Текст книги "Расчищая путь пехоте"

Автор книги: Виктор Жагала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

В должности начальника штаба я освоился довольно быстро, и не последнюю роль в этом сыграл мой помощник капитан В. В. Зорин. Дело он знал отлично и относился к нему с чувством высокой ответственности. Благодаря его неутомимой энергии мы всегда имели под рукой данные, необходимые для эффективного воздействия на артиллерию и минометы противника. А это была основная задача полка.

Контрбатарейная борьба под Ленинградом и Волховом в те дни приобрела большое значение. Она требовала от артиллеристов глубоких знаний, высокого мастерства. Не зря артиллерию здесь стали называть огневым щитом Ленинграда.

Можно с уверенностью сказать, что общевойсковые соединения, несмотря на их малочисленность, прочно держали оборону под Волховом и Тихвином лишь благодаря умело спланированному и надежно обеспеченному взаимодействию с артиллерией. Мы денно и нощно заботились о том, чтобы предотвращать налеты вражеской артиллерии, держать ее в постоянном напряжении, умело и точно наносить огневые удары но ее позициям. Для достижения этой цели перед каждым орудийным расчетом, огневым взводом, батареей, дивизионом стояла задача: добиваться высокой точности стрельбы. Девизом и здесь было правило: "Не вижу – не стреляю!" И мы свято выполняли его, стараясь, чтобы каждый снаряд попадал в цель.

Однако того же старался добиться и противник. Ведь он тоже располагал всеми видами инструментальной и авиационной разведки, батареями мощных полевых и даже крепостных орудий. Поэтому нередко между нами возникали настоящие огневые поединки. Это заставляло быть в постоянной боевой готовности. Мы, помнится, даже спали не раздеваясь, хотя жили в хорошо оборудованных блиндажах. Постоянная собранность, напряжение физических и моральных сил позволяли нам сразу же, как только батарея немцев открывала огонь, наносить по ней ответный удар поражающей силы.

Помнится, нам очень досаждала 150-миллиметровая пушечная батарея врага, разместившаяся где-то в районе синявинских торфоразработок. Достаточно было над нашими боевыми порядками появиться самолету-разведчику "Фокке-Вульфу-189", которого солдаты позже окрестили "рамой", как эта вражеская батарея тут же производила налет по нашей обороне, чаще всего по какой-нибудь артиллерийской или минометной позиции.

Долго мы охотились за этой вражеской батареей, но определить ее координаты никак не удавалось. Наконец все же батарею засекли полковые звукометристы лейтенанта А. Грезлова. Как выяснилось, она находилась в болоте. Выглядело это, конечно, неправдоподобно, но тем не менее все было именно так. После того как один из дивизионов полка произвел мощный огневой налет по указанному ему месту, батарея противника навсегда замолчала.

Приближалась весна. Мне присвоили очередное воинское звание подполковника и назначили заместителем командира полка по строевой части. В должность начальника штаба вступил В. В. Зорин, получивший звание майора.

В начале июня 1942 года 54-я армия была передана из Ленинградского фронта в Волховский. Но и там охота за артиллерийскими и минометными батареями противника для нас оставалась основной повседневной фронтовой работой.

В середине июля меня вызвали в штаб артиллерии армии и вручили предписание: вечером того же дня отправиться в Москву, в распоряжение Управления кадров артиллерии Красной Армии. Разрешили взять с собой моего верного помощника ординарца Андрея Шаповаленко.

На попутном газике добрались мы с Андреем до Волхова. Подъехав к его окраинам, ужаснулись: города не было. От него остались лишь бесформенные развалины. Ни одного уцелевшего здания!

На следующий день в товарном вагоне отправились в Вологду, а оттуда уже в пассажирском – в Москву.

Смерч над Волгой

На формировании

По приезде в Москву я сразу же отправился в Штаб артиллерии Красной Армии. Принял меня начальник управления кадров. Он долго расспрашивал о делах на Ленинградском и Волховском фронтах, о людях, о тактических приемах действий артиллеристов в условиях этих фронтов. В заключение нашей беседы генерал напутствовал меня:

– Езжайте, товарищ Шагала, принимайте полк. Время сейчас такое – надо торопиться. – И, чуть помолчав, доверительно оказал: – Если бы вы знали, дорогой мой подполковник, как я завидую вам. Вы уже повоевали, снова будете бить проклятых фашистов. А вот мне – сиди здесь, подбирай кадры... Это, конечно, дело тоже большое, нужное, но ведь я же огневик, понимаешь, огневик! – Генерал тяжело вздохнул, размял в пальцах папиросу, предложил мне закурить и уже другим, более официальным тонам закончил:

– Полк вам вверяют пушечный, резерва Верховного Главнокомандования, двухдивизионного состава, его номер 1107. Отъезд – послезавтра, проездные документы получите в канцелярии управления. А завтра, в 10.00, быть в Кремле. Там вам вручат правительственную награду – орден Красного Знамени за бои под Синявино. Поздравляю!

Начальник Управления кадров встал, подошел ко мне, крепко пожал руку, улыбнулся, повернул за плечи кругом и, легонько подтолкнув в спину ладонью, оказал:

– Идите. Воюйте. За себя и за меня.

До сих пор помню этот эпизод. В одно мгновение человек, которого я никогда раньше не встречал, стал для меня близким. Я повернулся, хотел поблагодарить, но спазма сжала горло, а он как-то очень тепло повторил:

– Иди, иди. Воюй и будь жив, Жагала...

По пути в гостиницу, и там, в своей комнате, я оставался под впечатлением этого приема, перебирал в памяти все случаи, когда был необоснованно груб с подчиненными, и щеки мои горели. Я держал ответ перед своей совестью, а она – строгий судья...

На другой день, проснувшись, взглянул на часы и не поверил глазам своим: было половина седьмого. Привычка спать чутко и урывками, по-фронтовому, на сей раз дала осечку. За ночь я ни разу не проснулся, спал как младенец. Настроение – лучше не надо! В окно номера сквозь плотную занавеску настойчиво пробиваются лучи июльского солнца, за дверью, в коридоре, кто-то негромко разговаривает.

Быстро сбрасываю с себя одеяло, тянусь к стулу, на котором сложил перед сном одежду, но ее на месте не оказалось. Исчезли и сапоги. Догадался: работа Шаповаленко.

И действительно, пока я умывался, в комнату вошел ординарец с хорошо отутюженным обмундированием и до блеска начищенными сапогами.

– Ты что, в инвалиды меня записал? – упрекнул его строго.

– Нет, в орденоносцы, – улыбнулся Шаповаленко широко и открыто, словно не мне, а ему идти в Кремль за наградой.

Орден Красного Знамени – моя первая правительственная награда, поэтому он мне очень дорог.

Без четверти десять был уже возле Спасской башни. Часовой, удививший меня своей молодостью, пристально изучил протянутые документы и коротко объяснил, куда нужно пройти. Оказавшись на территории древнего Кремля, я испытал какой-то необыкновенный прилив чувств: радость, волнение, любопытство и многое другое, в чем сразу и не разберешься.

Мимо проводили люди, проезжали легковые машины, а я словно никого не видел и ничего не замечал: весь был во власти неизгладимого впечатления от знакомых по фотографиям зданий, искрящихся на солнце елей, от алого флага, гордо полощущегося на ветру над зеленым куполом самого главного Дома Страны Советов.

Награды вручал Н. М. Шверник. Он тепло приветствовал награжденных. Среди них были не только военные, но и штатские: инженеры, работники промышленности и транспорта, деятели культуры и искусства. Потом товарищ Шверник предложил сфотографироваться на память. После этого под руководством экскурсовода мы ознакомились с достопримечательностями Кремля.

В тот же вечер мы с Шаповаленко уехали из Москвы в артиллерийский учебный центр, где формировался 1107-й пушечный артиллерийский полк (пап). Начальник учебного центра встретил меня очень доброжелательно, подробно расспросил о событиях на фронте. Я рассказал о своем дивизионе, о героизме фронтовиков.

– Да, брат, война – дело не шуточное. Многое каждому из нас придется вынести. Теперь у вас забот прибавится. Давайте не будем терять времени. Материальная часть и положенное вооружение для полка имеются, завтра начнут прибывать командиры, на подходе и личный состав. Так что, Шагала, готовьте фронту подкрепление, – напутствовал меня начальник учебного центра.

Утром следующего дня первым в отведенный мне маленький кабинет явился капитан В. В. Кудрявцев, назначенный начальником штаба. Высокий, стройный, туго перетянутый ремнями, и производил впечатление человека аккуратного, собранного. За долгие месяцы, проведенные в боях, я научился разбираться в людях. Вот и тут – первое впечатление не обмануло меня. Владимир Васильевич Кудрявцев оказался хорошим, знающим штабистом, принципиальным, требовательным к себе и подчиненным командиром.

К вечеру в моем кабинете было уже тесно: прибыли комиссар полка батальонный комиссар Т. Д. Горошко, командиры дивизионов майор А. Т. Пащенко и капитан Н. Г. Посохин, командиры батарей капитан Н. М. Егоров, старший лейтенант А. М. Лоза, лейтенант М. П. Вовк и другие. С каждым в отдельности поговорить не удалось, но первая встреча надолго осталась в памяти.

Все командиры оказались энергичными, душевными людьми. Они понимали меня с полуслова и между собой очень быстро нашли общий язык. Отныне это были члены одной семьи, командиры и политработники 1107-го пушечного артиллерийского полка РВГК, объединенные общими боевыми задачами, одной великой целью – бить ненавистного врага.

Через два дня в полку встречали уже рядовых и сержантов, к приему которых мы готовились очень напряженно. Одно лишь расквартирование подразделений потребовало не только твердого знания штатов, точного расчета, но и хозяйской смекалки, разворотливости, умения быстро организовать быт многих людей.

Однако основные трудности появились гам, где мы их не ждали. Дело в том, что часть красноармейцев прибыла из Казахстана. В боях никто из них еще не участвовал, об артиллерии они знали только понаслышке, вдобавок ко всему многие слабо владели русским языком. Чтобы обучить их хоть как-то действовать у орудий, от командиров требовалась кропотливая целеустремленная работа.

Очень сложно бойцам-казахам было осваивать артиллерийские термины, запоминать назначение артиллерийских приборов и команд. Им, например, трудно было понять, как это могут существовать параллельно "прицел" как прибор и "прицел" – команда (к тому же и произносили они это слово как "присел"), "уровень" – прибор и "уровень" – команда и т. д. Это мешало бойцам быстро и точно (а требовалось именно так – время не ждало) научиться выполнять команды, правильно ориентироваться в последовательности операций.

Наши усилия прежде всего сосредоточивались на подготовке самых необходимых специалистов: разведчиков – для работы с буссолью и стереотрубой, радистов, наводчиков – их учили обращению с орудийной панорамой. Каждый опытный сержант получил задание опекать одного бойца-казаха и обучить его по специальности, как говорится, от "а" до "я".

С воинами других специальностей занятия проводились, как правило, с переводчиками, в качестве которых выступали обычно политработники-казахи. Вспоминая те дни, я до сих пор не перестаю удивляться, как нам удалось в такой короткий срок обучить людей далеко не простому артиллерийскому делу. Ведь уже через неделю после прибытия в учебный центр красноармейцы усвоили свои функциональные обязанности у орудий и довольно уверенно работали с приборами.

Вскоре мы начали готовиться к тактическому учению с боевой стрельбой. По опыту, приобретенному при формировании дивизиона в Кузьминках, я хорошо знал, как важно оно для необстрелянных еще артиллеристов, для сколачивания подразделений, а поэтому делал все возможное, чтобы практические стрельбы прошли с наибольшей пользой.

Заметную помощь оказывал вам учебный центр, его штаб. В частности, нам выделили на время несколько тракторов для транспортировки орудий – своих машин у нас еще не было, – что значительно облегчило работу командирам батарей.

Однако учение провести мы не успели. Как-то ночью совершенно неожиданно мне приказали поднять полк по тревоге и грузиться на железнодорожные платформы. Было это в середине августа. Начальник учебного центра, вручая пакет, сказал:

– Желаю успеха. Тракторы и автомобили получите в пути следования.

"Какой там успех, – с горечью подумал я. – Личный состав еще ни разу не стрелял!"

Доучиваться, набираться опыта нам предстояло в бою. Здесь уместно, пожалуй, напомнить обстановку, сложившуюся в те дни на советско-германском фронте, чтобы яснее было, почему полку не дали доучиться, закончить укомплектование подразделений людьми и недостающей техникой и в срочном порядке направили на юг.

Начиная с мая 1942 года на южном участке фронта нас преследовали неудачи. Потеря Крыма, неблагоприятный исход боев в районе Барвенково и в Донбассе лишили советские войска стратегической инициативы. Подтянув резервы, противник начал стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои на огромном пространстве от Воронежа до Ростова.

В середине августа 6-я общевойсковая и 4-я танковая армии немцев уже штурмовали наши позиции на ближних подступах к Сталинграду. Вот в это время Верховное Главнокомандование и решило ускоренными темпами усилить Сталинградский фронт артиллерией, танками и авиацией. В числе частей усиления оказался и наш 1107-й пушечный артиллерийский полк РВГК.

Можно сказать, мне здорово повезло с комиссаром. Молчаливый, несколько медлительный, батальонный комиссар Тимофей Дмитриевич Горошко быстро и как-то незаметно сколотил вокруг себя боевой актив коммунистов и комсомольцев. Его рассудительность, такт, умение находить с людьми общий язык казались врожденными качествами, хотя я знал, что он очень много работал над собой, преодолевая замкнутость в характере. Позже он говорил мне, что учился у всех, у кого можно было почерпнуть что-то полезное, по крупицам собирал и изучал опыт политработников, с которыми сталкивался прежде по службе. Вдумчивый, неторопливый, он тем не менее всегда горячо брался за любую работу. Его доброжелательность, твердость, умение доводить до конца начатое дело снискали ему в полку огромный авторитет. Политработники под его руководством трудились с огоньком, уверенно, без суеты и показухи, которых комиссар вообще терпеть не мог.

Командиры дивизионов – капитан Н. Г. Посохин и майор А. Т. Пащенко по характеру были разными людьми, но оба оказались прекрасными специалистами, волевыми, требовательными командирами. Они быстро наладили боевую учебу и добились неплохих результатов, хотя, конечно, времени им было отведено слишком мало.

Капитан Посохин вызывал всеобщую симпатию. Это был очень деятельный, веселый человек, обладающий чувством юмора. Открытость, доброжелательность по отношению к людям сочетались в нем с требовательностью. Николай Григорьевич реагировал буквально на все, что происходило вокруг него, и за все считал себя в ответе. И что больше всего мне нравилось в нем – это любовь к солдату. Всех своих бойцов он знал по имени-отчеству, радовался, когда они сами приходили к нему за советом или с каким-нибудь предложением. Причем эта радость проявлялась как-то очень непосредственно и открыто.

Начальник штаба капитан В. В. Кудрявцев тоже заслуживал самых добрых слов. Он проявил себя как опытный штабист, отлично знающий огневое дело и материальную часть артиллерии.

Одним словом, помощники у меня были прекрасные, работалось с ними легко.

Погрузку артиллерийских систем – 152-миллиметровых гаубиц-пушек произвели организованно, хорошо закрепили их на платформах. Утром эшелон тронулся в путь. Среди бойцов царило оживление, в теплушках слышались песни, смех.

На следующую ночь на одной из станций к составу прицепили платформы с тракторами ЧТЗ-60. Вместе с ними прибыли и трактористы – по два на каждую машину. Я дал команду исполняющему обязанности заместителя командира полка по технической части технику-лейтенанту Г. М. Микрюкову проверить состояние поступившей техники прямо на ходу. И что же оказалось – около 80 процентов тракторов не удалось даже завести. Они были настолько изношенными, что не представлялось даже, как мы их будем ремонтировать.

В тот же день мы с капитаном Кудрявцевым организовали что-то вроде ремонтной бригады, в которую командиры дивизионов включили наиболее подготовленных механиков. Возглавил ее красноармеец Петров, в прошлом бригадир тракторной бригады. Дело он свое знал крепко, двигатель понимал, как врач-кардиолог человеческое сердце.

Не покладая рук трудились механики. Даже обедали и ужинали прямо на платформе. Петров перебегал от одной машины к другой, давал указания, сам что-то делал, учил, подсказывал. В результате значительная часть неисправных тракторов была отремонтировала еще до разгрузки. Остальные нуждались в запасных частях, а их у нас не было.

На рассвете 19 августа эшелон подошел к станции Лог. Занималось тихое, ясное утро. На небе ни облачка. Из-за синей полоски дальнего леса поднималось солнце...

– Ну, вот и прибыли, – сказал я батальонному комиссару Горошко, задумчиво стоявшему у открытой двери вагона. – Теперь бы разгрузиться без помех...

Комиссар, как всегда, ответил не сразу. Не переставая смотреть на мелькавшие мимо разрушенные строения, он тихо произнес:

– Бомбят здесь, однако, частенько. Одни развалины. Я буду у платформ с тракторами.

И, спрыгнув на землю, побежал в хвост состава.

Соскочил на землю и я. Огляделся, стараясь отыскать глазами здание вокзала, где нас должен был ожидать представитель штаба артиллерии фронта. Однако, кроме вагончика, к которому сбегались бесчисленные провода, ничего вокруг не было – одни развалины. На многочисленных путях стояли обгоревшие вагоны – результат непрерывных бомбежек. При виде этой картины неприятно засосало под ложечкой. Только что прибывший эшелон наверняка не остался незамеченным. Того и гляди, налетят вражеские бомбардировщики.

– Вы командир полка? – обратился ко мне незнакомый командир. – Я представитель штаба артиллерии фронта. Быстрее разгружайтесь и рассредоточивайтесь.

Он хорошо знал местность и коротко, без подробностей, рассказал, куда и какие подразделения направлять. Я отдал соответствующие распоряжения. Разгрузка началась. И вот в самый разгар работы появились фашистские самолеты.

– Черт бы их побрал! – поморщился капитан Кудрявцев. – Надо бы скорее растащить вагоны.

Он побежал к паровозу. Разорвались первые бомбы. Задрожала земля, в воздухе зловеще засвистели осколки, у вагонов и платформ взметнулись фонтаны разрывов. Люди разбегались в разные стороны в поиске укрытия. Команды тонули в шуме и грохоте.

И тут я увидел своего начальника штаба, поднимавшегося по металлической лесенке в кабину машиниста. Через мгновение, окутанный огромным облаком пара, паровоз тронулся с места и потащил за собой несколько платформ. Вскоре, сманеврировав, он возвратился и продолжил свою работу. Как выяснилось, вел его наш начальник штаба.

Под руководством командиров и железнодорожников, для которых такие передряги были обычным явлением, бойцы изо всех сил толкали оставшиеся вагоны и платформы, помогая рассредоточить эшелон. К счастью, фашистские летчики большую часть бомб сбросили на ранее разбитые составы.

Сделав несколько заходов, "юнкерсы" улетели в направлении станции Иловля. Артиллеристы тут же возобновили работу по разгрузке эшелона.

Через два с половиной часа люди и техника полка были рассредоточены в назначенном месте. Капитан Кудрявцев аккуратно нанес расположение дивизионов на карту, составил подробное донесение для штаба артиллерии фронта.

Перед отъездом в Малое Иваново, где размещался штаб артиллерии, я не удержался и спросил Владимира Васильевича:

– Где же это вы научились паровоз водить?

– Машинистом когда-то работал, товарищ подполковник, – ответил начальник штаба. – Вот и пригодилась. Не забыл, оказывается...

В штабе артиллерии я был в полдень. На доклад меня вызвал сам начальник артиллерии фронта. Я доложил все как есть. Рассказал о том, что люди еще ни разу не выполняли практических стрельб, даже учебных, техника не в лучшем состоянии, три орудия повреждены во время бомбежки. Генерал слушал внимательно, не перебивая, изредка покачивая головой.

– А воевать надо, – сказал он негромко, когда я закончил доклад. Обстановка у нас сейчас сложная, можно сказать критическая. Ожесточенные бои идут уже у стен Сталинграда. Как же без артиллерии? Полк ваш доукомплектуем, обеспечим транспортом и недостающими тягачами. Даю вам на приведение подразделений в порядок два дня.

Испытание огнем

Батальонный комиссар Торонто и капитан Кудрявцев поджидали меня в штабе. Результаты моей поездки их тоже очень обрадовали. Обещание начальника артиллерии фронта помочь, особенно транспортом, снимало с наших плеч немалый груз забот.

Мы тут же взялись за дело. К полуночи хорошо изучили по карте боевую обстановку, до деталей расписали объем работ, которые предстояло выполнить в ближайшие дни. Утром побывали в дивизионах и батареях, побеседовали с людьми. Тимофей Дмитриевич Горошке говорил с бойцами доходчиво, откровенно, не скрывая от них ни успехов, ни временных неудач.

На следующий день из штаба артиллерии фронта пришел приказ немедленно переместиться в район юго-восточнее станицы Качалинская и поступить в распоряжение начальника артиллерии 62-й армии генерала Н. М. Пожарского.

Это было как гром с ясного неба. Я тут же связался со штабом артиллерии и напомнил об обещании доукомплектовать полк личным составом и пополнить транспортом. Но мне сказали, что доукомплектовываться придется на новом месте...

Поставив командирам дивизионов и штабу задачу на перемещение в новый район, сам выехал на розыски штаба артиллерии 62-й армии. Генерала Пожарского нашел на передовом командном пункте, хорошо замаскированном в одной из балок, которых здесь было видимо-невидимо. Балка непрерывно обстреливалась артиллерией противника, в воздухе стоял удушливый запах взрывчатки.

Едва переступив порог блиндажа генерала Пожарского" я начал докладывать о степени готовности полка к боевым действиям. Но генерал прервал меня:

– Вас понял. Однако времени на доукомплектование нет. Получите задачу.

Начальник штаба артиллерии армии ввел меня в курс дела. Противник, подтянув силы со стороны Вертячего и Песковатки, перешел в наступление, стремясь выйти к Волге севернее Сталинграда. Чтобы преградить ему путь, в бой бросали все, что имелось под рукой...

Нельзя было терять ни минуты. И я тут же отправился в полк, поставил задачи подразделениям на предстоящее развертывание боевых порядков в заданном районе.

К утру 22 августа дивизионы заняли огневые позиции юго-восточнее станицы Качалинская, несколько в стороне от направления главного удара фашистских дивизий. В штабе артиллерии армии учли все же недостаточную степень нашей боеспособности и поставили перед полком вспомогательную задачу. Нам предстояло вести по наступающим танкам гитлеровцев главным образом фланговый заградительный огонь. Но с моего НП на многие километры прекрасно просматривалось поле боя на главном направлении вражеского удара. Там, что называется, горели земля и небо. Немецкие танки, мотоциклы, бронетранспортеры, автомашины шли сплошной лавиной.

Теряя людей и боевую технику, гитлеровцы между тем не ослабляли свой натиск. Они вводили в сражение все новые и новые силы, стараясь любой ценой пробить брешь в нашей обороне и выйти к Волге. Земля дыбилась от рвущихся снарядов и авиабомб, всюду пылали танки, бронетранспортеры, в воздухе гудели "юнкерсы" и "мессершмитты". Но как ни старался враг, ему ничего не удавалось сделать. Советские воины сдерживали напор бронированных машин и пехоты противника, с великим упорством защищая каждую пядь родной земли.

Наблюдательные пункты командиров дивизионов находились рядом с наблюдательными пунктами командиров полков поддерживаемой нами стрелковой дивизии. Им прекрасно были видны немецкие танковые подразделения, которые во взаимодействии со спешившейся мотопехотой непрерывно атаковали наши позиции, используя для скрытного подхода к ним пересеченную оврагами и балками местность.

Все, усилия командиров, политработников и бойцов нашего полка были направлены на то, чтобы точно и организованно вести огонь, оказать родной пехоте максимум огневой поддержки, в которой она так нуждалась, благо снарядов подвезли два боекомплекта.

Все офицеры управления полка и дивизионов, свободные от ведения огня, включая и политработников, находились на огневых, непосредственно у орудий, помогали номерам расчетов действовать спокойно, уверенно, проверяли установки прицельных приспособлений и наводку орудий в цель, следили за последовательностью выполнения команд, поступавших с наблюдательных пунктов командиров дивизионов.

Такая помощь и контроль благотворно сказались на темпе и точности огня. И уже к вечеру 22 августа мы все почувствовали облегчение: команды с НИ дивизионов и полка проходили оперативнее, выполнялись быстрее, более слаженно. В течение дня полк израсходовал целый боекомплект снарядов, подбил два танка, уничтожил более ста солдат и офицеров противника. Оба танка была выведены из строя огнем 4-й батареи капитана В. Т. Лучкина.

Когда вечером бой стих, командиры подразделений подвели итоги, провели подробный разбор действий батарей, взводов и орудийных расчетов. Офицеры управления полка и дивизиона указали каждому расчету на допущенные в ходе боевой работы ошибки, подбодрили людей, отметили отличившихся.

После ужина личному составу предоставили отдых, а под утро все, включая командиров и политработников, снова принялись за работу. Поправили и улучшили орудийные окопы, подготовили к бою боеприпасы. Артснабженцы пригнали два отремонтированных своими силами орудия, выведенные из строя при разгрузке эшелона.

23 августа гитлеровская авиация нанесла бомбовый удар по огневым позициям артиллерии, командным и наблюдательным пунктам 62-й армии. Вой пикирующих бомбардировщиков слился со сплошным гулом артиллерийской канонады. Фашистские снаряды рвались рядом с моим НП и орудийными окопами дивизионов. Бойцам и командирам было приказано укрыться в ячейках, траншеях и ходах сообщения.

Я прильнул к окулярам стереотрубы и, медленно вращая маховик наводящего червяка лимба, осматривая местность. Поскольку мой НП был смещен далеко в сторону фланга, передний край нашей обороны просматривался отсюда почти вдоль линии окопов.

Артиллерийская и авиационная подготовка противника была короткой. Вперед ринулись танки и мотопехота.

Небольшая пауза – ив боевых порядках наступающих гитлеровцев стали рваться снаряды и мины – наша артиллерия и минометы открыли ответный огонь.

Каждый дивизион, каждая батарея нашего полка знали свою цель. Командиры на местности изучили отведенные им полосы и пристреляли рубежи подвижного заградительного огня (ПЗО) в них. Я ожидал, пока передовые танки и бронетранспортеры подойдут на расчетное расстояние к запланированному рубежу. Как только это случилось, подал команду:

– Дивизионы, к бою! По вражеским танкам, огонь!

Разрывы снарядов 152-миллиметровых гаубиц-пушек немногочисленных здесь артполков РВГК были хорошо видны на местности. Первые же залпы наших батарей взметнули высокие фонтаны земли и огня среди движущихся танков противника. Однако, не меняя курса, они продолжали двигаться вперед. Но вот вздрогнул и застыл на месте один, другой, третий. Из нескольких машин повалил дым, потом они вспыхнули, окутались языками пламени.

Командиры дивизионов уменьшили прицел. И вновь ударили тяжелые орудия, поднялись к небу огненные смерчи. По танкам били прямой наводкой и противотанковые подразделения, пунши и гаубицы стрелковых соединений.

На позиции артполка обрушили бомбовый удар "юнкерсы". По самолетам открыли огонь две расположенные невдалеке зенитные батареи. Первым же залпом они сбили один, а несколькими минутами позже и: другой фашистский бомбардировщик. Остальные сбросили свой груз с большой высоты, не причинив особого вреда орудиям и расчетам.

Полк продолжал вести бой. Капитан Посохин доложил:

– Первая батарея капитана Егорова подбила три вражеских танка. Лейтенант Вовк уничтожил бронетранспортер, старший лейтенант Лоза поджег средний танк.

– Молодцы! – кричу изо всех сил. – Так держать!

У майора Пащенко тоже успех. Батарея капитана Лучкина сожгла несколько мотоциклов с коляской, подбила два легких и один средний танк. Батарея капитана Бакина уничтожила два противотанковых полевых орудия и около пятидесяти солдат и офицеров врага.

Командир стрелковой дивизии, в интересах которой вел огневой бой наш полк, сообщил мне, что противник вводит в дело свежие танковые подразделения.

Бушующие смерчи огня, визг танковых гусениц и вой двигателей медленно отодвигались в сторону Волга, к северной окраине Сталинграда. Чтобы лучше видеть поле боя, я перешел на НП майора Пащенко.

По глубокой балке, доходившей до самого города, в дыму и гари двигались вражеские танки и пехотные подразделения. Гитлеровцы подтягивали к ним свою артиллерию. Одна четырехорудийная батарея немцев с ходу начала рассредоточивать свои орудия, занимать позицию. До нее от наших наблюдательных пунктов не было и километра. Приказываю Пащенко ударить по вражеским артиллеристам. Внимательно слежу в бинокль. Батарея капитана Лучкина первым же залпом накрыла позицию гитлеровцев.

– Молодец Лучкин! – кричу Пащенко. – Передайте комбатру: объявляю благодарность всему личному составу. Поздравляю с первой вражеской батареей, записанной на счет полка!

А в стороне Сталинграда творилось что-то невообразимое. Огромные столбы черного дыма заволокли небо над городом. Варварская бомбежка жилых кварталов Сталинграда продолжалась до конца дня.

Позднее стало известно, что в этот день вражеская авиация совершила более 2000 самолето-вылетов, превратив многие кварталы Сталинграда в груды развалин. Но более всего обожгла весть о том, что противнику удалось-таки рассечь сталинградскую оборону на две части и прорваться к Волге севернее города. 62-я армия, в оперативном подчинении которой мы находились, была отрезана от основных сил фронта. Вследствие этого нас переподчинили другой армии.

Бои приняли затяжной характер. В течение первой половины сентября на фронте Самофаловка, Ерзовка три наши армии – 24-я, 1-я гвардейская и 66-я, – сражавшиеся севернее участка прорыва, пытались восстановить положение, оттеснить немецкие части, вышедшие к реке, но сил и средств для этого не хватало. Правда, настойчивые атаки ваших стрелковых подразделений и меткие огневые удары артиллерии отвлекли на себя значительные силы врага, чем ослабили его удар по городу.