Текст книги "Мементо ! (Книга стихов)"

Автор книги: Виктор Лысенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И дальше рассказ нелепый

Как "шлепнул" он сам дезертира

В то трудное, первое лето.

"Сбежал, понимаешь, он в горы

Почти за сто километров,

А в ту военную пору

Какие там сантименты!

У военкома машину

Мне дали на пару дней,

И я за те таджиком

В горы смотался на ней.

Привез я его расстреливать

Мне были даны права,

Чтобы другие не смели

Шагу шагнуть со двора.

Он был как баран, покорный

Куда его вел – он не знал,

Завел я его за уборную,

К стенке поставил,

Достал пистолет,

и

расстрелял".

Вот так... Рассказ без восторга,

Но с чувством своей правоты...

Сошел. Я ехал долго

Не видя вокруг суеты.

Я понимал: конечно – гремела война,

И как боевой лагерь жила родная страна.

И были законы едины – для всей огромной страны,

Но я в том мальчишке – таджике не видел большой вины:

Какая в горах наука – ни радио, ни газет,

И только спустя полвека здесь появился свет.

Он, может, и слышал, что где-то

С немцем идет война

Но – на другом конце света,

И дело его – сторона.

Какой там прав из "измов"

Кто знал из его кишлака?

Здесь жили при "коммунизме"

Такая была нищета.

И мальчик, не знающий мира

Попал в жернова войны.

Стал жертвой кровавого пира,

Виновным он стал. Без вины.

И был ли он добрый сердцем,

И землю свою как любил,

И что он слыхал о немце

Расстрельщик его не спросил.

Мне жалко невинную душу

Несчастный мальчишка – таджик!

Тяжелые мысли кружат,

Немеет мой бедный язык.

И в нашей истории длинной

Никто не пролил слезы,

И над душою безвинной

Нет ни креста, ни звезды.

Сообщила в кишлак похоронка,

Мол, без вести сын ваш пропал

И плач по ущелиям громко

Весть горестную передавал.

Вот все. И страница закрыта.

И сыт, и в почете палач.

В той жизни почти позабытой

Не слышал рыданий и плач.

Все так. Были странные люди

Побед, поражений и бед,

Что были чужими мы судьями

Никто не держит ответ.

Вот только. Хоть явно не связаны

Погромы и нунчаки.

И вам мы этим обязаны,

Далеких тылов смельчаки.

Нелепого выстрела эхо

В наших страданьях звучит...

Как точно слово поэта:

Ничто не забыто. Никто не забыт.

РУСКОЙ ЖЕНЩИНЕ

(вынужденная дидактика)

Будущее нации – в руках матерей

О.Бальзак.

...А что это так равнодушны

Мы, русские, к нашей трагедии?

Пытаюсь в годах минувших

Понять немоту беспредельную.

Когда началось? Как наша красавица

Замуж пошла за всех подряд

Были для нее "иностранцами"

Чеченец, ингуш, азиат.

В какие аулы они уехали,

Чтоб русскость свою потерять!

Мы очень скоро стали потехою:

Мол, каждая руская – б..дь.

Прости меня, русская женщина,

Как женщина – легкая жертва обмана!

А жизнь оказалась такой переменчивой,

И истина выклюнулась из тумана.

Тебя обманули. Всеобщего братства

Крючок с позолотой забросили нам...

О, сколько я видел в стране азиатской

Тяжелых трагедий, безвыходных драм.

Меня убивало. И краска позора

Всегда покрывала с головы до пят,

Когда я видел тебя у дувала

С толпой рожденных тобой таджичат.

И горько мне было. И безысходно!

В одеждах чужих, на чужом языке!

Ты что– то о братстве нам говорила,

Нерусскою став в ИХ кишлаке.

Расплата пришла. Твои смуглые дети

Теперь никому и нигде не нужны.

Им, может, хуже нелепой смерти

Сознание, что ты – маргинал по крови...

Ах, Русь! Что ты с женщиной нашей наделала!

Нет, верю в любовь. В идеал высоты...

Но где-то все же должны быть пределы

Разматывания генетики и красоты.

Я знаю и вижу – пьянь подзаборную

Легко побеждает пуристский ислам...

О, русские женщины, теперь – забугорные,

Какой вам урок историей дан!

И снова поехали. В Канады, в Америки,

К счастью чужому – рабыни любви.

И, значит, потеряно то поколение,

Что рождено от смешений крови.

Не едут чеченки. Узбечки не едут.

Казашки сидят в своих степях.

Разматываем лучшее – до беспредела!

Не видим, что недалек нашей нации крах.

Храните свой дом, свои песни и пляски,

Ну кто за границей по-русски поет?

На нас изначально зубами лязгают,

А мы? – Вот великий и гордый народ!

Восток научил меня многому, мудрому.

И верю я в дидактический стих!

Храните себя для России! – В вас – сила подспудная.

Пусть будет хотя бы – как в доме у НИХ!

13 – 14 сентября 1997 г., Чалтырь.

ИСТИНА БЕЗЫСХОДНА?

Нет счета здесь русским могилам!

А сколько еще перемрет

В России, сошедшей с ума по виллам,

Где их никакая собака не ждет.

Заброшен и предан народ простодушный,

На горе твоем – миллиарды гребут.

Европам – плевать, раз своим мы не нужные,

В Европах, слыхал я, своих берегут.

Но все разговоры. О частном. О личном.

В холмах я бродил среди тысяч могил,

Догадке о том, что всем все безразлично,

Везде подтверждение находил.

Что русские! – Нация на перепашку!

Никто о других тоже слезы не льет.

Мы прожили жизнь – душа нараспашку.

Мы к братству стремились. – Вот братства оплот!

Вот здесь я свою понимаю наивность,

И что там европам? И что круги Данта?

И в этом безмолвии мне прояснилось,

Зачем дали бога мне вроде гаранта.

Живи и молись! И все образуется:

И жизнь, и мысль. И мое истребление.

И золотом снова церкви красуются,

Но не находит душа исцеления.

И брошены все. Латыш и болгарин,

Кореец и грек Китаец. Поляк.

Вот немцев семья. – Как мир этот странен!

И странность его не постигнешь никак.

Европа молчит. И Азия – тоже.

Как будто вчера вышли мы из зверья.

Своих все забыли. И нам не поможет

Народов каких-то, гуманных, семья.

Нет, не прошу я европы о помощи,

И вижу в их жестах лишь сытых игру.

МЫ топчемся все в обмане, в жестокости,

По мертвому миру, сжав зубы, бреду.

Мне странно: трагедий, убийств, всей этой бессмыслицы

не видит почти образованный мир.

И мысль не пробьется. Не заискрится.

Неужто тупик? И бездонный обрыв?

Какие уроки! Что век Возрождения!

И что там фашизм – на своих наплевать!

Я вижу в ночлежках тупых

пробуждение

Мильонов, которым с коленей не встать.

Вот вижу предел. Философии. Этики.

Живых обреченность. Безмолвье могил.

И все безразличье, кажется, этим

Себе самому я хотя б объяснил.

Что нам до живых. Тем боле – до мертвых.

О чем по церквям нам поют голоса?

Поют не о том. Это понял я твердо,

Немеет от этих открытий душа.

Иду солнцепеком. Сквозь зной азиатский,

С землей раскаленной смешался ваш прах.

Ну что ж: вы лежите почти что по-братски

В чужих крутолобых безмолвных холмах.

И боли мои от обманов, предательств,

Понятных и ясных издалека!

В прозрении истины, сверхдоказательств

Кричат как сильна первородность греха.

1 – 3 сентября 1997 г., Чалтырь.

x x x

Отдохнем, друзья, душой

Разрядиться надо:

Мы напишем пару строк про гадов и про гада.

На дороге пень стоит

Не верю, что отелится.

Не такой уж я дурак

Надеяться на Ельцина!

Говорят, что маргинал

За границу умотал:

Вдруг уедут все – боюсь!

Ох, "погибнет" моя Русь!

Не поеду я на Запад

Денег – на один конец.

Мне Америки не надо!

Мне без Родины – ман..ц.

Говорят, что "новый русский"

Полурусский, полужид...

Верю я, что очень скоро

Он на Запад побежит!

ВОСТОЧНАЯ ЛЮБОВЬ

. "Газель"

"Твои ресницы – словно стрелы,

Как кипарис – твой стан.

Прости, что я с тобой несмелый

Твоим рабом я стал.

О, Галя, милая! Таджики

Мы любим горячо,

И даже знойный жар аджиги

В сравненьи с ней – ничто!"

Карим заканчивал отлично

Московский "пищетех",

И вел себя вполне прилично,

Не требуя утех.

Красив и строен, смуглолиц,

Ей было даже лестно,

Что он из множества девиц

Ее назвал невестой.

Она летит в далекий край

Над снежными горами.

Карим ей шепчет: "Это рай,

Родная, там, под нами".

Ее. Законную жену, в восточный дом приняли

И свадьбу в триста человек

Торжественно сыграли.

Соседка дивное лицо

Рукою прикрывала

Она-то знала отчего

Галина днем зевала.

Да, ночи длинные любви,

Но Галя хорошеет,

И косы – длинных две струи

Она носить умеет!

А в городке ее Карим

Красивей всех на свете!!!

И вверх идет, как не один

Сам "шеф" его приметил.

И Галя, гордая жена,

Все нравы постигает:

Весь день сидит она одна

Ее дувальная стена

От глаз чужих скрывает.

Ну что с того? – так все живут,

У всех дома с садами,

И Галя создает уют

В саду под облаками.

Кариму – скоро тридцать лет,

Он – главный инженер,

В райкоме недовольных нет

Его семья – пример.

И дети – как она смогла?

Вот русская жена!

В четыре года – четверых

Детишек родила.

И скоро пятый должен быть...

И те – все мал-мала...

И в Душанбе она летит

Где бабушка жила.

Двух дней вполне хватило ей,

Чтоб сделали аборт.

И в Пенджикент уже летит.

Хребет. Аэропорт...

Что дома говорил Карим,

Что отвечала Галя

Об этом просто умолчим:

Не знали, не слыхали.

Но только скажем, что Коран

Аборты запретил,

И женщина должна рожать,

Насколько хватит сил.

А Галя думала – Карим

Советский человек.

Какая вера? – У него,

В Коран, мол, веры нет.

Но что откуда поднялось!

Не дрогнула рука!

Он бил ее, чтобы убить!

Он бил – наверняка!

И в страшном ужасе она

Сумела убежать.

Была дорога не длинна

Сумел ее догнать.

И, руку вывернув ее,

Рванув наоборот,

Опасной бритвой глубоко

Мгновенно вскрыл живот...

...Стрекочет гулко вертолет

С крестами на борту,

В столицу Галю он везет

В горячечном бреду.

Она о детях говорит,

И что не может быть,

Чтобы Карим, ее Карим

Хотел ее убить!

На летном поле вертолет

Уж "скорая" ждала

Под вой сирены, стук колес

Галина умерла.

Но это – не конец еще.

Точнее – не финал.

Я расскажу сейчас вам то,

Что сам вчера узнал.

Кариму дали восемь лет

Какая чепуха!

Не видел суд в убийстве том

Особого греха.

И тридцать лет почти прошло,

И Галя ТАМ – одна,

Поскольку бабушка ее недавно умерла.

А сыновья бы не нашли

Где погребли их мать.

Да и не принято у НИХ

Могилы навещать.

Но не о том... Но не о том...

Вот вспыхнула война,

И разделен Карима дом.

Враги – те сыновья!

Один – он истинный таджик:

Обрезан, обращен.

Второй – без дуриков мужик

Живет без веры он.

А два других – совсем не те.

В далекой Костроме

Не мусульмане, не в Христе

Себе, брат, на уме.

А Пенджикентским братьям власть

Нациодемислама

Как говорят, совсем не в масть:

Один – чтил не того имама,

Второй – кафир, и слишком бел. Как Галя, его мама.

Какая смерть любого ждет?

От пули, от насилия?

Они в спасение бегут

В далекую Россия.

Вот в доме тетки – чистый сброд

Четыре маргинала!

И каждый о своем "поет"

Эх, знала б только Галя!

Пошто она в чужой земле

Убита и забыта,

Как будто сыновья ее – четыре паразита.

Смотрю на всех, на четверых

Куда, зачем, кому?

И той любви, тех, молодых

Всех жертв я не пойму.

Куда им голову склонить?

И что – Россия им?

Отец женился еще раз

Он вышел молодым.

И вновь наделал он детей

Немного – восемь душ.

И были те ему родней

Ведь Гале он – не муж.

Когда детей суд разделил,

Двоих отдали дяде.

Но был отец двоим чужим,

И жили здесь некстати.

А уж о "русски" говорить...

Лишь про себя, в уме,

Пришлось их тетушке растить

В далекой Костроме.

И что теперь? И кто они?

И что у каждого внутри?

Кто дом их, кто семья?

Об этом забывать нельзя!

Об этом нам молчать – нельзя!

Об этом думать и решать

Придется нам, друзья!

Постскриптум:

А чьих матерей не убили

С детьми полукровками

Коленом под зад!

И даже суды их не разводили:

Хади на Россия. Хади на Москва

И на своя Ленинград!..

26 августа 1997 г.

РУССКИЙ ГЕНИЙ

Светлой памяти моего друга, Геннадия Алексеевича Свириденко.

О. если бы только портретные гении

Замкнули русского гения круг,

Какое и в чем было бы продвижение?

Что знал бы о нас и Запад и Юг?

В нем все удивляло открытостью,

легкостью,

Не помню я встречи первого дня:

Женились родители Генины вскорости,

Когда родила меня мама моя.

И больше скажу: у родителей Гениных

В жестоком и смутном времени том

На свадьбе родные мне бабушка с дедушкой

Были им матерью и отцом.

Не буду писать, что война та наделала,

Что после войны было тоже не мед,

Что вынесли в семьях осиротелых,

Кто знает, кто помнит – меня он поймет.

И хоть небольшим (самих в доме пятеро)

Подспорьем была Генина семья,

Пришел с войны дядя Леша, "батя",

И не был чужим в том доме и я.

Не буду о сотнях сюжетов

Поры той нелегкой писать,

Последнюю четверть, чуть не каждое лето

Пришлось мне в больницах лежать.

Рывком догонял одноклассников

Во всем, вплоть до грамматики,

Но выглядел очень слабеньким

По физике и математике.

Вот тут я впервые заметил

(как это казалось странно!)

Окружность чертил – без циркуля!

Без точки внизу – медиану!

Таращил глаза я на чудо

Ну просто конец света!

А Гена смеялся не грубо:

"Проверь. Здесь ошибки нету".

Мы в разных учились школах,

Но виделись иногда

Такая вот переменчивая

В школьные годы судьба.

Он просто блистал в математике,

И шалость – без циркуля круг,

Сильнее я был в грамматике,

Он – в сфере точных наук.

Такому бы – вуз и наука,

Но бедным – выбора нет,

И нам повезло крупно

Техникум в пару лет.*

И до призыва в армию – год работы всего!

На стройках по ирригации

Многие знали его.

Но стоп – о труде мы успеем,

Посмотрим другие дела.

О, как мандолина пела

В Гениных крепких руках!

На выставках самолеты

Из цельного оргстекла,

И удивлялись пилоты

Так точно и без станка.

Они его знали не с этой

Совсем с другой стороны:

В прыжках с парашютом в два метра

Он в круг попадал с высоты.

Мы днем проходила город

Без денег – в той бедности лет,

За городом наш поселок,

Мы шли "настрелять" на обед.

На рубль – десяток пулек.

Пятерка – за сто очков.

И тирный хитрец думал – надует

Двух сосунков – дурачков.

Я – стрелок заурядный,

И в руки винтовку не брал,

Отшучивался: "Я не завтракал"

Гена один стрелял.

И точно ложились пули

В десятку, одна за одной,

И злился мужик, что его обманули

Забрали его "четвертной",

И скоро в каждом тире

Ему не давали стрелять,

Как будто Гена – сам Тилик*

Кто хочет деньги терять!

Традиционные школьные гонки

Был в моде велосипед,

У Гены успех был громкий

Я знал, ему равного нет.

Шутя он мне показывал

На "велике" чудеса

Как ехать, не опуская, переднего колеса.

Вот если б не знал его лично

С рожденья до смертного дня,

Что может быть в жизни все на "отлично",

Не убедил бы никто меня.

И в модном тогда баскетболе

В семнадцать – гигантский успех,

Я знал, что во взрослой сборной

Он снайпер – лучший из всех.

Застать не могу его дома:

Сегодня он здесь – завтра там.

Он – в сборной республики по волейболу.

Правда, у юношей, но капитан.

В майские теплые воды

Все школы выходят на старт

Был Гена пловцом от природы,

И взял больше всех наград.

А как он водил машину!

Я жив – Гена был за рулем!

В Алайской долине* в проклятой лощине

Легко оказаться и днем.

Мы – ночью. На скорости. На ровной дороге.

Вдруг – резкий зигзаг.

Сумел по оси крутнуть он машину

В метре остался коварный овраг.

Как просто, легко, словно падало с неба

Все давалось ему:

Рисунок, механика, фотодело

Хватило б десятку, что было дано одному.

Смеялся мой Гена: мне служба не служба

Все три года была

Меня посылали куда только можно

Плавать и петь. Играть и стрелять.

Такие вот были дела!

На базе тяжелых, ракет сверхсекретных

Узнал о талантах его генерал.

Кто мог бы подумать! – простого, из смертных

К себе в кабинет он позвал.

"Сержант Свириденко! Мне доложили:

В ракетах для вас – ничто не вопрос,

Мои офицеры не год прослужили

Никто из солдат до вас не дорос.

Хотите учиться? Откроем все двери

В самый закрытый вуз".

"Спасибо, – Гена сказал, – за доверие,

Но я в институте вечернем учусь".

Вернулся со службы. И снова – работа.

И – покоренье наук.

Отмечу в учебе очень коротко

Какой он студент был и друг.

На курсе шестом, на самом последнем

Он сделал двадцать один дипломный проект

Курсу всему. И дело не в лени

Вечерникам дела сложнее нет.

А он – за неделю. И все – на "отлично"

Делал один проект.

Но чтобы выглядело все прилично,

Описку вносил он в чертежный сюжет.

Смеялся: "Я им объясняю, где ошибка,

А то не поверят – четверок нет!

А так – вроде все чисто,

Никто не знает этот секрет!".

"А тут жена в своем "политехе"

Взялась за то, в чем я – ни бум-бум.

Узнали бы там – вот была бы потеха!

Кто три месяца

над дипломом ее

спину гнул".

Смеялся: "Нам говорили – Ленин экстерном

Сдавал за год-два.

Но над таким инженерным проектом,

наверно.

Лопнула бы и ленинская голова".

Еще не остыли заздравные речи,

Стаканов не звонкий звук...

Раздался звонок на работе под вечер:

"Вас приглашает к себе Калижнюк".*

Ну, раз Калижнюк – понимаете сами:

Звонок от него – выше сана послов.

Придется, наверное, держать экзамен,

Сложней,чем подсунул Виталька Козлов.*

"Я знаю о вас. И дело, которое мы предлагаем,

Вызвать должно у вас интерес.

Хотите дерзнуть? Нам нужен толковый

Начальник привязки Нурекской ГЭС".

И сердце стучит: это очень ответственно,

Но он, но он-то – такой молодой!

"Попробуем. Опыта мало". – "Это существенно

Нет в мире стройки такой второй.

Но вас пригласили не наобум лазаря.

Открою вам небольшой секрет:

По практикам – выпускникам мы все вузы облазили,

И дал вам "добро" ваш ученый совет".

Великая стройка! Великие планы!

И Гена штудирует каждый чертеж.

Он видит ошибки и шепчет упрямо:

"Нас на мякине не проведешь"!

Сверяет, считает, и снова сверяет.

Ошибка! Одна. Целых три... Нет – пять!

И другу открытье свое поверяет,

Прежде чем к шефу с докладом бежать

Все верно: ошибки в расчетах. В рублях да и в тоннах.

Далеко отсюда "Гидропроект

Еще раз, вместе, все цифры проверили,

Все точно. Там дали маху. На двадцать семь миллионов!

И в этом теперь сомнения нет!

Смотрел Калижнюк на подсчеты, подчистки,

На лица довольные Гены и зама.

Он видел – указаны точно ошибки,

Казалось, вот-вот разыграется драма!

Но "главный" спокоен. Хотя все проверено.

"Я рад, – говорит. – У вас – явный прогресс.

Но мы заложили ошибки намеренно:

Нурек – экспериментальная ГЭС.

Проверим вот эти пока варианты

Работать нам года и года.

За станцией этой – другие гиганты

Пяндж и Рогун. Дастиджум. Сангдуда"

Я как-то закрытым ученым рассказывал

(Они что-то мерили у Рогуна вблизи)

Об экзаменах в вузах. Дипломных проектах,

Я думал, что Геной своим поразил.

"Ну что вы. Тут – все удивляли когда-то кого – то,

сказал обладатель ряда наград.

У всех в институте – такие работы!

И каждый – отличник олимпиад.

А вашему другу – вот эту задачку

Ее на засыпку давал аспирантам Эйнштейн.

Решит – можно верить, что он – что-то значит.

Вот запись ее. Все просто. Ферштейн?"*

С обидой на это немецкое слово

С издевкой над нами я к Гене пришел.

Как в школьные годы прошу его снова

Задачу решить, что "в журнале" нашел.

Как ГЕНИИ мыслят – мне непонятно

Вот ручка в руке – и

пронзительный взгляд:

"В журнале твоем – хитрованы – ребята:

Правду они не всю говорят!".

И ровно в минуту он пару решений

Мне выдал

и

обосновал.

Я помню, с каким удивленьем

Второе решенье

тот наглый ученый

узнал.

"Так сколько ему? Уже двадцать восемь?

Опасно терять дни!

Скажите ему, что осенью

Возьмем на учебу

в секретное

наше

НИИ".

Смеялся Гена над теми физиками:

Твой доктор – чудак-человек!

Чем дело иметь с учеными

шизиками,

Я лучше дострою Нурек!

Как он отдыхал – я не знаю,

Ему был не нужен курорт!

Маршруты горного края

Знал он наперечет.

Он летом в туристских маршрутах

Нашел самый дальний кишлак

Сто тридцать – до Джижикрута,*

Долина почти – Аржинак*

Признаюсь: и с ним мы ходили

По горным кручам Фан,*

Тогда-то горы его заразили,

Когда мы искали уран*.

В далеком, шестидесятом

Заброшен и беден кишлак.

И русским крепким ребятам

Здесь каждый житель был рад.

Просили горные жители

Самых простых лекарств,

Они здесь врачей не видели,

А русский – хоть что-нибудь даст.

Аптечки до дна вытряхивая

Зеленку, таблетки и капли для глаз,

И помощь, какую могли, оказывая,

Брали на будущее заказ.

Сюда им идти было незачем.

Но жалко несчастный народ,

Для группы и Гены – мелочи!

Лишний в горах поворот.

Уже во второе лето

Взял Гена знакомых врачей

И столько разных таблеток

Для взрослых и для бачей*.

И долгие годы лечили,

И Гена рецепты писал

На их, языке, на таджикском,

Поскольку язык он знал.*

Достроена ГЭС. Министерство

За Геной внимательнейше следит,

И с год ему держат место,

Вот в шефах больших он сидит.

Всего тридцать пять. В министерстве

У Гены – главный отдел.

Мы вроде и выросли вместе,

Но позвонил я ему по прямому

и

обалдел.

Как собран. Как четок. Как ясен

Вот вам ритм!

Вот вам стиль!

"С работы? – Да, знаю, прекрасно".

И в тридцать секунд мне вопрос разъяснил.

Узнав, что мы с Геной приятели,

Начальник большой из ЦК

Сказал: "Жалко, что он не в партии,

Забрать к нам не можем пока".

Достроена ГЭС. Турбины

Дали промышленный ток,

И это был для Гены

Почти что последний срок.

Толпа полугрязных студентов

Республики

завтрашней

цвет!

Кастетами сзади... Ублюдки!

И Гены практически нет.

С тяжелыми травмами черепа,

С отбитым, ногами, нутром,

С концом после черного вечера

Он долго боролся потом.

Цепляясь руками за блоки,

Что сделал в квартире сам,

Пытался он сделать подмогу

Неслушавшимся ногам.

Месяцы тренировок,

Казалось, есть результат

Он ходит уже без веревок...

И просто успех – сомнения нет!

Гена

сел

на велосипед!

Но тут – новый инфаркт...

"Убили его случайно", – таджики мне говорят...

По-моему – от-бла-го-да-ри-ли!

Кастетом в затылок

"РАХМАТ".*

"Случайно".

Как это знакомо!

Да вы рассказали бы

ПРО

КАК

улицу

Свириденко – наркома*

В час переделали

В улицу Бухоро!

Он вам построил каналы. Плотины и первые ГЭС,

В республике,

От ее начала

Тащил свой тяжелый крест.

Меня в двух смертях поразил

Совсем необычный факт:

Как Гена, он в сорок четыре, но в сорок четвертом, Упал у колес самолета.

Инфаркт.

И Гену когда убивала,

Толпа хладнокровных "зверьков"*

Их не интересовало,

Сколько он знал языков.

И сколько для них сделал

Он и его семья.

Впрочем, пустое дело

Об этом судачить, друзья.

О, русская безоглядность!

Зачем столько жертв принесли?

Чтоб вам в благодарность

Досталось два метра земли?

Ни памятников, ни памяти

Вот вам исламский "рахмат".

Все нас не научат грамоте,

Никто не ударит в набат!

Не знаю,

какие кричать мне слова

Жжет душу мне гибель Гены.

Будь проклята нашей истории

эта глава,

Лишь только за то, что убит этот гений!

О, сколько б могли для России

Сделать такие, как он.

А нам говорят: "Мы вас – не просили!

Катитесь отсюда вон!".

Ораторы Дум! Политики с мест!

Вы слышите злобное? – "Мы вас не просили.

Возьми свой завод. Забери своя ГЭС,

И ходи на своя Россия"!

С Донского, степного края

Ни поезд туда не идет, не летит самолет.

Но как добраться – я знаю

Берет ВВС на борт.

Лечу самолетом военным

Выполнить сердца приказ.

На кладбище к милому Гене

Иду я в последний раз.

...Иду на последнюю встречу,

Которой, конечно, не рад.

Разрухой здесь все отмечено:

Все вижу сквозь прутья оград.

Со мной камуфляж. Омоновцы.

Охрану дал чуть не премьер.

Внизу – немаскированный

Настороженный БТР.

И вот мои милые лица:

И Гена, и мать, и отец.

Отец – другая страница,

И нужен иной певец.

Такой, кто прошел сквозь войны,

Кто знал Сталинград, и кто мерз там в степях,

И кто снарядов тонны

Провез мимо окон – в которых – враг.

Все. Навек уезжаю

Из крапа бед и потерь,

И что здесь уже понимают,

Совсем неважно теперь.

Что думаю, что меня мучает

прочтите в строках,

между строк.

Быт может, напишут и лучше,

А я написал, как смог.

Июль – август 1997 г. Чалтырь.

В середине пятидесятых было решено, что выпускники средней школы могут оканчивать техникум за два года. Многие мои друзья в 54-том и 55-том воспользовались возможностью получить среднетехническое образование: многим по материальным соображениям пять лет вуза были недосягаемыми.

Тилик – чемпион мира по стрельбе в те годы, житель Душанбе, милиционер по профессии.

На Восточном Памире есть Алайская долина, ровная, как стол. На вопрос "Что там за дорога?", водитель ответил: "После перевала – как кнутом вдаренная". Но забыл о коварном вираже.

Виталий Козлов – близкий друг Гены, сослуживец. Хороший пловец, но выпускник сельской школы из Шаартуза. Он три года не мог поступить на факультет физвоспитания местного пединститута, заваливая экзамен по математике. Он уговорил Гену пойти с ним в институт для поддержки, а затем и зайти вместо него на экзамен – все равно, мол, таджики русских на маленьких фотографиях не отличают друг от друга. Гена так сдал экзамен, что член комиссии, декан физмата, приказал перевести "Козлова" на физмат. "С такими способностями, – сказал он, – на физвосе делать нечего". Виталий еле отбоярился через третьих лиц – сам же он не мог пойти объясняться!

М.Н Калижнюк – лауреат Ленинской премии, автор проекта каскада ГЭС на Вахше, в том числе уникальной Нурекской ГЭС, с высотной каменно – набросной плотиной.

Ферштейн – нем. Понял? Закрытый – перезакрытый ученый постеснялся впрямую ткнуть носом в нашу провинциальность, но нашел для этого вполне невинный, но издевательский прием, употребив немецкое слово – вроде бы к месту – речь ведь шла о немецком ученом.

Джижикрут – поселок в центре Фанских гор.

Аржинак – высокогорный кишлак на южном склоне Гиссарского хребта.

Бача – ребенок. Русским в Таджикистане нравилось это таджикское слово, и детей они почти всегда называли "бача"

Фанские горы – огромный горный массив в отрогах Памиро-Алая.

Первоначально, в эпоху иуды – Горбачева, борьба с русскими началась под предлогом борьбы за государственный язык. Русских обвиняли, что они будто бы не знают таджикского языка Это – грубая ложь. В столице многие таджики не знали родного языка – вся учеба была на русском, а на селе и все русские знали язык. Знали и горожане, поскольку преподавание таджикского языка в школе было обязательным.

И.Д.Свириденко – зампред Совнаркома Таджикской республики, руководил всем ирригационным строительством. Однофамилец Г.А Свириденко, но тоже друг семьи по линии тестя, Н.Д.Ткачева, Заслуженного ирригатора Таджикской ССР. Тесть, в шестидесятые годы, будучи Генеральным директором специальной программы по развитию Афганистана, создал там огромные проекты каналов, ГЭС, дорог, новых хозяйств. К сожалению, нашлись умники, втянувшие афганский народ в нескончаемую гражданскую войну и осуществление проектов, завершенных в шестьдесят девятом, отодвинулось на неопределенный срок. Правда, еще при мирном времени кое-что удалось осуществить.

Рахмат – восточное. Спасибо.

"Зверьками" некоторые русские называли опьяненную злобным национализмом молодежь из полудиких банд, нападавших на русских, избивавших и убивавших их. Что делать – из песни слова не выкинешь. Но русским следовало бы знать, как в ответ на слова: за что же вы к нам так относитесь – мы вам тут все построили, они отвечали (смотри строки поэмы). Автор сам слышал, когда в споре одному таджику сказали, что раз мы – империалисты, и вас захватили, то если бы не мы, вас захватили бы другие. "Вот и хорошо, – был ответ. – Пусть лучше бы нас захватили англичане – у них товары высокого качества". Какая наивность! Достались бы им эти товары!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

... Закрыта книга. .Хлопнула обложка

Но не берите на душу немалый грех:

. Подумайте, подумайте немного,

Что нам сказал великий древний грек.

Он говорил: поэзия -превыше философии

Поскольку видит мир и чувственно и здраво.

Политики? – мелки. Философы? – их нет.

И без руля, и без ветрил держава.

Кто наш защитник? Кто наш вечный враг?

И не боюсь я высказать идею

Загнали снова русских в безысходный круг,

И мы бредем, главы поднять не смея

Нас снова держат за тупых рабов,

. Отдав в правленье разноцветному кагалу,

И вымираем мы. И льется наша кровь,

А кровопийцам все богатства мало!

Нас тащат в позапрошлые века,

Опутав ложью и эфир, и слово!

Подкрасили религию слегка

И говорят – мол, церковь вам спасенье и основа,

Как быстро растолстели батюшки – попы,

Престолу явств века служить готовы.

И нам твердят: воздаст вам бог. И примирит всех церковь

Какое заблуждение умов!

Что ж не спасла она сто лет назад своих сынов,

Да и теперь не сохранила русских целость.

Врагов народа доставали из могил.

И вешали (всему приходят сроки!)

Нет, это не угроза: я это в школе проходил,

И надо помнить всем истории уроки.

х х

х

Все эпилоги – изначально коротки,

Поэтому мы пишем: ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

Бушует ненависть в моей крови

К тому, кто лжет не только за себя,

А даже за творца. То есть за бога!