Текст книги "Графские развалины"

Автор книги: Виктор Точинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Тот, кто сидит в пруду – I

Леша Виноградов. Лето 2000 года

На участке был пруд – надо думать, в войну угодила в огород здоровенная бомба, линия фронта проходила совсем рядом. А дед Яша засыпать не стал, благо земли хватало. И получился небольшой, метров шести в диаметре, живописный водоем идеально круглой формы.

На зеленом берегу пруда и сидел сейчас Леша Виноградов – к воде его тянуло с раннего детства. Еще карапузом нежного детсадовского возраста в начале каждого лета он клянчил у матери сачок для ловли бабочек, самый простой: палка и проволочный обруч с пришитым конусом из яркой марли. Стоило все удовольствие тогда не то тридцать, не то сорок копеек, – мать покупала, втайне радуясь, что чадо не требует чего-нибудь подороже.

Но бабочки, стрекозы и другие насекомые могли спокойно порхать, опылять цветочки и заниматься прочими своими делами – маленького Алешку представители отряда чешуйчатокрылых непривлекали. Вооружившись сачком и стеклянной банкой, он шел к ближайшему ручейку, прудику, болотцу или попросту к большой луже (к глубоким водоемам мать, понятное дело, не подпускала) и долгие часы охотился на загадочных подводных обитателей.

Гребенчатые тритоны казались ему древними и обмельчавшими потомками динозавров – не вымерших, а просто скрывшихся в таинственно-прозрачных глубинах; шустрые водомерки восхищали своей удивительной способностью бегать, не проваливаясь, по водной поверхности; а уж если в сачке запутывалась оплошавшая крохотная рыбешка – это был невиданный праздник, тут же бежал к матери с идеей немедленной покупки аквариума. Ныне увлечения раннего детства вызывали улыбку, но полноценным он считал лишь отдых у воды: рыбалка и байдарочные походы. Но вот Ирина…

* * *

Несмотря на скромные размеры водоема, рыбешка в нем водилась – вдоль края темно-зеленых водорослей, под самой поверхностью прогретой солнцем воды, почти неподвижно стояли стайки мальков.

Караси, лениво подумал Лешка, наверняка карликовая форма, большие в таких ямах никогда не вырастают – тесно, пищи мало… А пересади их в просторное озеро – ого-го, больше килограмма вымахают. Ну и ладно, зато теперь не будет проблем с живцами на рыбалку…

Подумал и удивился: пока он тут взвешивал все за и против, подсознание его, похоже, решило единолично – унаследованный в Спасовке дом не продавать.

Он и сам склонялся к такой мысли, но жена… но теща… о-о-ох, нелегко будет отстоять свое решение… Если вообще удастся отстоять.

Близился вечер. Надо было вставать и уезжать обратно в город, но Леша продолжал полулежать на берегу пруда, благодушно поглядывая, как медленно ползут по небу два одиноких в безбрежной синеве облачка, – домой совсем не хотелось.

Синебрюхая стрекоза-коромысло, обманутая его неподвижностью, простодушно уселась прямо на кончик Лешкиного носа, крепко вцепилась крохотными шершавыми лапками. Он дернулся от неожиданности, спугнул негаданную постоялицу и проводил глазами ее полет. Далеко стрекоза не улетела, села шагах в трех от него – над самой водой на длинную травинку, свисающую с берега, и застыла, широко расставив прозрачные крылья…

Глаза еще машинально следили за стрекозой, и Леша видел произошедшее с ней, но толком ничего не рассмотрел, слишком быстро все началось и закончилось: что-то длинное, чуть длинней указательного пальца, но тонкое, очень тонкое, метнулось из воды вверх – плохо различимое, смазанное быстротой движения. И стрекоза исчезла. Не улетела – мгновенно, почти без всплеска исчезла под зеркальной поверхностью пруда.

Лягушка… – слегка удивился Леша, приподнимаясь в безуспешной попытке разглядеть под водой удачливую охотницу. Редкий, однако, случай – увидеть такое, а подробностей вообще без рапидной съемки не разберешь – язык у пучеглазой выстреливает и втягивается обратно за доли секунды…

О том, что еще в мае, отметав икру, все лягушки выбрались на сушу, где сейчас и охотятся, – об этом Леша тогда не подумал…

Но участок хорош, что говорить. По документам значилось восемнадцать соток, на деле оказалось гораздо больше – участок крайний в поселке, с трех сторон поля, – и дедуля, выставляя заборы, не особо церемонился. На наследственную территорию таким образом, на самых задах участка, угодил даже небольшой лесок. Ну не совсем лесок, скорее рощица – десяток старых толстых берез по самой границе и, между ними и домом, поросль молодых тонких осинок. Гряды, плодовые кустарники и деревья разделяли широкие полосы некошеной травы, кое-где сливавшиеся в обширные лужайки.

Для Леши, привыкшего к дикой скученности шести соток в их с матерью садоводстве, зажатых между уделами таких же малоземельных огородников, где не найти пятачка травы, способного вместить разложенный шезлонг, – для Леши такое приволье казалось чем-то небывалым и расточительным.

Просторный участок стал, пожалуй, главным доводом, удержавшим от немедленной продажи нежданно привалившего наследства. Эх, хорошо бы тут, на травке, да шашлычки, да с семьей…

Дом, правда, подкачал – похоже, покойный дедушка Яша воздвиг сие строение в тяжелые послевоенные годы действительно в одиночку, собственными руками. Но, к сожалению, то не были руки профессионального плотника либо строителя – дом получился надежным и, как оказалось, долговечным, но каким-то больно уж корявым.

Умершего полгода назад и оставившего наследство деда Леша Виноградов никогда в жизни не видел, Он и с отцом-то встречался в сознательном возрасте раз пять-шесть, не больше, и последняя встреча состоялась семнадцать лет назад, а ежемесячные переводы, как выяснилось, присылал со своей ветеранской пенсии опять же дед, испытывавший чувство неловкости за непутевого сына. Хороший был мужик, судя по всему, дедушка Яша…

Леша наконец поднялся с травы и массировал затекшую левую руку (и сам не заметил, как успел отлежать). К нему, радостно виляя хвостом и подпрыгивая словно резиновый мячик, подбежал лохматый песик неизвестной породы. Дедуля, похоже, его в свое время подкармливал, и теперь кобелек продолжал по старой памяти визиты на их участок. Леша познакомился с ним в позапрошлый приезд, легко подружился и, не мудрствуя лукаво, окрестил Бобиком.

Бобик привык к его посещениям и весело припустил к машине впереди Леши, рассчитывая на очередное угощение.

– А что, Бобик-бобырик, – сказал ему Леша, достав из салона потрепанной «четверки» припасенный кусок колбасы. – Вот поселимся мы с Иркой здесь, на лоне природы – пойдешь к нам в сторожа? Служебную жилплощадь предоставим – будку сладим со всеми удобствами, паек выделим, раз в неделю выходной, зимой – оплачиваемый отпуск… Не возражаешь?

Песик торопливо доедал угощение и никаких возражений не высказывал. Леша даже огляделся вокруг, прикидывая, куда лучше поставить конуру, он почему-то представил ее очень зримо – небольшую, уютную, сколоченную из свежеструганых сосновых досок… Потом так же зримо представил, как отреагирует на его идею Ирина, – вздохнул уныло, сел в машину и завел двигатель…

* * *

– Алексей, вы ездили вчера в агентство? – Елизавета Васильевна всегда проводила в жизнь пришедшие ей в голову идеи с неторопливой целеустремленностью асфальтового катка, управляемого глухонемым водителем – спорить, возражать и пытаться изменить направление движения абсолютно бесполезно. Хотя, возможно, это еще не самый худший из возможных вариантов тещи – по крайней мере, с зятем общалась с холодной корректностью, звала всегда Алексеем и исключительно на «вы»…

– Ездил… – безрадостно подтвердил Леша. И добавил, не дожидаясь следующих вопросов: – Ничего хорошего… агент назвал примерную цену – мало, на однокомнатную никак не хватает… В лучшем случае на комнату в малонаселенной коммуналке.

Сейчас самое время сказать, что гораздо лучше молодой семье жить в своем доме, чем ютиться в коммуналке, пусть и малонаселенной; что эти двадцать пять километров от города при наличии машины сущая ерунда, даже работу им менять не придется; что дом не так уж сложно расширить и перестроить, что в ближайшие два года обещают дотянуть ветку с горячей и холодной водой…

Он не сказал ничего.

Сидел, понуро ковыряясь в тарелке с завтраком – жутко полезные для здоровья овсяные хлопья, залитые молоком, Леша тихо ненавидел. Он начнет этот разговор, но не теперь, попозже, надо постараться и как-то перетянуть на свою сторону Ирку, и тогда…

А несокрушимый каток надвигался:

– Ничего, мы с ее отцом (кивок в сторону дочери) тоже не с отдельных хором начинали… Тут ведь главное – самостоятельная жизнь, я и сама понимаю, что вам, молодым, жить со старухой совсем не сахар.

И теща картинно сгорбилась, изображая, какая она старая и немощная. Кокетничала, конечно – для своих сорока пяти сохранилась на удивление. А последний ее пассаж надлежало понимать так: уматывайте-ка, дорогой Алексей, с моей законной жилплощади и дочь непутевую забирайте, коли уж приспичило ей выскочить за недоумка, не способного к двадцати семи годам заработать на квартиру – и это в наше время, когда деньги вокруг текут ручьями и потоками. Пускай поживет в коммуналочке, может, образумится, поймет, что жизнь еще не кончена и можно начать все сначала. Уматывайтесь и не мешайте строить личную жизнь в отсуженном у бывшего мужа двухкомнатном кооперативе.

Благоверная, понятное дело, тоже не смогла остаться в стороне от разговора:

– Я узнавала – в бюллетене недвижимости объявление с цветным снимком четыре на четыре стоит всего сотню. Но говорят, что лучше пригласить их фотографа, чтоб выбрал самый выгодный ракурс, они на этом деле собаку съели…

Леша тоскливо думал: как, какими словами предложить Ирине поселиться в пригороде – дитя асфальта, к свежему воздуху и красотам природы она равнодушна, а к рыболовно-туристским увлечениям мужа относится в высшей степени подозрительно, свято уверенная, что единственная их цель – попить вдали от жены водку и завалиться в палатку с разомлевшей от песен под гитару девицей… В лодочные походы все три года брака Леша не ходил, а от трофеев редких рыбалок Ирина воротила нос подчеркнуто брезгливо, презрительно именуя рыбу всех пород «селедками». Самое удивительное – жену Леша любил и верил, что стоит им отделаться от вконец опостылевшей опеки тещи – и все наладится само собой.

– Алексей, – заявила теща в конце завтрака, – я в пятницу уезжаю на неделю в Грузино – подготовьте, пожалуйста, машину…

Это звучало отнюдь не как просьба – как приказ, простой и ясный.

– Хорошо, Елизавета Васильевна.

– Ириша меня проводит и останется на уик-энд. Останьтесь и вы если хотите.

– К сожалению, не могу, Елизавета Васильевна, я обещал съездить к матери в Тихвин на эти выходные, – не моргнув глазом соврал Леша, вдохновленный перспективой остаться наконец в одиночестве. Но потом с грустью подумал, что до пятницы придется посвятить женщин в свои планы – иначе оправдать недельное бездействие в продаже недвижимости будет просто нечем.

* * *

Воспользовавшись нежданной свободой, в субботу он опять отправился в Спасовку, предстояло поправить кое-что в старом доме – не важно, для продажи или для собственного житья.

Заменил прогнившую и развалившуюся ступеньку крыльца – получилось, кстати, кривовато, вовсе не красивее, чем у дедушки; с четвертой или пятой попытки вставил стекло взамен потемневшей от непогоды фанерки – у деда перед смертью руки до всего этого явно не доходили; тоскливо прикинул, какие материалы нужны для ремонта ветхого, разваливающегося сарая – в общем, до обеда время пролетело незаметно.

В доме обедать Алексей не захотел – вытащил на улицу легкий столик и табуретку, установил в самом живописном месте, под яблоней у пруда.

Привезенные с собой котлеты оказались на диво вкусными, уж что-что, а отлично готовить Елизавета Васильевна дочку научила. Под такую закуску и после такой ударной работы не грех и принять сто грамм – Леша крутанул винтовую пробку с четвертинки «Столичной» – выпил, закусил ароматной поджаристой котлеткой, мысленно похвалил жену и тут же погрустнел, вспомнив вчерашний разговор перед своим отъездом из Грузино.

…Разговор получился тяжелым. Ирина немедленно встала на дыбы, не желая слушать никаких доводов – поддержала Лешу, как ни странно, теща – впрочем, достаточно вяло. Надо понимать, Елизавете Васильевне по большому счету все равно, куда выпихнуть дочку с зятем, а процесс продажи дома и покупки другого жилья мог затянуться.

Но и при поддержке тещи добиться удалось немногого: договорились через неделю приехать втроем в Спасовку, осмотреть как следует дом с участком и принять окончательное решение – и он предчувствовал, что это будет за решение.

Он обвел взглядом сад, старые березы, начинающие зеленеть ряской берега пруда – похоже, не судьба пожить в приглянувшемся месте… Стал наливать вторую стопку, и тут произошло то, что напрочь вымело из головы все мысли о грядущей семейной баталии.

…Все повторилось один к одному. Лишь на месте стрекозы теперь оказалась птица – крохотная трясогузка, разгуливавшая по краю обрамлявшей берег ряски. Мгновенное, почти неразличимое движение, всплеск, – и растопырившая крылья птичка исчезла под водой, не успев ничего сделать, не издав ни звука…

Алексей ошалело глядел на то место, где только что суетилась серая длиннохвостая попрыгунья, и не замечал, что водка льется мимо пластиковой стопки; снял очки, стал протирать и сразу нацепил обратно – почти на то же место села другая трясогузка, точная копия первой. Или та самая? Он ведь не следил за ней специально, скользил по берегу рассеянным взглядом…

Затаив дыхание, Леша смотрел, как птичка шустро пробежала по чуть прогибающемуся под ней ковру ряски, клюнула пару раз каких-то личинок-козявочек и…

И улетела.

Вполне можно списать исчезновение первой на банальный обман зрения, если бы… если бы не характерное возмущение поверхности, небольшой такой бурунчик точно в момент взлета второй птицы – словно что-то собралось метнуться за ней, не успело и в последний миг остановило стремительное движение…

Он отходил от пруда медленно, задом, не отрывая глаз от поверхности и не замечая, что в правом кулаке судорожно, как оружие, стиснута вилка. Опрокинутая четвертушка и две бумажных одноразовых тарелки так и остались на столе,

…Лишь подъезжая к дому (перспектива встречи с автоинспектором и анализатором алкоголя показалась приемлемей ночевки в деревне), он понял все и облегченно рассмеялся своему опасливому недоумению, да что там – просто страху.

Уж!

Самый обычный водяной уж!

Попал случайно и оголодал, наверное, бедняга, в таком крошечном водоеме… Надо выловить и отпустить в ближайшую речку, а то ведь изведет последних карасиков. А хищные лягушки-мутанты пусть остаются там, где им и положено быть – в малобюджетных фильмах ужасов. Вот так.

* * *

Казалось, детство вернулось – он опять стоял на берегу и орудовал сачком. Правда, теперь снасть выглядела солиднее: четырехметровая жердь, согнутый из толстой арматурины обруч и капроновая сеть, скроенная на скорую руку из найденных в сарае не то картофельных, не то капустных сеток.

Бобик, только что потребивший очередную сардельку, тоже принимал самое активное участие в охоте на обитателя пруда – вертелся под ногами и приветствовал звонким тявканьем извлекаемый из воды сачок, а потом обнюхивал вытряхнутые на берег кучи водорослей с копошившейся в них всякой водяной мелочью.

Трепыхающихся карасиков Леша отпускал обратно, а на жуков-плавунцов, неуклюжих личинок стрекоз и скользких тритонов не обращал внимания – сами до воды доползут, не маленькие.

Вода замутилась и стала совершенно непрозрачной, прибрежные водоросли изрядно поредели, но главный объект охоты оставался для огромного сачка недоступен. Леша подозревал, что причина тому в подводном рельефе – берега воронки круто уходили вниз, и на середине достать до дна никак не получалось. Через полчаса он прекратил бесполезные попытки.

– Ну что, Бобик-бобырик, – сказал Леша, откладывая сачок. – Черт с ним, пусть живет. Будет своя достопримечательность. Как в Лох-Несском озере. Ладно хоть пруд почистили, а то совсем зарос бы за лето…

Он говорил и сгребал пахнущие илом водоросли в кучу – высохнут и можно сжечь, зола – отличное удобрение… Истошный лай, непохожий на недавнее добродушное тявканье, заставил резко обернуться.

У них был гость.

Это оказался не уж, по крайней мере таких ужей Леша никогда не видел. Такого он никогда и нигде не видел – из воды вертикально поднималось нечто. У основания оно было толщиной с руку и равномерно сужалось к тоненькому кончику, поднявшемуся высоко над водой – на полметра выше головы Леши. Больше всего это походило… черт, да ни на что оно не походило – гладкий отросток глянцево-серого цвета не то с розоватым, не то с сиреневым отливом.

Мизансцена длилась секунд двадцать – Леша молчал, онемевший и парализованный – не страхом, страха он не чувствовал, к месту приковывала дикая нереальность происходящего; нечто возвышалось тоже молча и неподвижно, а Бобик захлебывался паническим, срывающимся на визг лаем. Надо что-то сделать, надо что-то немедленно сделать, но…

Нечтоупало, со свистом резанув воздух. Так падает меч в смертельном ударе – стремительный, беспощадный и невидимый глазу. Упало на берег и исчезло, мгновенно втянувшись под воду. Вместе с ним исчез Бобик, не успевший даже взвизгнуть… Вода взметнулась в шумном всплеске, несколько крупных капель упали на лицо Леши – он развернулся и бегом бросился к дому.

И заорал…

Глава 6
30 мая, пятница, ночь

1

На этот раз сон оказался похож на сон, и никаких сомнений в его природе с самого начала не возникало.

…Кравцов после отъезда Паши не ложился еще долго: сидел, размышлял о сказанном, пытался вспомнить лицо Сашка – и не смог, были они почти ровесниками, но с их компанией Сашок никогда не тусовался…

Лег спать поздно, уже после того как Даня и его друзья покинули ночной водоем, – но, естественно, ни об их приключениях, ни о странном возмущении поверхности озера Кравцов не знал. Но приснилось ему именно оно, озеро.

Впрочем, не совсем так. Сначала снилась Спасовка – почему-то с высоты птичьего полета. Не видя и никак не ощущая своего тела, Кравцов парил над ночным селом – некий бесплотный взгляд сверху. По всему судя, ночь стояла уже глубокая, Спасовка давно спала – шоссе замерло пустынной лентой, ни единой машины, ни одного прохожего. На всем протяжении села светились лишь три или четыре окошка.

Скоро Кравцов почувствовал, что может управлять своим бесплотным полетом – менять скорость и направление, снижаться и подниматься. Но опуститься ниже определенной высоты не получалось. Ну и ладно, сон есть сон, полетаем пока без посадки…

Интересного внизу происходило мало. Вернее, не происходило ничего. Кравцов решил было направить свой полет к фабрике «Торпедо» – издалека он видел ее ярко освещенную проходную. Но пролетая мимо круглой ограды озера, заметил за ней какое-то шевеление. И с ленивым интересом повернул туда.

По воде ходили волны, довольно высокие, – при полном отсутствии ветра, ни единая травинка на берегу не шевелилась.

Странные волны – вода беспорядочно перекатывалась туда-сюда, словно под поверхностью пришло в движение нечто огромное, бесформенное, неуклюжее…

Потом Кравцов увидел шевеление уже на берегу. Поначалу не мог разобрать, даже снизившись до предела, что же такое копошится в траве. Но потом увидел – потому что этоприбывало.

Щупальца!

Из воды на берег тянулись щупальца, беспорядочно и слепо шарили по нему и высовывались из озера все дальше и дальше. Одновременно их основания, торчащие из воды, утолщались – последовательно становились с палец, с запястье ребенка, с руку взрослого… Кончики щупальцев, все ближе подползавшие к ограде, были тоненькие, подвижные, по всему судя, очень чувствительные.

Казалось, что в озерцо не пойми откуда заплыла – и, оголодав, ищет пропитание на берегу – целая стая громадных не то осьминогов, не то кальмаров – одну такую тварюшку Кравцов помнил по блокбастеру его детства «Тайна двух океанов». Скоро берег весь, до ограды, покрылся извивающимся переплетением. Основания диаметром напоминали уже толстые бревна.

Железная сетка какое-то время служила преградой – коснувшись металла, гибкие кончики просто меняли направление движения. Но потом последовала короткая успешная атака – по всем направлениям одновременно. С треском рвался металл сетки, выдранные из земли столбы-опоры падали прямо на отростки – те небрежно отбрасывали их в сторону.

Наверное, наблюдая все это с земли, Кравцов чувствовал бы себя не лучшим образом – не важно, что полностью отдавал себе отчет: дело происходит во сне.

Но с безопасной высоты невиданное зрелище не пугало – лишь интриговало. Желая рассмотреть все подробности расправы с оградой, он опустился как можно ниже. И тут же выяснилось, что безопасность его относительная. Одно из щупальцев выстрелило вверх со скоростью распрямляющейся пружины. Прямо в Кравцова.

Он тоже рванул вверх – поздно среагировав и явно опаздывая. Отростку не хватило длины, он рухнул обратно и затерялся среди собратьев. Кравцов поднялся еще выше и с любопытством стал следить за развитием событий. Должна же быть какая-то цель у этого небывалого нашествия?

Цель выяснилась скоро.

Равномерное – во все стороны от озера – распространение отростков прекратилось. Отростки в сторону полей больше не вытягивались, некоторые, до того самые шустрые, втянулись обратно. Основная же масса извивающейся плоти поползла к спящим домам. К спящим людям.

Кравцову это не понравилось. Бездействовать – даже во сне – он не любил. Но все попытки крикнуть, как-то еще поднять тревогу – ни к чему не привели. Он мог лишь смотреть…

Внизу все ускорилось неимоверно. Щупальца ползли уже со скоростью бегущего человека – и продолжали наращивать скорость и удлиняться. Впрочем, так действовали те, что выбрали своей целью самые дальние дома. Другие обследовали ближние строения неторопливо и тщательно. Как ни странно, ни одна из дворовых собак никак не отреагировала на вторжение непонятных существ. (Или все же одного существа?)

Кравцов кинул взгляд на озеро. Вода там почти не была видна – поверхность покрывали основания щупальцев. Основания, кстати, больше свою толщину не наращивали, достигнув, очевидно, предела. Между ними порой возникали новые, пока крохотные, отростки – и торопливо устремлялись на берег. Не то опоздавшие, не то резерв… Проникновение началось одновременно – в каждый, без исключения, дом Спасовки.

Послышался звон выдавленных стекол, треск ломаемых дверей. В одном доме – в том, где горел свет – раздался вопль, истошный и быстро смолкнувший.

Что творится внутри, Кравцов не мог видеть. Но представлял, что сейчас будет: проклятые твари потащат к своему логову людей – может, отчаянно отбивающихся, может, безвольно обмякших.

Он ошибся.

Щупальца возвращались из жилищ без добычи. Возвращались и начинали стремительное отступление к озеру. Втягивались они гораздо быстрее, чем выползали. Вскоре поверхность озера успокоилась. О вторжении там напоминала лишь поваленная ограда.

Гнусная тварь убивала не для пропитания! Просто так! – подумал Кравцов и вновь ошибся.

Потому что на улицах появились люди. Много людей – похоже, все жители Спасовки, вплоть до глубоких стариков и крохотных младенцев, покинули свои дома.

Одеться или обуться никто не подумал. Кравцов увидел полный ассортимент ночного белья: пижамы, бесформенные ночнушки на столь же бесформенных женщинах и изящные комбинации на стройных девушках, трусики-маечки на ребятишках… Некоторые – в основном молодые парочки – оказались полностью обнажены. Кое-кто, впрочем, был одет не в белье – очевидно, уснувшие в одежде или не спавшие в момент вторжения.

Люди выходили из домов молча. И так же молча начинали тыкаться в стороны в каком-то бессмысленном броуновском движении. Кружили на месте, наталкивались друг на друга. Малыши ползали под ногами, на них иногда наступали – они не издавали ни звука.

Снизившись до предела, Кравцов понял, в чем причина.

ЛЮДИ СПАЛИ.

Глаза на мертвенно-бледных лицах оказались закрыты.

Он метался над селом, узнавая знакомых и отчаянно думал: что же сделать, как разбудить этих лунатиков? Казалось, если не разбудить, произойдет что-то совсем уж жуткое. Но он ничего, абсолютно ничего не мог сделать…

Кравцов узнавал многих – почему-то он прекрасно различал лица, невзирая на высоту и темноту.

Вот Алекс бессмысленно тычется по улице – совершенно голый; рядом с ним, но сама по себе, кружит тоже голая девица – вроде из их встреченной в «Орионе» компании… Вот Пашка-Козырь вышел из дома, украшенного знакомой спутниковой антенной, – этот был как раз полностью одет. Продавщица из магазина, имени которой он не знал, но лицо запомнил, безуспешно пыталась пройти насквозь низенький заборчик, не замечая рядом калитки. Еще одно полузнакомое лицо – по приезде Кравцов его не видел, но память подсказывала: кто-то из их детской компании, выросший и возмужавший. Шнурок? Точно, Шнурок, но почему он лишь с одной рукой? Несчастный случай? Или побывал на одной из необъявленных войн?

Кравцов метался из конца в конец Спасовки, надеясь и одновременно опасаясь увидеть Аду. Не увидел. Не ночевала здесь в эту ночь? Дани тоже не было видно…

Зато он обнаружил еще одного знакомого. Ворона. И поразился.

СТАРИК НЕ СПАЛ.

Двигался вполне целеустремленно. Глаза поблескивали в лунном свете – Кравцову показалось даже, что чересчур ярко, как будто горел в них собственный внутренний свет.

Там, где проходил – очень быстро проходил – Ворон, бессмысленное шевеление прекращалось. Люди начинали двигаться в одну сторону – так и не проснувшись. Казалось, старик беззвучно командует всей этой спящей армией. Впрочем, скорее это напоминало дирижера, управляющего оркестром. По крайней мере толстая, с детства памятная палка старика, мелькающая в его руках указующими жестами, вызвала у Кравцова именно такую ассоциацию.

Люди шли. Не все. Некоторые, судя по всему, глубокие старики или беспомощные больные, передвигались на четвереньках, а то и ползком на брюхе. Но достаточно быстро, не отставая от идущих. Равно как и младенцы – матери не обращали на них ни малейшего внимания.

Скоро Кравцов понял, куда направлено это безмолвное, все ускоряющееся шествие. К «Графской Славянке».

Он устремился туда же, обгоняя спящую толпу; Ворон теперь размашисто шагал во главе ее.

Свет в вагончике не горел, но сквозь окно бригадирской виднелся слабый отсвет экрана. Кравцов стал выбирать в вышине точку, угол зрения с которой позволил бы увидеть, что происходит внутри.

Выбрал. Увидел.

За компьютером сидел человек. Сидел неподвижно, лишь рука чуть двигалась, манипулируя «мышью».

Кравцов узнал себя.

Безмолвная незрячая толпа меж тем уже начала заполнять бывший графский парк – люди шли напрямик, не ища дорожек.

И стало ясно, что стремятся они не к руинам дворца. И не к пруду. И не торопятся пройти дальше, к церкви и кладбищу…

ШЛИ ОНИ К ВАГОНЧИКУ КРАВЦОВА.

Он – парящий в высоте – пытался дозваться, дотянуться не звуком, так хоть мыслью до себя же – сидящего перед экраном.

Не получилось.

Кравцов-за-компьютером остался в той же позе.

Ворон воздел свою палку, указывая на вагончик. Спящие потопали туда. Походка их заставила Кравцова-в-воздухе подумать не о сомнамбулах.

О восставших трупах.

Он заорал изо всех сил, в последний раз пытаясь расколоть, разнести на части свой невидимый кокон, пропускающий звуки лишь в одну сторону. Ему, кажется, это удалось. Отчаянный крик пронесся над парком, отразившись эхом в графских развалинах. Спящие подняли вверх мертвые лица и…

…И тут он проснулся.

Вскочил очумело, бросился к двери (не забыв подхватить заряженный дробовик). Открыл дверь, чуть помедлив, – чудилось, безмолвная толпа стоит там, а Ворон все продолжает указывать им цель своей палкой. Но открыл.

Никого там, конечно, не было. Луна освещала пустой парк. Развалины – на фоне свежих воспоминаний об озере и его кошмарных жильцах, о шествии спящих – казались безобидными и мирными.

Кравцов стоял, медленно приходя в себя. О человеке, бродящем где-то в ночи с длинным и очень острым предметом в руках, он в тот момент не вспомнил.

Позабыл о нем совершенно.

2

На станции Купчино было пустынно. Немногочисленный народ, ожидающий последнюю, в час ночи отходящую электричку, кучковался под светом редких фонарей.

Гном темноты не боялся и стоял в дальнем, неосвещенном конце платформы. У него сейчас шел важный умственный процесс. Гном обдумывал идею, впервые мелькнувшую у него больше полугода назад.

Но его размышления грубо нарушили со стороны.

Подвалили трое щенков и нагло попросили закурить. Гном – сам в юности баловавшийся подобными штучками – набычился и ответил подслушанной где-то фразой:

– Курева нет. Зато пиздюлей – полные карманы. Поделиться?

Если честно, то ему было по барабану – отвалят молодые педрилки или полезут на рожон. На всякий случай он прикинул, как сделаетдвух наиболее деловитых и шустрых: одного, самого не то наглого, не то глупого, – ногой по яйцам, второго – пальцами в глаза… А третий, на вид бздиловатый, сбежит сам. Если, конечно, Гном его отпустит.

Педрилки тему прорюхали. Ничего не ответив, свалили в темноту. Правда, один из них – тот, что счастливо избежал пальцев, воткнутых в глазные яблоки, – попытался повыкаблучиваться. Но два других мудачка быстренько его оттащили. Гном проводил их равнодушным взглядом, без нужды агрессивным он не был.

Подгрохотала электричка – почти пустая, в каждом вагоне два-три человека, не больше. Гном мирно вошел, плюхнулся на пустое сиденье.

Ехал он с работы. Гном украшал своей персоной охрану большого, круглосуточно работающего продовольственного магазина, расположенного неподалеку от метро «Купчино». И числился, надо сказать, на хорошем счету у начальства.

С коллегами, правда, не ладил. Начальник охраны, косящий под братка Женя Бородин, сразу по приходу начал Гнома втягивать. Дело у него было поставлено на широкую ногу, все подчиненные оставались ему должны и выполняли не столько служебные инструкции, сколько приказы Женьки, зачастую с этими инструкциями идущие вразрез.

Но с Гномом у Бородина дело как-то не выгорело. Первая попытка напоить его стала и последней – пил Гном лишь пиво, причем взбодренноеводочкой отодвинул – дескать, горькое; а налившись до краев любимым напитком, стал мрачным и апатичным – вот и все последствия. От косячка отказался бесповоротно, у Гнома пила запоем и курила, как паровоз, мать, которую он ненавидел. Подбить его на такие дела не стоило и пытаться. Сетей азарта тоже избежал. Посаженный за накормленныйавтомат, равнодушно сгреб выигрыш, но при первом же проигрыше встал с вращающейся табуретки: хватит.