Текст книги "Правила охоты"

Автор книги: Виктор О'Рейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Сасада стремительно выпрямился, чтобы выстрелить на звук, и почувствовал, как кто-то, подкравшись сзади, выбивает оружие из его руки. В следующую секунду он оказался лежащим вниз лицом на капоте машины, в то время как на его заведенных за спину руках кто-то сноровисто застегивал наручники.

Затем наручники прикрепили к крепчайшему ремню, сделанному из того же волокна, что и бронежилеты. Лодыжки Сасады тоже оказались связаны, но не так крепко: пленник мог ковылять, но не мог ходить. Сильный рывок поставил японца на ноги.

Сасада стоял в окружении нескольких человек в черной боевой форме, в бронежилетах со вшитыми подсумками, в радиофицированных шлемах и со странным оружием в руках, которое словно сошло с экранов фантастических боевиков. Сасада, во всяком случае, не сумел опознать ни одну из винтовок.

Представительный бородатый мужчина в таком же шлеме, как у остальных, и в черном комбинезоне подошел к нему. На плече у него висела какая-то из новейших разновидностей автоматического оружия, а на поясе болтался в кобуре пистолет. Он не носил никаких знаков различия, но было ясно, что он в них попросту не нуждается.

Он не сказал ни слова до тех пор, пока двое солдат не обыскали Сасаду тщательнейшим образом. Только потом он заговорил.

– Ты и я, – сказал он. – Мы узнаем друг друга достаточно близко. Обычно такими, как ты, занимаются полиция и тюремные службы, однако на сей раз придется сделать исключение. Ты будешь нашим гостем… – голос его прозвучал негромко, почти дружелюбно. -…И ты у нас заговоришь.

Сасада почувствовал слабость и испуг. Пока на него надевали наручники, он тешил себя надеждой, что им будут заниматься полиция и гражданские власти. В этом случае он ничего бы не сказал и ничего не открыл, как требовала от него его клятва. Уверенность, прозвучавшая в голосе бородача, поколебала его решимость.

В черных глазах командира, – а Сасада уже понял что этот человек здесь главный, – была неумолимая жестокость, хотя голос его звучал довольно спокойно, чуть ли не ласково.

– По ирландским законам ты имеешь право молчать, и я уверен, что именно этого от тебя ждут твои хозяева… – он помолчал, и Сасаде показалось, будто этот человек с легкостью читает его мысли.

– Однако, – продолжал бородач, – с тобой случай особый. Ты ввязался в очень непростую игру, где общие правила и законы не действуют.

Сасада захотел сделать что-нибудь, чтобы разозлить своего врага, но во рту слишком пересохло, и он не мог плюнуть, а говорить он не желал, чтобы проклятый полицейский, или кто он там, не воображал, будто одержал первую победу.

– А тебе известно, что говорят мои друзья в Великобритании, – я имею в виду СВДС – специальную воздушно-десантную службу, – о нашей с тобой весьма специфической деятельности?

Сасада почувствовал, что на лбу у него выступил пот. Что-то кольнуло его в левое предплечье. Резко повернув голову вбок, он увидел шприц для подкожного впрыскивания, воткнутый в его руку. Сасада попытался бороться, однако рейнджеры крепко удерживали его на месте. Перед глазами японца все поплыло, а ноги вдруг ослабли настолько, что стали не в состоянии поддерживать его тело.

Разум, казалось, медленно плыл куда-то. Сасада понимал, что ему говорят, но не мог ответить. Он был в отчаянии: его миссия провалилась. К тому же японец понимал, что этот страшный человек прав.

Он будет говорить. Захватившие его люди не остановятся ни перед чем, чтобы развязать ему язык, и он бессилен им помешать. Он не мог даже сопротивляться.

– Какая игра, такие и правила, – сказал безжалостный голос.

Глаза Сасады закатились, он напрягся в последней отчаянной попытке преодолеть действие наркотика, и обмяк.

При мысли о том, что ему предстоит сделать с этим человеком и с теми, кого он захватил или еще захватит, Килмара почувствовал легкий приступ тошноты, однако дело зашло слишком далеко и требовало решительных мер. Смерть сержанта Моллоя также оказалась в числе причин, почему Килмара решился на крайнюю меру.

Террористы заговорят, их решимость ничего не говорить ничего не изменит. Напротив, она может им даже повредить, поскольку от сильных психотропных наркотиков можно было окончательно свихнуться. Промывка чужих мозгов была грязным делом, но альтернатива была еще хуже.

Тело сержанта Моллоя вынесли из госпиталя в специальном мешке, и Килмара провожал товарища, пока его несли в морг, расположенный с задней стороны госпиталя. Генерал помнил, что сержант был женат и что у него осталось трое детей. Самый младший из них родился всего несколько месяцев назад, л Килмара даже был приглашен на крестины.

Какова игра, таковы и правила.

“У меня еще нет ответов, – подумал Килмара, – но мне нужно очень многое сделать”.

Япония, Токио, 1 февраля

Вертолет летел над центральными районами японской столицы, держа курс на юг.

Ночная темнота сгустилась над Токио, скрыв унылое бетонно-серое однообразие современной архитектуры. Теперь над городом сверкали и переливались тысячи и миллионы живых огней, и упирались в облака недавно выстроенные небоскребы Ниси Шинджуку.

Редко кому удавалось добиться разрешения на полеты над центральной частью города, однако Ходама-сэнсей договорился обо всем еще пять лет назад, когда частные вертолеты только-только входили в моду среди японской деловой элиты. Зато теперь президент “Намака Индастриз” мог совершить путешествие от самой “Намака Тауэр”, расположенной в Саншайн-Сити, до “Намака Стил” всего за сорок минут вместо обычных двух с половиной часов. Кроме того, что этот маршрут был короче, он частично пролегал над морем, что было особенно приятно после суеты урбанистического мегаполиса.

Откровенно говоря, иного выхода и не было. Уличное движение Токио могло подстроить – и подстраивало – самые неожиданные каверзы. Использовать же более скоростное сочетание подземки и пригородного поезда не представлялось возможным как из соображений безопасности, так и из соображений престижа. Вертолет был единственным средством сообщения, которое снимало сразу все проблемы. Одновременно он же служил одним из наглядных свидетельств могущества и успеха, которого добились братья. Глядя на город сверху вниз, Кеи Намака вспоминал безысходность и отчаяние первых послевоенных лет, голод, страх и – прежде всего – унижение, которое они испытывали, не имея ничего и будучи никем и ничем.

Вертолет пролетел над портовыми доками, в которых еще кипела жизнь, над темными и грязными водами Токийского залива, которые традиционно становились последним пристанищем для жертв якудза. Залив был все еще популярен, хотя в последнее время появились более научные способы заметать следы.

Глядя вниз на неподвижную воду, Кеи Намака вспоминал огромное количество самых разных лиц, искаженных страхом. Восхождение на вершину было для братьев нелегким и кровавым, но и удержаться наверху оказалось совсем непросто. Приходилось постоянно принимать меры, чтобы соответствовать своей репутации. Для этого необходимы были наглядные примеры.

Впереди показались огни Кавасаки, и вскоре вертолет повис над градирнями и индустриальным лабиринтом, который воплощал в себе мощь “Намака Стил”.

Завод был велик и не прекращал работу круглые сутки, выплавляя все виды и сорта стали. Предметом особой гордости братьев был прекрасно охраняемый внутренний цех “Намака Спешиал Стилз” – длинное, ультрасовременное здание бежевого цвета, в котором выплавлялись специальные сорта металла. Здесь готовились высокотехнологичные сплавы с заранее заданными свойствами для аэрокосмической промышленности, а заодно и кое-какие изделия для японских Национальных сил самообороны. Благодаря этому последнему обстоятельству цех считался совершенно секретным, и его охрана получила от правительства официальное разрешение на ношение оружия. В этом цеху работали лишь отборные, неоднократно проверенные служащие “Намака Корпорейшн”.

Этот цех идеально подходил для целей, которые преследовал Кеи Намака. В грубой мощи многочисленных производственных процессов он черпал вдохновение и решимость, а некоторые из приспособлений, кроме всего прочего, были удивительно удобны. Из оборудования цеха ему особенно нравились ковочный пресс, который формовал раскаленные добела сорокатонные стальные болванки с такой легкостью, словно они были из мягкой глины, а также закалочные печи. Эти печи, размерами своими превосходящие размеры товарного железнодорожного вагона, использовались для изменения молекулярной структуры металла путем его разогрева и могли развивать температуру в 1400 градусов Цельсия. Их приоткрытые створки, пышущие непереносимым разрушительным жаром, напоминали собой ворота в огненный ад.

На одном из верхних этажей здания “Спешиал Стил” Кеи Намака оборудовал себе небольшой зал для занятий боевыми искусствами. Одна из стен этого зала была целиком сделана из стекла с односторонней прозрачностью и занавешена циновками. Их можно было приподнять словно шторы, и тогда прямо из зала открывался величественный вид на закалочные печи и ковочный пресс. Целый ряд телевизионных мониторов и один огромный настенный экран позволяли в подробностях рассмотреть всевозможные технологические процессы, не спускаясь вниз.

Стремление Кеи изучить боевые единоборства родилось из стремления выжить в равнодушном и жестоком мире, каким были токийские трущобы в 40 – 50-х годах. Конечно, даже тогда большинство его противников были неуклюжими головорезами, с которыми Кеи справлялся без всякого труда благодаря лишь своей природной ловкости, силе и быстроте реакции. Однако столкновение с якудза старой школы, закаленным бойцом, в совершенстве владевшим боевым искусством, научило Кеи, что молодости и грубой силы бывает недостаточно.

Седой гангстер, почти старик, без труда обезоружил Кеи и наверняка убил бы его, если бы Фумио не поразил его выстрелом в бедро. В то время огнестрельное оружие было редкостью, и его мало кто применял, однако Фумио постоянно носил с собой ствол, который хотя бы отчасти компенсировал его физические недостатки. Стрелял он превосходно.

Кеи сбил раненого с ног быстрым ударом в живот и, глядя, как старый якудза корчится в пыли, поклялся, что больше никто и никогда его не одолеет. Потом он отрезал своему противнику голову и отправился на поиски самого лучшего учителя, которого только можно было тогда найти, предоставив брату заметать следы.

Фумио проделывал подобные дела чисто, с выдумкой и никогда не упускал случая обратить мелкие неприятности к обоюдной пользе. Обезглавленное тело якудза, залитое бетоном, отправилось на дно Токийской бухты, а голова, залитая сакэ для лучшей сохранности и упакованная в лакированную шкатулку, была отослана боссу якудза в качестве подарка.

“Это были совсем неплохие дни, – подумал Кеи. – По-своему совсем неплохие”. Их шутка с лакированной шкатулкой была довольно типичным примером того, какими способами братьям приходилось добиваться признания и авторитета в самом начале своей карьеры. Мощная правая Кеи и мозг Фумио прокладывали им путь все выше, и наконец их заметил и взял под свое крыло Ходама-сэнсей. После этого подъем к богатству и власти намного ускорился, но и окружавший мир становился намного сложнее.

Теперь уже Фумио очутился в своей стихии, а Кеи все чаще терялся перед неожиданными трудностями, не зная, как их разрешить. Предоставив брату и куромаку заниматься этими вопросами, он посвятил максимум своего времени будзюцу – системе боевых единоборств, особенно – йайдо, искусству фехтования. И хотя большую часть своего времени Кеи по-прежнему носил строгий деловой костюм и, в меру необходимости, пользовался всеми современными удобствами, в сердце своем и в мечтах он был самураем, бесстрашным воином и солдатом, каким был отец, какими были их предки.

Вертолет опустился на крошечную посадочную площадку на крыше “Намака Спешл Стилз”, и Кеи спрыгнул на ярко освещенную дорожку. Пока он шел к своему персональному лифту, вооруженные охранники вытягивались и отдавали ему честь, и только их аккуратная форма трепетала в потоке воздуха от вертолетной турбины. Лифт соединял крышу с залом для единоборств и с расположенным в самом низу кабинетом.

Оказавшись в спортивном зале, Кеи быстро принял душ и переоделся в костюм для кендо. По его мнению, кендо было довольно приблизительной имитацией настоящего боя на мечах, однако это был отличный вид спорта сам по себе, дававший и немалую физическую нагрузку, особенно с таким учителем и спарринг-партнером, каким был его начальник отдела безопасности Китано-сэнсей.

Как правило, они сражались в полном облачении для кендо: в кейкоги – свободной ватной куртке, которая защищала тело от слишком сильных ударов и превосходно впитывала пот; в хаками – длинной разделенной юбке; тори, многослойном тряпичном поясе, который защищал от ударов живот и бедра; а также в нагруднике до, сделанном из толстых бамбуковых палок, расположенных вертикально и прикрытых лакированной кожей. Голова у каждого из бойцов была повязана мягкой тканью, похожей на полотенце, которая не давала поту заливать глаза и служила подшлемником. Шлем – мэн – состоял из маски и собственно каски, сделанной из стальных прутьев и плотных ватных прокладок. Рукавицы-коте с длинными раструбами защищали их руки и предплечья. Сражались они босиком.

Тренировка длилась больше полутора часов. По залу разносились лишь шорох босых ног, быстро переступающих по полированному деревянному полу, скрип доспехов, сдержанное ровное дыхание и треск сталкивающихся бамбуковых шестов шинаи. Примерно в середине тренировки в зал вошли еще четыре человека: двое из них были служащими “Намака Корпорейшн” и подчинялись непосредственно Китано. Двое гостей, которых они сопровождали, принадлежали к интери-якудза – так называемым “интеллектуальным” гангстерам, которые специализировались на финансовом рэкете. Конкретно эти двое занимались махинациями с недвижимостью на Гавайях. В последнее время, в связи с падением курса доллара, отдача инвестиций в том регионе существенно понизилась.

Гостям подали чай со льдом, и они, оставив около порога ботинки и надев предложенные тапочки, с интересом наблюдали за боем, разражаясь одобрительными восклицаниями и вежливо хлопая в ладоши, когда кто-то из бойцов зарабатывал очко. Служащие компании, напротив, отступили назад и стояли неподвижно, сложив руки перед собой.

Один из гостей, оябун интери-якудза, подумал, что Кеи Намака выглядит великолепно. Его доспехи для кендо были малиново-красного сочного цвета, а кожаный нагрудник украшала эмблема фирмы. Сейчас он действительно казался настоящим самураем, каким ему всегда хотелось быть. По сравнению с ним Китано-сэнсей в своих тускло-черных доспехах выглядел фигурой малозначащей и невыразительной, несмотря даже на безупречное техническое мастерство.

Тренировка закончилась весьма зрелищным тсуки – ударом в горло – и негромким смехом Китано.

– Вы скоро будете сэнсеем, Намака-сан, – сказал он. Кеи поклонился учителю.

– Успех ученика зависит от мастерства учителя.

Кеи и Китано поприветствовали своих гостей и отправились в душевую, чтобы помыться и переодеться. Пока они отсутствовали, служащие подняли циновки на окнах, и якудза с благоговением рассматривали все, что происходило в цехе внизу. Увиденное произвело на них сильное впечатление. Железо и сталь всегда ассоциировались в их понятии с твердостью и неподатливостью. Здесь же, буквально на их глазах, железо формовалось и плющилось с такой легкостью, будто для этого требовались совсем пустяковые усилия. Зрелище этого неземного могущества потрясало до глубины души, а динамика технологических процессов завораживала настолько, что оторваться от их созерцания было нелегко.

Кеи и Китано вернулись через двадцать минут. Оба были в традиционной домашней одежде самураев, и у каждого за поясом кимоно торчало по два меча. Ношение двух мечей было отменено указом Императора больше века назад, однако, находясь в уединении собственных домов, многие традиционалисты продолжали блюсти этот обычай.

Хозяева и гости устроились скрестив ноги на соломенном татами за низеньким столиком, на котором словно по волшебству появилось сакэ и суши. [6] Кеи и Китано в знак гостеприимства наполнили чашки гостей. Атмосфера встречи была теплой, уютной и располагала к отдыху, хотя собравшимся предстояло обсудить несколько деловых вопросов, прежде чем они смогли бы перейти к приятной застольной беседе.

Оябун почувствовал облегчение. Совесть его была не совсем чиста, но он, пожалуй, ни разу еще не видел главу корпорации в лучшем настроении.

– Оябун-сан, – обратился к нему Кеи с легкой улыбкой. – Должен признать, что я слегка озабочен состоянием наших дел. Мы инвестировали в эти прекрасные острова несколько миллиардов йен, однако прибыль оказалась не такой высокой, как мы рассчитывали. Не объясните ли, в чем тут дело? Я не столь опытен в финансовых вопросах, как мой брат, но думаю, что с вашей помощью мне удастся понять суть проблемы. Откровенно говоря, все эти хитроумные комбинации слишком часто выходят за пределы моего понимания. Я предпочитаю простоту борцовского зала.

Он негромко засмеялся, и двое посетителей рассмеялись вместе с ним. Оябун был рад, что у него есть немного времени, чтобы обдумать ответ. Китано не смеялся, он лишь слегка улыбнулся, но оябун ничего не заметил. Все его внимание было сосредоточено на Кеи Намака.

Глава корпорации заново наполнил глиняные рюмки и улыбнулся.

– Доллар упал довольно неожиданно и на много пунктов, Намака-сан, – заговорил оябун. – Это означает, что, когда мы переводим платежи в Японию в йенах, как мы и договаривались, наша прибыль как будто несколько сокращается. Что касается прибыли, выраженной в долларах, то она в точности совпадает с запланированными объемами. Сокращение прибыли кажущееся, и происходит это из-за курсовой разницы между долларом и йеной.

Председатель кивнул и замолчал, как будто обдумывая слова оябуна.

– Коль скоро мы продолжили инвестировать в йенах, задействовав свежие резервы, то более сильная йена должна была помочь нам сделать более значительные приобретения. Норма прибыли должна была повыситься.

Оябун согласно кивнул.

– Это так. Вернее, было бы так, если бы никто в Японии не инвестировал в недвижимость крупные суммы. К сожалению, многие фирмы поступают точно так же, как и мы, а раз растет спрос, значит – растут и цены на гавайскую недвижимость. Соответственно, наши приобретения обходятся нам несколько дороже, чем мы предвидели вначале.

Оябун слегка вспотел. В тренировочном зале стояли мощные установки кондиционирования воздуха, однако жар от металлургического производства, расположенного внизу, все равно ощущался. А может, это просто разыгралось его воображение.

Оябун попытался выбросить из головы номерной банковский счет на Каймановых островах. Все деньги он получал только наличными, и за ними не тянулся никакой бумажный след. К тому же всю свою незаконную деятельность он окружил плотной завесой тайны.

– Китано-сан, – заговорил Намака, указывая рукой на своего шефа безопасности, – переговорил с шестью бывшими владельцами недвижимости, чья собственность перешла в наши руки. Все они подтвердили, оябун-сан, что ваши слова соответствуют истине. Спрос подстегнул цены.

При первых словах председателя сердце оябуна неспокойно забилось, однако теперь он испытал облегчение. Потом заговорил Китано.

– Господин председатель говорит о первых наших контактах с ними, – сказал он, тонко улыбаясь. – Однако моя должность требует от меня скрупулезности и внимания. Дальнейшее расследование, со тщанием проведенное моим штатом, вскрыло довольно любопытную причину внезапного повышения цен.

Он извлек из рукава сложенный пополам листок бумаги, развернул и аккуратно положил на столик перед оябуном. На бумаге значился номер секретного банковского счета на Каймановых островах, и были перечислены все утаенные суммы, вплоть до последней йены. Оябун сам настоял на выплатах в японской валюте, не доверяя стабильности доллара. Да и как можно доверять стране, которая ради прибыли готова пустить на продажу все и вся? Беспринципные американцы уже продали половину Гавайских островов и изрядный кусок Калифорнии. На очереди, судя по всему, была статуя Свободы.

Внимание оябуна было сосредоточено на листке бумаги. Он знал, что эта бумажка станет его смертным приговором, если только он не будет действовать решительно и быстро…

Оябун почувствовал страх, сжимающий его сердце, и покосился на своего спутника. Второй интери-якудза дрожал от ужаса, и на его помощь рассчитывать не приходилось.

Потом он глянул вперед. Намака-сан сидел неподвижно, словно в трансе. Может быть, удастся выхватить у него из-за пояса меч и пустить его в ход. Перед глазами его что-то сверкнуло, и оябун почувствовал острую, мучительную боль в животе. Председатель по-прежнему сидел перед ним, но теперь он держал окровавленный меч в левой руке. Но ведь Намака-сан – правша!…

Намака обманул его. Он сумел выхватить меч левой рукой и совершил им из сидячего положения безупречный горизонтальный удар, который рассек обоим гостям нижнюю часть груди.

Оябун поглядел вниз, на свой глубоко рассеченный живот. Он видел часть своей идзуми, татуировки, изображающей дракона и покрывавшей большую часть его тела. Татуировка была символом, знаком принадлежности к клану якудза. Теперь дракон – это произведение древнего искусства – был перерезан пополам.

Второй интери-якудза рухнул лицом вперед. Волна боли растеклась по его телу, но оябун все еще сидел, слегка раскачиваясь и ожидая добивающего удара. Кровь свободно текла из раны, но он не обращал на это внимания. Выдвинув вперед подбородок, оябун ждал ритуального обезглавливания.

– Намака-сан… – умоляюще прошептал он и захлебнулся кровью, которая хлынула горлом.

Намака не двигался, не поднимал меча. Последнего удара так и не последовало.

– Ты обокрал клан, – сказал он спокойно. – Твоя смерть, равно как и способ казни, не принесут мне удовольствия, но другие должны видеть, что их ждет. Ты умрешь в печи.

Последние крохи самообладания и выдержки оставили оябуна. Он попытался крикнуть, но снова захлебнулся кровью. Пока его привязывали к длинным бамбуковым носилкам и несли вниз, в цех, он пытался сопротивляться, но вскоре ослабел и затих.

Страшная смерть двух интери-якудза была во всех подробностях видна на огромном настенном телеэкране. Жар закалочных печей был столь силен, что через считанные секунды от обоих не осталось и горстки пепла.

В йайдо, искусстве извлечения меча из ножен, Кеи Намака почти достиг совершенства. Удар, который он только что продемонстрировал, плавным и быстрым движением выхватив меч и с ходу перейдя в нападение, считался классическим. Случаи, когда столь сложный удар был выполнен так безупречно, сам Китано мог бы пересчитать по пальцам одной руки.

Кеи тем временем завершил чибури – ритуальное очищение меча от крови, – с силой взмахнув клинком над головой, и теперь принялся чистить и полировать его сверкающую поверхность куском мягкой ткани и истолченным в пудру песчаником. Ему приходилось действовать предельно осторожно как ради себя самого – оружие было острым как бритва и могло причинить серьезные увечья в случае небрежности, так и ради самого клинка.

Слишком усердная чистка могла повредить поверхность меча. Оптимальная процедура – сорок пять легких, поглаживающих движений – вырабатывалась веками, но Намака был предельно осторожен и консервативен. Ограничившись сорока двумя движениями, он покрыл мерцающую поверхность меча тончайшим слоем гвоздичного масла и убрал его в ножны.