Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики 35 (1991)"

Автор книги: Виктор Пелевин

Соавторы: Евгений Лукин,Любовь Лукина,Евгений Войскунский,Эдуард Геворкян,Владимир Покровский,Андрей Саломатов,Егор Лавров,Владимир Гопман,Алексей Андреев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Даже когда Олан вернулся в хижину и вновь перед глазами была духовая Машина, тоскливый привкус непонимания не покидал его. В Голове проносились обрывочные видения – свадебный Ритуал, пара гнурий в лесу, Юола… Олан вышел на улицу и лишь по дороге сообразил, что идет к Гномину.

Самка тхеопама как раз несла яйца. Гномин, польщенный визитом Олана, отложил было совок для яиц и молча ждал, что скажет гость, как предписывала пристойность в общении со старшими. Олан жестом попросил его продолжать работу. Он колебался, как задать свой вопрос.

– У твоей жены будет ребенок, – начал он наконец. Гномин радостно кивнул.

– А ты хорошо помнишь день свадьбы?

– Конечно, мы шли и останавливались у домов, а Поридам тру…

– Нет, потом, в Храме?

Только уважение к мудрости Олана побудило Гномина на дальнейший рассказ: все, связанное с Храмом, не обсуждалось.

– Учитель велел нам снять покрывала… и было очень светло, – зашептал он. – А Учитель велел смотреть ему в глаза и говорил что-то… А потом я перестал видеть… Ну а после оказалось, что уже вечер, и мы пришли домой… Я был очень голодный и усталый.

Больше он не помнил ничего. Олан вежливо поблагодарил.

Он сидел перед духовой Машиной, и постепенно ее образ вытеснял неразрешимые «почему». Руки вертели принесенный стержень, прикладывали так и эдак и, найдя верное положение, начали аккуратно сцеплять его с отдельно торчавшими до того рычагами. Вторая деталь оказалась чуть великовата, и пришлось немало повозиться, пока все уладилось. И наконец настал момент, когда, откинувшись назад и осмотрев получившееся, Олан почувствовал, что опыт, который он задумал, теперь удастся.

Он подвинул Машину ближе к очагу, так, чтобы часть ее, похожая на пустой плод Тхе, зависла над огнем. Не в силах сидеть спокойно, пока вода нагреется, он нервно почесывал колени.

Машина была неподвижна. От ожидания у Олана зачесалось все тело. Он же видел, как она должна работать!

И вдруг стронулось: Машина заворочала рычагами, как ворочает лапами подкрадывающийся крокодил. Потом раздался щелчок, вырвался со свистом клуб пара – рычаги двинулись в противоположную сторону – уже быстрее. Еще один клуб пара. Машина лязгнула и, набирая скорость, замотала отсвечивающими в бликах пламени лапами. Восторг наполнил ум и тело Олана. Он приплясывал на месте, и только когда Машина чересчур загрохотала, оттащил ее от очага, боясь привлечь раньше времени внимание соседей.

Олан был уверен в Машине. И все же случившееся потрясло его. Он смотрел на Машину по-новому. Она отличалась от всего, что было привычным. Трава, тхеопамы, рыбы – все это существовало помимо Олана. А Машина не существовала, ее сделал Олан. Конечно, он, как и все, вытесывал рубила и топоры, мог построить хижину и сшить одежду. Но Олан чувствовал резкую разницу между всем этим и Машиной.

Он вспомнил, что с утра ничего не ел, и закатил поближе к огню пару яиц. Родилась четкая мысль: Машина отличалась от всего остального мира так же, как отличалось находящееся на Поляне, которое, значит, тоже могло некогда быть Машиной, созданной кем-то.

Надо спросить Учителя. Сейчас, во время обеда, Азим скорее всего в Храме.

Азим вышел на ступени, приготовился слушать. И тут со всех ног прибежал Поридам.

– Там мертвый человек… весь… весь… лежит!

Учитель помрачнел.

– Кто?

– Это не наш человек… весь… весь в шерсти!

Азим вскинул руки к вискам.

– Веди! Олан, ты со мной.

За каменистыми Пригорками Поридам свернул к Болоту и повел их по тропинке, которой ходили жители на ловлю крокодилов. Но сезон был еще далеко, и тропинка заросла травой.

Миновав два крокодильих брода, Поридам остановился. Впереди среди зелени выделялось невиданных цветов пятно. Азим быстрым шагом направился к нему. Под яркими полосами Олан уловил очертания человеческой фигуры. Человек лежал на животе. Вся кожа, кроме головы и пальцев, была покрыта густой шерстью, словно у луговой змеи ум. От этого зрелища Олан перестал чувствовать свое тело, остались только мокрые ладони и глаза.

Азим снял с запястья мертвеца маленький блестящий предмет и приказал Олану приблизиться. Тот увидел в лице Учителя глубокое страдание.

– Бери! – указал Азим на ноги.

Поборов ужас, Олан ухватился за лодыжки. Азим поднял труп спереди. Они стали спускаться, пока не достигли края трясины – Олан не решался думать о том, что собирается делать Азим.

– Бросаем! – сказал Азим глухо.

Они размахнулись, и подернутая мхом топь приняла тело. Какое-то мгновение оно лежало плашмя, а потом ноги провалились вниз, и труп начал подниматься, будто пытаясь встать. Тело быстро тонуло, и в последний момент Олану почудилось, что мертвец напоминает кого-то.

Трясина сомкнулась, Олан перевел глаза на Азима и понял:

тот же длинный подбородок и странно высокий лоб!

Азим резко отвернулся и тронулся вверх к окаменевшему серому Поридаму.

– Поридам! Олан!

У Азима стало неподвижное и все время меняющееся, как во время Ритуала, лицо.

– Здесь не было никакого мертвого человека! Поридам?

– Но… он тут лежал…

– Здесь никого нет!

– Нет… – эхом отозвался Поридам.

– Ты видел что-нибудь, Олан?

– Нет, – сказал Олан. – Я не видел.

Наблюдать за работой электронного графопостроителя было довольно скучно. «Счет варианта 567» – появлялась на экране терминала очередная реплика Большого компьютера Центра. «Процессорное время…» – и начиналось перемигивание таймера. «Закончен вариант 567» – раздавалось попискивание – это лазерный карандаш рисовал на изопластине полученный результат. Затем графопостроитель скидывал пластину, ставил чистую, и начиналось снова: «Счет варианта 568…»

Реф прошелся по кабинету. Теперь, когда программе работала, он чувствовал свою придаточность к Большому, Почти ненужность. Он набрал на видеофоне номер жены.

– Привет! Как у тебя?

Она чуть повернула окуляр к схеме энергетики Городе, переливавшейся светящимися точками.

– Обычная нервотрепка: каждую минуту ждешь, что все начнет разваливаться.

– Йона не звонила?

– А почему она должна звонить?

Линза мигнула – на ней проступило лицо шефа.

– З-з… – он помолчал, собираясь с силами. – С-с-сколько?

– Пятьсот семидесятый идет, – ответил Реф.

– Л-ладно. Н-н-неси… с-сюда.

В кабинете шефа, кроме него самого, глубоко и неподвижно сидевшего в кресле, Реф застал человек десять, из которых только двое были знакомы ему. Но и этого хватило, чтобы почувствовать уважительное недоумение. Одним был директор энергетической комиссии Гритс, вторым – Имеэл, генеральный конструктор сектора космических исследований,

Реф невольно притормозил на пороге. Шеф сделал приглашающий жест и предложил продемонстрировать изопластины. Все окружили стол. Реф вынимал из кассеты пластины, рядами раскладывал по блестящей металлической поверхности, пока не занял ее всю.

– Точность, насколько можно судить, очень большая, – заметил кто-то незнакомый.

– Да, у нас результат был хуже, – сказал Имеэл. – Но принципиальной разницы нет. Нет принципиальной разницы,

Реф убедился, что большинство изучает графики очень пристально – очевидно, в них содержалось нечто весьма для них важное.

– В-все т-т-то же, – выдавил шеф.

Присутствующие расселись по креслам, а Реф, не зная, что делать, стоял.

– Мы обязаны поздравить нашего коллегу, – сказал Имеэл. – И поблагодарить за блестящие результаты…

– С-с-спасибо, Реф. Иди, – распорядился шеф.

«Закончен вариант 596» – стояло на экране, когда Реф вернулся к себе. И сразу запищал графопостроитель.

Реф автоматически бросил взгляд на табло. До обеденного перерыва сорок восемь секунд. Есть время подумать. Кто были те люди, которые чувствовали себя равными с Гритсом и Имеэлом и с таким волнением изучали графики, полученные его программой? Реф смаковал гордость за свою работу, но ему хотелось бы знать, в чем, собственно, ее важность?…

В меню оказалось опять всего одно блюдо – Тхем, и, разбивая твердую оболочку, Реф первый раз в жизни подумал, что помнит Тхем с раннего детства именно таким. Менялись моды на цвета и густоту биомха; появлялись и исчезали персонажи ночных видений; совершенствовалась конструкция капсул. А Тхем всегда оставался тем же: круглый, белый с разноцветными прожилками. Будто трудно изменить хоть упаковку!

Едва Реф возвратился, как его снова вызвал шеф.

– Пообедал? – протяжно спросил он. – Зайди ко мне, будь добр.

Эге, случилось нечто серьезное, раз он позволил себе принять снимающее голосовые судороги, но очень вредное лекарство!

Старик был уже один.

– Ты сделал действительно отличную программу, Реф, – сказал он и замолчал так надолго, что Рефу стало не по себе.

– Вот что, – наконец произнес шеф. – Сними счет с Большого. Собери полученные варианты и вместе с программой сдай на хранение.

Реф, потрясенный, не находил слов. Потом многолетняя привычка не спрашивать дала сбой. Он заговорил толчками:

– Шеф… в чем суть… что обрабатывала моя программа?! Старик медленно поднялся и сделал совершенно невероятную вещь – сел на стол так, что ноги болтались над полом.

– Ладно, скажу. Это был теоретический просчет возможности тяжелого синтеза.

Судя по выражению физиономии, он получил истинное удовольствие от недоумения Рефа.

– Мы ограничивали себя во всем, чтобы успеть найти новый источник энергии. Когда еще только начали жечь уран, поняли, что даже его надолго не хватит – на энергии распада не протянешь. Единственной перспективой был синтез. А ты еще раз высчитал, что синтез для промышленного выхода энергии невозможен… Вот так, – шеф сполз со стола, лицо его приняло обычные старческие очертания, и он опустился в кресло.

– Вот еще что, – отвернувшись, промолвил он. – Из всех нас, по-моему, только ты знаком с женой Зоанда… тебе предстоит съездить к ней и сообщить, что Зоанд погиб.

Старик положил на стол блок-жетон.

Реф похолодел от нового удара. Но в голове поворачивалась единственная идиотская мысль: до чего странно выглядит жетон отдельно от человека.

– Все, – ровным голосом сказал шеф. – Иди. Реф взял жетон, спустился на свой этаж, отдал приказ Большому прекратить счет. Сложил в контейнер изопластины. Вышел в коридор, сел в лифт и нажал кнопку самого нижнего яруса. В длинном тоннеле стены, потолок и пол покрывал мягкий пористый звукоизолятор. Реф находился в глубоких недрах, под черепной коробкой Большого. Сквозь метровые стены чудилось бормотанье миллиардов электронных мыслей. Пройдя метров пятьсот, он завернул в коридор поуже и в конце его нашел дверь с ужасной в своей простоте надписью: «Архив»…

Вечером Реф застал жену лежащей на тихонько жужжавшем виброматрасе. Она забавлялась механической змеей. Игрушка пыталась заползти ей на живот, а жена с улыбкой спихивала ее обратно.

– Ты сегодня рано, – встретила она Рефа. – Что-нибудь стряслось?

– Ничего особенного.

– Голодный?

– Пожалуй.

Жена стряхнула змею и пошла к плите. Игрушка, запрограммированная на постоянное движение, порыскав по комнате, наткнулась на ногу Рефа и винтом поползла вверх. Он с силой отшвырнул ее в угол.

– Реф, милый, – донеслось от плиты, – насчет ребенка… комиссия мне сегодня напомнила. Иначе могут быть неприятности. – Она на секунду замялась. – И знаешь, надо бы не медлить. Будет надежнее по срокам.

– Хорошо, – буркнул Реф.

Он ел долго, растягивая время. Потом медленно выпил два стакана теплого калорийного концентрата. Жена сидела на матрасе и сочувственно смотрела на него. Бросив пустой стаканчик в утилизатор, Реф прошелся по комнате. «Как тесно! Как везде отвратительно тесно!» – вдруг подумал он.

– Очень устал за день?

Реф остановился и упрямо качнул головой. Тогда жена выключила змею, достала флакон. Реф проглотил две таблетки. Через минуту мысли его стали затуманиваться. Внутри вырастало что-то звериное, хрипящее, злобное. Предметы вокруг расплывались. Осталась лишь женщина на матрасе.

Когда все кончилось, он разжал руки, и жена осторожно высвободилась.

– Я испортил твой костюм, – сказал Реф, отводя глаза.

– Ничего, не сильно…

Против обыкновения в сон не клонило, и Реф понял, что находиться в квартире ему не под силу.

– Извини, у меня есть дело. Часа на полтора.

В коридоре, пока он машинально считал шаги, почему-то всплыло число «847». Ах да, именно здесь появилась девушка в матерчатой одежде. Не похожая на других.

Смутно желая чего-то, Реф толкнул дверь, та поддалась – и шагнул в квартиру. Ну и ну! Весь пол и стены были покрыты слоем зеленого биомха, а посреди стояла на четвереньках девушка, в которой он не сразу узнал свою случайную попутчицу: она украсила себя розовым биопухом, годным лишь для младенцев.

Девушка встала на ноги, и Реф смутился – слишком коротким и просвечивающим был пух.

– Ты этот… шестимерный? – прищурилась она. – Я тебя помню… Меня зовут Соат, – девушка пьяно качнулась. – Ты не знаешь, почему все так погано? Нет?… Тогда зачем ты?…

Действительно, зачем? Реф прикрыл за собой дверь и двинулся к транспортному тоннелю.

Капсула не появлялась странно долго. Когда он наконец-то ее дождался, то ощутил раздвоенность: единственное место, куда он мог сейчас разумно направиться, это квартира Зоанда; но существовало нечто иное, тянувшее своей неопределенностью.

«Второй сегмент Северного А, 245» – набрала его рука. Набрала ни с того ни с сего, Реф точно знал, что никогда туда не ездил, там не было ничего, что имело бы отношение к его жизни…

Капсула открылась в коридор, освещенный тусклыми редкими плафонами. На полу лежал слой пыли. Сам воздух имел словно бы мертвый привкус. Отопительная система не действовала, лифты тоже. Здание было пусто.

Не зная, чего ищет, Реф медлил, но его продолжало толкать вперед – к аварийной лестнице,

На втором, третьем и четвертом этажах коридоры были темны. На пятом вдалеке виднелся свет. Некое подобие цели.

Мозг привычно считал шаги, а сознание было придавлено грузом вопросов. Как, отчего погиб Зоанд? Почему он, Реф, обязан иметь ребенка? Знает ли комиссия, что Город обречен? Городу грозит гибель. Но через пять лет? Через пять поколений? Почему шеф так легко открыл вдруг тайну за семью печатями?…

Реф достиг освещенной двери. Обычная комната, и в ней мальчик лет двенадцати, толстый от неряшливо наляпанных один поверх другого слоев биомха. Мальчик разглядывал Рефа благожелательно и оценивающе.

– Ты что тут делаешь? – с недоумением спросил Реф.

– Ужин делаю.

– Но… твои родители?…

– Вы есть не хотите? А то у меня целая гора ужинов, – мальчик увел разговор в сторону.

– Нет, я поел, – Реф переступил порог. Здесь кое-как обитали – горел глазок морозильной камеры, в ванне болтались лохмотья пены. Мальчик возился у плиты.

– Ты совсем-совсем один живешь? – допытывался Реф.

– Да мне не скучно. Только холодно… Если еще ко мне зайдете, принесите баллон с мхом. А то мерзну.

– Садись, Олан! – приказал Азим.

Олан не раз гадал, что находится внутри Храма. Но представление о чем-то мистическом совершенно не соответствовало действительности: ярко и неведомо освещенное помещение Храма заполняли вполне конкретные по очертаниям, хотя и непонятные предметы.

– Садись! – повторил Учитель.

Олан почтительно опустился на табурет перед Азимом, сидевшим в углублении массивного пушистого валуна.

– Ты построил двигатель?

Олан понял, что речь о духовой Машине.

– Да, Учитель.

– Ты ходил на Поляну? – кажется, с интересом спросил Азим. – А ведь Обряд запрещает это! Олан опустил голову.

– Послушай, Олан. Ты мудрый, и я за это чту тебя.

– Да, Учитель…

– Но ты не можешь знать того, что знаю я. Ты не ведаешь, что есть добро, а что есть зло. Я мог бы разрушить твой двигатель, Олан. Но я хочу, чтобы ты поверил мне и сделал это по своей воле.

– Но моя Машина мелет для всех муку из лиан! – обнадеженный его добродушным тоном, решился подать голос Олан. – Не надо больше до боли в спине крутить жернов. Где зло? Объясни, Учитель!

– Меня огорчает, что ты не хочешь просто верить… Сейчас твоя мельница добро. И если б дело было в ней одной, я бы ничего не имел против. Но подумай, что тебе придет в голову соорудить… ну, предположим, механического тхеопама для таскания камней…

Олан в ошеломлении уставился на Азима. Тот улыбнулся.

– Или механическую птицу, чтобы летать над лесом. Как ты считаешь, было бы это добром?

– О, да… – едва смог произнести Олан, пораженный невероятными, но удивительно ярко представившимися ему картинами.

– Однако на том не кончилось бы. Ты захочешь и варильщика похлебки, и рубильщика листьев Тхе, и резальщика лиан…

– Разве это возможно? – задохнулся Олан.

– Возможно, – уже раздражаясь, сказал Азим. – Не ты, так твои дети или дети твоих детей. И это будет уже злом, которое не остановить!

– Я не понимаю! – возбужденный тем немыслимым, что взорвалось в его голове, возразил Олан. – Если Мельница – добро, то Рубилыцик и Птица – тоже добро!

– Прислушайся. Почему работает твоя машина? Потому что под котлом горят дрова. Твоя птица тоже должна что-то есть. И она будет есть… те же дрова, если хочешь. И тебе не хватит дров на всех птиц, тхеопамов и рубильщиков.

– Вокруг Деревни лес во все стороны, Учитель!

– В лесу существуют еще деревни – там, там и там! В каждой заведется свой Олан. Вам всем леса не хватит!

– Я не верю тебе! – воскликнул Олан, вдруг почувствовав свою силу. – Деревья вырастают каждый год, дров всегда будет сколько угодно! – он видел, что не с гневом, а с печалью внимает ему Азим.

– Прислушайся, Олан! Вот Поридам, Гномин, Юола или ты сам. Вы живете, соблюдая Обряд, и вы счастливы. Так жил и умерший Нон, и так прожил старик Мультазарим. Так жили до них. Было так, так есть, и было так, как будет – говорит Обряд. Подумай, разве это не была счастливая жизнь?

– Это так… – вынужден был согласиться Олан.

– Но если она была счастливой, зачем менять ее?

– Когда не придется вертеть жернова и надрываться, закатывая камни на спину тхеопама, она станет еще лучше! – Олан чувствовал прилив воинственной энергии, как в пору охоты на болотного крокодила. – Ты говоришь, что Обряд нужен ради того, чтобы сделать счастливой жизнь. Тогда объясни, зачем мы строим Мост через топь? Зачем отдаем тебе столько яиц тхеопама? Ты говоришь, что я должен верить. Но я сомневаюсь!

Лицо Азима стало ритуальным – оно было неподвижно, и оно неуловимо менялось, было расслаблено, но напряжено.

– Твоя машина – зло, – произнес Азим негромко, и Олан осекся, будто уколовшись о звук его голоса.

– Ты разрушишь ее и никогда больше не пойдешь на Поляну…

Олан не различал уже Азима, только мерцание черной бездны в его зрачках. Это мерцание сковывало Олана, но та сила, которая взорвалась в нем, клокотала и требовала выхода.

Олан с трудом двинул головой и снова увидел Храм и Азима, и его побелевшие пальцы, вцепившиеся в пушистый валун,

– Ты должен разрушить свою машину и забыть…

– Нет!

Азим откинулся назад, все мускулы его расслабились, и Олану померещилось, что Учитель умер. Страх сжал его сердце. Но вот Азим вздохнул и выпрямился.

– Чтобы понять все, тебе не хватит жизни, – устало и безнадежно промолвил он.

Олан понял, что поборол, одолел Учителя. И что больше тот ничего не скажет. Он охватил последним жадным взглядом загадочные предметы в Храме и вышел наружу.

Жители толпились возле его хижины. Лица были повернуты в сторону Храма, и Олан понял, что его ждут. Под котлом духовой Мельницы еще тлели угли.

Олан не знал, как сказать то, что буквально рвалось из него. Он сглотнул несколько раз, прежде чем начать.

– Обряд запрещал ходить на Поляну, – наконец удалось выговорить ему. – Но я был там! Обряд говорил, что нельзя делать ничего, кроме того, что нужно делать. А я сделал Машину. Теперь никому не надо с утра до вечера вертеть жернов. Машина будет делать это за всех!.. Обряд приказывал нам строить Мост, заставлял отдавать съестное Азиму. Но зачем?

Остановившись, Олан обвел взглядом толпу. Да, в лицах был испуг, но в них были доверие и то возбуждение, которое наступает в громкие дни крокодильей охоты. И Олан чувствовал, что может теперь ничего не опасаться.

– Братья! Обряд обманывал нас! – крикнул он, и толпа качнулась, выдохнула и замерла. – Мы не будем больше катать валуны! Не будем отдавать пищу Азиму! Все, что приказывал нам Обряд, – это пелена, закрывавшая от нас свободную жизнь! Азим совершал брачный Ритуал, и мы верили, что именно от сока Тхе рождается новый человек. Но это ложь! Мы все знаем, почему самка тхеопама начинает нести яйца, а из живота гнурии появляются маленькие ящерицы. То же самое должно произойти с мужчиной и женщиной, чтобы появился ребенок!

Радость от исчезновения пелены проступала на смятенных лицах. И Олан закричал охрипшим голосом, чтобы окончательно перевернуть людей и заставить поверить, что наступила новая пора.

– Я показал вам, как мелет духовая Машина! Но это только начало! Я сделаю механических рубильщиков листьев Тхе! А потом механических птиц, чтобы летать! И ловца крокодилов – никто не будет больше перекушен зубами, как старый Нон! Радуйтесь!

Толпа подалась вперед, и раздался потрясший Деревню клич:

– Олан! Олан!

– На Поляну! – воскликнул он, и толпа повиновалась, как тело повинуется мысли.

Они были на Поляне, и Олан командовал, показывая, что ему нужно. Жители в общем порыве растаскивали груды металла и выбирали ношу, которую способны были донести.

А через два часа лязг стоял уже у дома Олана, где росла Гора добычи. По Деревне полз запах металла.

Олан не помнил дальнейших дней, не помнил, что ел и как спал. При ослепительном свете, сиявшем впереди, окружающие люди казались тенями. И даже Азим, который что-то говорил и смотрел скорбными глазами, даже он промелькнул, как бледная тень птицы, летящей над землей.

Олан создавал механического Рубильщика. Мысль его становилась резкой и пронизывающей. Легко и естественно он отбросил идею о духовом Двигателе, который был в мельнице. Ему нужен был новый дух, куда более сильный. Олан не заметил, как научился раскалять металл, чтобы тот становился мягким, словно лист с дерева, и как смог соединять один кусок с другим. Сила, исходившая от Олана, заставляла предметы подчиняться, И огромная – больше тхеопама – машина вырастала во дворе его дома.

День, когда Олан понял, что машина закончена – и ждет оживления, наступил тоже незаметно. Утром, выбежав из хижины, он вдруг осознал, что делать больше ничего не нужно. Рубильщик готов.

Олан обошел несколько раз вокруг, испытывая изумление и восторг перед сделанным, и к нему постепенно возвращалось восприятие окружающего мира. Он увидел, что ярко светит солнце, но стало прохладнее – приближалась осень. Он увидел дом Ница и удивился тхеопаму, бредущему без присмотра.

Мальчик Хум сидел перед Мельницей. Рядом располагались корзины с сушеными лианами и полные чашки муки – столько полных чашек, сколько раньше никому и не снилось.

– Я сделал его, Хум! – порывисто сказал Олан.

– Ага, – бросил мальчик довольно равнодушно.

Ах, этот бесчувственный Хум! С кем же поделиться радостью?

Олан кинулся в ближайший дом. Ниц уютно лежал на топчане.

То был как будто не Ниц, потому что Олан не чувствовал его.

Ниц спал, и это было странно, ведь давно утро.

– Олан потряс его.

– А, Великий Олан, – пробормотал тот, просыпаясь.

– Ниц, я сделал его!

– Мы не сомневались, Великий Олан! – Ниц осторожно спустил ноги на пол – проверить, может ли стоять, не шатаясь. – Скажи, он будет нести яйца? Олан засмеялся.

– Конечно, нет! Это же Рубильщик листьев!

– О, Великий Олан!.. Прости… мне немножко… – качнувшись, он ухватился за бревно.

«Снова жевал дьявольский корень!» – Олан в сердцах вышел вон. Внимание его привлекли женские стоны, доносившиеся из дома Гномина. «Настало время рожать его жене, – обрадовался Олан. – Ребенок в Деревне – большой праздник. А этот ребенок будет жить не так, как Мультазарим или Нон», – гордо подумал Олан.

Вспомнив Мультазарима, Олан вспомнил Юолу и свернул к дому напротив. Сначала он не мог разобрать ничего в полумраке – ставни были почему-то прикрыты и слышал только неровное дыхание. И опять он не чувствовал, кто это дышит. Потом в углу скрипнул деревянный пол. Олан освоился в темноте и различил лицо Даама. Различил обнаженную женскую спину и распущенные волосы, и в его памяти вспыхнул тот день, когда он прятался за кустами на берегу ручья.

Олан попятился за порог, отвернулся. Увидел Мультазарима. Тот сидел на скамейке, привалясь к забору. Старик был мертв. Солнце просвечивало сквозь бескровное ухо.

Непонятное и страшное, что представало перед Оланом, холодной дрожью приближающейся опасности проникло в него.

Он побежал к висящему в центре Деревни надутому крокодильему пузырю и ударил по нему колотушкой. Ухающие звуки разносились далеко по окрестности, и жители стали собираться.

Олана поразила их полнота, лоснящиеся щеки и ленивые глаза. В воздухе явственно ощущался запах дьявольского корня. Судя по виду, у многих женщин должны были родиться дети. Олан вглядывался в людей. Они были те же и одновременно совсем Другие. Олан их не чувствовал и не знал, что этим – другим – сказать.

– Братья… я сделал Рубильщика листьев Тхе! – Олан вложил в это всю радость и надежду, которые у него оставались. Толпу охватило веселое оживление.

– Мы верим в тебя, Великий Олан! – выступил вперед Поридам. – Ты сделал Великого Рубильщика и сделаешь Великого Тхеопама и Великого Ловца крокодилов. Ведь это правда, Олан?

Олан кивнул.

– Мы счастливы! Мы больше не таскаем камни для Моста, не пасем тхеопамов и не отдаем ничего Азиму! Посмотри! – Поридам простер руку.

На месте Храма чернела горелая проплешина.

– Великий Олан! – завопил Поридам, и жители стали опускаться на колени. – Великий Олан! Пусть поскорее появится механический тхеопам, потому что живые несут все меньше яиц!..

– Где Азим?

– Он… мешал нам сбросить пелену!

Олан содрогнулся. Он слепо шагнул вперед, и толпа расступилась, давая ему дорогу. Он брел к дому и чувствовал, что его Машина ужасна. Она дала сытость и довольство, но не счастье, нет, а распад всего, что он знал и любил!..

Он стоял перед Машиной и чувствовал, что она прекрасна. Вопреки непогребенному Мультазариму, вопреки Юоле, вопреки запаху адского корня и мрачному пепелищу Храма. Она была прекрасна, но не принадлежала этому миру, как не принадлежал ему уже Олан.

Он не заметил, как рядом оказался Хум и как они пошли по Дороге, взявшись за руки. Он постиг: все, что он делал, было неправильно и не так. Убогие дрова и убогий новый дух, взрывавшийся в Рубильщике. И даже то, что привиделось на днях:

разлетающиеся на разноцветные шарики большие серые массы – это тоже было не то.

Олан понял, от чего пытался предостеречь его Учитель. Но пути, ведущего к истине, не видел.

Ощущая только зов куда-то, осязая теплую ладошку Хума, Олан вошел в длинную, тесную, открытую лишь вперед темноту.

Автоматы начали сопротивляться Рефу. То капсула вместо заданного направления устремлялась в противоположную сторону. Теперь компьютер бара выдал не заказанный Тхем, а стаканчик белкового концентрата. Ладно, плевать. Лицо полубезумной Соат, которую утром двое санитаров вели под руки, до сих пор маячило у Рефа перед глазами. Откуда только люди достают Корень? Ведь он запрещен и не продается легально.

Мелкими глотками Реф пил концентрат, тоскуя от одиночества, которого прежде не замечал. Им овладевало убеждение, что он как-то перестал вписываться в привычный порядок вещей.

Домой ехать не хотелось, Центр непоправимо опустел без Зоанда, но беспокойство погнало Рефа к транспортному тоннелю. Адреса, куда он хотел бы добраться, Реф не знал. Но – невероятно – капсула тронулась без приказа, и Реф с холодным любопытством наблюдал за табло-ориентиром: куда мчит его внезапно проявивший собственную волю металл?

Еще до того как торможение вдавило его в кресло, Реф угадал: заброшенное здание 245. Реф поднимался по гулкой пыльной лестнице. Чего я хочу? И хочу ли? Да, чтобы все вокруг было не так, как есть. Все!.. Недурное желание.

Мальчик стоял посреди комнаты и пытливо смотрел на гостя.

Не было никакого проку в том, что он приехал сюда. Даже баллона с мхом не привез. Надо что-то сказать и уйти, но Реф безвольно поник, пораженный ощущением, что уйти не может. Не может возвратиться.

Все, что составляло его существование, весь скелет его бытия, все беззвучно распалось и рухнуло, превратившись в бесформенную груду. Отдалилось и смазалось, как видения сонара при пробуждении. Клочком реальности остался только мальчик, чутко подавшийся вперед и глядевший теперь сквозь Рефа, куда-то дальше.

– Зовет, – произнес он, беря Рефа за руку. – Идем.

Они шли безмолвно, и Реф слышал лишь звук шагов и осязал тепло а руке. И почему-то верил, что надо повиноваться.

Темнота вокруг была уже не просто отсутствием света, а материализованным ничто.

Чудилось, навстречу движется кто-то, эхом повторяя шаги, будто Реф с мальчиком приближались к невидимому зеркалу.

Не было верха и низа, не существовало вперед и назад. Время исчезла. Осталось движение, не расчлененное штрихами секунд… Они сходились все ближе.

Реф напрягался и вздрагивал от страха и радости в предвкушении чего-то неведомого.

Они соприкоснулись, слились. Хлынули навстречу друг другу разлученные прежде части единого, проникли друг в друга, смешались.

И стало Одно, которому распахнулась Вселенная, познаваемая в сплаве мысли и чувства и интуиции, – ее начала, ее причины и цели, ее звездный гул и потоки ее времен. И малой частью был Город, и малой частью была Деревня, разделенные и нерасторжимые, равно хрупкие перед угрозой холода и распада.

Он знал.

Он чувствовал.

Он был призван исполнить Миссию. Только он мог спасти все.

Миг наступил, и тьма содрогнулась, сжимая и отторгая его, заставив пережить боль и горечь неизбежного раздвоения.

Они стояли спина к спине, еще ощущая лопатки другого как продолжение собственного тела, но зная уже, что разлучены навсегда.

Теплая ладошка в руке Рефа шевельнулась и потянула, он покорился, слыша удаляющиеся шаги позади.

Темнота редела, забрезжил свет, повеяло теплом, насыщенным запахами осени. Неторопливо наплывали и уплывали минуты. Солнце клонилось к закату и тускнело.

Реф увидел близкую сердцу, зовущую картину. Деревня у подножия холма. Ручей среди зелени кустов. Тхеопам на Дороге. Лес до горизонта и безбрежную голубизну неба.

И дом – второй с края – где он будет жить в единстве с людьми, которым нужен и с которыми его связывает глубокое родство. И Хума, беззаботно подпрыгивающего рядом на Дороге…

…Капсула стремительно набирала скорость, Олана вдавило в кресло.

Над головой, под ногами и везде вокруг гудел и вибрировал многокилометровый мудро устроенный металл. Он работал в миллионах машин, вился паутиной коридоров, летел капсулами по тоннелям.