Текст книги "1924 год. Старовер"

Автор книги: Виктор Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Не желаешь, – повторил за мной Терентий Степанович. – Твое право, паря, вот только, не зная ничего о человеке, как ему можно помочь? Или тебе помощь не нужна?

– От помощи не откажусь, если та идет от доброго сердца, а ведь хорошего человека отказом обидеть недолго.

– Ишь как слова закрутил, – старик усмехнулся и покачал головой. – Молодец. Так сколько годков тебе, Егор, стукнуло?

– Девятнадцать.

– Грамоту ведаешь?

– И грамоту, и счет.

– Это хорошо. Мы тут торговое дело задумали, бумаги в городе выправляем, на что красная власть нам добро дала. Помещение нашли, да и в лавку хозяин тож имеется. Прохор Коромыслов. Хвалился, что все о торговле знает. Вот только подозреваю, что, зная все эти дела, воровать он будет не по чину, а значит, пригляд за ним нужен.

– Пригляд? Это про меня? – совершенно искренне удивился я. – Отколь мне такое доверие? Вы меня впервые увидели.

– Так по-разному смотреть можно. На мой взгляд, ты человечек очень даже непростой. Да не зыркай ты на Мишку глазами! Отец велел передать, он сделал. Мы помогаем тебе, ты нам, не сойдемся – иди на все четыре стороны. Держать не будем.

«Точно банда! Кровь на мне, да в тюрьме сидел. Для них лучше характеристики не сыщешь».

– Так я торгового ремесла не знаю.

– Для этого у нас Прохор есть, а ты при нем кладовщиком будешь. Товар по чести возьмешь и так же выдашь.

– Ну, ежели, если только так, – я хмыкнул как бы в сомнении. – Тогда от души стараться буду, Терентий Степанович. Не сомневайтесь.

– Значит, сговорились. В лавке главным будет Прохор, он же деньгам счет вести будет. За прилавком – Ленька. Твой однолеток, только шустер больно, – тут дед Терентий как-то странно хмыкнул. – Твоя задача одна: блюсти товар. Сколько получил, сколько отдал, все под запись. Список дам. Как только в лавку придешь, сразу по нему сверь, что и сколько из товара лежит, а потом сделай свою запись. Если что не так, никому не говори, мне скажешь. Понял, что от тебя требуется, Егор?

– Понял.

– Над лавкой есть комната свободная, жить там будешь. Насчет оплаты пока погодим, поработаешь с недельку-другую, тогда и будет о чем говорить. Как тебе такой расклад?

«Комнату дает. Денежку обещает. Привязать к себе хочешь? Выкуси! Ладно, дед, пока ты в силе, играем по твоим правилам».

– Благодарствую, Терентий Степанович за вашу заботу, – склонил я голову в коротком поклоне. – Вы меня знать не знали, а помогли в трудную минуту так, как близкие люди иной раз не помогут. Благодарю вас от всей души.

– Уважение в тебе есть – это хорошо, – на лице содержателя расплылась довольная улыбка, – поэтому скажу так: работой честной отблагодаришь да доверие оправдаешь, вот и будем мы с тобой в расчете.

Старый урка, понятное дело, мне не очень верил, но при этом старательно показывал мне свою доброту и расположение. Даже намекнул, что я тут человек чужой, никого не знаю, но если буду делать все правильно, то есть беречь хозяйское добро и стучать на своих коллег по работе, то он готов мне помочь устроиться в этой жизни.

Мое будущее рисовалось мне так: сначала ко мне пару недель будут присматриваться, а потом с ласковой улыбкой дед Терентий попросит им помочь в каком-нибудь «хорошем» деле. Например, постоять на стреме при налете на склад, а уже на следующий раз попытаются повязать меня кровью. Дело это не быстрое, прикинул я, а значит, у меня есть надежда забрать деньги за свою лошадку, заодно обвыкнусь, потрусь среди народа, а потом на поезд, и поминай – как звали! А будет возможность, так и кассу этого старого хрена тряхну! За мной не заржавеет!

После принятия на работу началось знакомство «с членами рабочего коллектива». Семена мне представили как торгового человека, который занимается закупкой товара и продуктов.

– Он же, Егор, будет тебе привозить товар в лавку и отдавать под запись.

– Понял.

– Это Кирьян, – указал на мужчину старый вор, который уже спрятал нож за голенищем сапога и теперь смотрел на меня. – Иногда он будет привозить товар.

Встретившись взглядом с Кирьяном, сразу понял, что это их штатный убийца. Взгляд холодный и пустой. Мне доводилось встречаться с такими людьми в прошлой жизни.

– Анастасия у нас здесь главная хозяйка, всем ведает. Про всех рассказал, а теперь можем и за стол садиться. Настя, распорядись.

– Сейчас все будет, – и женщина, вскочив с места, метнулась к двери.

Дальше для нас с Мишкой устроили торжественный ужин, где я, наверно, впервые за весь прошедший месяц наелся, как говорится, от пуза. Стол был простой, но обильный. Две большие глубокие миски, наполненные с горкой дымящейся тушеной картошкой с мясом, свежая зелень, домашний ноздреватый хлеб, порезанный ломтями, две бутылки самогона. За едой почти не говорили, перебрасывались в основном общими фразами и, что меня больше всего удивило: пили все в меру. Когда я отказался от самогона, больше предлагать не стали.

После того как со стола стали убирать, нас с Михаилом аккуратно выставили из избы, а чтобы мы не сильно скучали, отправили с нами Настасью. Сели мы вместе на завалинке, а женщина, усевшись, между нами, сразу засыпала нас вопросами. Что, где, откуда. В основном отвечал Мишка, но пришлось кое-что рассказать и мне.

К этому времени двор стал заполняться крестьянскими повозками, да и сумерки уже были близко. Шумные разговоры, ржанье лошадей, скрип колес наполнили двор. Вскоре Настасья встала.

– Извините, гости дорогие, идти мне надо. Работа сама себя не сделает.

На рассвете (восток только начал светлеть) меня разбудил Васька. Этой ночью я спал в богатой части постоялого двора, в светелке, на железной кровати с матрасом. За занавеской сладко сопел носом Мишка. После того, как привели себя в порядок, попили чаю, мы выехали на телеге, которой правил Семен. В телеге, как он объяснил, везет в мешках выделанную овчину и кое-какие продукты.

– Какие дела у вас, парни, в городе? – первым делом поинтересовался Семен. – Не стесняйтесь, говорите, как попу на исповеди, глядишь, что хорошее присоветую. Может, желаете девочек горячих? Или до картишек азарт имеется?

– Срамота бесовская, – буркнул я, перекрестился и забормотал молитву.

– О, как! – наигранно удивился Семен. – Ты же наш, обратник. Чего тогда людских радостей чураешься?

– Не ваш я, а домзак – это было испытание, посланное мне богом за грехи мои, – продолжал я играть роль старовера, но при этом чувствовал, что перегибаю палку.

Бандиты знали от Антипа и его сына, кто я, но при этом пока видели перед собой молодого парня, который не знает жизни и сейчас пытается спрятаться за верой. Сообразительный, грамотный, а самое главное, наполовину свой. Беглый, да еще руки в крови. Осталось только, не торопясь, обратить в свою веру, и в их рядах появится новый вор и бандит. Вот и сейчас Семен, явно по указке главаря, меня обрабатывал, правда, без особых ухищрений, напрямую.

– А вон Мишка нам рассказывал, как ты убивал. Это как?

– Людей хороших защищал от бесов в человечьем обличье. Знаю, что грех на мне большой, знаю, что не отмолить мне его никогда. Да и не могу я больше быть старовером, теперь стал просто человеком, с любовью божьей в сердце. Мне только и осталось надеяться, что будущими своими делами я смогу искупить хоть часть своих грехов.

– Вон ты как повернул. Ладно, поглядим, куда тебя кривая выведет, – подвел итог нашему разговору бандит.

Судя по тону, мои слова ему не понравились. Михаил, который чувствовал себя виноватым передо мной во время этого разговора все время отводил глаза, стараясь не встречаться взглядом, вдруг неожиданно вспылил:

– Что ты, Егор, своей верой всем в глаза тычешь?! Ты что, поп, проповеди нам читать?! Ты теперь как мы! Вот и живи как все!

Я промолчал. Несколько минут ехали молча. Разговор снова начал Мишка.

– Слышь, Семен. Ты про салон мамзель Фуко слыхал?

– Не только слыхал, Мишка, но и бывать пришлось. А ты что, парень, туда намылился?

– Так интересно. Мне про него рассказывали. Говорят, там французка голая на столах пляшет.

– Ай, босота! Мамзель ему подавай! А просто девок не хочешь?

– Не, я не против, – пошел в отказ Мишка. – Просто посмотреть страсть как охота на это безобразие.

– Брось! Ежели желаешь, так сведу в одно заведение. Девки там знатные, все при них, не какие-нибудь там курвы. А главное, дуралей, дешевле это дело станет раза в три!

Разговор сразу оживился. Один с увлечением рассказывал, а другой не менее увлеченно его слушал. Я молчал, глядя по сторонам. Мимо нас иной раз проезжали телеги с крестьянами, выехавшие чуть позже нас, так как основная масса подалась в город на рассвете, когда мы еще пили чай.

Сначала показались золотые купола церквей, потом стали видны городские здания. Окраина представляла собой ветхие, покосившиеся домишки с деревянными тротуарами. Дальше все пошло вперемешку: где брусчатка, где деревянный тротуар, где каменные дома в несколько этажей, а где самая настоящая деревянная изба. Народу на улицах, несмотря на утро, было довольно много. Часто встречались женщины-домохозяйки с корзинами, но немало было мужчин совсем не пролетарского вида. Светлые полотняные костюмы, летние шляпы, кто ехал на извозчике, кто шел пешком, помахивая портфелем.

«Нэпманы или совслужащие?»

Ответить на этот вопрос я пока не мог, так как слабо представлял и тех и других. Отметил, что народ в городе одет более разнообразно, чем в селе, что не удивляло: кто в косоворотке и сапогах, кто в пиджаке и белой рубашке с галстуком. Женщины были одеты более ярко и разнообразно, но при этом очень многие из них были коротко пострижены и щеголяли в разноцветных шляпках модели «колокольчик», как мне потом сказали. Женские платья светлых оттенков, чуть ниже колена, резко контрастировали с длинными, почти до земли, широкими, темных оттенков юбками.

По глазам резанула стоящая на перекрестке группка мальчишек, одетых в немыслимое рванье. Трое из них стрижены почти наголо. Уже потом я узнал, что это беглецы из приемника. Во время облав их отлавливали и сдавали в приемники, где мыли, стригли, а одежду пропаривали, после чего отправляли в детские дома, но подростки по дороге или прямо из приемника довольно часто бежали. Прохожие, как было видно, старались их обходить как можно дальше.

Из транспорта на улицах были пролетки и ломовые телеги. Встречались и грузовые автомобили, а из легковых видел всего пару штук, или мне так повезло. Мели мостовую дворники азиатской внешности. Прошел мимо нас с тележкой тряпичник:

– Беру старье! Тряпки! Кости!

В толпе прохожих бегали мальчишки-газетчики, выкрикивая заголовки новостей. На стенах домов и афишных тумбах висели объявления, реклама и плакаты политического содержания. Проехали под транспарантом, натянутом на фонарях, с неопределенной надписью: «Выполним план великих работ». На следующем перекрестке стоял подросток с лотком, на котором лежали пачки папирос и сигарет.

– Зефир! Зефир! Лучшие папиросы – почти даром! – крикнул он, когда мы проезжали мимо. – Наш выбор – папиросы «Ява»! Других курить не надо!

Семен слегка повернул голову в мою сторону, и через плечо бросил:

– Ты как, старовер? Кокаинчику не желаешь?

После этого непонятного мне вопроса, оба весело рассмеялись, словно Семен удачно пошутил. Позже я узнал, что у продавцов папирос без особых проблем можно было купить порцию кокаина.

Глава 6

Телега остановилась около двухэтажного деревянного дома, расположенного на широкой улице. Спрыгнув с телеги, быстро огляделся: все дома на этой улице были крепкие, солидные, словно срубленные на века. Очевидно было даже мне, что здесь когда-то жила зажиточная публика.

Мы спрыгнули с телеги. Лавка не работала, несмотря на то, что ставни были широко распахнуты. Семен подошел к двери, попробовал открыть, а когда не получилось, по-хозяйски, громко, стал стучать кулаком. Редкие прохожие, проходя мимо, с любопытством наблюдали за Семеном. Спустя пару минут дверь открылась, и на пороге появилась фигура человека. Молодой парень, моих лет, с заспанным, мятым лицом. Еще не разглядев, кто перед ним, он хрипло крикнул:

– Я тебе сейчас постучу по голове, мать…

Быстрым и неожиданным движением Семен сильно ударил стоявшего перед ним парня в солнечное сплетение, от удара того сразу согнуло пополам. Он скорчился, выпучив глаза и судорожно хватая ртом воздух. Семен небрежно оттолкнул его и зашел внутрь. Мы с Мишкой подошли ближе. Через проем двери было видно как парнишка с трудом разогнулся, с шумом вздохнул воздух и только тогда заговорил:

– Семен Григорьевич, простите, бога ради! Не рассмотрел с ходу…

– Где Прохор, ракло?! – перебил его Семен.

– Так он… ушел, с бумагами, – растеряно пробормотал парень, скривившись и держась за живот. – Сказал, позже будет.

– Фуфло гонишь, глупарь?!

– Нет. Нет! Как есть правду говорю!

– Гляди у меня! Склад привели в порядок?

– Все в порядке! – боязливо отрапортовал парнишка, стараясь при этом держаться как можно дальше от Семена. – И бумагу Прохор Петрович составил.

– Старовер, ходь сюда! – Когда я перешагнул порог и встал рядом с ним, тот своеобразно представил меня парню. – Смотри на него, фуцан позорный! Он будет тут кладовщиком. Бумагу, что составили, ему отдайте. А теперь давайте живо разгружайте телегу, только то, что под рогожкой лежит, не трогайте.

Таская мешки в лавку, я накоротке познакомился с парнем, который назвался Ленькой. Когда мы все выгрузили, Семен ткнул в корзины и мешки пальцем и сказал:

– Эй, старовер, ходь сюда, – когда я подошел, он продолжил. – Все это запишешь в бумажку. И еще. Прохору передайте: завтра пусть открывает лавку.

– Эй! Чего топчетесь! – крикнул он уже нам с Мишкой, выходя на улицу. – Поехали!

Мы снова сели в телегу. Семен тронул вожжи, и мы неторопливо поехали по улице. Я оглянулся, парень стоял у двери с растерянным лицом и чесал в затылке. Какое-то время ехали, потом наш возница остановился. Бросил взгляд по сторонам: вывески «Аптека» нигде не было.

– Я дальше еду, – объяснил Семен и указал нам направление. – Канайте по той улице. Тут минут десять ходу до той аптеки. Сделаешь дело, старовер, и назад в лавку. Понял?

– Понял, Семен Григорьевич.

– Вот и ладно, а ты, Мишка, как закончишь свои дела, подходи в шалман на Горелой. Как найти его, я тебе объяснил.

На поиски аптеки, закупку и упаковку лекарств у нас ушло около часа. Вышли, а затем попрощались.

– Ну, бывай, Егор.

– Привет бате и Кацу передавай. Ежели кто из них приедет в город, буду рад видеть.

Дорогу с первого раза не запомнил, пришлось спрашивать у дворника-татарина.

– Вот туда ходи! На Гостиную ходи, а там ходи до дома Зельмановича…

– Кто такой Зельманович?

– Большой человека! У него магазины и кондитерская был. Он еще почетный гражданина был. Медал имел.

– Бог с ним. Дальше как идти?

– Там ходи в Покровский мал-мал улица. Дальше…

– Переулок, что ли?

– Ага!

Названия запоминать не стал, главное, уловил направление и, поблагодарив дворника, пошел дальше.

Дверь лавки была закрыта, но не заперта. Зашел. Ленька протирал полки, стоящие за прилавком, какой-то цветастой тряпкой. Увидев меня, насторожился. Он еще не понял, что за тип пришел.

– Ну что, давай по-настоящему знакомиться, – первым протянул я руку. – Егор Аграфов.

– Леонид Шустров. Можно Леней. Раньше о тебе не слышал. Ты откуда?

– Недавно в ваших краях. Мишку видел, что был со мной? Он сын хошего приятеля Терентия Степановича, вот его и отец и замолвил за меня словечко.

– Так-то оно так, а все одно непонятно. Ты, Егор, из каких будешь?

– Хм. Даже не скажу. Наверно, из городских жителей.

– Городской? Ну-ну. А у нас впервой?

– Впервые. Слушай, мне сказали, что у нас тут главный – Прохор Коромыслов. Он где?

– Пришел, а стоило ему услыхать слова Семена Григорьевича, так схватил свой портфель с бумагами и вновь убежал.

– Что, Семен Григорьевич сильно строг? – поинтересовался я.

– Крутой нравом человек. Может и кулаком в морду заехать. Я так понимаю, что ты с ним близко не знаком?

«Прощупывает меня парень. Непонятен я для него. Пытается понять: бандит я или просто так?»

Я еще не знал, что Леонид Шустров попал на работу в лавку благодаря своему дальнему родству с Настасьей. Его мать приходилось ей двоюродной сестрой. Разбитной, вороватый и азартный парень с приятным лицом был жадный до денег и удовольствий, а карты и азартные игры были его страстью. Сначала его намеревались привлечь в банду, но оказалось, что у Леньки непорядок с нервами.

В острые жизненные моменты он просто терял голову и был способен на самые неожиданные поступки. Завалить дело или сесть в тюрьму из-за его дурной головы никто не хотел. Так бы о нем и забыли, да только появилась идея открыть лавку. Бандиты его к своим тайнам и близко не подпускали, но что дело нечисто, догадаться было несложно. Парень их боялся, терпел все издевательства, но терять такое хлебное место не хотел.

– С кулаком ко мне не лез, а так знаком, – ответил я неопределенно. – Так что, Леонид, может, делом займемся? Где та бумага, что вы составили?

– Это не ко мне. Это у Прохора Петровича надо спрашивать!

– Пусть так, а чего тогда товары не выставляешь? Вы же с Прохором Петровичем, наверно, уже наметили, чем торговать в первую очередь будете?

К моему удивлению парень от этих простых вопросов напрягся, а глаза трусливо забегали.

«Что-то нечисто с этой лавкой. Или с парнем?»

– Все у Прохора Петровича. У него все бумаги. Мое дело – покажи, подай, продай.

– У Прохора так у Прохора. Прикрой пока дверь на засов, и пойдем, покажешь мне мою комнату.

Второй этаж здания был когда-то жилой, вот только последнее время тут явно не жили, о чем говорил запущенный вид комнат. Пыль, паутина, следы грязи. В моей комнате стоял и голый топчан, продавленное кресло и стул.

– Это все? – я еще раз осмотрелся, словно надеялся еще что-то увидеть.

– Не с меня спрос, Егор. Сам-то я живу у матери. Ты у Семена Григорьевича, когда приедет, спроси.

– Погоди, а остальные комнаты? Может, там кровати есть?

– У меня ключ только от этой комнаты. Здесь еще одна комната отдана под склад, но ключ от нее только у Прохора Петровича.

– А что там?

– Там я только один раз был, когда мы затаскивали швейную машинку. Ох и тяжелая! Просто неподъемная! Название не русское. Зан… Зин…

– Зингер.

– Во-во! Зингер. Помню, коробки там еще какие-то стояли. Хотел посмотреть, что там, так мне такую затрещину влепили, что голова полдня болела.

– Я так понимаю, главный склад внизу. Сейчас свой мешок кину, и пойдем.

Склад находился на второй половине магазина и состоял из большой комнаты, в которой стояли три полки, заставленные самым разным товаром, а еще часть вещей лежала на полу. Кроме этого здесь было два стола со стульями. На одном из них стояла чернильница с ручкой, лежали две картонных папки, а поверх них лежал листок бумаги со списком.

«Один стол Прохора, а второй, полагаю, мой».

Осмотрелся. Большая часть товаров, такая как рулоны материи и свертки хрустящего хрома, лежала на грубо сколоченных полках, а другая, как конная упряжь и полушубки, просто висела на вбитых в стены гвоздях. На полу стояли две дюжины пар сапог, скатанный в рулон брезент, которым накрывают железнодорожные платформы, и пять самоваров. Рядом с ними стояли мешки и ящики.

– В них что? – поинтересовался я.

– Точно не скажу, а так, по памяти, гвозди, махорка, посуда. Ты у нас теперь кладовщик, тебе и разбираться.

– Разберемся.

Взял список со стола Прохора, потом достал свой и стал их сравнивать. Позиции совпадали, теперь осталось определиться по количеству. Ленька все это время стоял рядом, но стоило мне подойти к полкам и заняться подсчетом, как сделал скучное лицо и ушел в лавку.

Только я дошел до 32-й позиции, как в лавку вернулся Прохор Петрович Коромыслов. Я слышал, как он разговаривал с Шустровым, потом послышались приближающиеся шаги, и на пороге появился мужчина.

Прохор Петрович Коромыслов, мужчина лет сорока, являлся представителем третьего поколения приказчиков и иной профессии для себя не мыслил. Приятный лицом мужчина имел ухоженные усики, был аккуратно, с претензией на моду, одет и, как он любил говорить, «обладал приятным обхождением для женского пола». Оружия в руках никогда не держал, крови боялся, умел играть на гитаре, имел приятный тенор и большой запас трогательных любовных песен и романсов. Любил шоколад, сладкое вино и женщин. Я бы не удивился, узнав, что он увлекается любовными романами, так как в его разговоре нередко проскакивали книжно-пафосные трафареты из подобного чтива. Политики избегал, не касался ее ни в спорах, ни в разговорах. При всех его недостатках торговать он умел красиво, умело определяя клиента при деньгах и раскручивая его на покупки. Да и в людях неплохо разбирался. В этом я убедился прямо сейчас.

Коромыслов вошел и замер выжидающе, не зная, как себя со мной вести, но при этом лицо сделал надменное и попробовал надавить на меня взглядом. В ответ получил скучающе-равнодушный взгляд, в котором читалось: плевал я на тебя, начальник.

– Доброго дня вам, Прохор Петрович. Я кладовщик. Как съездили?

– Здравствуй, Егор. Тебе сказали, кто я?

– Вы отвечаете за магазин и за деньги. Я отвечаю за склад. Вам об этом сказали?

Я специально разделил наши обязанности, говоря тем самым: ты – начальник в лавке, я – на складе. Идти на конфликт Коромыслов не стал, просто принял к сведению, что попытка поставить меня на место не прошла.

– Да, мне Шустров уже сказал.

– Тогда, с вашего разрешения, я займусь дальше ревизией склада, – при этом я добавил холодка в голос.

После слова «ревизия» и изменения моего тона Коромыслов окончательно «сдулся», словно шарик, из которого выпустили воздух, а уже в следующее мгновение его лицо приобрело льстиво-угодливое выражение.

– Тогда не буду мешать. Работай, Егор.

Коромыслов вернулся в лавку, а я продолжил сверку товара согласно бумагам. Закончил все только к пяти часам дня. Сел за свой стол и подбил итог. Не хватало рулона материи, пары сапог, керосиновой лампы и фарфорового чайного сервиза на шесть персон. Не успел я потянуться и зевнуть, как в проеме двери появился Ленька, которого явно прислал Прохор узнать о результатах проверки.

– Ну как, Егор? Закончил?

– Закончил. Слушай, есть здорово хочется. Ты как решаешь этот вопрос?

– Мамка с собою дает. Перекусываю, когда время есть.

– Понятно. Тогда я в свою комнату поднимусь, у меня в мешке кое-что есть. Тоже перекушу. Если что, я там буду.

Ленька проводил меня с разочарованным видом.

Еще спустя полчаса приехал Семен. От него разило спиртным, но пьяным он не казался.

– Все на месте. С кладовщиком познакомились? – когда Коромыслов и Ленька кивнули головой, продолжил: – Что с бумагами, Прохор?

– Почти все согласовано, Семен Григорьевич. Осталось получить одну подпись, а на нее поставить печать, – с выражением угодливости на лице залебезил бывший приказчик. – Завтра к обеду все будет. Обещаю!

– Смотри, Прохор. Мордой ответишь, ежели прогон будет!

– Все будет сделано! Слово даю!

– Чего полки пустые? Товар где?!

– Так новый кладовщик товар проверял. С него и спрос, – перебросил на меня вопросы Коромыслов.

– Проверил?

– Вот бумага, Семен Григорьевич. Тут все записано. Терентий Степанович просил ему прямо в руки передать.

– Передам. Так что с товаром?

– Теперь выдам, что потребуется. Еще мне сказали, что на втором этаже еще один склад. С ним как?

– Не твоего ума дело, старовер. У тебя все?

– Мне бы матрас какой, – попросил я.

– Что, совсем ничего нет? – удивился Семен.

– Только топчан, кресло и стул.

– Хм. Сегодня так перекантуешься, а завтра чего-нибудь привезу. Теперь тебе, Прохор. Буду завтра, привезу продукты, ты знаешь, что с ними делать.

– Все будет в ажуре, Семен Григорьевич.

Уже выходя из лавки, бандит обернулся, обежал нас всех глазами и грозно пообещал:

– Если завтра лавка не будет торговать, пеняйте на себя.

После его отъезда мы занялись раскладкой товара в магазине. Временами я ловил на себе взгляды Леньки или Прохора, но разговаривали они со мной только по делу.

Уже завечерело, когда мы все закончили. На прилавке теперь стояли весы, которые были очень похожи на весы советского времени, с двумя чашками и набором гирек. Только эти были куда массивнее и тяжелее, так как их станина была отлита из чугуна. Да и гирьки были другие, формой похожие на гири, которые поднимают атлеты-силовики. Рядом с весами лежали деревянные счеты и линейка. Заметив мой взгляд, Коромыслов как-то скукожился, лицо стало несчастным, и он нехотя пояснил:

– Это все, что осталось от моего прошлого. Взять этот аршин. Я его на свои деньги купил, как только поступил в приказчики к купцу первой гильдии Пименову Макару Степановичу. Человеком тогда был! Теперь кто я такой?

– Да ладно себя жалеть, Прохор Петрович! Когда торговля развернется, большим человеком будете! – решил я ему польстить.

– Торговля! Ну да! Конечно, развернемся! – в его голосе чувствовалась издевка, видно, и он о чем-то таком догадывался. – Завтра открываемся в половине восьмого. На сегодня все. Егор, закрывай склад.

Не успел он так сказать, как Ленька уже метнулся к двери, выкрикнув на ходу:

– Пока, граждане-товарищи!

Я закрыл склад, потом мы вышли, и Коромыслов закрыл входную дверь. Попрощались, я обошел здание, затем открыл полученным от Прохора ключом заднюю дверь. Войдя, закрыл ее на засов, после чего поднялся на второй этаж. Войдя в свою комнату, снова огляделся. Везде лежала пыль, окно грязное, но тараканов и прочей живности не было. Подошел к креслу. Обивка потертая, а в одном месте так и вообще разорвана. Лак кое-где облез. На спинке и на ручках были латунные накладки в виде женских фигурок с крыльями. Хлопнул по сиденью, поднялось облачко пыли. Сморщился, отошел и сел на топчан.

«Жестко, но все же не в лесу ночевать».

Поужинав кусочком сала и подсохшей горбушкой, запил скудный ужин водой из фляги, затем растянулся на топчане, закинув руки за голову, и стал анализировать события двух последних дней. Несмотря на некоторые сомнения, мои нынешние хозяева представляли собой шайку грабителей и убийц. Основа – Терентий, Семен, Кирьян. Это те, кого знаю. Здесь, в городе, по моему пониманию, должна находиться другая, большая часть банды. Грабят крестьян? Нет. Для них слишком мелко. Думается мне, что они работают по складам и магазинам частников. Вот только брезент на складе… Таким обычно груз укрывают, когда на открытых платформах везут. Вагоны грабят? Хм.

Ладно, это догадки. А вот что интересно. Как старый уркаган смог стать содержателем постоялого двора и фактическим хозяином лавки? Неужели старым ворам подобное разрешалось? Да и черт с ними, с ворами! Я стал прикидывать, что знаю о 1924 годе, и спустя пять минут понял, что ничего не знаю. Единственное, что пока подтверждало ту историю, которую я знал, так это смерть Ленина 21 января 1924 году. Сейчас на слуху у народа был Лев Троцкий, довелось также слышать фамилии Кирова, Буденного и Ворошилова.

С мыслью, что надо будет купить газету и попробовать понять, что происходит в стране, я заснул. Проснулся оттого, что затекло тело. За окном было темно. Несколько минут, так до конца и не проснувшийся, искал новое положение тела, потом снова заснул. Проснулся уже на рассвете. Потянулся, мышцы, застывшие от неудобного положения, заныли, встал, снова потянулся. В небе висели тучи, моросил дождь, а от приоткрытого окна тянуло сыростью. Капли шлепали по стеклу, стекали на подоконник, образовывая грязные пятна.

Передернув плечами от свежего ветерка, подойдя к окну, стал смотреть. Несмотря на разлившуюся над городом серость, сравнительно недалеко тускло блестели позолотой купола какой-то церкви, а над крышами домов кое-где тянулись вверх дымки. Несмотря на ранний час и моросивший дождик по улице уже шли первые прохожие. Проехал извозчик в пролетке с поднятым верхом, за ним, стуча колесами по булыжнику, прогрохотала телега. Ничего интересного, решил я, закрыл окно, затем стряхнул грязную воду с подоконника.

«Интересно, сколько сейчас времени?» – не успел я так подумать, как вспомнил, что среди золотишка, которое я реквизировал у бандитов, были золотые часы. Порылся в мешке. Достал узелок, развязал, а затем разложил все, что было, на подоконнике. Пачка денег была не то чтобы толстая, но и не худая. Начал разглядывать. В глаза бросилось прежде всего то, что деньги были разные. Купюры 1923 года выпуска были от рубля и выше, а от 22 года – только крупные банкноты – одиннадцать червонцев и шесть штук по двадцать пять рублей. Мне на них надпись понравилась: «Банковские билеты обеспечиваются в полном размере золотом, драгоценными металлами, устойчивой иностранной валютой и прочими активами госбанка».

«Что же мы с такими заявлениями в коммунизм не пришли? Видно, не той дорогой пошли товарищи».

Пересчитал. Оказалось, что у меня есть четыреста тридцать пять рублей. Аккуратно сложил купюры, потом сунул их в карман. Взял часы, щелкнул крышкой. В глаза сразу бросилась гравировка: «На добрую память дорогому Коленьке от его любящей жены Наденьки». Накрутил пружину – часы пошли. Подержал их в руке.

«Солидная и красивая вещь».

Щелкнул крышкой и сунул их в нагрудный карман френча. Разворошил пальцем спутавшиеся в клубок золотые украшения. С десяток цепочек, несколько колец, серьги, брошь с камнями, медальон и два золотых нагрудных креста. В стороне остались лежать золотой портсигар и двенадцать монет царской чеканки.

«Интересно, сколько это сейчас стоит? И где хранить?» В соответствии с этими мыслями я автоматически огляделся, саркастически хмыкнул и подошел к креслу. Сунул руку под обшивку в месте разрыва – для золота места хватало, а вот оружие придется оставить в мешке. Так и сделал, оставив себе на всякий случай одну цепочку. Мешок кинул под топчан.

Еще вчера, осматривая верхний этаж, я видел, что в конце коридора есть туалет. Правда, из него все что могли, уже унесли. Ни кранов, ни ванны, ни умывальника, которые выдрали и унесли с собой шустрые пролетарии, тем самым восстанавливая социальную справедливость. Вместо всего этого был прибит рукомойник, а под ним стояло ведро с водой. Отхожее место представлял наскоро приколоченный к полу ящик с выпиленной круглой дыркой посредине. Рядом с ним валялись обрывки газеты. Приведя себя в порядок, насколько позволяли условия, спустился вниз и вышел на улицу. Тучи уже начали расходиться, поэтому дождь едва накрапывал. Дойдя до входа в лавку, огляделся по сторонам и почти сразу заметил вынырнувшего из-за угла Коромыслова. Одет по летней моде. Канотье, пиджак канареечного цвета, жилетка, песочного цвета брюки и двухцветные туфли. Лицо довольное, идет, обходя лужи и помахивая портфелем.