Текст книги "Закон моря"

Автор книги: Виктор Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Федотов Виктор
Закон моря

ПОСЛЕДНЯЯ ТОРПЕДА

    Направляясь с пирса к штабу дивизиона, лейтенант Буров был почти убеждён, что его ожидают там неприятности. Хмурясь, он бегло перебирая в памяти – день за днём – все события последней недели: вроде бы ничего особенного не произошло за это время, что могло бы так обеспокоить его. И всё-таки какая-то необъяснимая тревога не давала ему покоя. Впрочем, так бывало всякий раз, когда вызывал комдив...

    Буров знал наперёд: сейчас тот начнёт вышагивать вдоль кабинета и высказывать прописные истины, известные давным-давно не только каждому офицеру, но и любому матросу. Потом закруглит разговор напутствием об усилении учёбы и, наконец, под занавес скажет несколько слов о дисциплине. Какая же это, однако, скучища! Всё это давно приелось и, кажется, мало что общего имеет с настоящей службой на флоте.

    Но откуда же это предчувствие неприятности перед встречей с комдивом?

    Буров взобрался на сопку, где размещался штаб, и, одёргивая китель, огляделся кругом. Ему нравились и этот гористый полуостров, вытянувший далеко в море ершистый от зарослей хребет, и бухта с пологими берегами, подковой лежащая у самого выхода из залива. Свободными вечерами Буров любил выходить на скалистый западный берег и наблюдать, как оранжевое солнце медленно погружается в море, словно отходит ко сну. Ему нравились эти вечера, наполненные запахом морских водорослей, криком чаек, неугомонным шумом прибоя. Его, коренного москвича, природа Дальнего Востока поражала какой-то первозданностью, мудрым величавым покоем. Даже такие расхожие среди моряков понятия, как «Большая земля», «Материк», приобретали здесь особый смысл, таили в себе некую загадочность, потому что стояло за ними многое – отдалённая тысячами километров прежняя жизнь, постоянное ощущение этой отдалённости, приносящее тихую печаль... и радость.

    В двадцать три года такое не может не умиротворить. Тем более когда изначальная мечта, казалось, так счастливо осуществлена – за плечами высшее военно-морское училище. Но вот служба...

    С самого детства флот грезился Бурову удивительной, заманчивой книгой. Он мечтал прочитать её серьёзно, как только станет самостоятельным, взрослым человеком. И вот теперь, раскрыв по-настоящему лишь первую её страницу, он с великим огорчением обнаружил, что книга эта не только не интересна, но даже скучна какой-то серой своей будничностью, надоедливым однообразием. Радовало лишь море, бурые скалистые берега полуострова да бескрайняя ширь, убегающая куда-то в неведомое, за округлость недоступного горизонта. А главное?.. Главное для офицера флота – боевой современный корабль! Вот она, мечта Бурова! И вместо этой большой мечты – катерок... Разве это корабль? Разве о таком мечтал Буров столько лёт? Что может быть обиднее подобного назначения для молодого офицера, решившего посвятить себя флоту? Ну была бы война – другое дело. На войне можно и на катерах своё взять... А теперь? Раз в месяц недельная брандвахта, а в остальные дни – учёба. Где же то, настоящее флотское, в котором проверяются люди? Здесь, на катерах, «его» не будет. Здесь всё до раздражения просто, всё повторяется изо дня в день, из месяца в месяц.

    И сразу же, как только появился в дивизионе морских охотников, Буров не переставал думать о переходе на крейсер, ну, на худой конец, хотя бы на эскадренный миноносец. Все эти месяцы его не покидало такое ощущение, будто он временно, всего на несколько часов, остановился проездом в чужом неприветливом городе, из которого должен уехать при первой же возможности.

    ...Буров вздохнул, поправил перед дверью фуражку, секунду помедлив, постучал и вошёл в кабинет.

    Командир дивизиона поднялся из-за письменного стола, с какой-то несвойственной ему хитринкой сощурил серые навыкате глаза.

    «Сейчас начнёт выхаживать как маятник», – подумал с досадой Буров и чётко, но без малейшего энтузиазма доложил о прибытии.

    И действительно, комдив молча прошёлся вдоль кабинета, остановился напротив.

    – В котором часу сменились вчера с брандвахты?

    – В девятнадцать, как всегда, товарищ капитан третьего ранга, – удивлённо ответил Буров. – «Семёрка» меня сменила. Старший лейтенант Осипов.

    – Знаю, знаю... Значит, в девятнадцать, говорите? Выходит, «Медуза» ещё при вас прошла?

    – Да, перед самой сменой. Уведомление о ней я получил при последнем сеансе связи.

    – Получается, что она миновала вас около четырнадцати часов назад. Так ведь?

    – Да, около этого. – Буров глядел на комдива и не понимал, зачем он заговорил об этой старой посудине – плавбазе, которая была построена чуть ли не в двадцатых годах и служила лишь движущейся целью для торпедных стрельб.

    – А как вы думаете, лейтенант, какой у «Медузы» ход? – неожиданно спросил комдив, выжидательно прищурившись.

    – Узлов восемь-девять, – пожал Буров плечами, – не больше, думается, товарищ капитан третьего ранга.

    – Семь узлов! Надо быть наблюдательным и точным. – Комдив сел за стол и надавил на него кулаками. – Максимальный – семь. А у вас тридцать с лишним! Вот на траверзе мыса Угрюмый вы на своём катере и достанете «Медузу». Вам до него четыре часа хода. – Он вопросительно взглянул на Бурова, словно старался угадать, какое впечатление произвело на него столь неожиданное задание, затем продолжал: – Вы должны соединиться в этом районе с отрядом кораблей и действовать по указанию флагмана.

    – Есть, товарищ капитан третьего ранга! – Слегка заволновавшись, Буров нетерпеливо переступил на месте, поправил фуражку.

    – Вам необходимо обеспечить торпедные стрельбы подводных лодок, – продолжал комдив, приглашая Бурова сесть. – Вот вам и серьёзное задание. Я вижу: вы всё куда-то торопитесь, горячитесь, всё вам кажется скучным, обыденным. Подавай вам что-то необычное, чтобы можно было прямо на первом году службы размахнуться во всю ширь – мол, не глядите, что только из училища... А может, не так? – Он взглянул на Бурова и улыбнулся.

    – Почти так, товарищ капитан третьего ранга, – согласился Буров. – Но ведь действительно чего-то настоящего хочется. Хотя понимаю: не война ведь...

    – Горячитесь... А ведь горячность может подвести в море и в мирное время. Да, да. – Комдив встал из-за стола и, уже провожая Бурова к двери, сказал: – Будете обеспечивать торпедные стрельбы. Работа серьёзная, даже опасная. В ваши функции входит ловля торпед и буксировка их на «Медузу». – Он задумался на минуту и добавил: – Беспокоит меня, что на вашем катере одна молодёжь подобралась. По первому, по второму году службы. И. кроме боцмана Лопатина да рулевого Грачева, никто не натренирован брать торпеду. Может, усилить вашу команду? Вы ведь тоже в первый раз... Дело это не простое, требует навыка, сноровки.

    – Справимся, товарищ капитан третьего ранга! – смущаясь, твёрдо сказал Буров. – Своими силами справимся!

    – Ну, добро, добро, – успокоил его комдив. – Я в этом убеждён. Приказываю: в четырнадцать часов быть в районе стрельб. Корабли вышли ещё с рассветом. Торопитесь, лейтенант.

    – Есть, товарищ капитан третьего ранга! – отчеканил Буров.

    И уже вслед ему комдив крикнул:

    – А с боцманом Лопатиным всё же посоветуйтесь, как брать торпеды! Опытный моряк, сверхсрочник. Ему не привыкать!

 С моря неторопливо катилась пологая зыбь. Катер резво шёл ей навстречу, врубался острым форштевнем в полированные солнцем валы, оставлял за кормой горбатый бурун. Лёгкий осенний вест трепал на мачте узкую полоску вымпела, шуршал серыми орудийными чехлами окатывал бак жгучей водяной пылью.

    Привалившись спиной к поручням ходового мостика, широко расставив крепкие ноги, Буров вглядывался в недалёкие силуэты кораблей. Четыре подводные лодки, эсминец, два тральщика и, наконец, неуклюжий высоченный борт «Медузы». Буров был доволен, что всё складывалось как нельзя лучше: с отрядом кораблей он соединился на целых полчаса раньше, успел уже получить указания от флагмана с эсминца. И вот теперь, дожидаясь начала учебных стрельб, следил, как боцман Лопатин с матросами готовит тросы и отпорные крюки для ловли торпед.

    Этот долговязый и с виду нескладный главстаршина с первой же встречи оставил у Бурова какое-то неприятное впечатление. Буров глядел сейчас на длинные проворные руки боцмана и вспоминал, как месяца три назад пришёл на катер. Ему даже до сих пор было как-то неловко встречаться с боцманским взглядом, в котором, казалось, осталась навсегда та прежняя, вежливая ухмылка...

    А может, Бурову всё это показалось в тот раз? Собственно, на катер Буров тогда так и не попал. Он спросил командира лейтенанта Серова, у которого должен был принять дела. Вахтенный, рулевой Грачев, с явным равнодушием смерил взглядом фигуру лейтенанта в новеньком, с иголочки, кителе, равнодушно крикнул в кубрик:

    – Боцмана наверх! – И Бурову: – Подождите минутку.

    Буров стоял на пирсе и, отчего-то нервничая, курил сигарету. Он понимал: недовольство его – от назначения на катера. А тут ещё приходится ждать...

    Наконец из люка высунулась стриженая голова, потом показалась долговязая фигура боцмана.

    – Чего авралишь, Грачев? Дай, чёрт возьми, спокойно порубать!

    – Вон, лейтенант к нам, – кивнул вахтенный на пирс. – Новенький, видать.

    Последнее он сказал вполголоса. Но Буров расслышал и ещё больше обозлился.

    – Мне командир «шестёрки» нужен, – строго сказал Буров, – лейтенант Серов.

    – Я за командира пока, – простодушно ответил боцман. – А что случилось?

    – Мне нужен сам лейтенант Серов! – повторил Буров.

    – Но его нет на катере. А вы по какому вопросу? – спросил боцман. – Может, без него решим?

    – Вам этого вопроса не решить, главстаршина! – отрезал Буров.

    Ничего особенного вроде бы не произошло, но Буров почувствовал, как закипел в нём гнев. Да, он знал, что раздражение его родилось не здесь, а ещё в штабе флота, откуда направили его на эти ничтожные катера, но сдержать себя уже не мог. Ведь как-никак, а на нём всё же погоны офицера флота, и матросы должны, обязаны... «Ну, погодите!» Он резко швырнул в воду недркуренную сигарету и, чувствуя, что багровеет, повторил ещё раз настойчиво:

    – Мне нужен сам командир, лейтенант Серов! Где он?!

    Боцман очень вежливо ухмыльнулся и, уже спускаясь в люк, бросил:

    – Он часа через два будет. Ждите. У комдива Серов.

    А через неделю, приняв дела от лейтенанта Серова, ушедшего старпомом на тральщик, Буров стал командиром катера, на котором так «неласково» его приняли в первый раз. Больше других расстроился боцман Лопатин – не разгадал в нём тогда нового командира...

    Какие-то неопределённые, натянутые отношения сложились у Бурова с экипажем. Внешне всё вроде было нормальным: катер ничем не хуже других, команда несла как полагается службу, чётко выполняла задания. Но не было между командиром и экипажем чего-то общего, что сближало бы их, помогало до конца понять друг друга. Бурову было тяжело. Он сознавал свою беспомощность, не знал, как изменить эти отношения, и всё более склонялся к мысли, что самое верное для него – уйти с катеров, которые в общем-то и не считал за боевые корабли. Во многом Буров винил боцмана Лопатина. Порой ему даже казалось, что тот пытается настроить команду против него. Буров, краснея, старался отмахнуться от таких мыслей, но иногда, стыдясь самого себя, пытался всё же понаблюдать за ним. Изредка ему доводилось видеть, как боцман спокойно, но веско отчитывал кого-нибудь из матросов. И всякий раз, как замечал командир, это было по делу, без малейших придирок. И всё-таки Лопатин для него оставался загадкой. А ведь боцман на катере, где экипаж всего из пятнадцати человек, – фигура авторитетная...

    «Что случилось, боцман? – спрашивал в подобных случаях Буров. – Чего не поделили? Есть же уставы, приказы, наставления. Действуйте энергичнее!»

    «Так, по мелочи, товарищ командир, – всякий раз суховато отвечал тот и разводил своими длинными руками. – Обойдётся...»

  На фалах эсминца взлетел набор цветастых сигнальных флагов.

    – Начало учений, товарищ командир! – доложил рулевой-сигнальщик Грачев. Потом опустил бинокль и повернулся к Бурову: – Лодки погрузились, скоро должна быть атака. Четыре лодки, по две торпеды. Восемь штук нам придётся заарканить. Да-а-а...

    Буров, поправив штормовой шлем, перевёл рукоятки машинного телеграфа на средний ход.

    – Внимательней смотреть вперёд, Грачев! Держите на «Медузу», по ней стрелять будут. Главное, как можно раньше заметить след торпеды.

    – Есть, на «Медузу»!

    – На баке! Следить за поверхностью! Сектор обзора – сто восемьдесят!

    – Есть, следить за поверхностью!

    И вдруг из переговорной трубы взволнованный голос акустика:

    – Пеленг – девяносто! Слышу шум винтов подводной лодки! Дистанция – десять кабельтовых!

    – Боевая тревога! – Буров резко надавил на ревуны, стиснул рукоятки машинного телеграфа. – Право руль! Шар долой!

    На баке, возле передних кранцев, пробежал боцман, в правой руке он держал тонкий стальной трос. И в этот же момент раздался чей-то голос:

    – Слева тридцать! Вижу след торпеды!

    Буров почувствовал, как сразу вспотели ладони. На какой-то миг ему показалось, что и бешеная скорость катера, и чёткие доклады, и сам смысл этих докладов – всё это очень похоже на боевую обстановку, где он обязан быстро принимать решения, командовать, где он не имеет права ни медлить, ни ошибаться.

    И в этот миг он увидел тонкую белую дорожку, стремительно мчащуюся в сторону «Медузы». Сейчас, ещё через несколько секунд, торпеда поднырнет под плавбазу и – цель поражена! Он вдруг понял, почему рулевой Грачев так удивлённо, нетерпеливо глядит на него...

    – Лево руль! Держать за ней!

    Катер круто завалил влево и ринулся за торпедой. Несколько минут стремительной гонки, при которой задыхаешься от встречного ветра, при которой каленые брызги жёстко хлещут по лицу, и вот она совсем рядом – тупая сферическая головка. Выкрашенная в красный цвет, она угрожающе раскачивалась на волнах, готовая при малейшей оплошности командира или рулевого в один миг раздробить тяжёлым металлическим телом деревянный борт. Теперь надо резко застопорить машины, но так, Чтобы корпус не занесло на торпеду.

    А боцман с палубной командой уже распоряжался на баке. Кто-то из матросов удачно зацепил торпеду длинным отпорным крюком. Боцман тут же перемахнул через леера, ухватился левой рукой за стойку и, изловчившись, защёлкнул замок троса за её рым. Небольшая волна всё же успела стегануть его, но он тут же впрыгнул на палубу и стал заводить торпеду за корму.

    Буксировка и сдача её на «Медузу» отняли чуть больше пяти минут. Там, подхваченная талями, она скользнула вверх гигантской сигарой и опустилась на палубу.

    Катер лёг на обратный курс.

    Атака лодок продолжалась. Устилая поверхность моря пенистыми узкими дорожками, с различных румбов проносились торпеды. Катер с трудом поспевал отбуксировывать их на «Медузу».

    К вечеру, когда торпедные стрельбы уже подходили к концу, неожиданно налетел тугой нордовый ветер, взметнул на палубу хлесткие гребни, ошалело завыл в широких раструбах, с присвистом ухнул в покатый козырек рубки.

    В Беринговом море по осени шторм зачастую налетает внезапно, набирает силу в считанные минуты.

    Катер, зарываясь носом в волну, ощупывал прожектором гудящую темень. Где-то среди этих водяных глыб металась последняя, восьмая торпеда.

    Лейтенант Буров, продрогший, смертельно уставший, стоял на мостике и до рези в глазах вглядывался в ухабистую, ревущую поверхность. Катерники, удерживаясь за поручни рубки, напряжённо следили за скачущим по чёрным волнам лучом прожектора. Времени оставалось в обрез: после всплытия торпеда могла удержаться наверху не больше сорока минут...

    К последней торпеде катер подходил дважды, и дважды Буров не решался застопорить ход, проскакивал мимо. Торпеда то проваливалась вниз и исчезала из виду, то вдруг взметывалась на гребень волны и начинала хищно рыскать по сторонам оголённым наполовину, скользким, блестящим корпусом. Малейшая неточность при подходе к ней могла стать роковой.

    Буров ни на секунду не снимал окоченевших рук о машинного телеграфа, обозлённо глядел на торпеду, которая, словно разыгравшийся дельфин, металась в нескольких метрах от борта. Выхода, казалось, не было. Буров как-то сразу почувствовал себя слабым, неумелым человекам, которому по ошибке доверили непосильное дело. И ещё он почувствовал, что скисает, что наступает апатия. Это было опасно – он понимал. Озлобляя, лезли в голову слова комдива: «Я вижу... всё вам кажется скучным, будничным. Подавай вам такое, где бы можно было размахнуться во всю ширь на первом году службы: мол, не глядите, что только из училища...»

    «Проклятие! – выругался про себя Буров. – Неужели так вот, с первого раза, с первого настоящего дела такой позор? Держись тут эта дьявольская торпеда месяц, год – ни за что не ушёл бы, пока не взял. Но ведь через полчаса она нырнет на пятисотметровую глубину. Тогда конец!.. Значит, остаётся одно».

    Он перевёл рукоятки телеграфа на средний, чтобы развернуться и сделать новый заход. Бросил рулевому:

    – Подходите вплотную, Грачев! Слышите? У нас есть ещё полчаса. Мы возьмём её! Смелей, Грачев!

    – Разобьём катер! – крикнул сквозь ветер рулевой.

    – Мы должны взять её, слышите? Во что бы то ни стало! – Буровым уже не разум владел, а какая-то ярость нахлынула на него.

    – Есть, подходить вплотную! Брызги хлестали Грачева по лицу.

    На эсминце торопливо заморгал прожектор: «Командиру катера. Немедленно доставить торпеду на «Медузу». Адмирал».

    Откуда-то из темноты вынырнул боцман. Он впрыгнул на мостик, крикнул Бурову:

    – Левый раструб сорвало волной! – Согнулся на миг под взлетевшим над палубой гребнем и ещё ближе придвинулся к Бурову. – Товарищ командир! Торпеду так не достать! Не достать, вы же видите сами!

    – Другого выхода нет! – зло выкрикнул Буров. – Всех на левый борт с отпорными крюками! Живо! И дайте ещё запасной прожектор!

    – Есть выход! Надо попытаться!

    – Где он? – сердито отмахнулся Буров. – Где он, ваш выход?!

    – Заходите с наветренной стороны и держитесь метрах в десяти от неё! Попробуем по-иному взять!..

    Буров не понял, что значит «по-иному». И опять накатила эта чертова апатия: всё стало для него пустым, безразличным, и словно уж и не ему, а кому-то другому нужна была теперь эта дурацкая торпеда. И только одно оставалось ему понятным и важным, от чего он ни за что бы не отступился, – не показать боцману, матросам, что он, лейтенант Буров, чего-то недопонимает, чего-то не умеет... Потом, после можно будет самому разобраться во всём, но сейчас... Ах, как не повезло ему с первого же раза! Какая досада!..

    – Разрешите, товарищ командир? Есть же выход! Буров вздрогнул.

    – Времени нет, боцман. Живо на бак! Всех на правый борт!

    Боцман вдруг взял его властно за локоть и надвинулся вплотную.

    – Со следующего захода будет поздно. Утопим торпеду!

    – А так? – Буров заколебался. – А так, с твоим выходом? – Он и не догадывался даже, о чём говорит боцман. Но времени не оставалось.

    – Так вернее, товарищ командир!

    – Добро! – Буров провёл ладонью по мокрому лицу, взглянул на него с доверчивой надеждой и ещё раз выдохнул: – Добро, боцман! Действуй!

    Через минуту катер, вздрагивая корпусом от ударов волн, застопорил ход метрах в десяти от торпеды. И вдруг Буров увидел, как чья-то крупная фигура в робе, опоясанная пробковым поясом, метнулась за борт. Широкий луч прожектора скользнул следом за ней – от самого борта к торпеде.

    В яркой ухабистой полосе, дымящейся водяной пылью, то ныряя в валы, то взлетая на них, к торпеде размашисто плыл боцман. Ему сразу же удалось пробиться почти наполовину вперёд, но вдруг его занесло на взметнувшийся косматый гребень и швырнуло назад, к самому борту.

    – Трос! Трос выбирай! – закричал кто-то с бака. – Держись, боцман!

    – Ноги в борт, Семен! – Грачев, перегнувшись с мостика, отчаянно размахивал руками. – В борт, Сема, в борт!

    Буров увидел боцмана совсем близко. Согнувшись скобой, Лопатин ногами и руками успел упереться в борт. Волна накрыла его сзади, подмяла под себя, и казалось, вот-вот вдавит в корабельную обшивку. Катер осел под её ударом. Она с ревом перекинулась через палубу, а боцман, выдержав чудовищной силы напор, выбрав момент, оттолкнулся от борта и уже вновь пробивался к торпеде.

    В эти долгие минуты Буров, растерянный, поражённый увиденным, проклинал себя за то, что разрешил боцману пойти на такой риск. Проклинал, хоть и не мог такого предположить... Слишком близкой, ощутимой была теперь опасность, чтобы он мог не думать об этом. Ему казалось, что сам он никогда бы не решился вот так, без крайней нужды, один на один схватиться с дикой стихией. Но в отдельные мгновения он забывал обо всём: какой-то яростный, хмельной порыв зажигался в нём самом, и ему хотелось крикнуть ревущему морю: «Нет, не возьмёшь! Семена Лопатина не возьмёшь!»

    А боцман всё ближе, ближе продвигался к торпеде. То и дело его отбрасывало назад, но он вновь устремлялся к ней, очень близкой и недоступной. Был момент, когда казалось, вот-вот он ухватит её за рым, но она вдруг ускользала в сторону, и ему снова приходилось гнаться за ней. Были моменты, когда боцман едва успевал увильнуть: водяные глыбы швыряли её навстречу, и она грозила расплющить его своим литым, тяжёлым телом. Теперь он чаще нырял в наступающий вал, а не стремился взобраться на его гребень.

    Катер валяло с борта на борт, как ваньку-встаньку.

    Буров поглядел на часы: оставалось ещё двадцать минут. Прикинул: «Семь на буксировку. А боцману на, обратный путь? Тоже минут семь. Значит, значит... Но ведь не сделано пока самое главное. Вон она, подлая, мечется...»

    Он увидел вдруг, как Лопатин прыгнул на торпеду, обхватил её руками и ногами. И тут же они вместе провалились под воду. Словно в преисподнюю. Бурову казалось, что следующей секунды в его жизни никогда не будет... Он затаил дыхание и только чувствовал, как гулко ухает сердце. «Но ведь оно тоже отбивает время! Почему же нет Лопатина? Почему нет?»

    Катер внезапно взлетел на высоченный горб. И в свете прожектора все увидели, что с бака к торпеде струной натянулся стальной трос. За него надёжно и ловко держался боцман. То провисая между валами, то исчезая в них, он хватко перебирал трос руками и быстро двигался к борту. – Всё! – ошалело крикнул Грачев и повернулся к Бурову: – Теперь всё, товарищ командир! Загарпунил!

    У борта Лопатина подхватили сразу несколько рук. Втащили его на палубу. Потом Буров услышал, как захлопнулась дверь ходовой рубки: голоса затихли. Торпеду не стали заводить за корму – некогда было. Буров решил сманеврировать, нетерпеливо звякнул машинным телеграфом.

    – Лево руль! Держать на «Медузу»! Отличительный видите?

    – Вижу, товарищ командир! – Грачев чуть помолчал, потом засмеялся: – Ох и валяет! Того и гляди, клотиком по волне лизнем. Но теперь чепуха, теперь порядок, считай, дома...

Через час, когда катер уже возвращался в базу, Буров наконец спустился вниз. Радисту каким-то чудом удалось согреть чай. Он протянул большую эмалированную кружку Бурову:

    – Погрейтесь, товарищ командир. Не напьётесь, ещё половину можно...

    – Спасибо. – Буров обхватил озябшими руками горячую кружку и... улыбнулся. – Как хорошо! Как хорошо-то, Цыбин, а?

    – Ещё бы! – согласился радист. – Столько часов на таком холоду. На эсминце вон иль на «Медузе» посиживают в тепле, да малость покачиваются. А тут так закаруселивает...

    – Да, на наших катерах потуже приходится, – шумно отхлёбывая чай, сказал Буров. – Ну, а что боцман?

    – В кубрике, под тремя накидками.

    Буров толкнул люк и вошёл в кубрик. Боцман, укрытый одеялами, лежал на койке и молча глядел на него. Лейтенант отвёл взгляд, прислушиваясь к скрипу шпангоутов.

    – Поскрипывают?

    – Скрипят. – Боцман шевельнул губами и снова умолк.

    – Трудно было? – неожиданно для себя спросил участливо Буров.

    – Не очень, товарищ командир

    – Страшно?

    – Не очень.

    Оба вдруг разом улыбнулись. Буров присел напротив и стал отхлёбывать чай.

    – Хотите согреться? – Он не знал, что бы ещё сказать, и глядел на впалую щеку боцмана с широкой ссадиной.

    – Не помогает, товарищ командир, – сказал боцман. – Две кружки выпил, а никак не отойду. Знобит малость.

    – Постойте! – Буров вдруг вскочил и метнулся из кубрика. Через минуту появился вновь, держа в руках толстый шерстяной свитер. – Вот, наденьте! Как в бане будет.

    – Что вы, товарищ командир, – смутился боцман.

    – Надевайте, надевайте, стесняться нечего. Такое дело...

    Буров откинул с него одеяла и отшатнулся. Руки боцмана по самые локти были замотаны бинтами.

    – Это так, тросом немного. Одни царапины, – виновато улыбнулся боцман. – Мигом подживет.

    Буров осторожно натянул на него свитер, заботливо укрыл одеялами.

    – Знаете, мне бабушка его прислала недавно. Она в Сибири живёт, в Канске. Узнала, что я здесь служу, вот и прислала. «Холода, – пишет, – у вас пуще наших, должно быть. Носи, внучек, поминай старую». Чудная она у нас и такая непоседа... – Буров вдруг смутился от своих слов: «Какую-то чепуху несу. Разве это к делу относится?..»

    – А вы сами откуда, товарищ командир? – неожиданно спросил боцман.

    – Сам я? Сам я москвич, Лопатин. С Таганки. Не слыхали? – Буров поправил подушку. – Ну, я наверх. Постарайтесь уснуть. Скоро придём домой. – И, уже приоткрыв люк, на секунду задержался. – А вы, Лопатин, откуда?

    Боцман вскинул на него усталые глаза, облизнул пересохшие губы.

    – Я волгарь, товарищ командир. Саратовский. Бурову стало неловко. «Ведь я же совсем не знаю своих парней», – с досадой подумал он и заспешил наверх.

    Море ухало с тяжкими надрывами. Чёрное, как сама ночь, оно бушевало рядом с низкими бортами катера, гривастыми волнами вкатывалось на палубу Ветер не утихал, но теперь стал попутным.

    Буров поднялся на мостик, крикнул Грачеву:

    – Ну, как тут у вас? Порядок?

    – Порядок, товарищ командир! Держу в кильватер. Видите, впереди огоньки? Это корабли наши!

    – Вижу! Отстрелялись, домой торопятся. – Буров опустил козырек шлема на лицо и тряхнул Грачева за локоть. – Идите чайком побалуйтесь! Пока не остыл.

    – А на руле?

    – Я постою сам. Идите! – Буров широко расставил ноги, навалился грудью на штурвал и стал вглядываться в ночь, в мерцающие ходовые огни идущих впереди кораблей.

    Он думал о том, что предстояло сделать при возвращении в базу после этого похода. Дел набиралось много, и все они казались ему важными и очень срочными. Все до единого!..