ели, ольха и осина. Немало вокруг было и топей, заросших камышом и чахлыми деревцами.
С распадом Киевской Руси на удельные земли Ржева на какое-то время оказалась во владениях смоленских князей. Возвысившееся при Всеволоде Большое Гнездо Владимиро-Суздальское княжество отняло Ржеву у Смоленска. Смоленские Мономашичи не раз пытались отвоевать Ржеву обратно, но все их попытки закончились неудачей.
Монголо-татарское иго принесло Северо-Восточной Руси не только разорение, но и дальнейшее дробление земель на уделы. В результате этого дробления Ржева вошла в состав великого Тверского княжества, занимавшего земли в верховьях Волги. Усилившееся Литовское княжество, захватившее юго-западную Русь, упорно пыталось прибрать к рукам и Ржеву, близ которой соединялись два речных торговых пути: по Волге-реке и по Западной Двине. Покуда тверские князья были сильны, им всякий раз удавалось отбрасывать литовцев от Ржевы. Но после опустошения Твери ханом Узбеком здешние князья утратили могущество, увязнув в междоусобных склоках. Нуждаясь в литовцах как в союзниках против московских князей, тверские князья порой позволяли им держать свой гарнизон во Ржеве.
Московские князья всегда были резко против присутствия литовцев в верховьях Волги. От Ржевы было рукой подать до Волока Ламского, а через этот городок проходил важный торговый путь, соединявший Москву с Новгородом и поволжскими городами.
В прошлом московские полки дважды помогали тверскому князю Василию Михайловичу изгонять литовцев из Ржевы. Василий Михайлович был настроен дружественно к Москве, в отличие от своих племянников Всеволода и Михаила Александровичей, которые сами приглашали литовцев занять Ржеву.
Вот и на этот раз, собираясь воевать с Тверью, молодой московский князь сразу вспомнил про засевших во Ржеве литовцев.
Оказавшись во владениях Тверского княжества, Дмитрий Минин и Акинф Шуба занялись безудержным грабежом выселков и деревень, разбросанных по берегам речки Вазузы, впадавшей в Волгу. Оба уже и не помышляли о скрытном и стремительном продвижении ко Ржеве, одолеваемые алчностью. Владимир был неприятно поражен тем, что два умудреных годами воеводы так легко отвлеклись от главной цели похода, разыскивая по лесам тверских смердов, их семьи, скот и лошадей.
В результате литовцы во Ржеве загодя прознали о том, что на них надвигается рать из Москвы, и успели приготовиться к отпору.
После трех неудачных штурмов Дмитрий Минин и Акинф Шуба взяли Ржеву в плотную осаду, благо ратников у них было втрое больше, чем людей в осажденном литовском отряде. Все советы Владимира, предлагавшего различные возможности скрытного проникновения во Ржеву под покровом ночи, они напрочь отвергали. Даже осаждая Ржеву, Дмитрий Минин и Акинф Шуба продолжали заниматься разграблением сельской округи. Они надолго отлучались от осажденного города со своими конными дружинниками, стремясь разграбить тверские волости близ Зубцова и под Старицей. Осада Ржевы затягивалась, но это двоих главных воевод нисколько не беспокоило.
Когда у литовцев закончились съестные припасы, они просто погрузились на суда и в предрассветном тумане ушли из Ржевы вверх по Волге. Всех местных жителей литовцы забрали с собой, обратив их в рабство. Акинф Шуба оставил в опустевшей Ржеве три сотни владимирских ратников во главе с воеводой Нечаем.
Через неделю рать Дмитрия Минина и Акинфа Шубы соединилась под Тверью с основным московским войском.
Тверь была взята московлянами после непродолжительной осады, но Михаила Александровича там не оказалось. Он вместе с семьей успел загодя уйти в Литву к Ольгерду.
Глава третья. Ольгерд
Самым загадочным и непредсказуемым из литовских великих князей, без сомнения, был Ольгерд, сын Гедимина. Из русских летописей и польско-немецких хроник становится известно, что Ольгерд был очень неприхотлив и обладал немалой физической силой, он никогда не пил вино и был не падок на женщин. Ольгерд свободно разговаривал на нескольких языках, в том числе на русском и немецком. Смыслом всей жизни Ольгерда была война и расширение территории Литовского княжества. Вражду к немцам Ольгерд получил в наследство от своего отца, погибшего при осаде немецкой крепости Баербург. Отвоевав у Золотой Орды Подолию и киево-черниговские земли, Ольгерд до конца дней своих был вынужден противостоять татарам, которые пытались всеми средствами ослабить Литовское княжество.
Ольгерд хотел включить в состав Литовского княжества все русские земли, шаг за шагом продвигаясь на восток и усиливая давление на Смоленск и Новгород. Главным противником Ольгерда на этом направлении была Москва. Ольгерду порой приходилось очень туго, поскольку после принятия им православия на Литву ополчились Польша и немецкие крестоносцы, за спиной у которых стоял папа римский. Христиане-католики натравливали на Ольгерда его родных и сводных братьев, желая перетянуть Литву в лоно Римской Церкви.
Первым браком Ольгерд был женат на витебской княжне Марии Ярославне. Благодаря этому брачному союзу Ольгерд и принял крещение по православному обряду. Мария Ярославна родила Ольгерду пятерых сыновей. После смерти Марии Ярославны Ольгерд пошел под венец с тверской княжной Ульяной Александровной. Второй брак Ольгерда был скорее по расчету, нежели по любви. Опираясь на Тверь, владения которой граничили с землями Литовского княжества, Ольгерд намеревался со временем сокрушить Москву и завоевать Новгород.
Ольгерд был выдающимся полководцем, свои военные приготовления он всегда держал в глубокой тайне. По словам летописца, никто не знал – ни свои, ни чужие, – куда и когда Ольгерд замышляет поход. Потому-то войско Ольгерда всегда сваливалось на противника как снег на голову. Сам Ольгерд был отважным и умелым воином, не робевшим вступать в единоборство с лучшими вражескими богатырями, неизменно выходя победителем из таких поединков.
Недруги называли Ольгерда «седым волком» за его умение тихо, по-звериному выводить свои полки к месту решительной битвы. Ольгерд приравнивал неожиданность нападения к наполовину выигранной сече. Недаром на стяге Ольгерда был изображен волк.
Михаил Александрович чуть ли не на коленях умолял Ольгерда выступить против Москвы. О том же упрашивала литовского князя его жена Ульяна Александровна, радевшая за брата. Ольгерд по своему обыкновению не говорил ничего определенного и обнадеживающего своему шурину. Ему нужно было все обдумать одному, без советников. И самостоятельно принять решение. Михаил Александрович был горяч и нетерпелив, в делах часто рубил с плеча. Ольгерд был не таков, он привык действовать хладнокровно и наверняка.
Глава четвертая. Мария Александровна
Люди тысяцкого Василия Вельяминова схватили в Твери слугу вдовствующей княгини Марии Александровны. После сурового допроса сей схваченный слуга сознался в том, что его госпожа тайно и спешно отправила его в Тверь, дабы предупредить Михаила Александровича об угрозе вторжения московской рати. Предупрежденный сестрой Михаил Александрович без промедления поспешил в Литву вместе с семьей и приближенными.
Василий Вельяминов настоял на том, чтобы Мария Александровна была привлечена ко княжескому суду за измену. Поскольку совет из ближних бояр поддержал тысяцкого, Дмитрию ничего не оставалось, как послать в Марьино своих гридней, чтобы те под стражей доставили Марию Александровну в Москву.
«Кабы не вмешательство твоей тетки, которая привыкла всюду совать свой нос, то наглец Михайло Александрович не ускользнул бы от нас! – нашептывал Дмитрию Василий Вельяминов. – Сидел бы теперь этот злыдень в порубе вместе с женой и детьми. А у тебя, племяш, одной заботой было бы меньше. За нанесенный тебе вред, по моему разумению, Марию Александровну нужно постричь в монахини, отняв у нее все достояние, коим она владеет по завещанию Симеона Гордого».
Дмитрий понимал, что окончательное слово, от которого будет зависеть судьба Марии Александровны, остается за ним. Это сильно угнетало его, поскольку, несмотря ни на что, он не питал к красивой Симеоновой вдове никаких недобрых чувств. В душе Дмитрий был даже готов оправдать и простить Марию Александровну, понимая, что ею двигали христианская добродетель и вполне объяснимое желание спасти от гибели родного брата. Тем более что из пяти братьев Марии Александровны ныне в живых оставался лишь Михаил. Все прочие ее братья умерли от моровой язвы, кроме старшего – Федора Александровича, убитого в Орде.
Лето прошло. Наступила осень. Дождей было мало.
Снег укрыл поля в конце октября и пролежал без оттепелей до ноябрьских холодов.
* * *
Бояре собрались в гриднице великокняжеского терема – уже в который раз! – дабы продолжить суд над Марией Александровной. Время для судебных разбирательств всякий раз выбирал тысяцкий Василий Вельяминов, выступавший главным обвинителем. Все это тянулось уже больше месяца с той поры, как московское войско вернулось домой из похода на Тверь. Сторонники тысяцкого среди московских бояр, настроенные непримиримо к Марии Александровне, уже растратили все свое красноречие, стараясь убедить князя Дмитрия осудить Симеонову вдову на заточение в одном из дальних женских монастырей.
Дмитрий никак не решался сурово наказать свою тетку, которую рьяно защищали митрополит Алексей и те из бояр, кому в прошлом Мария Александровна сделала добро.
Вот и на этот раз Василий Вельяминов и его единомышленники расселись на скамьях по одну сторону гридницы, а митрополит Алексей со своими сторонниками расположились у противоположной стены просторного покоя. На небольшом возвышении, застеленном восточными коврами, восседал Дмитрий на троне из мореного дуба.
На нем была длинная княжеская багряница, расшитая золотыми нитками, его густоволосая голова была увенчана золотой диадемой с рубинами и сапфирами. Золотой жезл – символ власти – лежал на коленях у Дмитрия.
Мария Александровна пришла на суд в своем неизменном длинном темном платье, с черным покрывалом на голове. Для нее был поставлен стул посреди гридницы, она сидела лицом к Дмитрию. Как всегда, Мария Александровна была спокойна и невозмутима. Ее прямой стан, горделивый подбородок, прямой взгляд – все говорило о том, что в ней нет раскаяния за содеянное, что виноватой она себя не считает. И если все же ей суждено понести наказание по воле князя Дмитрия, то о пощаде она просить не станет.
За узкими окнами гридницы валил снег.
По широким скрипучим половицам расторопно скользили челядинцы в длинных белых рубахах, подносившие дрова к двум большим печам, во чреве которых гудело сильное пламя. Чадили масляные светильники на высоких бронзовых подставках; пахло копотью и кислым дымом сгорающих осиновых поленьев.
Как обычно, первым взял слово Василий Вельяминов, собираясь в очередной раз выплеснуть на Марию Александровну череду обвинений в измене и всю свою неприязнь к ней. Однако обвинительная речь тысяцкого была прервана самым неожиданным образом.
В гридницу вбежал Остей, глава княжеской молодшей дружины.
– Гонец к тебе, княже, – выпалил Остей, стащив с головы шапку и отвесив поклон.
– Откуда гонец? – встрепенулся Дмитрий, вцепившись пальцами в подлокотники трона.
– С западного порубежья, – ответил Остей, комкая шапку в руках. – Беда, князь. Ольгерд идет на нас войной!
– Где гонец? – нетерпеливо воскликнул Дмитрий. – Веди его сюда. Живо!
Остей опрометью выскочил за дверь. Не прошло и минуты, как гонец уже стоял перед Дмитрием, устало переминаясь с ноги на ногу. Это был совсем юный воин, облаченный в теплые темно-коричневые порты, заправленные в сапоги с меховым подкладом. Поверх льняной рубахи на нем был надет короткий полушубок, удобный для верховой езды. Шапка у гонца была красного цвета, с загнутым верхом и с опушкой из беличьего меха. На поясе у гонца висел кинжал, за плечами виднелись лук и колчан со стрелами.
Обнажив голову, гонец низко поклонился московскому князю.
– Говори, с чем приехал! – сказал Дмитрий.
– Прислал меня сюда можайский воевода Симон Селиваныч, княже, – по-девичьи тонким голосом проговорил посланец. – Литовская рать надвигается со стороны Смоленска. Уже пали Холхола и Оболенск. Литовцы приближаются к Можайску. Войско у Ольгерда несметное!
У Дмитрия напряглись скулы и помрачнели глаза. От Можайска до Москвы всего семьдесят верст! Конные полки литовцев смогут преодолеть это расстояние за два дня, пехота – за три дня!
– Бояре, надо спешно собирать ратных людей, слать гонцов в Суздаль, Дмитров, Коломну и Переяславль-Залесский, – волнуясь, заговорил Дмитрий. – Нужно упредить Ольгерда, не дать ему подступить к Москве!
Судилище над Марией Александровной неожиданно превратилось в военный совет.
Василий Вельяминов успокаивал Дмитрия, говоря ему, что Можайск укреплен добротно, взять его с ходу литовцам не удастся. Ольгерд непременно увязнет под Можайском хотя бы на неделю. За это время к Москве подтянутся полки из ближних и дальних волостей.
Тысяцкий обещал Дмитрию предоставить княжеским гонцам своих самых резвых лошадей, кои скачут быстрее ветра. «За три-четыре дня соберем сильное воинство и разобьем Ольгерда!» – уверенно молвил он.
Литовцы и впрямь задержались под Можайском на несколько дней, пытаясь взять город приступом. Жители Можайска заранее облили водой валы и стены, поэтому воины Ольгерда при всей своей многочисленности не смогли вскарабкаться по ледяной круче на деревянные крепостные стрельницы. Обойдя Можайск стороной, литовское войско устремилось к Москве.
К тому времени московская рать уже собралась во всеоружии. Едва подошли полки из Дмитрова и Коломны, трубы заиграли сигнал к выступлению в поход. Во главе московского воинства были поставлены воеводы Дмитрий Минин и Акинф Шуба, так распорядился Василий Вельяминов. Сам тысяцкий собирался выступить за ними следом, дождавшись ратных отрядов из Переяславля-Залесского, Юрьева и Тарусы.
Дмитрий выразил было опасение, мол, зачем дробить силы, не лучше ли собрать все войска воедино и лишь тогда двинуться на Ольгерда. Василий Вельяминов заверил племянника, что теперь главное – это преградить путь Ольгерду, не допустить его к Москве.
«Наше передовое войско остановит литовцев близ Звенигорода или на Рузе-реке, не ввязываясь с ними в большое сражение, – сказал тысяцкий. – А решительная сеча с Ольгердом развернется тогда, когда под нашими стягами соберутся отряды из всех союзных градов».
Василий Вельяминов полагал, что Ольгерд вовсе не стремится осаждать Москву, что он норовит пограбить западные волости Московского княжества и с богатой добычей уйти восвояси. В прошлом такое случалось не единожды.
Вскоре до Москвы докатилось страшное известие: в сече на реке Тростне, к северу от Рузы, литовцы наголову разбили русскую рать. Дмитрий Минин и Акинф Шуба сложили голову в битве. Уцелевшие русские ратники из передового полка прибывали в Москву, кто пеший, кто конный, объятые смятением и растерявшие оружие. По их словам, под стягами Ольгерда находились не только литовцы и жемайты, но и дружины смоленского и брянского князей.
