Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

Автор книги: Виктор Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Насколько нам было известно, в этом районе Западной Беларуси было полно лесов и болот, но сравнительно мало населенных пунктов, а в довершение ко всему не было ни одного действующего партизанского отряда, о котором бы знали в штабе партизанского движения.

Командиры как-то неожиданно быстро вернулись, причем явно встревоженные. Одновременно с их появлением на грани слуха я уловил размытый, непонятный, сливающийся из-за большого расстояния шум.

– Немцы устроили охоту, – начал говорить командир, но стоило ему увидеть тревогу в наших глазах, усмехнулся и разъяснил: – На зверя, кабана или оленя, охотятся. Издали их видели. Две грузовые машины с солдатами и две легковушки. Четыре-пять человек – офицеров. Егеря с ними, похоже, из местных жителей. И собаки. Тут еще вот что. Они же не просто так приехали, а на зверя, которого егеря должны были обнаружить. Что это означает, товарищи разведчики?

– Нашу высадку могли видеть. Могли слышать самолет, – послышались голоса.

– Увидеть… вряд ли. Темно и шел снег. А вот услышать самолет – слышали и сразу могли подумать насчет десанта! Так как охота была запланирована заранее, то немцы-охотники ничего не знали, а сейчас им сообщат. Тут два варианта. Немцы, испугавшись, уедут обратно, а к полудню здесь будет рота, которая начнет прочесывать этот участок леса. В этом случае нам надо сворачиваться и уходить как можно дальше. Теперь второе: немцы просто плюнут на это сообщение. Десанта никто не видел, а что самолет пролетел, да мало ли их сейчас в небе летает. Мы тут с замом по дороге пораскинули мозгами и решили, что прямо сейчас ничего предпринимать по переносу лагеря не будем, а отправим разведчиков узнать, что там у фрицев делается. Володя, – он повернулся к заму, сидящему на кучке лапника, – пойдешь вместе со Звягинцевым. Будьте предельно осторожны, так как с ними местные охотники, которые знают эту местность как свои пять пальцев.

Спустя полчаса мы вышли на то место, откуда командиры наблюдали за появлением охотников. Я разглядел два грузовика и два легковых автомобиля, кроме них недалеко стояло трое саней-розвальней. Рядом с машинами были разбиты две палатки, из которых торчали трубы, а из них валил дым. Рядом ходили, поеживались от мороза, с поднятыми воротниками шинелей, два часовых с автоматами.

– Остались. Хм. Быстро обустроились, гады, – негромко сказал Мирошниченко, глядя в бинокль. – Все остальные фрицы, наверное, набились в палатку и сейчас греются у печки.

Здесь, на опушке, было заметно холоднее, чем в глубине леса, к тому же чувствовался легкий ветерок, который заставлял нас ежиться, совсем как немцев-часовых. Вдруг где-то заливисто залаяли собаки, затем раздался выстрел, за ним другой, третий. Потом до нас донеслись крики. Часовые насторожились и прислушались. На звуки выстрелов из одной из палаток сразу вывалились шестеро фрицев, которые настороженно уставились в сторону леса. Один из часовых что-то сказал им, а затем для пущей убедительности махнул рукой: идите, ничего страшного. Негромко переговариваясь, те снова исчезли в палатке.

– Отойдем обратно в лес, а затем обойдем по дуге. Направление мы знаем, – предложил я план действий.

– Так и сделаем, – подтвердил лейтенант.

Пока мы осторожно пробирались по лесу, мое ухо делило звуки надвое. Первые – шум охоты: стрельба, крики и лай собак; вторые – лесные звуки: вроде шороха падающего с веток пласта снега, стука дятла или треска коры. Вдруг Мирошниченко поднял предостерегающе руку и замер. Я настороженно прислушался. Ничего. Только повернул голову, чтобы спросить, в чем дело, как до меня донесся запах табачного дыма. Кто-то недалеко от нас курил.

«Видно, солдат, стоящий в оцеплении…» – но мысль сразу сбилась, стоило мне услышать легкие шаги в нашем направлении. Мы сразу присели, наполовину прикрытые широкими лапами ели. Наши белые маскхалаты сливались со снегом, лежащим плотным слоем на земле и деревьях. До определенного момента мне была не видна фигура немецкого солдата, пока тот не появился в просвете между деревьями.

«Хм. А это, собственно, кто такой?»

Тулуп, валенки, треух. Если бы в довершение картины он держал дробовик, то я бы сразу подумал, что это охотник, приехавший с немцами, но у него на поясе болтался немецкий подсумок, а с плеча свисала немецкая винтовка.

«Партизан?! Здесь?!»

Можно было подумать и так, вот только он шел не крадучись, а довольно уверенно, и только изредка оглядывался по сторонам. Остановился, затем с минуту стоял, прислушивался, потом последний раз затянулся и, бросив догоревшую самокрутку в снег, зашагал в сторону охоты.

– Полицай? – шепотом спросил я.

– Похоже, – с явным сомнением в голосе ответил мне Мирошниченко. – Но все равно как-то странно. Полицаи леса как огня боятся, а этот… гм… как дома себя чувствует.

Выждав несколько минут, мы осторожно двинулись за ним, останавливаясь и замирая при малейшем звуке. Остановились, только когда увидели в просвете деревьев серо-зеленые шинели немецких солдат, стоящих в оцеплении. Выстрелов не было, лай собак затих, они теперь только изредка тявкали, зато были слышны громкие голоса подвыпивших немцев, которые хвастались друг перед другом своими охотничьими успехами. Как стало понятно из разговоров, продолжение банкета должно произойти в палатке у машин, где повар должен был приготовить им какое-то особое блюдо из подстреленного ими оленя.

Спустя полчаса офицеры-охотники, в окружении солдат, двинулись в обратный путь. Среди всей этой словесной шелухи мы уделили серьезное внимание только одному короткому разговору немецкого майора и полицая. Он привлек нас еще тем, что немец свободно говорил по-русски.

– Галушкин!

– Слушаюсь, господин майор!

– Передашь Гоноровскому, чтобы был у меня в десять утра.

– Так точно, господин майор! Передам всенепременно пану Стефану!

– Свободен!

Когда мы передали содержание разговора командиру, тот думал недолго.

– Судя по всему, это ягдкоманда. Каратели. Стефан Гоноровский. Запомню. Здесь, в Западной Беларуси, много поляков. Также можно предположить, что этот отряд и есть причина гибели наших разведгрупп. Как ты думаешь, Володя?

– Вполне возможно, командир. Среди них хватает националистов и врагов Советской власти. Этот пан точно из таких!

Не успели мы устроиться на ночь, как началась пурга. Снег даже не падал, он многочисленными вихрями крутился среди деревьев. Укрытые с ног до головы парашютами, мы спокойно и даже в тепле провели эту ночь. Правда, утром пришлось откапываться и вытаптывать площадку. С деревьев то и дело на голову падали пласты снега, и было только слышно, как трещат на морозе деревья.

Увязая в снегу по колено, подобрались к большаку. Нам нужен был язык. Им стал крестьянин, ехавший в санях. Назвался Михасем Бурко. Перепуганный до смерти, сбиваясь с русского на белорусский язык, мужик рассказал нам, что немцев в деревнях нет, но при этом в районе они крепко держали власть в своих руках, благодаря карательному отряду пана Стефана. Они появились около года тому назад. Сначала их было полтора десятка, но уже сейчас стало намного больше. Точного числа карателей крестьянин, ясное дело, не знал. С самого начала они расстреляли всех тех, кто имел хоть какое-то отношение к советской власти, потом, по слухам, уничтожили в лесах две небольшие группы партизан и каких-то парашютистов. У Гоноровского в каждой деревне свои люди есть. Зверствуют они не так чтобы сильно, но если в чем-то провинился, то пощады не жди. Пытают, мучают, а потом расстреливают, как самого виновника, так и всю его семью. Получив первичную информацию, мы отпустили крестьянина, при этом предупредив, что за длинный язык пытать мы никого не будем, а вот пулю пустить в лоб – это запросто сделаем.

Теперь нам нужен был транспорт. Мы настроились на долгое ожидание, но удача не покинула нас. Благодаря «отряду Гоноровского», уничтожившему партизанское движение в зародыше, немцы здесь оказались непуганые и легко поддались на простейшую уловку под названием «патруль на дороге». Трупы солдата-водителя и фельдфебеля-связиста скинули в овраг и забросали снегом, потом погрузились в машину и поехали.

Спустя полчаса показалась деревня, которую нам надо было объехать, но накатанный путь лежал именно через нее, а ехать по снежной целине (до этого дня снег шел не переставая и теперь лежал на земле толстым слоем, скрывая все неровности почвы) было опасно и тактически неправильно. Что это за чокнутые фрицы, которые по нормальным дорогам не ездят? Въехать мы въехали, но неожиданно в центре села наткнулись на толпу местных жителей. Люди, увидев машину с немцами, бросали на нас угрюмые взгляды, а потом переводили их на двух мужчин, женщину и двоих мальчишек-подростков, стоящих у крыльца большого дома. Все они были сильно избиты. За их спиной, на крыльце, стоял в белом расстегнутом полушубке мужчина в окружении трех вооруженных людей. Между пленниками и местными жителями находилось еще восемь охранников, с винтовками в руках. Нетрудно было понять, что это те самые каратели, о которых рассказал нам крестьянин.

Я думал, что мы проедем мимо них, но вдруг неожиданно наша полуторка остановилась. Боковая дверь машины открылась, и на снег спрыгнул в форме обер-лейтенанта Камышев.

– Унтер-офицер Димиц!! – раздался его громкий крик.

Спрыгнув с машины, я подбежал к нему и вытянулся в струнку, как и полагается настоящему немецкому солдату.

– Работаем тихо. Главаря – живым, – негромко, но по-немецки произнес командир.

«Зачем?! Это не наше дело», – подумал я, но вместо этого бодро и громко отрапортовал:

– Яволь, герр обер-лейтенант!

Затем четко развернувшись, побежал к ребятам, сидевшим в кузове, под тентом, как и положено дисциплинированным немецким солдатам.

– Выходи!! – заорал я командным голосом.

Из-за машины нас не было видно, поэтому я кратко пояснил суть предстоящей операции:

– Стрелять аккуратно. Кругом люди. Главаря брать живым.

Тем временем Камышев медленно подошел к толпе, которая сразу подалась от него в разные стороны. Дойдя до охраны, он встал, расставив ноги, и медленно, лениво произнес по-немецки:

– Что здесь происходит?

– Господину лейтенанту вряд ли это будет интересно, – с некоторой издевкой произнес главарь бандитов на неплохом немецком языке. – Единственное, что могу добавить: казнь пособников красных комиссаров проходит по прямому указанию начальника СД Гельмута Краузе.

Офицеры вермахта предпочитали не связываться со спецслужбами, тем более что это был прямой приказ начальника СД. По мнению главаря, лейтенант, услышав фамилию майора СД, должен был быстро убраться, но все получилось с точностью наоборот.

– Димиц! – рявкнул обер-лейтенант, выхватывая из кобуры парабеллум.

В этот момент я уже стоял около одного из бандитов, от которого прямо несло свежим перегаром. Он ухмыльнулся и подмигнул мне, как своему приятелю. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. Резкий взмах рукой, и стоящий передо мной бандит захрипел перерезанным горлом. Новый взмах, и бандит, стоявший в трех метрах, получив нож в горло, стал медленно заваливаться на утоптанный снег. В ту же секунду ударили короткие, скупые очереди разведчиков, скашивая остолбеневших карателей. Дважды коротко и сухо ударил парабеллум командира. Народ, до этого находившийся в состоянии шока, очнулся и с криками пустился врассыпную.

Наша атака оказалась настолько неожиданной для бандитов, что практически никакого сопротивления нам оказано не было. Да это и понятно. На них подло и вероломно напали их хозяева, которым они так преданно служили. Только один из бандитов, стоящих на крыльце, пригнувшись, кинулся в дом, но на пороге получив пулю в спину, упал, раскинув руки. Главарь успел только откинуть полу и кинуть руку на кобуру, как тут же с криком схватился за плечо. В нем торчал нож. В следующую секунду раздалась команда командира по-немецки:

– Двое в дом! Остальным занять позиции по периметру!

Первым делом я подбежал к двери дома и крикнул:

– Ахтунг! Гранатен!

– Не взрывайте! Мы сдаемся! – раздались из избы наперебой мужские и женские голоса. – Выходим! Выходим! Не стреляйте!

Спустя полминуты на пороге показался пожилой, но еще крепкий мужик с поднятыми руками. Из-за его спины была видна женщина в возрасте, видно его жена, и две раскрашенные девки.

– Сторожи их! – кинул я Сашко, а сам, пригибаясь, как солдат при налете, вбежал в дом. Быстро огляделся. Для деревенского дома он был обставлен богато и несколько странно. Буфет, за стеклом которого была выставлена разнокалиберная посуда, был явно привезен из города и неуместно смотрелся на фоне деревянных стен, так же как и трюмо, стоящее в углу. Посредине комнаты стоял накрытый стол. Видно, после казни бандиты собирались хорошо попировать. Я уже собирался выйти, как глаз зацепил сбитую на сторону дорожку на полу, возле печки. Осторожно подошел, затем сапогом отбросил ее в сторону. Под ней оказался люк. В этот момент в избу вошел командир с Сашко, который конвоировал хозяев дома и стонущего главаря.

– Герр обер-лейтенант, – обратился я к командиру, – мною найден люк в этом партизанском логове.

Услышав немецкую речь, сникший главарь сразу встрепенулся:

– Герр обер-лейтенант! Произошла страшная ошибка! Я Стефан Гоноровский, начальник карательной команды! У меня есть жетон! Он висит у меня на шее! Я агент СД!

Камышев, не обращая внимания на выкрики, скомандовал по-немецки:

– Димиц! Проверить!

– Яволь, герр обер-лейтенант! – вытянулся я, продолжая играть роль дисциплинированного служаки.

Вдруг неожиданно подал голос главарь:

– Там Семен Пашко! Мой адъютант!

Я повернулся к главарю:

– Прикажи ему вылезти, или бросаем гранату!

– Сейчас-сейчас, – заискивающе пробормотал тот и подошел к люку, морщась и держась за плечо. Приподняв крышку, он крикнул:

– Пашко! Это твой командир! Выходи!

Из глубины сначала раздались отборные ругательства, а затем уже слова:

– Ты что, совсем мозги потерял, сявка базарная?! Это же падлы красные!

В этот момент, оттолкнув бандита, я бросил вниз гранату и захлопнул крышку. Раздался приглушенный взрыв. Пол под ногами явственно качнулся. В серванте зазвенела посуда. А уже в следующую секунду я рывком откинул крышку и спрыгнул вниз. Там было темно, но мне хватило даже того света, что падал через открытый люк, чтобы увидеть ноги, одетые в сапоги, которые торчали из-под груды ящиков и картонных коробок. Горький запах тротила был густо перемешан с ядреным запахом самогона. Разбираться, жив или мертв бандит, не стал, а просто дал по нему короткую очередь из автомата. Огляделся. Помимо традиционных крестьянских запасов, подпол чуть ли не на треть был забит ящиками и коробками с надписями на немецком языке. Глаза уже привыкли к темноте, и я различил в углу лужу, в которой лежало стеклянное крошево, все, что осталось от бутылей с самогоном. Нашел лесенку, приставил к стене и вылез.

– Там продуктов столько, что взвод… – начал я говорить, но командир кивнул головой, типа все понял, и продолжил в быстром и жестком темпе допрашивать «пана Стефана». Командир, в прямом смысле этого слова, выбивал из него правду. Мне даже показалось, что в этой жестокости есть что-то свое, личное.

Староста, его жена и две бандитские шлюхи сидели на лавке у печки с побледневшими лицами и глазами, полными ужаса. Спустя полчаса вернулись трое наших парней, посланные, чтобы прочесать деревню. Они никого не обнаружили, потому что, если и были такие, то забились по щелям, словно тараканы.

Мы засветились, причем так, что догадаться о русской диверсионной группе гитлеровцам не составит никакого труда. Правда, жители деревни видели немцев и слышали только немецкую речь, но то, что приехавшие солдаты уничтожили группу карателей, говорило только об одном: что это были русские диверсанты. Я не мог знать, что на столь непрофессиональный шаг командира толкнула обычная человеческая месть, так как не знал, что во второй группе десантников, уничтоженных карательным отрядом Гоноровского, был младший брат Камышева. Кроме того, командиром одного из погибших отрядов разведчиков был его большой друг, с которым он воевал еще в Испании. Если теперь мы точно знали, как погибли три группы наших разведчиков, то время нашей «невидимости», конечно, скоро истечет, после чего на нас откроют настоящую охоту.

После допроса командир встал, оглядел всех и только потом сказал по-немецки:

– Нам нельзя оставлять следов, а я это правило нарушил. Моя вина, и мне ее исправлять. Сашко, смени на посту Мартынова, пусть быстро поест, а остальные начинайте отбирать продукты и грузить в машину.

Услышав эти слова, Гоноровский, кривясь от боли, вдруг неожиданно сказал:

– Есть у вас такая поговорка: сколько веревочке не виться, а все равно ей конец будет. Да, комиссар?

Командир ничего не ответил, только мазнул по нему яростным взглядом. Мы принялись за погрузку. Когда закончили, Камышев сказал:

– Идите, парни. Ждите в машине.

Разведчики с виноватыми лицами быстро вышли. Они понимали, что убрать свидетелей необходимо, но сами в душе были рады, что это дело не поручили никому из них. Одно дело убивать гитлеровцев и их пособников в бою, а здесь гражданские люди, к тому женщины. Парни ушли, а я остался стоять. Камышев бросил на меня косой взгляд, но ничего не сказал, только поднял руку с пистолетом, готовясь стрелять.

– Не убивайте, люди добрые! – вдруг заголосил староста. – У меня деньги! Золото! Все отдам, только не убивайте! Никого не убил! Крови на мне нет! Бога побойтесь!

– Где? – быстро спросил я.

– В подполе. За бутылями с самогонкой. Кирпич надо вынуть. Он у самого низа! Там…

– Я в деле, командир.

Камышев не сразу понял, что я хотел этим сказать, и промедлил, а я уже нажал на спусковой крючок автомата. В следующую секунду в автоматную очередь вплелись сухие и короткие выстрелы из пистолета. Спустя минуту все было закончено, после чего командир, не глядя на меня, пошел к выходу. Я задержался буквально на пять минут. Любопытство замучило. Есть там тайник или нет?

Когда я забрался в кузов, меня встретило неловкое молчание. Мое участие в «грязной работе» здорово смущало ребят. В другой раз они бы обязательно меня спросили, почему я задержался, но сейчас никто из них не произнес ни слова. Несмотря на то, что трое из пяти сидящих рядом со мной парней имели на своем счету как минимум по десятку убитых гитлеровцев и их пособников, они оставались теми, кем и были. Двадцатилетними парнями, не знающими толком жизни. Смотрели на окружающую реальность простыми, по-детски чистыми взглядами. Сталин – хорошо, Гитлер – плохо. Война не учила их жизни, она учила их убивать. Командир, тот другое дело. Возможно, он видел во мне себя, только более молодого и жестокого, но при этом не понимал, откуда этот парень столько много знает о войне. Слишком много Звягинцев знал из того, что сам Камышев, прошедший Испанию от звонка до звонка, потом и кровью собирал четырнадцать лет. Боевой опыт.

Глава 9

В этом районном городке у нас имелись две явки, но появляться на них без предварительной и тщательной проверки было категорически запрещено жесткими правилами агентурной работы, да и связи с ними не было с самого начала войны. Вот только сейчас нас поджимало время, командир прекрасно это понимал, поэтому решил ускорить процедуру. К тому же группу людей в небольшом городе не спрячешь без помощи подполья. Правда, немцы, как отъявленные педанты, в первую очередь будут искать людей в немецкой форме, поэтому мы снова переоделись в гражданскую одежду. Вот только что делать с машиной и где жить все это время? На эти вопросы у нас не было ответов.

К городу мы подъехали около четырех часов утра, после чего выехали на разбитую окружную дорогу, чтобы избежать проверки на контрольно-пропускном посту. Ехали по таким колдобинам и ямам, что мне временами казалось, что машина вот-вот развалится, так она тряслась и скрипела. Спустя некоторое время наткнулись на развалины какого-то заводика. Остановились. Разбежавшись по сторонам, довольно быстро нашли одно довольно укромное местечко: частично развалившийся корпус бывшего цеха. В него вполне можно загнать машину. О том, что это место необитаемо, нам сказали два трупа, которые мы нашли лежащими у погасшего костра. Может, эти люди замерзли, может, умерли от голода, об этом нам было трудно судить, но судя по состоянию тел, умерли они явно не вчера.

Мы разожгли небольшой костер, плотно позавтракали, а затем командир выделил две группы, в каждой по два человека, которые пойдут по явочным адресам.

– Прежде всего осторожность. При малейшем намеке на опасность уходите. Мне мертвые герои не нужны! Вы меня поняли? – спросил он нас.

– Поняли, командир. Все ясно, командир, – вразнобой ответили мы.

– Все, бойцы. Идите!

Сразу, при выходе из развалин, мы разделились и пошли в разные стороны. Мы отправились на пару с Пашей Швецовым. Он шел впереди, а я – сзади, на расстоянии пятнадцать-двадцать метров. Сначала мы прошли сквозь несколько рядов частных домов, вышли на улицу Красная, которая теперь имела совсем другое название, но ее нетрудно было узнать по стеклянной витрине кафе «Весна», расположенного на углу. Оно, к моему легкому удивлению, продолжало работать, да и название не поменяло.

«За углом улицы должен был находиться рынок», – промелькнуло в памяти.

Завернув за угол, я увидел небольшую площадь, вот только на фото, которое нам давали, рынок выглядел по-иному. Из двух больших павильонов сохранился только один. На нем сейчас висела вывеска «Пивная». От второго остались только обгорелые стены да чудом уцелевшая закопченная, облупившаяся, проржавевшая вывеска «Овощи. Фрукты».

Кроме них стояло два киоска, на одном из которых, как я помнил, раньше была вывеска «Табак». Теперь новые владельцы определили их под мастерские. На одной киоске висела явно рукописная вывеска «Ремонт обуви», на втором – ничего не было, но судя по женщине, которая вышла из двери с кастрюлей в руках, здесь занимались ремонтом металлоизделий.

Посредине стояло два десятка столов под навесами, где и велась основная торговля. Кроме них еще десятка полтора продавцов ходили по рынку, продавая с рук предметы домашнего обихода. Здесь продавали все: немецкие консервы, квашеную капусту, вязаные вещи, шали, одежду, папиросы поштучно, вот только народа было немного и большинство из них толкались около продавцов продуктами. Кругом слышалась русская, белорусская и польская речь. Двое немецких солдат торговались со старушкой, продававшей теплые носки. Подошел к прилавкам. Приценился к совсем новеньким сапогам, потом постоял рядом со старичком, торговавшим старыми часами.

По легенде, женщина-агент должна была заняться при немцах частной торговлей. Для этого ей были оставлены продукты и мануфактура, поэтому наиболее вероятным местом ее работы должен был стать именно этот рынок. К тому же здесь, в толпе народа, агента можно было легко отследить, а затем за ней понаблюдать. Так нам советовали специалисты. Вот только лица женщин-торговок даже близко не походили на фотографию агента. Во время хождения по рынку я время от времени бросал взгляды в сторону Швецова, пока тот не показал легким кивком головы в сторону павильона с надписью «Пивная». Судя по скучному лицу Паши, нашего агента и он не нашел.

Войдя в помещение, с удовольствием отметил, что здесь теплее, чем на улице, и уже потом заметил печку-буржуйку недалеко от стойки. Из мебели в пивной стояло лишь два деревянных грубо сколоченных стола с лавками. В воздухе висел стойкий запах перегара, кислого пива и табачного дыма. В самом углу, на дальнем краю одного из столов сидела блатная компания. Оценив по очереди взглядами, они посчитали нас неопасными и продолжили о чем-то тихо говорить. Кроме них здесь был еще мужичок с мутными глазами и оплывшим от пьянства лицом; он медленно цедил пиво из кружки. Недалеко от него расположилась еще одна шумная компания, состоявшая из трех мужчин и двух женщин. Судя по тулупам и валенкам, это были торгаши с рынка. Все они были в приличном подпитии, что было видно по раскрасневшимся лицам, а также громкому смеху, мату и выкрикам. Подходя к стойке, возле которой уже стоял Паша, я подумал: «Им бы тут лозунг повесить „Пиво без водки – деньги на ветер”. Было бы в самый раз».

Глянул на бабищу, которая стояла за прилавком, изображавшим пивную стойку. Та куталась в черное мужское пальто, при этом довольно красноречиво на нас поглядывала. Чего, дескать, стоите? Или пиво берите, или валите отсюда на все четыре стороны! Задерживаться нам здесь было не с руки, но надо было срочно обсудить ситуацию. Дождавшись, когда я подойду к стойке, буфетчица глухо буркнула:

– Пиво. Водка. Ну?

– Как положено, красавица. К кружечке прицеп – сто грамм, а нас, как понимаешь, двое, – сказал ей Паша.

Женщина хмыкнула, потом перевернула стоящие на мокрой тряпке верх дном две кружки и одну сразу поставила под кран, затем то же самое проделала со второй кружкой. Потом наклонилась под стойку, чем-то булькнула и поставила перед нами стакан, судя по запаху, наполненный самым настоящим первачом. Мы расплатились и сели за стол. Быстро выпили по половине кружки пива и сделали по глотку из стакана, при этом сделали довольный вид и, наклонившись друг к другу, стали быстро обмениваться наблюдениями. В результате сошлись в одном: на рынке искомого лица нет. Даже близко никто не подходил по фотографии.

– Значит, идем на адрес, – подвел итог Швецов.

Теперь нам оставалось допить пиво, осторожно вылить оставшуюся самогонку под стол и уходить. Перебрасываясь для вида словами, я невольно прислушался к пьяному разговору веселой компании. Мужчина-торговец уже при нас сходил к стойке и принес новую бутылку, которую они почти сразу опустошили. Видно, от неумеренных возлияний у одной из торговок совсем поплыли мозги, так как та вдруг стала громко и матерно ругать какую-то шалаву. Поневоле прислушавшись, в какой-то момент я понял, что она ругает свою собственную дочь.

– Эта сучка вместо того, чтобы помочь родной матери, которая ее кормила и воспитывала, выгнала торговать на рынок! В дикий мороз! А ведь я без мужа ее растила! Сама не доедала, а ей лучший кусок отдавала! А она что сделала, тварь этакая! Родную мать, в мороз, на рынок выгнала! Торгуй, значит, мама! Верка, видишь, какая у меня заботливая дочка!

– Варвара! Брось! – стала возражать ей подруга. – Хоть она и непутевая девка, прости меня господи, но тебе она дочь и негоже так про свою кровинку говорить! Да и с голоду, как половина города, ты не умираешь.

– Продукты она тебе дает?! Дает! Ты их продаешь и через них хорошо живешь! Правда, люди? – следующим вступил в разговор мужик в полушубке и треухе.

– Ты, Варвара, погодь такими словами насчет своей Томки бросаться, – заговорил другой мужчина. – Вдруг кто услышит? Хахаль-то у нее особенный! Он в нашем городе любого в порошок сотрет.

Но пьяной вдрызг мамаше уже было море по колено.

– Что, Адам? Думаешь, она меня сдаст?! Или, может, ты, паскудная душонка, меня сдашь?! – Тут ее, по-видимому, основательно переклинило, потому что она неожиданно стала выкрикивать угрозы: – Да я всех в этом паршивом городишке урою!! Всех в порошок сотру!! Только дочке скажу, так ее Гельмут!..

– Варвара! Хватит! Хорош тебе языком молоть! Договоришься тут! – испуганный мужик в треухе вскочил из-за стола. – Верка, подмогни!

Женщина тяжело поднялась из-за стола, после чего они подхватили под локти окончательно опьяневшую Варвару и потащили ее к выходу. Так как все внимание сейчас было обращено на пьяную компанию, мы вылили самогон под стол, а затем вышли следом.

– Что ты об этом думаешь? – спросил я его по дороге.

– Что тут думать… – с нотками брезгливости в голосе ответил Паша. – Ее дочь-шлюха греет постель офицера, а тот ее продуктами снабжает. Часть мамаше отдает, а та уже их на рынок тащит. Все просто и незатейливо.

– Ты не думал, что здешнего начальника службы безопасности зовут Гельмут Краузе? Гельмут. Кстати, ты заметил, что они не на шутку испугались, когда услышали это имя?

Швецов прокрутил все это в голове, а затем спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Мысль есть, но ее еще обдумать надо, а пока давай прогуляемся за пьяной компанией.

– Хм. Пошли.

Идя следом за пьяной троицей, мы услышали еще одну интересную подробность, которая придала еще больше реальности моему плану. Пройдя мимо дома, куда они свернули, мы прошли, внимательно отмечая особенности улицы, затем свернули за ближайший дом и отправились искать местожительство агента. Если до этого как-то удавалось избегать контакта с гитлеровцами, то теперь нам дважды пришлось скрываться от патруля.

Прибыв на место, какое-то время наблюдали за домом с разных точек, потом сошлись, обсудили и решили, что наружного наблюдения явно нет, а вот засада внутри дома – это вопрос. Чтобы узнать, как обстоят дела, надо было идти и спрашивать. После короткого колебания Павел решил рискнуть и пошел к дому, а я остался его страховать. С моего места было видно, как дверь ему открыла какая-то пожилая женщина.

«Ее мать?»

Несколько минут они говорили, после чего Швецов распрощался и пошел назад. Шел спокойно и знаков тревоги не подавал, но так знал я его хорошо, то было видно, что он злой как черт. Пропустил его вперед и только потом последовал за ним издали, при этом постоянно отслеживая возможный «хвост». Как только мы добрались до окраины города, он остановился и подождал меня.

– Ну что?

– Сволочь она! – он был уже не зол, а разъярен. – Самая настоящая сволочь! Тварь продажная!

– Толком объясни!

– Что тут объяснять! Эта сука собрала вещички и удрала в неизвестном направлении! Предала нас! Гадина! – бросил он на меня злой взгляд, но увидев мой встречный укоризненный взгляд, сбавил тон: – Помнишь, что нам про нее сказали? Продукты ей оставили и кое-какие товары. Так она все это загрузила на машину, забрала мать и уехала перед самым приходом немцев. А ведь она кандидат в партию! Кто она после этого?! Вот ты скажи, Костя?!

«Мальчишка. Как есть мальчишка. Прямо герой-пионер», – подумал я, но вместо этого сказал веско и проникновенно:

– Полностью с тобою согласен, Павел. Полностью. Так не может поступить советский человек.

Покружив немного для очистки совести, мы вернулись в развалины уже в наступивших сумерках. Продрогли до основания, а голодные были словно звери. Только мы начали свой доклад, как пришла вторая группа. Как они могли уточнить, хозяин явочной квартиры был схвачен сразу после прихода гитлеровцев в город. Больше его никто не видел. Камышев заинтересовался моим планом, но только потому, что другого варианта у нас практически не было. Если бы сохранилось подполье, то опираясь на них, мы могли бы провести более детальную разведку района. А теперь… Вот только слишком рискованный был план. Я и сам это знал. Да и все это понимали. Осуществить его нам придется практически без подготовки, на одной наглости. Захватить начальника местной службы СД в плен, а затем допросить. Ни маршрута передвижения, ни состава охраны мы не знали, как и места, где он живет, просто на эти уточнения у нас не было времени, зато пьяная мамаша по дороге обмолвилась, что утром дочка приедет на автомобиле своего любовника. Через личного шофера начальника СД мы собирались выйти на его хозяина. Если, конечно, повезет. Камышев долго советовался со своим заместителем, но потом все-таки дал согласие на проведение операции.