Текст книги "Мятежный Карабах"

Автор книги: Виктор Кривопусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Я точно знал, что генерала Сафонова на фильтропункт и калачом не заманишь. Он понимал, что армянские боевики в этой ситуации установили наблюдение за обстановкой вокруг фильтропункта. Узнай они о его приезде, обязательно организуют провокацию. Было известно и то, что генерал Сафонов в ближайшие дни ожидает замену на посту Коменданта РЧП, ждет не дождется, когда покинет горячую карабахскую землю. Срок пребывания его в НКАО уже продлевался по просьбе азербайджанского руководства Президентом СССР Горбачевым. И Сафонов, понятно, не хотел рисковать. Понимал, что сейчас ему надо быть тише воды, ниже травы.

После недолгого размышления он принял такое решение: направить на фильтропункт военного врача, отделение солдат – в областную больницу, а меня попросил, не мешкая, представить документы на задержанных.

Военный врач в чине старшего лейтенанта прибыл в считанные минуты. Госпиталь находился сравнительно недалеко от фильтропункта. Осмотр избитых и покалеченных занял немного времени. Несомненно, он приехал выполнить установку генерала, признать всех годными к отбыванию административного наказания. Но, даже имея такой приказ, военврач вынужден был восемь из двенадцати человек рекомендовать к немедленной госпитализации. Остальные, по его мнению, могут обойтись амбулаторным лечением. С этим заключением я спорить не стал.

[стр. 107] Мятежный Карабах

На девять человек, из числа задержанных, не были представлены материалы, свидетельствовавшие о каких-либо нарушениях с их стороны Указа о чрезвычайном положении. То ли не успели оформить, то ли в суматохе документы куда-то запропастились. У старшего офицера, который сопровождал этих людей на фильтропункт, не было замечаний по их поведению. Брали под горячую руку. О произволе, проявленном по отношению к ним, о нарушении их прав речь не шла. Каждый понимал, что это не только бессмысленно, но и опасно. Такие блюстители Конституции тут же составят протокол и упекут в камеру. Потом доказывай, что ты не боевик. Поскорее бы выбраться отсюда, родные дома небось места себе не найдут. После записи в соответствующем журнале о том, что личности этих девяти граждан установлены, к их великой радости и нашему удовлетворению, они были отпущены домой. Ну что ж, можно сказать, повезло! Отправить и сопроводить под охраной БТРа восемь тяжелобольных в областную больницу было поручено полковнику Боровскому. Я же вместе с капитаном Григоряном поехал, на доклад к генералу Сафонову.

Генерал Сафонов был уже детально проинформирован об итогах гадрутской проверки. Учитывая присутствие капитана Григоряна, он не стал вдаваться в подробности и сразу подписал все протоколы об административном задержании на тридцать суток. Одобрил он и мое решение отпустить тех девятерых гадрутцев, к которым не было претензий со стороны военных. Очередь дошла до Назик Амирян. Стараясь не придавать делу особого значения, я сообщил генералу, что среди доставленных на фильтропункт боевиков, видимо, по недоразумению оказалась совсем молодая армянская девушка. В рапорте обычная формальность. Могли бы на месте отпустить, а не везти в такую даль. Предлагаем ограничиться профилактической беседой. Сафонов с предложением согласился. Он уже взял ручку, чтобы поставить свою подпись под приготовленной заранее резолюцией, как в его кабинет вошел заместитель министра МВД Азербайджана полковник Рамиз Хосрофович Мамедов.

Поздоровавшись со всеми, Мамедов поинтересовался, над чем Сафонов вместе с нами работает. Генерал равнодушно

[стр. 108] Виктор Кривопусков

заметил, что вот только что оформили документы на задержание пятнадцати человек из Гадрутского района. Азербайджанский замминистра одобрительно закивал головой.

– Но в этот раз, – продолжил Сафонов, – по ошибке прихватили какую-то молоденькую девушку.

Мамедов встрепенулся и попросил показать ему документы Назик. Быстро пробежал глазами текст и воскликнул:

– Ничего себе – девушка! Это известная террористка. Как можно ее отпустить! Мы за ней давно охотимся. Она – один из организаторов армянских террористических отрядов в Гадрутском районе, можно сказать, резидент в южной зоне Карабаха. Важная птичка! Ее надо срочно направить в Шуши, чтобы с ней поработали хорошие следователи, а потом переведем в Баку. Через нее мы выйдем на крупных террористов.

Сафонов внимательно посмотрел на меня, потом на Григоряна. Конечно же, он знал о ненависти Мамедова к армянам, о его страсти запихивать их в тюрьму. Но, не дожидаясь моих объяснений, вместо прежней резолюции генерал вывел: «30 суток» – и расписался. Я с удивлением пожал плечами. На капитане Григоряне, что называется, лица не было. Это провал. Девушка теперь обречена. Задание подполья он не сумел выполнить. Возвращая мне документы на Назик Амирян, Сафонов сказал:

– Вот как хорошо, что Рамиз Хосрофович вовремя пришел. Даже если ошиблись, за тридцать дней все выяснится. Выполняйте.

По дороге назад на фильтропункт я сообщил капитану Григоряну о решении, ответственность за которое я принимаю на себя. Назик в шушинскую тюрьму не отправлять, а доставить в ИВС при УВД НКАО в Степанакерте. Сопроводить Назик Амирян в ИВС поручаю ему, капитану Григоряну, лично.

Вечером того же дня полковник Боровской доложил, что тремя машинами «скорой помощи» под охраной БТРов восемь наших задержанных благополучно доставлены, и он лично удостоверился в размещении их в палатах областной больницы. У палат выставлена охрана. Парень-афганец и Мамвел Григорян прооперированны и пока находятся без со[стр. 109] Мятежный Карабах

знания. Другие чувствуют себя чуть лучше. Завтра с утра он намерен приступить к допросам. Из ИВС шушинской тюрьмы, от старшего инспектора приемника-распределителя УВД Ташкентского облисполкома Узбекской ССР капитана милиции Игоря Евгеньевича Тарасова поступил рапорт о доставке под армейским конвоем семи других представителей дудукчинской группы. Поздним вечером перед уходом из УВД в гостиницу я спустился в подвальное помещение, где размещался степанакертский ИВС. Зашел в камеру к Назик, задал ей несколько дежурных вопросов, в том числе и о самочувствии. В ответ услышал, что пока все нормально.

Часа в два ночи раздался телефонный звонок дежурного офицера по штабу нашей группы, который взволнованно докладывал, что у Назик Амирян острый приступ болей в правой стороне живота. Она нуждается в медицинской помощи. Я, как это бывало и раньше, рекомендовал вызвать к ней «скорую помощь». Не успел положить голову на подушку, вновь звонок. Наш дежурный теперь докладывал о необходимости по настоянию врача срочно госпитализировать Назик с острым приступом аппендицита. Я попросил, чтобы телефонную трубку взял врач и объяснил мне сложившуюся ситуацию. Как только я услышал, что у телефона мой, можно сказать, старый знакомый доктор Марутян, я сразу понял: началась работа подполья по освобождению Назик из ИВС, а через больницу готовится ее исчезновение из Степанакерта. Знал я, что главный хирург областной больницы не обязан дежурить на «скорой помощи». И раз Валерий Марутян рисковал и занимался вызволением девушки, значит, дело того заслуживает. Я попросил доктора Марутяна не торопиться, подождать утра, может, еще все обойдется. Как и подобает в таких случаях, я выслушал от доктора тираду о том, что я рискую, беря на себя ответственность за исход острого приступа аппендицита у больной.

Через час звонок телефона вновь поставил меня на ноги. Теперь уже без посредника из нашего штаба доктор Марутян настаивал на срочной госпитализации Назик Амирян. Никакие мои доводы не могли его убедить дожидаться утра. Я понял, что дело принимает решительный оборот. Но отпустить Назик в больницу самостоятельно я тоже не могу,

[стр. 110] Виктор Кривопусков

так как вместо Шуши по моему указанию и вопреки приказу генерала Сафонова она содержится в ИВС при УВД НКАО. Оправдаться по этому поводу я еще как-то смогу. Но отпустить в бега эту девушку фактически в первые же часы пребывания в ИВС, да еще после заявлений Мамедова, означало навлечь известные подозрения не только на себя, но и на деятельность всей группы. Это уж чересчур! Мои подпольные друзья явно торопятся. Но и не реагировать я не мог. А вдруг, правда, аппендицит? А вдруг при определенном стечении обстоятельств попытка армянских друзей вызволить на свободу Назик удастся?

Я попросил доктора Марутяна не уезжать, побыть рядом с девушкой, облегчить ее страдания. Сам же позвонил в штаб Комендатуры, проинформировал о сложившейся ситуации и попросил доложить об этом генералу Сафонову. На другом конце провода вначале не поверили, что им звонит начштаба СОГ МВД СССР. Перезвонили мне. Убедившись, что их не разыгрывают, решили, что я либо не трезв, либо у меня крыша поехала. Времени три часа ночи, а они должны поднимать генерала из-за какой-то армянки, да еще уголовницы. Пусть лучше загнется, чем они будут получать нагоняй от генерала. Я настоял на том, чтобы мой звонок был зафиксирован в книге дежурного по Комендатуре, и пообещал утром проверить эту запись.

Не без злости я позвонил по прямому телефону в бывший Дом приемов Нагорно-Карабахского обкома партии, где под плотной охраной жил генерал Сафонов. Извинившись за то, что прерываю его сон, я объяснил причину звонка. К моему удивлению, генерал спокойно выслушал меня, как-то быстро проникся ситуацией и без лишних слов согласился с необходимостью госпитализации девушки, мол, в самом деле, нельзя рисковать молодой жизнью. Однако тут же генерал сказал, что положить ее надо в военный госпиталь. Он даст сейчас указание, девушку заберут военные врачи на БТРе, и если надо будет, то прооперируют не хуже, чем в областной клинике. Валерий Марутян принял эту информацию без энтузиазма. По моей просьбе он обещал дождаться военных врачей и передать девушку с рук на руки.

[стр. 111] Мятежный Карабах

К обеду следующего дня стало ясно, что состояние Назик улучшилось. Приступы под неустанным наблюдением военных эскулапов прекратились. По звонку начальника штаба Комендатуры РЧП полковника Овчинникова я понял, что надо готовить Назик к отправке в ИВС при шушинской тюрьме.

Не успел еще я осмыслить сложившуюся ситуацию, как ко мне буквально влетел полковник Боровской и, едва переводя дыхание, стал говорить:

– Ты знаешь, а их уже никого в больнице нет. Остался только след от манной каши.

– Кого нет, Николай Федорович? Какая манная каша? – опешил я.

Немного отдышавшись, полковник Боровской рассказал, что он приехал в больницу для опроса наших больных узников. Внешне было все как обычно. Охрана на месте. Пошел к афганцу, он ему даже пряников прихватил. Спросил у солдатика, сидевшего у палаты:

– Как идет дежурство? Тот пробасил:

– Нормально.

– Захожу в палату, там пусто. Подумал, что больного увезли на процедуру. Пошел во вторую палату – картина та же. Спрашиваю у солдата, а где этот больной?

– В палате, наверное.

– Да нет там его. Куда он подевался-то? Солдат плечами пожимает:

– Не знаю, я же в палату не захожу.

– Я обежал все этажи, побывал во всех палатах, во всех процедурных, – рассказывал Боровской, – но наши гадрутцы-аршалуйсцы как сквозь землю провалились. Опрос больничного персонала, конечно, пустой номер. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Руководство больницы делает вид, что очень напугано случившимся.

– Ты только прикинь, – обращается ко мне один из старейших сыщиков Советского Союза, – как они сумели уйти, когда из восьми человек четверо сами не могли на ногах стоять? Мы же это видели. Их же надо на носилках тащить. Солдатики, как один, твердят, что выноса больных.

[стр. 112] Виктор Кривопусков

из палат не видели. А палаты, между прочим, не только в разных отделениях, но и на разных этажах. Других больных, по заверению главврача, не пропадало. Чертовщина? А вот и нет! И вот тут я тебе скажу, дорогой начальник штаба, появляется манная каша.

– При чем здесь манная каша? – спрашиваю.

– Да при том. Не был бы я сыщиком, если бы не узнал, например, почему солдатики не видели и даже не слышали, когда и как покидали свои палаты спинальные больные? Оказывается, около полуночи к каждому солдатику подошли молодые санитарки и предложили ребятам поужинать манной кашей. Время, мол, позднее, больные спят, можно немного передохнуть и подкрепиться манной кашей. Солдаты же пацаны, дети малые, согласились. Девчонки отвели солдат в медицинские кабинеты и стали их там потчевать кашей манной да разговорами всякими.

Получается, охранники отсутствовали -кто сколько мог. Один говорит, что около часа, другой просто не помнит, поскольку съел манной каши несколько мисок, очень уж ее любит, и давно такой вкусной не ел. Некоторые из них со слезами на глазах заверяют, что входные двери были у них на прямой видимости. И через входные двери не было никакого похищения. Старший наряда охраны находился в состоянии обморока. Говорит, что регулярно обходил посты и тоже ничего не заметил.

Вот такая «каша» заварилась! Все меры принятые к розыску похищенных не дали результатов. Генерал Сафонов на специально созванном совещании распекал своих подчиненных направо и налево. Я тоже требовал разобраться с виновными. А как же иначе? Стало очевидным, что у нас в руках была одна из самых организованных подпольных боевых групп. Имелась прекрасная перспектива доведения до суда, можно сказать, самого громкого дела. А что теперь? Виноваты многие, и не только солдаты охраны. Прежде всего, те, кто организовывал и проводил операцию в Гадруте. Почему допущено беспрецедентное избиение людей?

Полковник Мамедов от злости стал малиновым. Вчера он публично объявил об удачном расследовании громкого

[стр. 113] Мятежный Карабах

дела армянских боевиков, а сегодня должен докладывать об их удачном побеге. Конечно, не упустил случая упрекнуть меня в чрезмерной сердобольности к задержанным армянам. Из Шуши они бы наверняка не сбежали. Про себя я с ним согласился. К вечеру 20 ноября, по настоянию замминистра МВД Азербайджана Мамедова, было принято решение отправить Назик Амирян в изолятор шушинской тюрьмы. Врачи госпиталя констатировали, что приступы боли возникали у нее на основе невралгических проявлений. Теперь ее можно перевозить.

Крайняя камера под номером 54 шушинской тюрьмы, куда определили девушку, находилась под постоянным контролем нашей охраны. Начальник шушинского ИВС капитан Тарасенко ежедневно докладывал по утрам о ходе расследования дел, о состоянии здоровья своих подопечных. Отдельно сообщал об узнице Назик Амирян. Он называл ее дочкой. Дело в том, что у него в Ташкенте была старшая дочь, как он рассказывал, одногодка Назик и очень на нее похожая. Надо сказать, он трогательно опекал Назик. Возил ей торты из Степанакерта. В дни ее пребывания в Шуши он чаще, чем обычно, приезжал в штаб группы, чтобы забрать передачи от родственников задержанных. Он знал, что для Назик передачи приносили каждый день разные многочисленные родственники: тети, сестры, братья. Мои телефонные разговоры с Зорием Балаяном, Сержем Саркисяном, Робертом Кочаряном, не говоря о Маврене Григоряне, как правило, начинались с вопроса о Назик, о возможных сроках ее освобождения.

Мы знали, что в Шуши Назик находилась под особым вниманием и азербайджанских следователей. Многочасовые допросы проводились практически ежедневно. Более того, они сопровождались видеозаписями, которые потом пропагандистки монтировались и часто транслировались по республиканскому телевидению. Однако следствие не продвигалось далее формальных данных и общеизвестных фактов. Несмотря на жесткое давление со стороны следователей, Назик мужественно и упорно молчала, а наш контроль и общий надзор в ИВС связывал им руки, не позволял применить противоправные действия.

[стр. 114] Виктор Кривопусков

Было понятно, что долго азербайджанцы не вытерпят, обязательно предпримут против Назик провокационную акцию, чтобы сломить волю и стойкость девушки. А могут и без нашей санкции этапировать ее в Баку. Чтобы предотвратить провокации в отношении Назик, мы разработали версию, по которой гадрутские аршалуйсцы, а значит и Назик, якобы могли быть причастны к уголовному делу, которое вела наша следственная группа по факту изъятия большой партии оружия и боеприпасов у фермера села Гадрут Амирджаняна. Так как Амирджанян находился под следствием в ЛВС УВД в Степанакерте, то и Назик должна находиться там же. МВД Азербайджана категорически возражало. Не давал согласия на ее перевод в Степанакерт и генерал Сафонов.

Однако в конце ноября генерал Сафонов был освобожден от обязанностей Коменданта Района чрезвычайного положения. 29 ноября при поддержке нового Коменданта РЧП полковника Шевелева Назик Амирян была вновь переведена нами в степанакертский ИВС. Это было неожиданностью для азербайджанских следователей. Данных на предъявление ей уголовного обвинения у них так и не появилось, и они были вынуждены передать свои материалы нашим следователям.

17 декабря 1990 года, когда истекал тридцатидневный административный срок задержания Назик Амирян, следователи не представили обвинительного заключения. На закате морозного дня напротив подъезда УВД НКАО Назик Амирян терпеливо ждали двое: пожилая женщина и совсем молодой парень. Ждать им пришлось не очень долго…

ПРАВДИВЫЕ СВЕДЕНИЯ О КАРАБАХЕ В МОСКВУ В ШИФРОВАННОМ ВИДЕ

Офицеры группы по приказу полковника В.С.Гудкова кроме проведения розыскных и следственных мероприятий, участия в оперативно-войсковых операциях, дежурства на фильтропункте и в изоляторах временного содержания активно работали над сбором информации, которая позволяла

[стр. 115] Мятежный Карабах

бы предотвращать противоправные действия конфликтных сторон. Мне и полковнику милиции Николаю Федоровичу Боровскому было поручено систематизировать полученное и вырабатывать на этой основе адекватные предложения и мероприятия группы.

Информация, полученная от Роберта Кочаряна в подробно описанный мной банный вечер, привлекла особое внимание руководства нашей группы. Она дополняла уже имеющиеся у нас данные об участившихся противоправных действиях неофициальных азербайджанских омоновских групп. Кстати сказать, новости о подпольном ОМОНе мы имели из разных каналов. Например, на аналогичные сведения не раз в разговорах ссылался начальник УВД НКАО генерал Ковалев. К нему, как он рассказывал, стали поступать странные жалобы не только от гражданского населения, но даже от азербайджанских милиционеров. Люди жаловались, что на территории автономной области и возле нее просто бесчинствуют какие-то новые омоновские группы, официально не зарегистрированные ни в местных органах внутренних дел, ни в районных военных комендатурах.

Имеющуюся информацию об этих формированиях мы по телефону «ВЧ» передавали своим руководителям в Москву, доводили до Коменданта РЧП генерала Сафонова, до руководства Оргкомитета по НКАО. На наши запросы в Баку мы всегда получали отрицательные ответы: никаких дополнительных формирований, не санкционированных Москвой, на территории республики нет. Все эти сообщения – очередная провокация армян. Генерал Сафонов и Поляничко подвергали наши сведения саркастическому сомнению: вам, мол, армяне лапшу на уши вешают. Да и что с вас взять, за такое короткое время еще не успели в обстановке разобраться.

В штабе Комендатуры РЧП, по негласному указанию генерала Сафонова, такие данные официально не подтверждали. Но из разговоров с заместителем начальника штаба полковником Шевелевым я понял, что в штабе знают о многочисленных бесчинствах новоявленных омоновцев. Более того, как Шевелев сказал, эти летучие омоновцы войсковиков уже изрядно достали и, если бандитов не уберут, произойдет неминуемая стычка.

[стр. 116] Виктор Кривопусков

– Почему Комендатура не пресекает действия незаконных азербайджанских формирований на территории района чрезвычайного положения? – спросил я полковника Шевелева.

Последовал многозначительный кивок в сторону кабинета генерала Сафонова.

Мы с Гудковым поняли, что, кроме нас, разрешить сложившуюся ситуацию с омоновцами некому. Провели совещание руководства группы. На нем кроме полковника Гудкова и меня присутствовали три заместителя руководителя СОГ МВД СССР: по розыскной работе – полковник Ткач, по следствию – полковник Пашков, по политической работе – подполковник Журавлев. Решили проверить действия омоновских групп собственными силами непосредственно на местах. Для чего надо было через территориальные органы внутренних дел войти в контакты с этими группами, полнее установить численность, принципы формирования, поставленные задачи и т.д. И, конечно, следовало провести рейд по районам, прилегающим к границам НКАО.

Организовать и возглавить рейд вызвался полковник Ткач. Гудков сразу с этим согласился. Долгие годы они служили вместе в Главном управлении уголовного розыска МВД СССР, участвовали в расследовании многих преступлений, в том числе и недавних погромов в Сумгаите и Баку. Об этом храбром сыщике, удивительно мужественном человеке, которому довелось побывать под бандитскими ножами и пулями, ходили легенды. Помощников для этого рейда Василий Семенович отбирал сам из добровольцев: знал, что направляются не в обычную командировку. В группу Ткача вошли: старший уполномоченный Восьмого управления МВД СССР, майор милиции Вячеслав Леонидович Блохин и водитель нашей центральной автобазы младший сержант милиции Валентин Коноваленко. Выехали они на автомашине УАЗ-469 с воронежскими номерными знаками, талонами на бензин и командировочными деньгами из расчета 2 рубля 60 копеек в сутки.

Нашей рейдовой группе потребовалось несколько дней, чтобы объехать намеченные районы вдоль границы НКАО. Их командировка была негласной и потому оказалась полна

[стр. 117] Мятежный Карабах

неожиданностей, приключений, нередко самых опасных. Мы не могли, как это следовало бы, информировать ни МВД Азербайджана, ни даже районные и городские отделы милиции о направлении наших сотрудников в зоны их полномочий, тем более – согласовать программу взаимодействия с ними. Не попросили разрешения на эти действия и у своего московского руководства. Весь риск за проведение операции брал на себя руководитель СОГ полковник Гудков. Прикрытием для группы было, якобы, поручение о сборе дополнительных материалов по расследованию ранее совершенных преступлений. Нашим сотрудникам приходилось разными путями и средствами получать сведения об опасных нелегалах, выслеживать их и под разными предлогами вступать в контакт, действовать смело и изобретательно. В одном из районов омоновцы, несмотря на высокие чины представителей МВД СССР, пытались разоружить группу, завладеть автоматами Калашникова и пистолетами Макарова. В другом – пришлось ночью бежать от задержавших их омоновцев, применяя оружие.

Как показал конспиративный рейд нашей группы, в Азербайджанской ССР действовало несколько десятков незаконных, вооруженных автоматами омоновских групп. Днем они отсыпались в специальных базах-лагерях на территории азербайджанских населенных пунктов, а ночью нападали на армянские села, животноводческие фермы, бесчинствовали на дорогах, убивали, грабили. Были случаи, когда убивали и грабили и азербайджанских жителей.

Сведения, собранные нашими товарищами, оказались просто ошеломляющими. Они не только подтвердили известные ранее факты, но и практически раскрыли незаконные действия МВД Азербайджана, а значит, руководства республики по использованию преступных вооруженных формирований против армянского населения Карабаха. Своими террористическими вылазками, убийствами, поджогами, угоном скота эти бандиты создавали для армян нетерпимые условия, обостряли межнациональный конфликт.

Полковник Ткач сообщил Гудкову и мне о существовании утвержденного Муталибовым секретного плана депортации армянского населения из бывшего Шаумяновского

[стр. 118] Виктор Кривопусков

района. Чуть позже он негласно передаст мне две фотокопии этого плана, добытого из сейфа одного высокопоставн ленного уполномоченного МВД республики. Эти и многие другие факты следовало немедленно довести до сведения руководства МВД СССР. Задача, при всей кажущейся простоте, была совсем не легкой. Наша СОГ, несмотря на самостоятельность и независимость от республиканского Оргкомитета и командования РЧП, не имела собственных средств связи с Москвой. При направлении в Центр любой информации мы прибегали, как правило, к услугам связи УВД НКАО или Комендатуры РЧП. А это означало, что любая мало-мальски важная информация могла быть отправлена в Москву только с согласия их руководства.

Данные, которыми мы теперь располагали, конечно же, позволили по-новому увидеть проводимую азербайджанским руководством межнациональную политику в НКАО и высветить одностороннюю проазербайджанскую позицию Оргкомитета по НКАО. Факты откровенно свидетельствовали и о потворнических действиях генерала Сафонова как Коменданта РЧП, широко использующего внутренние войска против армянского населения. Несомненно, полученные данные полностью меняли картину, рисуемую для Москвы каждодневными сводками. Раскрыть союзному руководству истинное положение дел в Карабахе было просто необходимо, и делать это полагалось как можно скорее.

Добросовестно поломав голову, мы решили использовать помощь генерала Ковалева. Предлог был найден достаточно подходящий. В эти дни истекал срок моей работы над поручением начальника моего Управления генерала Воронова по проверке фактов, указанных в правительственной телеграмме народных депутатов СССР от НКАО Зория Балаяна, Валерия Григоряна и Бориса Дадамяна об отсутствии в НКАО конституционной власти, блокаде автодорог, вооруженных ограблениях армянских сел и т.д.

Служебную записку в Москву в связи с телеграммой народных депутатов, подготовленную и отпечатанную мной собственноручно, чтобы избежать возможной утечки информации, формально, как требовалось тогда, по субординации должен был подписать начальник УВД области гене[стр. 119] Мятежный Карабах

рал Ковалев. Отношения с генералом Ковалевым у меня сложились хорошие, даже с неформальным уклоном. Ковалев давно знал Гудкова и очень доверял ему. В Степанакерте они жили в одном коттедже. Нередко по вечерам, когда в коридорах здания УВД наступала тишина, генерал приходил из своего кабинета в нашу штабную комнату поговорить по душам: о Москве, общих друзьях и знакомых, о новых книгах, – или приглашал Гудкова и меня к себе на чай, а то и на рюмку коньяка. Мне было всегда приятно присутствовать на таких встречах, слушать этих двух умудренных жизнью людей.

Владимир Владимирович Ковалев, чем-то был похож на полковника Гудкова. Скорее всего, вдумчивым и разумным отношением к жизни. Его интеллигентность подкупала, как и твердость характера. Ему было очень трудно в Карабахе. Он по приказу Москвы сменил на посту начальника УВД НКАО местного милиционера полковника Исагулова. Отвечал за всю НКАО, а работал практически, как и мы, только в пределах армянских населенных пунктов. Состав сотрудников был чисто армянским, хотя ряд должностей занимали азербайджанцы. Но по известным причинам безопасности они не могли работать даже в Степанакерте, не то, что в армянских селах. Водитель у Ковалева был армянин, а когда приходилось ехать через азербайджанские села, то он сам садился за руль своей красной «Нивы». За все недостатки в оперативной обстановке области приходилось отвечать ему. Будь на его месте кто-то другой, не известно как бы развивались события в Карабахе. То, что он не навредил карабахскому движению, не злоупотреблял властью в интересах Азербайджана, я точно знаю. Но делал это он осторожно, корректно. Не жаловали его ни Поляничко, ни генерал Сафонов. Да он, как я понимал, и не стремился в их политкомпанию. Нередко принятые репрессивные меры МВД республики против армянских милиционеров и населения азербайджанскими руководителями выдавались за инициативу генерала Ковалева. Он стойко переносил провокации и подозрительность к нему азербайджанского руководства, недоверчивость армянских коллег и тем более руководителей карабахского подполья. Против него неоднократно организовывались тер[стр. 120] Виктор Кривопусков

рористические акты. Но словно ангел-хранитель не раз отводил от него пули и снаряды гранатометов. И только после настойчивых моих разговоров с Зорием Балаяном, Робертом Кочаряном, Сержем Саркисяном отношение армянской стороны к генералу Ковалеву изменилось. Определенную роль сыграл здесь и Маврен Григорян, с которым мне удалось сблизить генерала Ковалева.

Утром, когда я положил на стол генералу Ковалеву наш ответ на телеграмму группы народных депутатов СССР, он спросил о сроках отправления. Я сказал, что, как обычно, это надо было сделать вчера. Он пообещал к обеду посмотреть материал и, если не будет вопросов, подписать и отправить телетайпом. Часа в три начальник УВД позвонил и попросил зайти к нему. Когда я появился в генеральском кабинете, Ковалев посмотрел так, словно увидел меня в первый раз.

– Прежде всего, – сказал Владимир Владимирович, – записка велика по объему, ее надо обязательно ужать. Хотелось бы знать, где вы взяли такие данные? Многие факты трактуются очень уж нетрадиционно. Возьмите, проверьте еще разок, сократите, а вечером посмотрим снова.

Оставшаяся часть дня прошла в мучительном труде над косметическим усовершенствованием документа, ибо ни один факт, приведенный в записке, не мог быть выброшен. В Москве перед руководством должна предстать объективная картина трагически сложившейся обстановки в Карабахе. Непринятие должных и своевременных мер может привести к катастрофе.

Новый вариант телеграммы генерал Ковалев перечитывал долго и сосредоточенно. Чтобы нарушить гнетущую тишину, я пытался было комментировать те части текста, где останавливался генеральский взгляд, но потом понял бессмысленность этой затеи. Ковалев меня не слышал. На тексте в полторы страницы не было ни единой его пометки. Значит, беспокоят не отдельные факты и не правописание. Скорее всего, генерал просчитывал различные варианты. Как ему поступить с текстом? С самим майором? Сказать прямо, чтобы не высовывался с полковником Гудковым, или пусть отправляют в Москву эту бумагу как хотят? Например, че[стр. 121] Мятежный Карабах

рез Комендатуру РЧП, тем более что немалая часть сведений относится к характеристике азербайджанских районов, не входящих в НКАО, а значит – это не в его компетенции.

– Стало быть, сокращать нечего? Это, по вашему мнению, окончательный вариант? – наконец спросил меня генерал.

Я согласно кивнул головой.

– Ладно, оставляйте до утра. Утро вечера мудренее. Завтра посмотрим свежим взглядом еще разок.