Текст книги "Броненосец "Обломов""

Автор книги: Виктор Каменев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

До последнего времени Илья Ильич Обломов жил, так сказать, инкогнито на своей малой родине в сердцах почитателей таланта И. А. Гончарова. И вот начинается новый этап этой великой жизни. За прошедшие годы Обломов сильно изменился. Побывал за границей, где стал модной персоной и торговой маркой, приглашает в кафе и рестораны, блистает на киноэкране и в Интернете. «Ленивый барин» нашей литературы воспринимается сегодня все более как персонаж весьма привлекательный, воплощающий в себе загадочную «русскую душу». Вот с этим багажом Обломов и возвращается на родину, где в гончаровском скверике, рядом с памятником И. А. Гончарову, его уже ждет столь любимый им «философский диван». Ежегодные Обломовские фестивали в Ульяновске обещают стать продолжением великого романа.

Такой зигзаг судьбы Обломова вызван, конечно же, обстоятельствами рождения нашего героя. Гончаров, как известно, имел намерение развенчать патриархальную русскую жизнь. Но вот парадокс: он выписал в итоге и нечто святая святых России. Иван Александрович, по его собственному признанию, написал роман быстро, «как будто по диктовке», за два с небольшим месяца. «Многое явилось бессознательно; подле меня кто‑то невидимо сидел и говорил мне, что писать…»

Это «бессознательное» и оказалось гениальным прозрением Гончарова «русской души». Наш великий писатель был, конечно же, еще и философ. А все философы становятся, со временем, великими гурманами жизни, любителями «диоклетиановой капусты». То есть – немного Обломовыми…

«Подушка безопасности» для Штольца А вот Штольцам сегодня плохо. Сведение это достоверно, ибо получено из Европы. К концу ХХ века Штольцы устали от «бега взапуски» по улучшению всего и вся, и взмолились: Обломова нам!

Немецкий исследователь Д. Шюманн в своей монографии пишет об этом феномене следующее: «Встречаются литературные образы, волнующие умы и фантазию поколений читателей. Количество таких персонажей весьма ограничено. К их числу относится знаменитый бездельник и лежебока Обломов. За пределами России Обломов едва ли не самый известный литературный персонаж наряду с толстовской Анной Карениной. Одни считают, что «комплекс Обломова» – источник экономического застоя или даже добровольного отказа человека от самостоятельности. Другие усматривают в нем представителя общественно–полезных еретиков, которые защищают гуманное начало от нападок утилитаризма и примитивного материализма».

Другие – это, например, бывшие немецкие студенты–бунтари, утверждающие что «фамилия гончаровского героя выросла в целую философскую программу» – для них он «чуть ли не святой образ созерцательного мудреца».

«Ивана Гончарова давно похоронили, но его Обломов жив, более того, он никогда не был таким живым, как сегодня», – говорит об этих настроениях режиссер Р. Шредер. Почему штольцевский Запад возлюбил вдруг Обломова? Видимо, во что‑то серьезное вылилась его усталость от вековой погони за преуспеянием. Каждодневное «делание карьеры», как и все новые и новые «незабываемые развлечения», заканчиваются, в конце концов, не только «большой скукой» – это еще и постоянно натянутая до предела струна в человеке. От чрезмерного напряжения она рано или поздно лопается. На фоне полного благополучия Штольцам становится вдруг не по себе.

Уж не ждут от жизни ничего они, и не жаль им прошлого ничуть. Они ищут свободы и покоя, они хотят забыться и уснуть, – этот старинный наш романс, вполне обломовский, сегодня им и сладок и понятен. Они неосознанно ищут в себе этой подушки безопасности – Обломова. Закутаться в халат, завалиться на диван, уткнувшись в обломовскую подушку, – это спасение для современного Штольца. Отсюда и его обломовская любовь.

Обломовский выбор привлекателен еще и тем, что «мягко» решает столь актуальную сегодня проблему одиночества человека большого города. Обломов ведь более чем самодостаточен – ему хватает и одного дивана. Каким образом? На этом диване умещается целый мир его грез, в котором он, «задумчиво наслаждаясь», и живет. «Волканическая работа пылкой головы и гуманного сердца замкнулась в себе, чтобы жить в придуманном им самим мире».

Гончаров выписал Обломова фигурой символической: воплощающей в себе «поэзию лени», абсолютного покоя и одновременно идею внутренней свободы. Сама жизнь «обломилась» на гончаровском Обломове, не сумев прельстить его своими благами и удовольствиями. «Не налюбуешься, как… глубокомысленно сидят гости – за картами. Нечего сказать, славная задача жизни. Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя?» – спрашивает Обломов и нас. Разве не спят сегодня миллионы людей у экранов своих телевизоров?

Однако в жизни Обломов не бывает чистой идеей. Реальным Обломовым был сам Гончаров, «принц де Лень», как он называл себя иногда. Гончаров не только вполне «познал поэзию лени», но и весьма преуспел в жизни: сделал блестящую карьеру чиновника, писателя, путешественника. Сегодня реальные Обломовы очень похожи на Штольцев, но именно похожи: они не готовы отдаться всецело «деланию карьеры». В этом их слабость, но в этом же – источник силы. Штольцам мало всего мира, но мир необъятен, и нет честолюбивым Штольцам покоя. У Обломовых же «все свое всегда с собой» – они всегда могут прибегнуть к целительным свойствам своего «философского дивана», укрыться на нем от житейских бурь и мирской суеты.

Обломов без Штольца

По воле автора миры его героев, Обломова и Штольца, соприкасаются и расходятся. Но жизнь – не литературный роман, в жизни все может произойти и по–другому. Если Штольцу без Обломова нет покоя в нашем суетном мире, то Обломов с его «миром грез», предоставленный сам себе, может совершенно оторваться от действительности. Разные идеи бродят в обломовской головушке, мешая ему всецело по–штольцевски отдаться «деланию карьеры». Идеи эти зачастую праздные, но может ведь и серьезная, научная, и даже социальная идея, позаимствованная у того же Штольца, захватить однажды эту голову.

И этой идее Обломов может отдаться много страстней, чем Штольц, – безоглядно, бескорыстно, фанатично. Обломов может даже пожертвовать собой во имя этой идеи, как он пожертвовал своей любовью к Ольге ради ее будущего счастья. Пораженный такой идеей, Обломов становится воистину «святее папы Римского» – большим Щтольцем, чем сам Штольц. Не это ли случилось с нашим Обломовым, когда им овладела марксова идея кардинального социального переустройства мира? «Всесильная, потому что верная». И он, вставши со своего «философского дивана», бросился претворять ее в жизнь.

В такой момент Обломов проявляет вдруг такую энергию, что, при всей фантастичности его прожектов, все‑таки к нему, а не к предусмотрительному Штольцу тянутся люди, и даже сам Штольц чувствует себя неуверенно рядом с ним. И броненосец «Обломов» уже никому не остановить. Его броня – вера, увлеченность своей идеей. Они делают его неуязвимым перед лицом непримиримых врагов и всех «несчастий жизни». Теперь Обломов может горы свернуть на своем пути. Именно потому, быть может, что его «демоническая» – по мнению большинства его оппонентов – энергия берет начало в «мире грез»…

Однако вторжение броненосца «Обломов» без сопровождения «Штольцев» из «мира грез» в реальный мир таит для него грозные опасности. Обломов не знает, как устроен в деталях этот мир, у него нет твердых ориентиров – одни теории да эмпирии. И бросает его из одной крайности в другую, пока жизнь не намнет ему как следует бока. И вот тогда, по мере крушения своих иллюзий, Обломов начинает проигрывать своим противникам сражение за сражением. И возвращается постепенно «на круги своя»…

Обломову, вообще говоря, нанести поражение проще, чем расчетливому Штольцу, вот только «завоевать» его невозможно, как невозможно завоевать «мир грез». Если для Штольца поражение – это утрата своих праведных трудов, катастрофа, то для Обломова – это еще одно несчастье в придачу к уже имеющимся «двум несчастьям». А потому на все глубокомысленные рассуждения о последствиях очередной обломовщины, как‑то: «Россия во мгле», «отстала навсегда», отброшена на века», – наш герой только улыбается: «Да я‑то жив, моя Обломовка при мне, а мясо нарастет – Штольцы сами ко мне придут».

Что это: умственная болезнь, помешательство или спасительное прозрение «от мира грез» для Обломова и его страны? Сегодня обвинение в политическом сумасшествии предъявляется Ленину и его большевикам, но ведь в сумасшествии обвиняют также Ивана Грозного, а поборники русской старины объявляли в свое время антихристом Петра Великого. Если Обломов – источник душевного равновесия, «подушка безопасности» для Штольца, то Россия, пожалуй, – для Запада. Ведь это Россия на протяжении веков гасила его экспансию, «безумства роста»: от крестоносных походов рыцарей Тевтонского Ордена, а затем польских «лыцарей», «гостей» шведских до Наполеона и Гитлера.

Причем «сумасшедшие» периоды нашей истории почему‑то всегда совпадали с «безумствами» Запада, что отмечает, в частности, английский историк цивилизаций А. Тойнби Так что же такое обломовщина? Известный художник Николай Дронников, родившийся в России и проживающий в Париже, хорошо знающий деятелей русской эмигрантской культуры, отвечает на этот вопрос так: «Странность заключается в том, что они не знали России. Над Обломовым издевались. И вы все здесь (в России – Авт.) над ним издевались. Построили Россию по Штольцу… Ведь кто Обломов? Это – я! В России их много. Только на них и надежда».