Текст книги "Оракул"

Автор книги: Виктор Ночкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Толь, ты это брось. Ты меня не интересуешь как мужчина.

– А ты меня интересуешь как переводчик. Поехали, Аль…

Алька подумала, дунула на несуществующую челку и неожиданно для себя самой согласилась.

Эдвин откинул тяжелый кожаный полог и заглянул в темное нутро странного шатра. Навстречу, из мрака, пахнуло смрадным спертым духом. Викинг кашлянул, хмыкнул и протиснулся внутрь. За спиной с шорохом опустился полог, стало совсем темно. Золотая Борода сморгнул – во мраке проступили некие неясные очертания. Странное впечатление – снаружи казалось, что шатер невелик, а теперь похоже, словно попал в другой мир, что можно шагать и шагать во мраке – и не будет конца-краю теплой вонючей темноте. Слева послышался шорох, викинг оглянулся и невольно ухватил меч – примерещилось, что притаился большой, черный, глаза угольками горят… Ан нет, и впрямь угольки – жаровня там у старухи. Толстые пальцы ослабили хватку на рукояти франкского меча, и тут же послышался голос ведьмы:

– С кем собрался воевать в моем доме, рыжебородый? Или напугался чего?

– Почем ты знаешь, что я рыжебородый? Здесь темно, как у Локи в заднице… – пробормотал викинг, пытаясь разглядеть старуху.

Хотя он провел в темноте уже несколько минут, глаза так и не приспособились.

– Почем я знаю? Хи-хи… Я могла бы рассказать тебе, что мудрые старые женщины вроде меня видят не только глазами, слышат не только ушами… и говорят не только то, что гостю приятно услышать…

Эдвин шумно сглотнул.

– …Но я отвечу иначе, – продолжила ведьма, – мой дом старый. В стенах – прорехи. Я видела в дырку, как ты идешь по улице и озираешься, ищешь дом старой женщины.

– А?.. – начал было Золотая Борода.

– Не спрашивай, откуда я знаю, что искал дом старой женщины, – строго прервала ведьма. – Мой обычай таков, что я отвечаю трижды всякому, пришедшему с вопросом. Первый ответ ты получил, когда узнал, что стены моего дома – с дырками. Верно? Ты собирался узнать великий секрет, а услышал про дырки в стенах, а? Думай, что бы ты хотел узнать в самом деле. Думай о важном. Потом говори. Я знаю, что ты искал мой дом, потому что кроме мудрой ведьмы в этом поселке нет ничего, чтобы привлечь мужчину вроде тебя. Если явился сюда воин, значит – ко мне. Думай. Потом спрашивай.

– А какую плату ты берешь за свои ответы? – спросил Эдвин.

– Не беспокойся, ты ничего мне не отдашь из рук в руки. – Ведьма хихикнула. – И я даже не уверена, что ты будешь мне благодарен.

– Но ты скажешь мне правду, старуха?

– Конечно. Потому я и уверена, что ты не станешь меня благодарить. Люди, живущие в домах из мертвых деревьев, не хотят той правды, которую говорим им мы, живущие в домах из мертвых зверей…

Ведьма говорила о своем шатре, сшитом из шкур. В самом деле, прочие дома в поселке были обычные – из дерева.

– …Но подумай и спрашивай, раз уж ты здесь. Я передам твой вопрос душам мертвых зверей моего дома, они помчатся по миру и спросят души других мертвых зверей, которые встретят по пути… Вернутся и расскажут мне. Я отвечу на твой вопрос. Правду. Но ты живешь в доме из мертвых деревьев, а души мертвых деревьев не умеют странствовать по свету, потому что не привыкли к этому при жизни. Так вот и ты, и все люди вроде тебя. Вы хотите знать о том, что рядом. Вы видите не дальше протянутой руки и думаете, что понимаете, о чем следует спросить мудрую старую женщину… Но если отойти подальше и поглядеть издали, все окажется не таким, как чудилось. Ты спросишь меня о том, что можно увидеть из дома мертвого дерева. Деревья стоят на месте. Я передам тебе рассказы странствующих душ мертвых зверей и ты, рыжебородый, узнаешь не то, что хотел знать, но это будет правда. Подумай и спрашивай.

Викинг послушно задумался. Начало разговора Эдвину не понравилось – слишком уверенно повела беседу старуха, поэтому он решил начать заново.

– Ты, стало быть, Финика?

– Я же тебе сказала: спрашивай, подумавши, – проворчала старуха. – Или ты думаешь, что кроме меня кто-то здесь станет селиться в доме из убитых зверей?

Эдвин промолчал.

– Да, – снова заговорила старуха, – меня прозвали Финнкой, потому что я с юга… Так и быть, я не стану считать и этот вопрос. Что бы ты еще хотел узнать?

Теперь Золотая Борода задумался по-настоящему. Наконец спросил:

– Кто мой отец?

– Ты сомневаешься? Ты хочешь проверить Эльгу Финнку? – Теперь старушечий голос звучал удивленно. – Ты приехал издалека, потому что слышал обо мне и все равно хочешь проверить, знаю ли я тайны?

– Нет. Я спрашиваю, потому что хочу знать.

– У тебя рыжая борода, очень заметная… Откуда ты, воин?

– Из Дьорка.

– Ну так вспомни, у кого из мужчин в Дьорке такая же огненная борода. Наверняка их найдется немного.

– Ни одного.

Теперь пришел черед задуматься Финике. Прошло несколько минут, прежде чем ведьма произнесла:

– Твой отец – тот мужчина, кого ты помнишь только седым, тот у кого нет близкой родни – потому что иначе ты бы знал его рыжих родичей. Теперь задавай третий вопрос.

В Фортунатопопьюлу добрались катером. Толик первым спрыгнул на причал и подал руку Альке. На лице галантного кавалера красовались большущие темные очки, скрывающие синяк.

Подхватив баулы, Толик велел:

– Аль, расспроси, где тут этот отель? «Фортуна» эта.

Потом осторожно потрогал свежий фингал:

– Ох… Чем это ты меня? Бутылкой?

– Да уж не «Арифметикой» для четвертого класса, прошли те времена.

– Да, хорошие времена прошли. Теперь счастье покинуло меня, я плаваю под чужими парусами и получаю фонари даже в самой пустяковой драке от лучшей подруги.

– Толя, мы же договаривались…

– Ну извини… Был неправ. Был пьян. Больше не повторится.

– Вот именно. Потому что если повторится, я всем расскажу, что ты знаменитый российский маньяк-садист и приехал сюда лечиться от импотенции. Ни одна итальянка к тебе и на пушечный выстрел не приблизится. Идем-ка туда, вон такси. У водителя все узнаем, да и подъедем, если далеко.

Полная итальянка в темном платье, восседающая за гостиничной стойкой, была поражена, когда Алька ей перевела, что требуются две комнаты. Как же так? Такой представительный синьор и такая стройная синьора… Ах, синьорита… Ах, разумеется, у нее найдутся две комнаты… Чтобы рядом, да, две прекрасные комнаты, ах, какие отличные комнаты, великолепный вид из окна, а уж перины такие мягкие, что если синьор и синьора, то есть синьорита, то есть, разумеется, это не ее дело…

Здесь говорили на каком-то местном диалекте, но Альку понимали без проблем… тем не менее стрекотала итальянка непрерывно и сказала много лишних слов. Немного утешила ее просьба найти гида, знатока местных древностей и достопримечательностей – за отдельную плату, разумеется. Тетка пообещала к завтрашнему утру некоего Джузеппе Вера.

Толик, уловив, о чем идет речь, сделал скорбное лицо и заявил:

– А ведь один двухместный номер обошелся бы дешевле… Не бережешь ты моих денег, Алевтина…

– Алла!

– Ладно. А что ты ей сказала?

– Что ты – русский резидент, а я – твоя радистка. Поэтому нам требуются две комнаты. Для конспирации. Завтра с утра сюда пожалует для встречи с тобой видный местный коллаборационист.

– Это еще зачем?

– Родину предавать.

– Чего? Алевтина, что ты мелешь?

– Алла!!! Я гида на завтра наняла, понял? Знатока местных древностей, чтобы все показал. Понял?

Эдвин почесал в затылке. Хм… Третий вопрос… Дело предстояло деликатное… Наконец решился.

– У меня нет третьего вопроса. Я… хочу попросить тебя, Эльга Финика.

– О чем?

– Помоги мне отомстить! Прокляни, призови самую страшную беду и пагубу на голову предателя!.. Так, чтоб он сдох!.. Чтоб он… Ты чего, старая?

Смех ведьмы походил на кудахтанье. Отсмеявшись, Финика произнесла:

– Конечно. Проклятие. Ведьмы проклинают, ведьмы наводят порчу… А ты уверен, рыжебородый, что ты желаешь именно такой мести?

– Желаю-то я другого… своими бы руками… Да сбежал от меня сопляк, только и осталось, что это… вот…

– Проклятие?

– Проклятие. Пусть мается, пусть не знает покоя, пусть сгинет из Мидгарда, но и пусть не примут его ни в Валгаллу, ни в Хель! Пусть не сбудется его мечта, пусть боком выйдет ему похищенное у меня богатство! Пусть томится и мается до тех пор… пока… пока… Пока не явится к нему та самая валькирия, с которой говорил перед смертью Заговоренный!..

– Ну что ж. Я тебе помогу. Но помни, все выглядит иначе, если отойти подальше и поглядеть со стороны. Из другого дома или из другого дня… Деревья стоят на месте, звери мчатся по миру. Начнем… Думай о своем враге. Мертвые звери позовут его.

Послышался шорох, угли в жаровне вспыхнули ярче. Теперь только викинг разглядел собеседницу – старуха куталась в просторные одежды из черной ткани, потому и не видать ее было. Сейчас из вороха черного тряпья высунулась костлявая лапка, сжимающая плоский обломок кости. Ведьма принялась напевать вполголоса и водить костью над очагом. Круговые движения тощей руки, сжимающей желтую кость, завораживали, притягивали взгляд, не позволяли отвести глаз. Викинг смотрел на тлеющие угли и кружащуюся кость, слушал монотонный напев старой Финнки… и вспоминал Богомаза… Внезапно Эдвину почудилось, что мальчишка здесь, в шатре – притаился в темном углу под пологом и только ждет мига, чтоб броситься сзади… С хриплым возгласом Золотая Борода резко обернулся, выхватывая меч… и… замер. Лицо обдало ледяным ветром.

– Ага! Он был здесь! Враг! Молодой! Здесь! Привели звери! – взвыла старуха.

Она выпростала из-под тряпья вторую руку и принялась быстро-быстро черкать мелом по поверхности кости – черной, успевшей закоптиться. Эдвин замер, с удивлением следя за молниеносными движениями старухи. Минута – и испещренная рунами кость полетела в жаровню. Вспышка, снопы искр… Эдвин протер глаза – кости в очаге не было, угли снова поблекли… Черный ком тряпья – Эльга Финнка – осел и скособочился. Ведьма тихо пробормотала усталым голосом:

– Твоя воля свершилась, ступай…

– Свершилась… – эхом отозвался Золотая Борода.

– Но я была не одна, – неуверенно добавила Финика. – Сегодня был Он.

– Он? Кто – он? Он, Влад?..

– Ты называешь его Локи, – чуть громче, с нажимом, произнесла ведьма. – У Него много имен и обличий… а для тебя Он – Локи. Однако твоя воля исполнена, а мне нужно отдохнуть. Ступай.

– А Влад? Он сдохнет?

– Он переживет и меня, и тебя. Не в этом мире, но… Переживет. В точности, как ты пожелал, рыжебородый. Пока не явится валькирия. Ступай. Теперь мне нужно побыть одной.

– Но плата… ты уверена?.. Что… э… не хочешь платы?

– Я же сказала – ты не передашь мне ничего из рук в руки. Ступай.

Эдвин подумал с минуту… и, обернувшись, зашарил по оленьим шкурам, отыскивая выход… Оказавшись снаружи, викинг привычно поправил пояс, чуть сдвинул назад ножны… пальцы наткнулись на обрезанный ремешок – кошелька с серебром не было. «Ничего из рук в руки», – как и обещала старуха.

Джузеппе Вера оказался тщедушным старичком в белом полотняном костюмчике, идеально выглаженном и украшенном алой розочкой в петлице. О викингах и зарытых кладах он не мог рассказать ровным счетом ничего. Правда, в позапрошлом веке здесь разбойничал знаменитый Монтольяцци… Как, синьоры не слышали о Монтольяцци?.. Хотя этот знаменитый человек разбойничал в местных горах недолго, два или три дня, а потом отправился на север… Как? Как вы говорите? Влад из Гардарики? Нет… Хотя… Здесь есть одно очень известное место, здесь – в Фортунатопопьюле. Пожарище, синьоры! Пожарище, на протяжении восьмисот лет не заросшее травой! Там сгорела мастерская мессира Уладо, Дьявольского Художника. Идемте, идемте, Джузеппе Вера расскажет вам по дороге о Дьявольском Художнике…

Итак, мессир Уладо. Никто не знает, как этот странный человек… и человек ли?.. Как этот странный синьор оказался на берегу. Однажды он словно вышел из моря и не имел при себе ничего, кроме короткого меча и тяжелого сундучка, привешенного за спину на манер этих рюкзаков, которые таскает нынче молодежь. Он сказал, что хочет учиться живописи и, по совету жителей Фортунатопопьюлы, отправился в Пизу. Или, может, в Венецию, кто ж теперь помнит? Три года пропадал мессир Уладо в дальних краях и, наконец, возвратился в Фортунатопопьюлу. Он учился у лучших мастеров, говорят, и превзошел их в мастерстве. Платил же мессир Уладо за уроки золотом и необычайно щедро… Идемте, синьоры, идемте, здесь уже совсем недалеко – вон за теми холмами. А потом Джузеппе сводит вас к развалинам римской крепости на горе Айкья… Так вот, мессир Уладо вернулся в Фортунатопопьюлу, купил пустующий дом в стороне от города и стал там писать картины. Ах, синьоры, что это были за картины! Если он изображал лес, то каждый листочек в его лесу как будто дрожал под легким ветерком, если он писал море, то волны набегали на берег, оставляя пенные следы и пестрые раковины… Если он рисовал восход в горах, то вы, глядя на полотно, видели собственными глазами, как солнце поднимается все выше и выше, а склоны окрашиваются розовым и золотым… Словом, мир на картинах мессира Уладо был живым. Одно лишь было не под силу художнику – изобразить живых людей. Сколько бы ни пытался он изобразить людей, его талант, его счастье мастера неизменно изменяли ему. Однажды в Фортунатопопьюлу пожаловал сам святейший отец, чтобы заказать мессиру Уладо несколько картин… Да-да, даже папа римский не брезговал лично явиться к мастеру – сюда, в Фортунатопопьюлу. Так-то. И вот мессир Уладо задал вопрос папе – почему так выходит, что ему не удается заселить собственный мир? Папа выслушал дерзкую речь и сказал:

– Твои слова – богохульство! Ибо в гордыне своей ты желаешь сравняться с самим Всевышним, создавшим мир и людей. Покайся и не смей произносить дерзких слов о созданном тобою мире. Есть лишь один Создатель.

Вот после этого, говорят, мессир Уладо и обратился к Нечистому, умоляя научить его искусству изображения людей… Еще говорят, что сам Сатана явился к мессиру Уладо и дал тому желаемое, но поставил условием, что едва нарисует мессир Уладо портрет, как тут же нарисованный им человек умрет. Обретя жизнь на холсте, в мире художника – умрет в нашем мире. Мессир Уладо не мог решиться погубить кого-либо, не мог он и не воспользоваться даром Нечистого, ибо был художником и имел мечту… Знаете ли вы, синьоры, что есть мечта художника?

Вот! Вот, синьоры, то самое место, где стояла мастерская мессира Уладо, прозванного Дьявольским Художником. Можете убедиться, что за минувшие века пепелище не заросло травою.

– Либо они сами регулярно здесь прополку устраивают, – хмыкнул Толик, оглядывая угольно-черный пустырь. – Надо же, и пылью, значит, не засыпало, землей там, камушками…

– Что говорит синьор? Что говорит синьор? – всполошился Джузеппе Вера, уловив скептические нотки в голосе приезжего.

– Не обращайте внимания, синьор Вера, – успокоила гида Алька. Ей история понравилась. – А что было дальше? Как этот Уладо выкрутился?

– Что значит «выкрутился»? В ту же самую ночь, когда Дьявол посетил мессира Уладо, мастерская сгорела… Но говорят, что случился пожар вслед за тем, как Дьявольский Художник изобразил самого себя.

– Автопортрет?

– Ну да! Он не пожелал отнять чьей-либо жизни, не мог и устоять перед соблазном испытать вновь обретенный дар… Он написал автопортрет, сгинул из нашего мира и живет теперь вечно на картине, как и было обещано Нечистым. На картине, в созданном его счастливой кистью мире!

– Автопортрет? – переспросил Толик, уловив знакомое слово. – Себя, значит, нарисовал, гуманист? Вот хрень!

Алька пожала печами и отошла в сторону. Ей показалось, словно кто-то позвал… но как-то непонятно, как будто из-под земли… Опустив глаза, девушка приметила странный предмет – черную пластинку, сливающуюся с угольным фоном. Нагнулась и подняла. Перевернула. Провела ладонью, стирая копоть и грязь. С нечеловечески талантливо исполненного портрета на Альку глядел мужчина в странной одежде.

– Здравствуй, валькирия. Я долго ждал тебя…

Человек на портрете подмигнул Альке.