Текст книги "Один в поле воин"

Автор книги: Виктор Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Виктория Николаевна Вартан
Быть похожим на Давида Сасунского

Родиться сильным и бесстрашным, как Давид Сасунский

Вечно увязывался за братьями этот глазастый мальчишка из соседнего двора, вечно околачивался возле них! Армен и Сурен просто шагу не могли ступить без него. Вот и теперь, стоило им выйти за калитку, он тут как тут.

– Куда вы идёте? – Мальчик испытующе вглядывался в лица братьев, будто те собирались что-то от него скрыть.

– В лес, за ежевикой, – ответил старший из братьев, Армен.

– А можно, – умоляющим голосом попросил мальчик, – можно и мне с вами?

– Нет, нельзя, Давид, – важно, словно взрослый, отрезал Армен. – Ты ещё слишком мал, чтобы идти с нами.

– Ничего я не маленький, я уже давно в школу хожу, – почувствовав себя задетым, сказал мальчик.

Братья, снисходительно улыбаясь, переглянулись: перейти в третий класс вовсе не значит уже стать им ровней. Разве одно и то же – быть учеником седьмого класса, как Армен, или, скажем, пятого, как Сурен, и – третьеклашкой?

– Нет, Давид, ты лучше посиди дома, – принялся уговаривать мальчика Армен. – Ты ведь знаешь, за ежевикой идти надо далеко-далеко – аж до самых Лысых гор. Говорят, что больше всего её в лощине между ними. Да тебе пешком туда и не дойти! Нет, кроме шуток, ты устанешь до смерти…

– Это мне туда не дойти пешком? Да я сильнее и выносливее всех в классе! Как Давид Сасунский. Мама говорит, что я родился очень крупным, сильным и бесстрашным, каким родился Давид Сасунский, поэтому она и назвала меня Давидом… А что вы смеётесь? Не верите – спросите у неё сами… – сказал Давид и примолк, заметив, что Армен и Сурен откровенно смеются над его словами.

Спрашивать было не надо. Кто ж в посёлке не знал, что своего единственного позднего ребёнка Аревик Аракелян назвала именем героя армянского народного эпоса Давида Сасунского? Кто не знал, что, едва лишь мальчик стал соображать, мать только и делала, что без устали рассказывала сыну о легендарном богатыре! И мальчишка поэтому вбил себе в голову: раз он носит имя Давида Сасунского, должен походить на него во всём! И теперь мальчика зовут не иначе как Давидом Сасунским. Особенно прозвище пристало к нему после одного случая.

Как-то в прошлом году Армен и Сурен, спускаясь вместе с другими мальчишками с гор, встретили Давида, который поднимался им навстречу со своим чёрным щенком Санасаром на плечах. Щенок, радостно поблёскивая чёрными глазами, спокойно, точно пушистый воротник, лежал на плечах своего маленького хозяина, мальчик крепко держал щенка за ноги, чтобы тот не свалился ненароком.

– Ты чего это? Куда? – окружили Давида мальчишки.

– Тренируюсь… Каждый день поднимаюсь в гору с Санасаром на плечах. С каждым днём он становится тяжелее, а я всё равно его поднимаю, потому что становлюсь сильнее, – гордо ответил Давид.

– А зачем это? – удивился Сурен.

– А чтобы стать таким же сильным, как Давид Сасунский.

С того дня ребята прозвали его Давидом Сасунским и при каждом удобном случае поддразнивали его, но маленький упрямец продолжал всюду таскать на плечах своего уже взрослого и, надо сказать, довольно тяжёлого пса…

Увидев, что братья продолжают весело смеяться над его словами, Давид снова принялся упрашивать их:

– Ну, очень прошу, возьмите меня с собой… Что вам, жалко, что ли, если я тоже пойду с вами? Я же для вас буду собирать ежевику, а не для себя…

В широко расставленных огромных глазах Давида была такая мольба, что Сурен, младший из братьев, не выдержал.

– Да ладно, Армен, пусть идёт с нами.

– Ну хорошо, пусть. Слушай, ты, Давид Сасунский, если начнёшь скулить и проситься домой раньше времени, в следующий раз мы тебя никуда не возьмём с собой, понял?

– Не буду, не буду, вот увидишь, Армен!

– Ну смотри же, – сказал Армен и зашагал по дороге, ведущей к подножию Лысых гор. За ним двинулся Сурен, а вслед за ними, загнав Санасара во двор, побежал и Давид.

Спустя час, а может, и больше мальчишки добрались до подножия Лысых гор. Хотя солнце стояло довольно высоко в безоблачном небе, здесь, в глубокой лощине, поросшей ежевикой, колючим кустарником и высокими деревьями, было тенисто и прохладно.

– Вай, смотрите, сколько тут спелой ежевики! – обрадовался Сурен.

Ежевики тут действительно было видимо-невидимо. Блестящие тёмные ягоды густо покрывали тонкие колючие ветки, напоминая гроздья чёрного винограда. Мальчишки жадно накинулись на ягоды, и скоро их руки и лица почернели от ежевичного сока.

– Вай, смотрите, как я оцарапал себе все руки! – сказал вдруг Сурен.

– И я тоже, – откликнулся Давид из-за кустов ежевики.

– Постойте! – сказал Армен. – Давайте сначала сделаем крюки, а потом будем собирать ягоды.

Он достал карманный нож с зелёной пластмассовой ручкой, срезал с дерева длинную ветку, состругал с неё все сучки и веточки, кроме одной, на конце. Сурен и Давид восхищённо следили глазами за его ловкими движениями.

– А теперь сделайте и вы себе такие же крюки, – сказал Армен, протягивая нож мальчикам. – Только смотрите не потеряйте мой нож.

У Давида палка с крюком на конце получилась не такая длинная, как у Армена или у Сурена, но всё равно с её помощью стало гораздо легче собирать ежевику: притянешь к себе ветку – и собирай на здоровье. Не надо лезть в самую чащобу, рвать одежду и царапать колючками руки. У Давида не было с собой ничего, и поэтому он собирал ягоды в горсть и ссыпал их то в корзинку Сурена, то в корзинку Армена – смотря кто из братьев стоял к нему ближе.

Когда корзинки наполнились, Армен сказал:

– Теперь давайте посидим немного в прохладе под деревом – и домой.

Мальчишек разморило полуденной жарой, и они чуть не уснули под тенью огромного орехового дерева.

– Ну довольно, пошли, – наконец скомандовал Армен и, взяв свою корзинку с ежевикой, двинулся по тропинке, которая вилась вдоль маленькой речушки на дне лощины. Но не прошли они и ста шагов, как вдруг Армен остановился и стал лихорадочно шарить по своим карманам.

– Мой нож! Ты мне его вернул, Давид? Где мой нож?

– Да, вернул… кажется… не помню, – растерялся Давид.

Армен тщетно снова и снова шарил в карманах. Ножа не было. Давид и Сурен тоже вывернули карманы, и тоже напрасно. Ножик исчез.

– Ты не вернул мне нож. – Армен шагнул к мальчику. – Где ты его потерял? Вспомни: где?

Давид стоял и растерянно моргал, не зная, как ему быть.

– Ну что воды в рот набрал? Вспомни, где ты его обронил. – Армен взял мальчика за плечи и сильно тряхнул.

– Не знаю… не помню, кажется, положил на камень, около кустов, – пролепетал Давид и невольно попятился назад.

– Я тебе говорил, что не надо его брать с собой? Говорил я тебе? – сердито обратился Армен к брату.

Сурен промолчал.

– Ну, Давид, что молчишь как истукан? Говори: где ты оставил мой нож? – всё больше и больше распалялся Армен.

– Постой! – вмешался Сурен. – Чем ругаться, лучше давайте вернёмся и поищем нож там, где мы мастерили крюки.

– Ты думаешь, он его оставил там? – Армен с надеждой посмотрел на брата.

– Ага, вот увидишь, мы найдём ножик.

– Ну, шагай вперёд. – Армен грубо подтолкнул Давида сзади.

Мальчики повернули назад, к ежевичным кустам.

Армен, расстроенный, шёл и угрюмо смотрел себе под ноги, надеясь найти свой складной, с красивой зелёной ручкой ножик, доставшийся ему два года назад такой дорогой ценой…

В пятом классе Армен вдруг обнаружил, что ему позарез нужен нож, свой, собственный. Хоть какой-то: кривой или ломаный, ржавый или тупой – всё равно какой, но только собственный, которым можно обстругать палку, смастерить рогатку, наточить карандаш, и вообще – мало ли что можно, когда у тебя есть собственный ножик! Армен стал упрашивать отца, чтобы тот купил ему ножик.

– Нет, не проси, не куплю. Нож не игрушка для детей.

Тогда Армен вместе со своим младшим братом принялся обыскивать все углы и закоулки в доме в надежде найти какой-нибудь заброшенный, покрытый ржавчиной кухонный нож. Но поскольку их мать никогда не держала в доме старые ненужные вещи, то поиски оказались безуспешными.

– А давай стащим нож из столового набора, – в конце концов предложил Армен, – и зароем в землю.

– Зачем? – удивился Сурен.

– Чтобы заржавел от сырости. Через неделю откопаем и положим на место. Мама увидит, что нож заржавел, возьмёт и выбросит на помойку, а мы подберём.

Они так и сделали. Закопали в огороде сверкающий полировкой новенький нож из набора. Но когда через десять дней они его откопали, то нож блестел так, точно его только что купили: он был сделан из нержавейки. Тогда Армен взял острый камень и принялся изо всех сил по ножу бить, чтобы притупить или покорёжить – словом, придать ему негодный вид. Но, на беду, за этим занятием его застал отец и, узнав, почему он портит вещь, снял ремень и принялся пороть сына. Это продолжалось до тех пор, пока на вопли сына не выбежала во двор мать, а за ней дядя Гарегин, мамин брат, заглянувший к ним на огонёк.

– За что ты его так? – спросил он.

– Вот, полюбуйтесь, что он сделал с ножом! – сказал отец и протянул им нож с побитым лезвием. – Хотел испортить вещь, чтобы потом завладеть ею. Каков плут, а?

На следующий день дядя Гарегин зашёл снова и принёс в подарок Армену новенький перочинный ножик с зелёной пластмассовой ручкой.

– Напрасно балуешь, – строго сказал отец. – Ты же знаешь, что он вчера провинился.

– Нет, не напрасно, – ответил дядя Гарегин. – Если он пошёл на такую уловку, стало быть, ему очень нужен перочинный ножик. Правда, Армен?

Армен только кивнул – слова благодарности комом застряли у него в горле…

Вот сколько досталось ему, прежде чем он стал владельцем собственного ножа! А этот недотёпа взял да и потерял такую ценность!

– Ну вспомни, Давид: куда ты положил ножичек, после того как сделал крюк? – спросил Сурен, когда все трое вернулись туда, где они собирали ежевику.

Давид ничего не ответил, встал на четвереньки, стал шарить руками в примятой траве. Сурен тоже стал искать.

– Я тебе говорил – не надо его брать с собой? – уже в который раз попрекнул брата Армен. – Вот и связывайся с такой малышнёй. Ну, Давид, давай ищи мой ножик. Куда ты его подевал?..

– Не знаю… – Давид выпрямился, виновато глядя на Армена.

– Ты же говорил, что положил на камень. На какой, вспомни!

– Забыл… Не помню…

– Тогда подойди-ка сюда. – Давид послушно подошёл к Армену. – Сюда, сюда, к дереву. – Он взял Давида за плечи и подтолкнул к молодому раскидистому дубку. – Стань спиной к стволу. Так, хорошо…

Сурен, перестав искать в траве, удивлённо поглядел на брата.

– Ты чего?

– И ты иди сюда, – скомандовал Армен. Он достал из кармана кусок бельевой верёвки, из которой собирался сделать себе плеть. Стал медленно распутывать её. – Встал? Держи за этот конец, я распутаю верёвку, – обратился Армен к Сурену, который смотрел на брата во все глаза, открыв рот. – Ты помнишь, – повернулся Армен к Давиду, стоявшему спиной к дубу, – ты помнишь, как пахлеваны[1]1
  Пахлева́н (арм.) – богатырь.


[Закрыть] связали по рукам и ногам Давида Сасунского? – Мальчик кивнул, в глазах его зажёгся невольный интерес. – Сейчас мы с Суреном тоже тебя привяжем к дереву, на всю ночь…

– Вай, ты хочешь привязать его к дереву? На всю ночь?.. Да ведь страшно же будет ему тут, в лесу! – прервал брата Сурен.

– Ничего, не будет. Он родился смелым и бесстрашным, как Давид Сасунский, правда? – Мальчик радостно кивнул, следя, как Сурен и Армен привязывают его к дубу. Он и не думал сопротивляться, наоборот, – обрадовался, что потеря ножа оборачивается для него игрой в любимого народного героя. – Постоишь тут, привязанный всю ночь к дереву, и вспомнишь, куда ты подевал мой ножик. А утром, когда мы придём за тобой, скажешь нам. Хорошо?

– Ага, – робко улыбнулся Давид.

– А может, не стоит, а, Армен? – поднял на брата глаза Сурен. Ему явно не по душе была вся эта затея.

– А тебя не спрашивают. Пошли, а то становится поздно. Ну, пока, Давид Сасунский.

– Пока… – растерянно сказал Давид. В его глазах появилось нечто похожее на страх: будто теперь, сию минуту до него дошёл смысл всего происходящего…

День уже начал клониться к вечеру, когда братья, в последний раз оглянувшись на привязанного к дереву Давида, пустились с корзинками в путь. Но едва они свернули с тропинки на просёлочную дорогу, как услышали его голос:

– Э-эй! Су-рен! А-ар-мен! Раз-вяжи-ите меня!

– Так я и знал, – улыбаясь, сказал Сурен и побежал вверх по тропинке, чтобы отвязать плачущего мальчишку: ветер до них донёс испуганный рёв Давида.

– Постой! – Армен схватил брата за руку. – Ничего с ним не случится. Поплачет-поплачет и успокоится. Но зато это его отучит увязываться за нами.

– Но…

Сурен привык подчиняться старшему брату, и Армену легко удалось уговорить его.

Сумерки уже сгущались, когда братья вернулись домой.

– Вай, как много ежевики насобирали! Молодцы, можно сварить и варенье, – обрадовалась мать. – А теперь умойтесь и садитесь ужинать, отец придёт сегодня позже. Не будем его ждать.

Ребята так проголодались, что, забыв обо всём на свете, набросились на еду. Но тут дверь веранды отворилась, и вошла тётя Аревик, мать Давида. Лицо у неё было очень встревоженное. Сурен чуть хлебом не подавился, увидев её.

– Угощайся ягодами, Аревик, – сказала соседке мать.

– Не до угощения мне, Вартуш, – ответила та. – Ребята, вы не видели нашего Давида?

– Нет, – ответил Армен и уткнулся в тарелку.

Сурен, перестав жевать, вопросительно глядел на брата, стараясь поймать его взгляд.

– Мы ходили за ежевикой, нас целый день не было дома, – наконец сказал Армен.

– Вся извелась от тревоги, – вздохнула тётя Аревик. – Пойду его искать… Ума не приложу, куда он запропастился. И собаки его что-то нигде не видно. Как сквозь землю провалилась… – И женщина направилась к дверям.

Вартуш сочувственно проводила соседку взглядом.

– Слушай, Армен, давай сходим за Давидом, – улучив момент, когда мать вышла во двор, сказал Сурен.

– Нет, не пойдём. Пусть проведёт там ночь. Будет ему наука – как терять чужие ножи.

– А вдруг на него нападут волки?

– Не болтай глупостей. Волки давно перевелись в наших краях. Завтра, – сказал Армен, сладко потягиваясь и зевая, – с утра пораньше отправимся за ним. А теперь спать, спать…

– Но ведь он пожалуется взрослым, – размышлял вслух Сурен, – скажет, что это мы привязали его на всю ночь к дереву.

– Тогда мы объясним, что играли в Давида Сасунского. Дурачок ведь сам дал себя связать, разве нет? И вообще, не приставай больше ко мне со своими глупыми разговорами.

Был тёплый вечер, и мать постелила мальчикам на веранде. В широко распахнутые окна вливался аромат цветущих роз. Армен сразу же заснул, а Сурен ещё долго прислушивался к голосу тёти Аревик, искавшей сына по всему посёлку: «Э-э-э-эй! Давид! Э-э-эй, Давид!»

– Армен, Армен… – прошептал в темноте Сурен. – Уже спишь? Неужели смог уснуть?.. – недоуменно прошептал он.

Сурен крепко зажмурил глаза, пытаясь тоже уснуть. Напрасно. В его воображении одно видение мгновенно сменялось другим: вот Давид, одинокий и охваченный жутким страхом, стоит, привязанный к дереву… Вот уже к нему подбираются, лязгая зубами, волки… вот он, онемевший от ужаса, смотрит на их оскаленные пасти, на поблёскивающие при лунном свете волчьи глаза. Сурен вдруг почувствовал под ложечкой холодную пустоту, а колени стали ватными, – точно такое же чувство он испытал, когда однажды заглянул в горах в глубокое ущелье. Снова и снова ему представляется Давид, одинокий и брошенный ими в ущелье, и снова волки, и снова… Сурен крутился в постели с боку на бок: вай, скоро наступит утро?.. Но наконец, измученный кошмарами, неожиданно для себя погрузился в тревожный сон.

Среди ночи Сурен вдруг проснулся и с криком: «Волки, волки напали на Давида!» – выскочил в одних трусах и майке во двор и бросился к соседям. Следом за ним, разбуженный криками брата, побежал Армен, но, не посмев войти, остановился у порога, потому что увидел в комнате тётю Аревик, ломающую в горе руки, и множество женщин. Там была и его мать.

– Вай, что ты говоришь, Сурик-джан? Да ты просто это со сна! – сказала мать Армена и Сурена, вскочив со стула. Она тоже вместе с другими соседками всю ночь утешала обезумевшую от горя мать Давида. – Бог мой, да у тебя жар, сынок, лихорадка! – воскликнула Вартуш, пощупав лоб сына.

– Вай, дом мой обрушился! – заголосила тётя Аревик. – Да что вы стоите? Чего ждёте?! Скорей на помощь моему мальчику!

Она подбежала, схватила за плечи плачущего Сурена и стала трясти его изо всех сил.

– Так это вы его повели в лес? Вы его бросили там? Сейчас же веди нас туда! Сейчас же, слышишь!..

– Он… Мы его привязали к дереву. Армен… – сбивчиво пролепетал Сурен, дрожа всем телом.

Но в эту минуту в комнату вошёл отец Давида в окружении других мужчин. Вид у них был мрачный, потому что поиски мальчика не увенчались успехом. Вслед за ними тихо вошёл Армен и стал у порога.

– Левон! Скорей, Давид в лесу! – вскричала при виде мужа тётя Аревик. – Эти негодники Армен и Сурен привязали его к дереву! Идёмте скорей!

Отцу Армена стало стыдно за своего сына. Он подошёл к нему и дал увесистый подзатыльник. Заметив, что все посмотрели на него с осуждением, мальчишка, покраснев, испуганно уставился в пол.

– Ладно, оставь его, – глухо проговорил отец Давида.

– А теперь, паршивец, веди нас к Давиду, – приказал Армену отец.

За горами уже стало розоветь, тонкой прозрачной пеленой стелился над холмами и долиной утренний туман, когда родители Давида, Армен, его отец, ещё несколько соседей и родственников быстро зашагали по просёлочной дороге, ведущей к Лысым горам. Армен шёл позади всех.

– Смотрите, во-он кто-то идёт по дороге! – вдруг заметил отец Давида.

И тут все увидели вдали в утренней дымке одинокую фигурку, идущую навстречу им.

– Смотрите, и собака рядом! – крикнул кто-то. – Да ведь это Давид идёт! Клянусь чем хотите, это Давид со своей собакой.

– Это Давид, мой мальчик! – вскричала, задыхаясь от бега, тётя Аревик. – Вай, да буду я твоей жертвой, сынок! Жив, жив и невредим…

Спустя несколько минут она крепко обнимала Давида, взъерошенного, с осунувшимся лицом и оторванным рукавом, но счастливого. Рядом прыгал от радости пёс Санасар.

– Мама, мама! – говорил Давид, уклоняясь от поцелуев. – Помнишь, как злые пахлеваны Аслан и Какан связали по рукам и ногам Давида Сасунского и бросили в горах? Помнишь, как он разорвал верёвки и освободился, помнишь? Я тоже, как Давид Сасунский, освободился из плена. И знаешь, кто мне помог разорвать верёвки? Санасар! Он зубами дёргал, дёргал за верёвку, а я поднатужился – и разорвал её. Честное слово, не веришь? Спроси Армена и Сурена. Смотри, смотри: даже следы верёвок остались на руках! И ни капельки, ни капельки не боялся, честное слово! А всё потому, что со мной был мой верный Санасар!

Сурен в тот же день слёг в жестокой лихорадке, и его увезли в больницу, потому что к вечеру поднялась высокая температура и он, не переставая, всё время бредил, упоминая каких-то волков, Давида, дерево и ещё о чём-то странном и непонятном.

После того как увезли брата, Армен весь вечер ходил по дому и по двору как неприкаянный, всё у него валилось из рук, он едва дождался прихода матери.

– Мам, ну как Сурик? Лучше ему?

– Слава богу, лучше немного, заснул, – усталым голосом ответила мать. – Но он ещё долго пролежит там. Врач сказал, что его надо серьёзно лечить.

– А от чего же его будут лечить?

– От чего?.. – машинально повторила за Арменом мать. – От чего, говоришь? – И вдруг в упор посмотрела сыну в глаза: – А сам ты не догадываешься?..

Пешком к Давиду Сасунскому

Если бы автобус не остановился…

В это жаркое августовское утро, как только захлопнулась за матерью калитка, Давид лихорадочно стал собираться в дорогу. Он отрезал хлеба и овечьего сыра, налил в пол-литровую бутылку воды, сложил всё это в холщовую сумку и, оставив на столе записку, в которой наскоро нацарапал: «Мама, я пошёл в Ереван, вернусь только к вечеру», вышел из дому. За ним увязалась было его собака, но Давид загнал её снова во двор и приказал:

– Ты останешься дома, Санасар. Понятно?

Пёс, наклонив голову в знак покорности, глянул на мальчика умными, преданными глазами.

«Разве это справедливо, – размышлял мальчик, шагая по улице, – что я ни разу не видел памятника Давиду Сасунскому?» Он не видел памятника даже на картинке! Подумать только, родиться таким же сильным и бесстрашным, как Давид Сасунский, быть таким похожим – сколько раз мама сама говорила ему об этом! – на легендарного народного богатыря, носить его имя и ни разу в жизни не увидеть памятника, который много лет назад поставили герою в Ереване. Где же справедливость? Да и узнал он об этом памятнике недавно – всего лишь несколько дней тому назад. От мамы.

– Мама, а какой был из себя Давид Сасунский? – спросил однажды Давид свою мать, после того как она рассказала ему об одном из бесчисленных подвигов народного героя. – Как я хотел бы увидеть хотя бы его фотокарточку!

– Ишь чего захотел! – рассмеялась мать. – Тогда ведь фотографии и в помине не было. Но моя бабушка рассказывала, какой он был из себя: высокий, богатырского сложения. И знаешь, сынок, у него были точно такие же чёрные кудри и большие глаза, как у тебя. – Потом вдруг, словно вспомнив что-то очень важное, воскликнула: – Вай, совсем запамятовала! Надо же такое! Ведь в Ереване на привокзальной площади стоит памятник Давиду Сасунскому – он верхом на своём коне и с мечом в руке. Да, да, сынок, я видела сама этот памятник, когда ездила туда к тёте Марго в гости. Ты его тоже обязательно увидишь. Отец часто ездит в Ереван по своим служебным делам, я попрошу его как-нибудь взять и тебя. Тогда ты своими глазами увидишь этот замечательный памятник – стоит посередине бассейна скала, а на этой скале верхом на вздыбленном коне Давид Сасунский с огромным мечом в руке.

И вчера утром, когда отец собирался в очередную командировку в Ереван, мать попросила:

– Левон, может, ты заберёшь с собой и Давида, а?

– А зачем?

– Понимаешь, он ни разу не был в Ереване. Надо показать мальчику город, а главное – памятник Давиду Сасунскому. Он просто бредит им.

– Правда, папа, возьми и меня с собой. Ну, пожалуйста, прошу тебя, возьми меня с собой в Ереван!

– Нет, Давид-джан, не смогу. Дел у меня там по горло, и я буду очень и очень занят. Понимаешь, сынок, некогда мне будет показывать тебе город и его музеи. Мы поедем туда осенью, на октябрьские праздники. Я, мама и ты. И остановимся у тёти Марго, маминой сестры, что гостила у нас прошлым летом. Она уже давно ждёт нас к себе в гости. А сейчас, сынок, мне будет очень неудобно: я ведь буду жить в гостинице вместе со своим сослуживцем. Да и еду я туда всего на два дня.

И несмотря на просьбы Давида и его матери, отец уехал вчера в Ереван без него… «Раз так, – решил втихомолку Давид, – я сам, один отправлюсь в Ереван. Я знаю туда дорогу. Пешком дойду туда». Он слышал, взрослые часто при нем говорили, что до Еревана рукой подать.

Давид вышел за пределы посёлка. Солнце стояло уже высоко над горами. Оно было белое-белое, даже глазам стало больно смотреть на него. И ни единого облачка на небе. «Значит, день будет жаркий», – решил Давид. Он порадовался, что надел серую полотняную кепчонку.

Тут, в низине, главная асфальтированная дорога, что проложена посередине посёлка, выбегает в долину, затем раздваивается. У самой развилки дорог он увидел невысокий столб с дорожными указателями. Но и без этих голубых стрелок он знал, что, которая пошире, ведёт к Еревану. Давид посмотрел в сторону посёлка, прислушался, однако он ушёл достаточно далеко, и сюда никакие звуки из посёлка не доносились. Как ни напрягай слух, ничего не услышишь. Даже лая собак. В неподвижном знойном воздухе стоял неумолчный звон кузнечиков и разных других насекомых.

Внезапно из гущи высокой, иссохшей добела придорожной травы выпорхнула какая-то серая птица и исчезла высоко в синеве неба. От неожиданности Давид шарахнулся в сторону. Он потянул носом – пахло сухим чабрецом, чем-то ещё приятным – и снова посмотрел на видневшиеся вдали крыши домов, прятавшихся от зноя в густой зелени фруктовых садов. «Если мама и хватится меня, то лишь к вечеру, конечно, когда вернётся с птицефермы», – подумал он и быстро зашагал по асфальту.

Едва он подумал об этом, как услышал шум приближающейся со стороны посёлка машины. Неужели его уже хватились? Он кубарем скатился в придорожный ров, спрятался в высокой и пыльной, пахнувшей сеном траве. Но машина не останавливаясь промчалась мимо. Пронесло! Давид встал, с облегчением вздохнул и поглядел машине вслед.

Легко сказать – пойти пешком в Ереван. Не так-то это просто оказалось на деле. Вот уже два часа он шагает по такой жаре, а дороге всё нет конца. Сверху нещадно палит солнце, а внизу, под ногами, раскалённый асфальт. Изредка мимо проносятся грузовики и переполненные пассажирами рейсовые автобусы. Но хоть бы одна машина остановилась! Правда, он ни разу и не догадался поднять руку.

Зной усилился. Давид облизал сухие губы и оглядел из-под руки местность. Кругом, насколько хватало глаз, зеленели виноградники. Горы уже синели где-то далеко позади. Справа и слева от дороги, под прямым углом к ней тянулись ряды виноградных лоз.

Внезапно Давид почувствовал страшную жажду. Он достал из сумки бутылку с водой и сделал несколько жадных глотков. Вода оказалась тёплая-тёплая. Противно стало пить. Он отёр рукавом пот с лица… Может, поесть? Но только не тут на солнцепёке. И он перепрыгнул через ров, заросший чертополохом и всякими другими сорняками.

Тут, в тени виноградных лоз, обвивавших бетонные столбы, веяло приятной прохладой. Из гущи виноградных листьев аппетитно выглядывали крутые гроздья чёрного винограда, подёрнутого тончайшей жемчужной пылью. И вдруг ему очень захотелось винограда с сыром и хлебом.

Не успел он доесть хлеб с сыром и виноградом, как вдруг где-то справа от него послышался громкий, заливистый лай собаки. Через несколько минут из-за гущи спутанных виноградных лоз выскочил огромный волкодав и кинулся к нему. Сердце у мальчика неистово забилось от страха, но он не растерялся: схватил с земли камень и бросил в собаку. Он понял, что попал в неё, так как волкодав, дико взвизгнув от боли, исчез в винограднике так же неожиданно, как и появился. Давид тревожно оглянулся, пытаясь унять бешено стучавшее сердце. Однако через пять минут снова раздался лай, и уже не одной собаки, а целой своры. Давиду стало страшно, но он лихорадочно стал искать глазами: чем бы защититься? У самой обочины дороги лежал большой, увесистый камень. Он перепрыгнул через ров и обеими руками поднял кусок гранита.

Лай приближался всё ближе и ближе, и вот уже свора собак, скалясь, окружила Давида. Он обеими руками высоко поднял камень и, держа его наготове, всякий раз, когда к нему подступал близко какой-нибудь из разъярённых псов, замахивался им, делая вид, что вот-вот бросит в него.

– Эй! Кто там залез в виноградник? – услышал Давид голос приближающегося сторожа. – Вылезай скорей, не то собаки разорвут на части!

В это же самое время по дороге мимо него проехал автобус, но Давид даже не оглянулся. Он только успевал отпугивать камнем то одну собаку, то другую. Краем глаза Давид заметил, что автобус, отъехав метров десять, остановился. Из него выскочил высокий человек. «Наверное, водитель», – успел подумать Давид. С ломиком в руке он бежал на помощь к мальчику. Вслед за высоким человеком из автобуса вышли несколько пассажиров, все они бежали к Давиду, на ходу поднимая с земли камни.

– Беги к автобусу, мальчик! – крикнул высокий, подбежав к Давиду. – Беги скорее к автобусу! Я с ними справлюсь!

Давид бросился бежать, однако, отбежав несколько метров, остановился, тяжело дыша. Оглянулся назад на высокого. Тот, замахиваясь ломиком, отгонял от себя собак. Мальчик, словно загипнотизированный, смотрел на высокого – страшно было подумать, что было бы с ним, если бы автобус не остановился… Только теперь он понял, что одному было бы не справиться.

– Беги сюда, мальчик, сюда! – кричали сгрудившиеся у автобуса остальные пассажиры.

– Эй! – крикнул появившийся сторож. – Не трогайте собак! Не трогайте совхозных собак! Я их сам уйму!

И сторож стал окриками и палкой отгонять собак, а те, услышав голос своего хозяина, начали успокаиваться и одна за другой исчезли в винограднике. Через несколько минут, что-то недовольно бурча под нос, ушёл и сам сторож.