Текст книги "Ночь на хуторе Межажи"

Автор книги: Виктор Лагздиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Виктор Лагздиньш
Ночь на хуторе Межажи

Глава первая

За спиной заскрипели дверные петли. Гирт Рандер, сидевший в кресле перед телевизором, обернулся. В маленькой мансарде царил полумрак, и он лишь смутно различил в дверях Расму Инсбергу; опершись рукой о косяк, она перевесилась в комнату.

– Моего достопочтенного юбиляра тут нет? – не то спросила, не то констатировала она факт и, не дождавшись ответа, снова исчезла.

Рандер с трудом расслышал ее слова – комнату наводняли шумы. На тонкие стены и драночную крышу хутора Межажи обрушивался очередной заряд ноябрьского дождя. В этом старом деревенском доме, перестроенном под дачу, пол был не ахти какой толстый: снизу пробивались голоса гостей, к тому же рядом с креслом Рандера проходила труба, соединявшаяся на первом этаже с кирпичным камином, чья раскрытая пасть жадно заглатывала звуки, раздававшиеся в просторной комнате, которую тут именовали залом. Свою долю шума, притом немалую, к зарядам дождя и к праздничной сутолоке добавлял телевизор, который Дина Уласе, непонятно зачем, уже два раза просила включить погромче.

Гирт бросил взгляд в ее сторону. Уласе сидела, откинувшись в глубоком мягком кресле, которое упиралось спинкой в трубу; появления хозяйки она, по-видимому, и не заметила. Гирт подумал, что кроме юбиляра и его жены, Дина Уласе – единственная гостья, которую он знал до сегодняшнего вечера, вернее не то, чтобы знал лично, а хотя бы видел несколько раз в театре. В слабом свете, отбрасываемом экраном телевизора и лампой под тёмным полусферическим абажуром, стоявшей на письменном столе по другую сторону от актрисы, ее лицо выглядело таким же молодым и красивым, как на сцене. И хотя для Рандера не остались незамеченными морщинки, которые вблизи выдавали ее годы, актриса, вопреки своему возрасту, все еще выглядела необычайно привлекательной. Всегда элегантная, она обладала тем не поддающимся точному описанию свойством, которое принято называть шармом. Но сейчас в ее обращенном к экрану взгляде, обычно ироническом и спокойном, сквозила глубокая усталость.

Рандер повернулся к телевизору. Информационная программа «Время» подходила к концу, и скоро должна была начаться премьера нового телевизионного спектакля, которую Уласе хотела посмотреть. Насколько он понял, телевизор был перенесен из зала в рабочую комнату хозяина, или кабинет, как его называли сами Инсберги, по случаю торжества, и Рандер про себя одобрил предусмотрительность хозяев, – он сам терпеть не мог вечеров, «которые портил экран, то и, дело отвлекая внимание гостей. Тем не менее сегодня ему никак не удавалось почувствовать себя своим в этой компании – как он ни старался, праздничное настроение не возникало. По правде говоря, Рандер вообще не хотел участвовать в торжествах. Еще несколько дней назад, когда он случайно встретил на улице Юриса Инсберга и получил радушное приглашение явиться в субботу на сорокалетие друга, его первой мыслью было отказаться. Не так уж трудно было придумать какую-нибудь уважительную причину, но в то же время ему не хотелось огорчать Юриса, и в конце концов он решил согласиться. Купил в салоне „Максла“ смешного керамического черта и поехал.

С Юрисом они были старыми школьными товарищами. Обоих связывали воспоминания отрочества, которые дороги каждому человеку. Позже пути их разошлись. Юрис Инсберг стал инженером, защитил кандидатскую диссертацию и уже много лет работал на заводе Н., где производили нечто столь современное и сложное, что для Рандера ассоциировалось с кибернетикой, космосом или атомами, о чем он имел, мягко говоря, весьма смутное представление.

Самого Рандера житейские пути-дороги увели совсем в ином направлении: за эти годы он стал подполковником милиции и служил в Министерстве внутренних дел, в отделе уголовного розыска. Старая дружба с Юрисом сохранилась, хотя оба встречались не так уж часто – в последний раз, например, они виделись год назад, а то и больше.

Друзья мало походили друг на друга и внешне. Гирт – большой и плечистый, с тёмными волосами, всегда уравновешенный, себе на уме, с ироничным, а порой и весьма насмешливым взглядом, – невольно заставлял большинство собеседников испытывать легкое чувство стеснения. Юрис Инсберг – небольшого роста, сухопарый, с узким интеллигентным лицом и светлыми, как будто вылинявшими, волосами, в которых заметно поблескивала седина, – всегда бывал несколько замкнут, вроде бы рассеян, и движения его часто казались неуклюжими.

Заскучав, Рандер обвел глазами книжные стеллажи, которые занимали всю левую сторону от пола до низкого потолка. Корешки томов на полках, казалось, были выстроены по линейке. Такой же образцовый порядок Гирт увидел на столе и улыбнулся, вспомнив, что Юрис еще в младших классах школы отличался каким-то особенным пристрастием к порядку. Видно, с годами его друг превратился в завзятого педанта.

Внизу в каминном зале на радиоле только что «перестала расти зеленая трава перед дверью Тома Джонса» и сейчас со страшной силой «горел голубой лен». Как только он испепелился, другая певица, содрогаясь, принялась допытываться «Почему?», кто-то непочтительно заткнул ей рот, и в следующий момент из магнитофона стал расти и распускаться маленький и белый, прохладный и ясный душещипательный «Эдельвейс». Здесь, правда, эти громкие цветочки никому не мешали; хутор Межажи стоял в глухом углу, со всех сторон окруженный старым лесом, одинокий, словно забытый миром.

Инсберг любил рассказывать, что купил этот дом весной «за бутерброд». После того как из него выехала семья лесоруба, старичок, которому принадлежали Межажи, остался один как перст на своей половине и стал спешно соображать, как бы самому поскорее отсюда смотаться. На его удачу откуда ни возьмись появились какие-то «чокнутые» – то были его собственные слова, – которые готовы были выложить за старую развалину две сотни рублей. Летом Инсберги отремонтировали западную половину дома и обе чердачные комнаты, а в восточной половине, где жил старик, привели в порядок кухню. Все прочие помещения пока что оставались нежилыми и не отапливались. Юрис уверял, что ремонт и обстановка обошлись ему дороже, чем сам дом, хотя насколько Рандер мог судить, новые владельцы привезли на дачу главным образом свою старую мебель, видимо, обставив рижскую квартиру другой, более современной. К северной стороне хутора прилегал двор, с трех остальных он был окружен садом, правда, совсем неухоженным. В полукилометре от дома, через лес, петляла речушка. Юрис был от своей летней «резиденции» в полном восторге – во всяком случае, Гирт пришел к такому убеждению, глядя, с какой гордостью его друг показывал гостям свое новое обиталище.

Они прибыли после обеда. С автобусной станции на хутор Межажи хозяин доставил гостей в два приема на собственном «Москвиче». Около пяти часов уселись за большой стол, водруженный в углу зала: мягкие кресла и прочая мебель были вынесены, чтобы освободить место для танцев. Лишь в середине комнаты у стены напротив камина стоял маленький столик, на котором разместили радиолу, магнитофон и пластинки. Потом больше трех часов ели, пили, произносили тосты, снова пили, болтали, курили, пели о годах, что бегут, как серны, о письмах, которых не дождались, рассказывали анекдоты, слушали радио и «магнушку», ставили пластинки и танцевали, – женщин, к сожалению, оказалось в два раза меньше, чем мужчин. Пробовали даже организовать игру в карты, но из этого ничего не вышло, и тогда принялись жарить колбаски в камине, а затем завели хоровод «У Адама семь сыночков», где после слов «делают все так» каждый старался выкинуть что-нибудь позаковыристее. Но по большей части никому это не удавалось, и все свелось к давным-давно известным выкрутасам: прыжкам, разуваниям, приседаниям.

Рандер выпрямился в кресле, вынул пачку сигарет, предложил Уласе и, протянув ей огонь, закурил сам. Он обратил внимание, что в последние минут десять шум внизу заметно усилился – видимо, все снова стали собираться в зале. Примерно час назад у него создалось впечатление, что гости заскучали – по крайней мере сам Гирт был таким времяпрепровождением сыт по горло. Мало-помалу все начали разбредаться. Первой незаметно встала Уласе: как выяснилось позже, она поднялась наверх, в спальню Инсбергов, расположенную через лестницу прямо напротив кабинета, и прилегла на кровать отдохнуть. Вскоре, воспользовавшись царившим в зале полумраком – его освещали лишь пара свечей на столе да слабый отблеск тлеющих углей в камине, – никем не замеченный вышел Рандер. И вот уже довольно долго он сидит в кабинете. Конечно, уединяться в гостях у телевизора было не совсем прилично, но Гирту очень хотелось хотя бы ненадолго вырваться из наскучившей ему бестолковой суеты. Он надеялся, что хозяин великодушно его простит, хотя бы из уважения к принципу «Чувствуйте себя как дома», которым обычно встречают гостей. К тому же успокаивала и мысль, что он и актриса были отнюдь не единственными покинувшими зал: несколько раз он слышал какой-то шум на лестнице, словно по ней ходили вверх и вниз, ералаш в каминном зале поутих, и только музыка не прерывалась ни на мгновение.

Минут пять Рандер провел в кабинете в одиночестве, затем к нему присоединился долговязый темноволосый гость мрачного вида, притянул поближе к телевизору второе кресло и сел рядом с Гиртом. Те, кто знал этого человека, скажем, муж Дины Уласе, почему-то звали его Албертом в квадрате. Такое прозвище, по мнению Рандера, ему вовсе не шло – Алберт совсем не выглядел поперек себя толще, а был, наоборот, худощав, даже тощ, постоянно сутулился, и вид у него был нездоровый; узкое лицо рассекали морщины, сквозь стекла очков без оправы смотрели колючие глаза, губы плотно сомкнуты, в целом он производил впечатление человека необщительного, а то и просто грубого. Во всяком случае, он никак не напоминал квадрат. Скорее следовало наречь этим именем самого Уласа: муж актрисы был крупный, сильный мужчина с массивным широким лицом и жестким, если так можно выразиться, ртом. Его шумливое барское поведение свидетельствовало о безграничной самоуверенности и вызывало в Гирте острую неприязнь с того момента, как он его увидел.

Полчаса назад, когда в кабинет вошла актриса, Алберт предложил ей свое место, а сам пристроился в кресле у письменного стола. Но то ли ему было там неудобно, то ли экран плохо виден, только он вскоре вышел, и Гирт опять остался вдвоем с Диной.

Внизу они тоже оказались рядом. Всего за столом разместилось девять человек: кроме хозяина, хозяйки и самого Рандера еще две женатые пары и двое одиночек. Инсберги, как полагалось, заняли места по обеим концам стола – Расма спиной к стене, Юрис ближе к магнитофону. Справа от него, спиной к камину, сидел Гирт, рядом с ним стоял стул Дины Уласе, с другой стороны от актрисы грохотал раскатистым басом ее муж Харалд. Последним в этом ряду по левую руку от хозяйки улыбался невысокий спокойный, похожий на тучного деревенского папашу мужчина, которого звали Эдвин Калвейт.

На противоположной стороне справа от Расмы Инсберг на длинной скамейке, приставленной к стене, восседал Алберт в квадрате. Рядом с ним, поминутно прерывая себя визгливым смехом, щебетала его супруга, которую все запросто называли Иреной – хорошенькая моложавая особа, ярко выраженная блондинка. (Гирт не без ехидства отметил, что умом она отнюдь не блещет.) И, наконец, напротив Рандера был посажен редковолосый дяденька небольшого роста со вздернутыми плечами, в его бегающих глазах и в неестественной, как бы заискивающей улыбке трусость странно сочеталась с наглостью. Его имя было Вилис, а фамилия, если память не изменяла Гирту, – Зирап.

Насколько Гирт узнал, знакомясь с гостями, а позднее понял по разговорам, собравшиеся большей частью были товарищи Инсберга по институту и работе. Он готов был во всем винить свой характер, но почти никто из гостей у него не вызывал симпатии, некоторые же просто действовали на нервы, особенно хвастливый Улас, «скользкий» Зирап и жена Алберта Ирена, которая, судя по ее репликам, работала на почте и про которую Гирт сразу подумал, что именно такие, как она, теряют заказные письма и путают тексты телеграмм.

Телевизионный спектакль уже начался, и Дина в кресле чуть наклонилась вперед. Рандер заметил, что взгляд ее оживился, усталость сменилась чисто профессиональным интересом. Сквозь шум именин он слышал, как внизу, в коридоре, а потом где-то дальше, в необжитом конце дома, Расма Инсберга несколько раз громко звала мужа, – значит, до сих пор еще не нашла.

Рандер посмотрел на часы. Стрелки показывали тридцать пять минут десятого. Отъезд гостей на станцию был запланирован под утро, однако хозяин еще днем предложил Гирту остаться у него на воскресенье. И теперь Гирт никак не мог решить – уезжать со всеми или действительно погостить еще денек на хуторе. Пока он раздумывал, в дверях снова появилась Расма.

– Юрис сюда не заходил?

Рандер покачал головой:

– Нет, не приходил.

– Что-то невероятное! – Инсберга вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. – Куда он запропастился?

Гирт встал и, улыбаясь, предложил ей свое кресло.

– Присядьте, пожалуйста!

Жену своего друга он знал мало, хотя, в общем, к выбору Юриса относился положительно. Расма была хороша собой, лет на пять моложе мужа, единственная брюнетка на этом вечере (причем не было никаких сомнений, что цвет волос у нее натуральный, не то, что у Ирены или Дины). Одета она была скромно, но со вкусом, одним словом, жена Юриса во всем производила впечатление интеллигентной женщины. Гирт знал, что она окончила медицинский институт и работала в аптеке. Характер у нее был сдержанный, во всяком случае, она великолепно умела собой владеть. Кроме того, Расма, единственная из всех девяти участников вечера, до сих пор не выпила ни рюмочки: ей предстояло сесть за руль, чтобы отвезти гостей на автобусную станцию. Это тоже выгодно отличало ее от остальных. Кое-кто из гостей успел хватить лишнего, больше всех – сам юбиляр, чему Гирт был немало удивлен. Обычно Юрис, по крайней мере раньше, не имел обыкновения напиваться.

Расма прошла в кабинет, но не села.

– Ничего не понимаю! – сказала она. Рандер заметил, что хозяйка дома обеспокоена и в ее голосе угадывается тревога. – Я перевернула вверх дном весь дом, – думала, не завалился ли он где-нибудь поспать… А его нигде нет!

– Тогда он, очевидно, «вышелскоропридет», как сказал медвежонок Винни Пух… Или, может быть, то был Кристофер Робин? – продолжая улыбаться, проговорил Гирт.

– Нет, серьезно, Гирт! Я начинаю беспокоиться. Где он может быть?

– Извините, я тоже совершенно серьезно думаю, что раз Юриса нет в доме, то он из него вышел и скоро вернется.

– – Вышел? Нет! – Расма решительно покачала головой. – Он не выходил. Я проверила. Наружная дверь заперта, и ключ – в дверях.

– В обеих?

– То есть как?… А, вы имеете в виду ту дверь, что ведет в сад? Через ту мы вообще никуда не ходим. Ее еще прежние жильцы заколотили.

– Ну, в таком случае… когда человек навеселе, он может выйти и через окно.

– Знаю, может! Только не тут. Я сама недавно заклеила все окна – обогреть такой старый дом не легко!

– И бумага цела?

– Да, я смотрела.

– На всех… – Гирт сосчитал про себя, – четырнадцати окнах?

Расма взглянула на него с некоторым удивлением и кивнула.

– На всех. Если хоть одна полоска была бы отодрана, это было бы заметно издали.

– Гм… Тогда остается одно: кто-то выходил после Юриса и, вернувшись обратно, запер дверь.

– Это исключается! Если б кто-нибудь из чужих вышел во двор, непременно залаял бы Джокер.

Уласе, которая во время всего разговора даже не пошевельнулась, отвела взгляд от экрана и спросила через плечо:

– Это не тот ли зверь, который днем, когда мы гуляли вокруг дома, во что бы то ни стало хотел нас разорвать?

Расма, кажется, немного обиделась.

– Никакой он не зверь, а настоящая породистая овчарка. И на цепь его посадили только сегодня, чтобы не путался в комнатах под ногами. Выпускать его наружу нельзя, а то он начнет колобродить.

– Ясно, – примирительно сказал Рандер. – Но ведь можно допустить, что во всей этой кутерьме лай Джокера вы могли и не услышать.

– Ну, нет! – Расма тряхнула головой. – Он бы устроил такой скандал, что я бы услышала где угодно.

– Если так… – Гирт развел руками, – то я тоже ничего не понимаю! Судя по всему, Юрис должен быть здесь. Возможно, вы оба разминулись, и он теперь сидит в зале вместе со всеми остальными.

– Так нет же! – тревога в голосе Расмы зазвучала еще явственней. Она нетерпеливо махнула рукой. – В конце концов вы можете сами в этом убедиться, если не верите мне. Юриса нигде нет!

– Ну хорошо, – Рандер стал серьезным. – Пойдем, постараемся его отыскать.

– Следует ли мне тоже участвовать в экспедиции? – осведомилась актриса.

– Это уж как ты пожелаешь! – Расма с легким раздражением пожала плечами и направилась к двери, которую Гирт поспешил перед ней открыть.

– Я, пожалуй, тоже пойду! – Уласе лениво поднялась, поправила прическу. – Так скверно, как сегодня, мои дорогие коллеги давно не играли – даже по телевидению. Аж плакать хочется: самой себя жалко.

Она выключила телевизор, вышла из кабинета и вслед за хозяйкой стала спускаться по лестнице.

Рандер сперва вошел во вторую комнату на верхнем этаже. Это была спальня, такая же, как кабинет, сквозь нее тоже проходила труба, и только окно смотрело не на запад, а на восток. Гирт, усмехнувшись, заглянул под широкую кровать, в платяной шкаф и затем за стоявшее в углу у окна зеркало: комната была пуста. Справа и слева от входа в боковых стенах виднелись небольшие дверцы. Он по очереди открыл их, зажег спичку и заглянул под стрехи.

Маленькие ромбовидные окошечки в длинных чердачных чуланах были забиты, и, кроме старого, покрытого пылью хлама, тут ничего не было.

Выйдя из спальни, Рандер услышал, как внизу актриса, открыв дверь зала, обратилась ко всем присутствующим:

– Достопочтенные гости, прекратите пьянство! Объявляется всеевропейский розыск! Пропал юбиляр. Интерпол нами уже информирован. Тихо, не кричите все разом! По одному! Итак, уважаемого гостя, который обнаружит бесценную пропажу, просим вернуть ее за соответствующее вознаграждение законному владельцу: нашей Расме!

Сообщение Дины Уласе было воспринято со всеобщим энтузиазмом. Кто-то опрокинул стул. В общей кутерьме послышались восклицания:

– Юрис пропал без вести! Мужики, по коням!

– Сколько процентов с находки причитается по закону нашедшему?…

Быстро сбежав по крутой лестнице, Гирт подошел к длинной вешалке, прибитой на противоположной стене коридора, отыскал в ворохе пальто свое, вытащил карманный фонарь и прикинул, где следует искать в первую очередь.

Коридор, который тянулся от одной стены дома до другой и разделял нижний этаж на две половины, заканчивался дверьми. Одна «вела во двор, противоположная – в сад. Рандер убедился, что Расма права: оба выхода были закрыты, дверь, выходившая во двор, заперта, а противоположная, на южной стороне, – наглухо заколочена. В середине коридора, слева, если смотреть со стороны двора, поднималась на чердак лестница. Двери по бокам от лестницы вели в нежилые помещения.

Справа от коридора была обжитая часть дома, состоящая из трех комнат. Весь юго-западный угол занимала самая просторная комната – зал. Она имела три окна – два в продольной стене, одно в торцовой и столько же дверей. Через одну можно было попасть в коридор, две остальные по обеим сторонам от камина вели в комнаты, которые примыкали к залу, выходили на север и были вдвое меньше его. Комната, которую называли столовой, тоже имела выход в коридор и одно-единственное обращенное ко двору окно. Северо-западный угол здания занимала комната Расмы с двумя окнами, в которую можно было попасть только через зал и которую Инсберги шутя называли «будуаром». И в зале, и в столовой, и в «будуаре» весь вечер находились гости, поэтому искать там Юриса не имело смысла, и Рандер решил заняться необжитой половиной.

I эт аж

II эт аж

Восточный конец дома, по существу, был зеркальным отражением западной части, правда, с некоторыми отклонениями. Так, например, столовой соответствовала кухня. Если войти в дом со двора, то дверь кухни вела налево, а дверь столовой – направо. Через кухню можно было попасть в небольшую комнату в северо-восточном углу, по планировке она соответствовала «будуару» Расмы, хотя тот на своей половине со столовой не соединялся. В остальном эта комната от «будуара» ничем не отличалась: в ней тоже было два окна, выходящие во двор и сад, и вторая дверь. Эту комнату бывший владелец приспособил под мастерскую для слесарных и столярных работ. Инсберг лишь немного переоборудовал ее на свой вкус.

Ту часть здания, которая по симметрии была расположена напротив зала, боковая стенка разделяла на две половинки, равнявшиеся по площади мастерской и кухне. В угловой половине – она соединялась дверью с мастерской – было устроено нечто вроде склада; отсюда, в свою очередь, можно было попасть на вторую половинку, а выход из нее в коридор расположен был напротив дверей в зал. Эта вторая комната, насколько запомнилось Рандеру, когда хозяин показывал дом гостям, не использовалась вовсе.

Он вошел в эту комнату, нащупал выключатель, но свет не зажегся. Гирт включил карманный фонарик и направил сноп света к потолку. Патрон, висевший на проводе, был пуст. Пустой также оказалась и сама комната. Стены почернели, штукатурка местами осыпалась, в дырах торчали трухлявые стебли камыша. У окна на полу валялся пепел от сигареты. Дверь, ведущая в склад, была снята с петель и приставлена к нетопленной печи; через проем Гирт разглядел ведра с краской, кисти, садовый инвентарь – лопаты и лейку, несколько удочек и другие ненужные в это время года предметы.

Дверь, которая соединяла склад с мастерской, была открыта, в ней вспыхнул свет, и Рандер услышал, как кто-то из кухни заходит в мастерскую. По кашлю он понял, что это Алберт в квадрате.

Пройдя в склад, Рандер увидел, что Алберт стоит посредине мастерской и оглядывается по сторонам. Через настежь распахнутую дверь было слышно, как Расма на кухне разговаривает с Уласом, а из столовой по ту сторону коридора доносился голос актрисы, которая выводила нараспев: «Юрис, ау! Где ты-ы?» Калвейт ей что-то ответил и тут же принялся рассказывать какой-то смешной эпизод, приключившийся с ним летом в Закавказье. Судя по голосам, оба они направлялись сюда, на кухню. В зале осталось только двое: Ирена, чей хохот поминутно оглашал весь дом, и Зирап, который, как можно было догадаться по внезапно наступившей тишине, менял пластинки.

На кухне что-то заскрипело, и Рандер услышал, как муж актрисы аукнул: «У-у», затем голос Уласа странно оборвался, и в следующем кратком возгласе отчетливо прозвучал испуг. Что-то с грохотом ударилось об пол. Алберт бросился вон из мастерской, и тотчас раздался приглушенный крик Расмы.

Рандер влетел на кухню почти одновременно с актрисой и Калвейтом, которые прибежали туда с противоположной стороны. Гирт увидел, что Улас, открыв люк, ведущий в небольшой погребок под кухней, стоя на одном колене, растерянно смотрит вниз. Вокруг него сгрудились Расма, Алберт, Дина Уласе и Калвейт. Рандер легонько отодвинул Алберта и через плечо Уласа заглянул в погреб.

Юрис лежал на земле лицом вниз. В слабом свете, проникавшем в погреб из кухни, вокруг его головы смутно виднелось темное пятно и осколки стекла.

В зале Рекс Хилдс, поставленный на полную мощность, запел заздравную «кенгратьюлейшенз энд селибрейшенз…». За спинами столпившихся послышались шаги, исполненный любопытства вопрос Ирены: «Что там?» И вслед за ним истошный вопль.

Рандер невольно оглянулся. Ирена стояла, прижав тыльную сторону ладони к открытому рту, в ее вытаращенных глазах застыл ужас. Вздернутые брови Дины Уласе выражали удивление. Расма была бледна, как полотно, Алберт выглядел еще мрачнее, чем обычно. А невозмутимый Калвейт так пожелтел, что казалось, его вот-вот вытошнит.

– Минуточку! – Гирт тронул Уласа за плечо, еще раз быстро обвел всех взглядом. – Врача, кажется, среди вас нет?… Ну, конечно. Пропустите, пожалуйста! – сказал он мужу актрисы, который обернулся к нему в полном замешательстве.

Улас поднялся, и Рандер встал на крутую стремянку. В тот же миг всеобщее оцепенение как рукой сняло, и гости заговорили почти все разом.

– Упал, – угрюмо буркнул Алберт.

– Какое несчастье! – тихо произнес Калвейт.

Улас, к которому вернулась если не вся, то, по меньшей мере, часть его обычной самоуверенности, сообщил:

– Теперь я вспомнил – Юрис обмолвился в зале про какое-то домашнее вино и вроде бы сказал, что пойдет его искать.

– Он, кажется, здорово расшибся, – озабоченно сказала актриса.

– О боже! – прошептала Ирена.

Радиола в полном экстазе распевала «кенгратьюлейшенз энд селибрейшенз», и хотя Гирту все эти заздравные вопли и пожелания счастья мучительно действовали на нервы, он не мог остановить их сейчас.

Он склонился над пострадавшим и зажег карманный фонарик. Увидел кровь, которая смешалась с какой-то жидкостью из разбитой банки, рану в затылке и тут же осознал то, чему не хотел верить.

Гирт схватил Инсберга за запястье.

– Вон на лестнице перекладина сломалась! – рассуждал наверху Улас. – Потому и свалился.

– А падая, задел банку, которая угодила ему в голову, – раздраженно добавил Алберт.

– Какое несчастье!… – повторил Калвейт. И задумчиво, словно про себя, добавил: – Он и выпил немало. Больше, чем обычно.

– Ну, как он там? – громко спросила актриса. – Не нужно ли помочь?

Рандер не ответил, отпустил руку Инсберга, осторожно повернув его голову, проверил рефлексы глаз; затем медленно встал.

В кухне внезапно наступила полная тишина, которую еще больше подчеркивал долетавший из зала грохот музыки. Рандер обернулся, посмотрел вверх и сказал:

– Он мертв.

Тишина длилась еще несколько секунд, затем ее разорвал панический крик Ирены:

– О боже, не может быть!

Ее начало трясти, и она разразилась истерическими рыданиями. Уласе, заметно побледневшая, но как всегда выдержанная, крепко взяла ее за руку.

Рандер снизу видел их всех в квадрате люка словно в витрине. Улас, несомненно, был взволнован, хотя и старался этого не показывать. Алберт почему-то выглядел разъяренным. Полный Калвейт, казалось, был близок к обмороку.

– Нет, я не могу, – хрипло прошептал он. – Я… мне нехорошо.

Калвейт отошел в сторону. Гирт услышал, как он опустился на табуретку.

В эту минуту на кухне прозвучал мягкий бабистый голосок Зирапа:

– Что тут происходит?

– Юрис разбился, – сухо сообщил Улас.

– Хе! – не то воскликнул, не то захихикал Зирап и произнес с упреком: – Что за глупые шутки!

Его шаги приблизились к люку, и в следующий миг Рандер увидел хлипкого мужичонку в проеме. Глянув вниз, Зирап сжался, секунду-другую как-то растерянно моргал, и Гирт с удивлением отметил, что левый глаз у Зирапа опух, а под ним виднеется свежий синяк.

– Пустите! – внезапно рванулась Расма. До этого она стояла неподвижно, крепко стиснув зубы, и только кончики сжатых пальцев слегка подрагивали. Оттолкнув стоящих рядом, она спустилась вниз.

В погребе она повернулась к Гирту и чуть ли не враждебно спросила:

– Откуда вы можете знать, что он…? Вы ведь в конце концов не…

Протиснувшись мимо Рандера, Расма склонилась над мужем.

Гирт промолчал. Он хорошо понимал, что творится с Расмой. Разумеется, Рандер не был врачом, даже не учился в медицинском институте, как она. Тем не менее, чтобы констатировать смерть, опыта у него, к сожалению, было куда больше, чем у нее.

Он осмотрелся. Погребок занимал примерно четыре квадратных метра. Стоять он мог, только пригнув голову. Люк находился с краю. Вдоль левой боковой стены одна над другой тянулись три покрытые газетами полки. На нижней стояло несколько запечатанных сургучом бутылок – может, вино, а может быть, сок. Среднюю занимали баночки с маринованными огурцами, там же были разложены яблоки. На верхней полке длинной вереницей выстроились банки с маринованными сливами, в этом строю зияло пустое место, – одна банка, разбитая, лежала на полу.

Рандер осмотрел стремянку. Средняя ступенька была сломана пополам. Мужчины наверху, по-видимому, не ошибались в своих рассуждениях: когда под сильно выпившим Юрисом сломалась ступенька, он потерял равновесие и, пытаясь за что-нибудь ухватиться, задел левой рукой банку, которая потом упала ему на затылок. Взгляд Рандера от полки скользнул вниз к Юрису, еще раз вернулся к стремянке… и тут ему что-то показалось странным! Его глаза несколько раз проследили за треугольником: Юрис – лестница – полка, затем он быстро коснулся плеча Расмы и попросил:

– Вы только его не трогайте, пожалуйста.

Расма выпрямилась, повернулась к Рандеру, на бледном лице мелькнуло удивление. Потом она опустила глаза и глухо сказала:

– Какое это теперь имеет значение?! Вы были правы. Простите.

Голос Расмы дрогнул, она прикусила губу, прошла мимо Гирта и медленно, словно ощупью, стала выбираться из погреба. Стоявшие наверху расступились. В зале наконец перестала крутиться пластинка, и Гнетущую тишину дома нарушали лишь судорожные всхлипывания Ирены.

Рандер снова повернулся к пострадавшему. С каждым мгновением с нем росло убеждение, что туда, где лежал Инсберг, он сам упасть не мог. Во-первых, сломанная ступенька находилась слишком низко, чтобы тело упало так далеко от лестницы. Во-вторых, если допустить, что Юрис действительно свалился именно на это место, то, падая, он никак не мог бы задеть ту банку, которой не хватало на полке. И в-третьих, если внимательно приглядеться к положению трупа, могло показаться, что его, взяв под мышки, подтащили вперед…

Гирт вылез из погреба, приподнял крышку люка и осмотрел ее. К крайней доске заподлицо была приделана небольшая задвижка, которой закреплялась над люком опущенная крышка. Рандер повернулся к Уласу:

– Скажите, когда вы недавно подошли к люку, эта железка была задвинута или нет?

Улас растерялся.

– Железка? Да вот… Не знаю… Ей-богу, не помню!

– Постарайтесь вспомнить! Подумайте!

– Мне кажется… Точно не знаю, но кажется, не задвинута. – Неожиданно его осенило. – Ну, конечно! Как же могло быть иначе! Это же абсурд! Вам так не кажется?

Рандер не ответил, еще раз оглядел люк. Затем обратился к Расме:

– Когда вы спускаетесь в погреб, то оставляете крышку открытой или опускаете ее над собой?

Расма, подумав, пожала плечами:

– Когда как.

– Но если спускаетесь ненадолго, скажем, чтобы взять что-нибудь.

– Тогда, естественно, оставляю открытой.

– А Юрис? Как он обычно поступал?