Текст книги "Инженер Петра Великого 5 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Любая сталь имеет предел прочности, – ответил я уклончиво. – Мы предпочитаем надежность риску.

Польхем хмыкнул. Я видел на его лице профессиональное восхищение скоростью огня и инженерное презрение к «костылю», который он, как ему казалось, обнаружил. Пусть думает, что разгадал секрет.

Все это время Карл XII стоял чуть поодаль, не выказывая эмоций. Теперь он подошел ближе.

– Впечатляюще, барон, – показательно равнодушно произнес он. – Но позвольте задать праздный вопрос. Сколько пороха и свинца ушло на эту забаву? Не опустеет ли казна вашего царя после одного такого сражения?

– Казна Его Величества неисчерпаема, когда речь идет о защите отечества, – парировал я в тон.

– Отечества… – он растянул слово. – Я знаю вашу страну. Вы можете создать сотню таких ружей. Может быть, даже тысячу. Но вы никогда не вооружите ими всю армию. Это – игрушки для гвардии, для парадов. Дорогие, штучные изделия, созданные вашим умом в этих ваших мастерских. А война – это десятки тысяч стволов. И здесь ваша Россия с ее косностью и неумением всегда проигрывала.

Он говорил спокойно, с ленцой. Он видел мощь, правда отказывался верить в ее массовость. Он видел чудо, но списывал его на гения-одиночку. В его мире, где все решалось искусством отдельного мастера, не было места для промышленного производства.

Вот значит как? Ну ладно, швед, посмотрим как ты позже запоешь.

С полигона мы направились в самый центр Игнатовского – в механический цех. Пропитанный запахом машинного масла и горячего металла воздух, мерный гул приводных ремней и ритмичный стук молотов – это была моя стихия. Я намеренно повел их мимо работающей паровой помпы, которая с утробным урчанием откачивала воду из котлована для нового фундамента. Шведы замедлили шаг, с интересом разглядывая движущиеся шатуны и массивный маховик. Это была грубая, зримая демонстрация силы, которую можно было направить на любую работу.

А главный аттракцион ждал их у стены моей конторы. Вдоль всего цеха, под самым потолком, тянулась сеть блестящих медных труб, расходясь в разные стороны, к литейке и сборочным мастерским.

– С ростом производства, господа, мы столкнулись с проблемой, – перекрикивал я шум, привлекая их внимание. – Доставка приказов и чертежей занимала слишком много времени. Мальчишки-посыльные путали, теряли бумаги… Мы решили эту задачу.

Граф Горн посмотрел на трубы с недоумением, взгляд Полхема стал острым. Он сразу понял, что дело не так просто. Он увидел в этих трубах невообразимое богатство. Один из шведских офицеров, не выдержав, вполголоса прошипел графу на ухо:

– Господин граф, из этих труб можно отлить два полковых орудия!

Горн, услышав это, повернулся ко мне, и его лицо скривилось в язвительной усмешке.

– Барон, не испытывает ли казна вашего государя дефицита в пушечном металле, раз вы позволяете себе такие дорогостоящие забавы?

– Мы используем трофейный металл, господин граф, – спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Нам его не жаль.

Ага, в эту игру можно играть вдвоем.

Улыбка сползла с лица Горна. Это был двойной удар: демонстрация несметных ресурсов и холодное напоминание об их источнике.

Я взял со стола документ, свернул его в трубку и вложил в латунную капсулу. Затем открыл небольшой люк в трубе, вставил патрон и повернул рычаг. С характерным шипением сжатого воздуха и коротким стуком капсула исчезла в медном чреве.

– Как видите, господа, – продолжил я, когда через минуту прилетел ответный патрон с запрашиваемым отчетом, – мы можем передать любой приказ или чертеж в считанные мгновения. Это позволяет нам выполнять самые сложные и нестандартные заказы в кратчайшие сроки.

Последняя фраза о «нестандартных заказах» стала красной тряпкой. Хранивший молчание, Карл XII, подошел ближе. Его глаза сузились.

– Нестандартные заказы? – надменно спросил шведский монарх. – Все это весьма занимательный спектакль, барон. Вы показываете нам заранее подготовленные фокусы. Я хочу увидеть вживую вашу работу.

Вот же странный иностранец. Находится в плену, еще и губу воротит.

Он подошел к ближайшему верстаку, взял лист бумаги и грифель. Быстрыми движениями на бумаге начал появляться эскиз. Это была деталь сложной формы. Я даже понял задумку. Витиеватый кронштейн для орудийного замка с несколькими криволинейными поверхностями, хитрым пазом и, что самое главное, внутренним каналом, который проходил через тело детали не прямо, а под углом. Такое невозможно было выточить на обычном токарном станке. Это требовало нескольких разных операций, смены станков и, главное, высочайшего мастерства исполнителя.

– Вот, барон, – он протянул мне лист. – Если ваши мастера смогут изготовить эту деталь точно по моему чертежу, скажем… за час, я, быть может, признаю, что вы не шарлатан. Но я знаю своих людей. На такую работу у лучшего из них ушла бы неделя ручного труда.

Он бросил перчатку. В наступившей тишине все взгляды были устремлены на меня. Я спокойно взял эскиз. Изучил его, мысленно оценив технологический процесс и риски. Затем подозвал своего помощника.

– Гришка! Мехцех. Срочно, – коротко бросил я, и когда тот брал капсулу, добавил тише, чтобы слышал только он: – Передай Федору… пусть не торопится. Главное – точность.

Несмотря на внешнее спокойствие, внутри у меня бушевал ураган. Я ставил на кон свою репутацию и умение своего лучшего ученика. Что, если давление окажется слишком сильным?

С шипением патрон улетел в дальний конец цеха, где за своим новым станком работал Федор.

– Час, ваше величество, – подтвердил я, поворачиваясь к королю. – А пока, господа, предлагаю осмотреть наши образцы сварной стали. Уверен, господину Польхему будет интересно.

Для шведов начался самый долгий час в их жизни. Я затеял с Польхемом ученый спор о свойствах металлов, показывая ему многослойные узоры на клинках, заставляя его ломать голову над технологией. Карл же время от времени отпускал ядовитые реплики.

– Ну что, барон, не слышно криков отчаяния из мастерской вашего умельца?

Я лишь улыбался в ответ. Из дальнего конца цеха доносился мерный, уверенный гул токарного станка. Потом он на мгновение замолк. Но через несколько секунд тишину прорезал высокий, прерывистый визг сверла. Работа продолжалась. Напряжение нарастало с каждой минутой.

Время тянулось. Я продолжал свой неспешный рассказ о свойствах сварной стали, но сам прислушивался к каждому звуку из дальнего конца цеха. Наконец, когда до истечения назначенного королем часа оставалось не больше десяти минут, в проходе показалась фигура Федьки. Он шел неторопливо, уверенно, без суеты. В руке, на чистой ветоши, он нес что-то небольшое, металлическое. На его лице играла тень гордой, мальчишеской улыбки.

Он подошел и протянул деталь мне. Я взял ее, почувствовав приятную тяжесть, и не глядя (ох, сколько усилий стоило даже не смотреть на деталь) уверенно передал королю.

В цеху воцарилась абсолютная тишина. Карл и Польхем склонились над маленьким куском металла. Они вертели его и так и эдак, подносили к свету, проводили пальцами по изгибам. Деталь была безупречна.

– Господин Польхем, – нарушил я молчание. – Возможно, вы желаете лично убедиться в точности? Вот наш измерительный инструмент.

Я протянул шведскому инженеру кронциркуль с нониусом. Тот осторожно взял инструмент и начал производить замеры. По мере того, как он сверял цифры на шкале с эскизом, его лицо становилось все более мрачным. Наконец он поднял на меня глаза, полные растерянности.

– Точность… до сотых долей дюйма, – выдохнул он. – Это немыслимо…

– Имя этого мастера – Федор, – сказал я, и кивком подозвал своего ученика. – А теперь, господа, я покажу вам еще кое-что.

Я повел ошеломленную делегацию к рабочему месту Федьки. Там стояли два станка. Федор, не говоря ни слова, закрепил в патроне токарного станка новую заготовку и установил на специальный кронштейн металлический шаблон-копир. Щуп медленно пополз по краю шаблона, а резец, связанный с ним системой рычагов, начал в точности повторять это движение на вращающейся болванке.

И тут случилось то, чего я опасался. От высокого напряжения и скорости широкий приводной ремень из сыромятной кожи с громким хлопком соскочил со шкива. Станок резко остановился. В наступившей тишине я увидел, как на лице графа Горна проступила торжествующая ухмылка, а шведские офицеры оживились и начали перешептываться. Фиаско казалось неминуемым.

Но Федька даже бровью не повел. Он спокойно взял специальный деревянный рычаг, подошел ко все еще вращающемуся от инерции маховику и одним ловким, отработанным движением, рискуя пальцами, накинул тяжелый ремень обратно на шкив. Раздался легкий визг, и станок снова заработал, как ни в чем не бывало. Эта будничная, отработанная до автоматизма уверенность в своих действиях произвела на гостей впечатление не меньшее, чем сама машина.

Когда внешняя форма была готова, Федька снял деталь и закрепил ее на подвижном столе сверлильного станка, в специальном угловом кондукторе. Легкое движение руки, и сверло, вращаясь с высоким визгом, вошло в металл точно под заданным на эскизе углом. Затем он, не останавливаясь, зарядил новую болванку и начал точить вторую точно такую же деталь, демонстрируя не уникальность, а рутинную, поставленную на поток операцию.

Я положил руку на плечо своему ученику.

– Молодец, Федор. Я тобой горжусь.

– Старался, Петр Алексеич, – просто ответил он, не отрываясь от работы.

Я обернулся к делегации. Их лица были пепельными. Карл и Польхем отошли в сторону, думая, что их никто не слышит. Они говорили тихо, по-шведски. Но я знал, что цепкий слух капитана де ла Серды, стоявшего неподалеку, не упустит ни слова.

Позже, вечером, капитан дословно перевел мне их короткий диалог.

– Кристофер, честно, – спросил король, его голос был глухим. – Мы можем это повторить?

Наступила долгая, мучительная пауза.

– Ваше величество… – наконец ответил Польхем. – Дело не в станке. Мы можем украсть чертеж. Но мы не сможем украсть разум, который его создал. И… – он запнулся, – … и мы не сможем украсть этого парня. И сотни таких же, которых он, без сомнения, обучит. На это у нас уйдут десятилетия, которых у нас нет. Мы проиграли.

Карл ничего не ответил. Он посмотрел на меня. И это был уже другой взгляд. В нем не было королевского презрения. Такое ощущение, будто он только что решил для себя, что начнет другую войну, личную, против человека, который сломал его мир.

Выиграв технологическую дуэль, я невольно превратил короля-соперника в своего персонального врага.

Глава 14

Непролазной, весенней грязью, чавкающей под колесами телег, запомнился Урал. Талый снег, смешавшись с угольной пылью и глиной, превращал дороги в вязкое черное месиво, а низкое серое небо плакало мелким холодным дождем, отчего окрестный пейзаж – потемневшие от сырости избы, скелеты лиственниц и ржавые отвалы породы – казался еще унылее. Но давила не погода, а оглушительная тишина молчащих демидовских заводов: не ревели домны, не грохотали молоты – лишь ветер завывал в трубах, разнося противный запах остывшего шлака.

Когда подводы въехали на главную площадь, отряду Орлова и Нартова открылась картина осажденной крепости. У костров, чадивших сырыми дровами, грелись сотни рабочих. Завидев чужаков, они медленно поднимали головы. Во взглядах не было открытой агрессии – лишь глухая, затаенная враждебность и апатия людей, которым больше нечего терять. Едва спрыгнув в грязь, Андрей Нартов физически ощутил тяжесть этого коллективного взгляда.

– Я в народ, – бросил капитан Орлов, натягивая на голову мокрую, свалявшуюся шапку. – Погляжу, кто тут за главного кашу варит.

Капитан тут же растворился в толпе, пристроившись к костру, где несколько мастеровых лениво переругивались с приказчиком. Нартов же, проигнорировав гнетущую атмосферу, отдал отряду один короткий приказ:

– Разгружай.

Его механики, ежась от холодного ветра, принялись вытаскивать из телег и складывать на подстеленную парусину детали паровой машины. При виде блестящих на свету деталей толпа оживилась.

– Ишь, скобянку привезли, – донеслось от костров. – У самих этого добра девать некуда, все стоит. Нам бы соли да хлеба, а не железок!

– Видать, игрушку новую казать будет, – подхватил другой, и по толпе пронесся злой смешок.

Нартов действовал так, словно никого вокруг не было. Разложив инструменты и сверившись с чертежом, он собственными руками приступил к сборке: выверял зазоры, подгонял детали, затягивал гайки. Он не командовал. Именно это методичное, уверенное спокойствие действовало на толпу сильнее любого крика. Постепенно насмешки стихли. Вокруг питерских стало сжиматься кольцо из самых любопытных – в основном пожилых мастеров, для которых ладно работающий механизм был поважнее всякой смуты.

Один из них, кряжистый кузнец с лицом, похожим на обожженную глину, подошел ближе, когда Нартов монтировал один из клапанов.

– Не сдюжит у тебя, мил человек, – пробасил он, ткнув толстым пальцем в соединение. – Давлением вышибет. У нас тут завсегда на кожаный уплотнитель сажали, проваренный в сале. Мягко держит.

– Кожу от горячего пара раздует и порвет, отец, – не поворачивая головы, отозвался Нартов. – Здесь медь на медь, с притиркой. Чтобы ни капля силы даром не ушла.

Когда две детали сошлись воедино без малейшего зазора, кузнец лишь задумчиво почесал в затылке. Он столкнулся с другим решением, перед ним разворачивался совершенно иной, непостижимый ему подход, основанный на безупречной точности.

К вечеру, под непрекращающимся дождем, машина была собрана. Похожая на громадного, неуклюжего паука, она заняла свое место у края затопленной шахты, из которой сочилась черная, маслянистая вода.

– Углем топить будем, вашим, – объявил Нартов, обращаясь к толпе.

Рабочие, переглянувшись, с ухмылкой подтащили тачку просто из интереса, чтобы узнать предназначение этого «монстра». Подсунули дрянь – уголь вперемешку со сланцем.

– Пойдет, – кивнул Нартов. – В топку.

Машина оживала с натугой. Пока в котле медленно росло давление, она чихала и кашляла, но наконец из раструба насоса потекла густая, грязная вода. Струя была слабой, не такой, как хотелось бы, однако уровень воды в шахте все же начал убывать. Народ понял задумку. Но эффект был слабее, чем тот, на который рассчитывал Андрей. Толпа, не дождавшись ни чуда, ни громкого провала, разочарованно зашумела.

– И все? Да мы так до морковкина заговенья черпать будем!

От дрянного топлива температура скакнула так резко, что одна из медных трубок не выдержала. Без громкого взрыва – лишь тонкий, пронзительный свист, и тугая струя перегретого пара ударила в сторону, ошпарив дощатый настил кипящими каплями. Машина со скрежетом встала.

– Ага! Сдулся твой змей! – торжествующе донеслось из толпы.

Провал казался неминуемым. Однако Нартов и бровью не повел. Схватив инструменты и мокрую рогожу, он зашел прямо в обжигающее облако. В шипящем пару мелькал лишь его силуэт, слышался лязг металла и отрывистые команды механикам. Нартов рисковал страшными ожогами. Спустя вечность, уместившуюся в несколько минут, он вышел из пара – мокрый, с багровым лицом, зато спокойный. Поднял руку. Машина дернулась, и ее мерный, тяжелый ритм возобновился.

Гудение толпы сменилось напряженной тишиной. Теперь это была тишина иного толка – в ней слышалось нечто большее, чем любопытство. Люди смотрели на человека, который оказался ее полновластным хозяином. Кряжистый кузнец, споривший про уплотнитель, отделился от толпы, подошел к Нартову и молча протянул ему деревянную флягу.

– Попей, мастер, – сказал он просто. – Умаялся, поди.

Нартов благодарно взял прохладную воду.

В первые дни после запуска «Парового Змея» заводы окутало обманчивое затишье Рабочие, видя, что питерские стараются чем-то помочь, понемногу возвращались в цеха.

Нартов же, под присмотром людей Демидова, собирал огромный паровой котел – первый механизм в рамках Компании Смирнова, который должен был помочь в достижении целей совместного предприятия. Он должен был стать главным механизмом, сердцем всей демидовской империи – огромная паровая машина, прозванная местными «Хозяином». Когда машину в итоге запустили она проработала не долго. На второй день к Нартову явился Потап, старший механик (личный мастер-порученец от Демидова), с лицом чернее тучи.

– Худо дело, Андрей, – сказал он, вытирая ветошью руки, навсегда впитавшие в себя запах машинного масла. – «котел» лихорадит. Стучит, будто дятел в дупле, и греется так, что сало на подшипниках кипит.

В машинном зале гул стоял такой, что приходилось кричать. «Хозяин» работал на пределе, его корпус сотрясала мелкая, нервная дрожь. Проведя несколько часов в тщетных попытках поставить диагноз, Нартов слушал металл через деревянный брусок, словно лекарь – грудь больного, щупал валы, проверял зазоры. Местные с мужиками предлагали свои, проверенные методы: подтянуть, подбить, сменить уплотнители, – но Нартов лишь качал головой – болезнь гнездилась не снаружи, а внутри.

– Масло, – бросил он, перекрикивая грохот. – Дай мне пробу из главного картера.

Потап с недоумением пожал плечами, просьбу выполнил. В небольшой склянке, которую Нартов принес в свою временную лабораторию, плескалась густая, темная жидкость. Рассмотрев каплю под единственной на весь завод лупой, он увидел то, что ускользнуло от всех. В масле плавали крошечные, едва различимые блестки, похожие на истертый в пыль наждак.

– Песок? – прошептал он сам себе. – Кто-то сыплет песок в кровь машины? На песок не похоже, слишком мелкий.

Разговор с Потапом ничего не дал – тот лишь отмахнулся.

– Да что ты выдумываешь, механик! Песок! Откуда ему там взяться? Это стружка металлическая от износа. Устала машина, вот и сыпется.

Все доводы разбивались о глухую стену: для старого мастера машина была живым существом, способным болеть и стареть, а сама идея злого умысла, технологической диверсии, не укладывалась в его голове. Тем временем Орлов, узнав о «болезни», вел собственное расследование. Его интересовали рабочие, заливавшие масло. Нашелся тот быстро – получив расчет, он уже третий день беспробудно пил в местном кабаке. Орлов подсел к нему, угостил штофом водки. Разговор поначалу не клеился. Рабочий, перепуганный до смерти, лишь твердил, что делал все по инструкции. Но когда Орлов «случайно» выложил на стол несколько серебряных монет, глаза пьяницы блеснули жадностью, и они развязали ему язык: некий «радетель за народное дело» дал ему мешочек с «особым порошком для лучшей притирки деталей» и велел добавить в масло.

Катастрофа разразилась на следующий день. Нартов снова был в машинном зале, когда вибрация достигла критической точки. Металл стонал, протестуя против невидимого насилия.

– Глуши! – закричал Нартов, но было уже поздно.

С оглушительным хлопком лопнул один из приводных ремней, хлестнув по стене. Следом с пронзительным визгом сорвало предохранительный клапан, и помещение мгновенно заполнилось обжигающим паром. Люди в панике бросились к выходу. Потап, старый механик, вместо того чтобы бежать, кинулся к главному рычагу в отчаянной попытке сбросить давление вручную.

И тут «Хозяин» умер. Раздался чудовищный, нутряной хруст, будто сломали хребет живому гиганту. Истерзанный абразивом главный вал не выдержал и лопнул. Освобожденный от нагрузки многопудовый шатун превратился в неуправляемое ядро, снося все на своем пути. Он размолотил редуктор, пробил стенку цилиндра и замер, вонзившись в кирпичную кладку.

Когда пар рассеялся, открылась картина апокалипсиса. На месте машины дымилась груда искореженного металла. Под обломками чугунной станины лежал Потап. Он был мертв.

Потрясенный Нартов стоял посреди этого хаоса. Это была идеально исполненная диверсия. Но в его голове бился один вопрос, на который не было ответа: «Кто? Кто в этой стране, кроме него самого и барона Смирнова, способен на такое?»

Впервые он столкнулся с врагом, который мыслил его же категориями. Эта мысль ужасала сильнее всего.

Когда из-под искореженных балок извлекали тело Потапа, в разрушенный машинный зал вошел Никита Демидов. Хозяин Урала, привыкший, что металл покоряется его воле, смотрел, как металл убил его лучшего мастера. Обведя взглядом своих растерянных, испуганных, бесполезных приказчиков, он остановился на питерских. Капитан Орлов, отбросив маску простака, уже командовал разбором завалов, и его резкий, властный голос вносил в хаос подобие порядка. Рядом, не обращая ни на кого внимания, на коленях изучал останки «Хозяина» Нартов, соскребая в склянку черную жижу из разбитого картера, точно следователь на месте преступления.

Первая мысль Демидова была понятной: провокация. Идеальный удар, чтобы технологии Смирнова показать не в лучшем свете. Но – зачем? Подойдя к Нартову, как раз поднявшемуся с колен, он тихо, но с явной угрозой произнес:

– Хитро придумано, механик. Признаю, чисто сработано. Теперь, надо полагать, будешь мне новые машины предлагать?

Нартов посмотрел на него без страха и заискивания.

– Не я это сделал. И не ваши люди. Это сделал тот, кто хочет, чтобы ваши заводы встали навсегда. Машину отравили.

Демидов криво усмехнулся, хотя в глубине души уже зародилось сомнение. Уничтожение машины ставило под сомнение существование всей их совместной Компании – слишком тонкая и рискованная игра для Смирнова. А ведь именно барон заинтересован в благополучии Компании.

– Слова, – бросил он. – Мне нужны доказательства.

Так началось их странное, полное недоверия сотрудничество. Отдав негласный приказ следить за каждым шагом питерских, Демидов, тем не менее, выделил Нартову свою лучшую лабораторию и любых мастеров по первому требованию. Пока Нартов колдовал над пробами, Демидов вел собственное расследование. Всех приказчиков и начальников смен он запер в амбаре, устроив им допрос по своим, уральским, методам. В них он искал предателя, который проспал или продал своего хозяина.

Через два дня Нартов позвал его. На предметном стекле под лупой лежала горстка серого порошка.

– Я сначала думал – кислота, – начал объяснять Нартов, больше похожий на ученого, чем на механика. – Но пробы ничего не дали. Потом грешил на плохой металл, но излом чистый. А это, – он указал на порошок, – не песок. Это корунд. Я вспомнил, как мы с бароном Смирновым спорили о шлифовке. Он твердостью уступает только алмазу. Кто-то методично истирал этим порошком нутро нашей машины. И ведь мало кто знал, что мы везем сюда такой огромный паровой котел. Это не авария, а убийство. И убийца – чертовски умный инженер.

Демидов долго смотрел на серую пыль. Сомнений не оставалось. Подтверждение пришло в тот же вечер: прискакал гонец от Орлова, чьи люди ищейками прочесывали окрестности. След горбоносого агитатора, исчезнувшего сразу после катастрофы, нашелся. Вопреки ожиданиям, диверсант уходил на север, к Соликамску, к старым торговым путям, ведущим на Архангельск.

– Перекрыть все дороги на север! – рявкнул Демидов своим людям. – Каждую подводу и пешего проверять! Живым или мертвым, он должен быть здесь!

Охота началась. Это была погоня за призраком, носителем враждебной технологии. Двое суток Орлов и следопыты Демидова шли по следу, настигнув беглеца в лесу, у переправы через реку. Завязалась короткая, жестокая схватка. Горбоносый дрался как обученный солдат, отчаянно и умело, но его скрутили.

Когда диверсанта ввели в контору, Демидов уже знал все ответы. Его взгляд скользнул по избитому, полному ненависти лицу горбоносого, задержался на Нартове, уже раскладывавшем на столе эскизы новой машины, и остановился на капитане Орлове, чье лицо было мрачным.

Демидов наконец понял куда ввязался. Враг бил по самой идее промышленной России, а не по Смирнову или Демидову.

Конкуренция закончилась.

Подойдя к столу, он аккуратно отодвинул эскизы Нартова и развернул большую карту своих уральских владений.

– Здесь, – он ткнул пальцем в точку рядом с разрушенным цехом. – Будет стоять новый. Вдвое больше. Камень, лес, люди – все, что нужно, будет завтра утром. Строй, механик.

Он повернулся к Орлову.

– А ты выжми из этого все, до последней капли. Я хочу знать, кто за ним стоит.

Орлов скрыл улыбку, потому как Демидов отдал приказ ему не как подчиненному, а как своему союзнику на общем поле боя.

Из подвалов демидовской конторы редко возвращались с прежним взглядом на жизнь. Получив от Демидова полный карт-бланш, Орлов превратил один из этих каменных мешков в театр одного актера. Пытки были бы слишком простым решением. Орлов ломал диверсанта методично, лишая его сна, времени и воли: оглушающая тишина днем сменялась внезапными, изматывающими допросами ночью. Не повышая голоса, он задавал одни и те же вопросы, переставляя слова, заходя с разных сторон, вплетая в них обрывки правды и лжи, пока мир пленника не превращался в вязкий, серый туман. Всему этому его обучил Смирнов.

На четвертые сутки инженер Гюнтер Шмидт заговорил, правда, будучи профессионалом, он и сломавшись продолжал вести свою войну, скармливая Орлову тщательно подготовленную легенду: мифическая база в Астрахани, связи с турецкими пашами – все, чтобы пустить расследование по ложному, южному следу. Однако Орлов, чувствуя фальшь, давил на единственную деталь – корунд. Откуда? Кто научил? И здесь Шмидт допустил ошибку: в одном из ответов, пытаясь придать вес своей лжи, он обронил название – операция «Железная ржавчина».

Это бессмысленное кодовое имя и стало зацепкой. Бунтовщики не будут называть сам бунт каким-нибудь названием. Орлов прекратил допрос. Большего из этого человека было не выжать.

А наверху, в конторе, кипела другая битва. На огромном столе лежали чертежи новой паровой машины, и Нартов предлагал смелое, почти дерзкое решение – цельнолитой цилиндр для компаундной схемы.

– Мы получим вдвое больше мощи при том же расходе угля! – доказывал он, водя грифелем по бумаге.

– Мы получим гору брака и потраченный впустую металл, – парировал Демидов, чье осунувшееся лицо стало еще жестче. У демидова было несколько мастеров, которые на пальцах объясняли то, что предлагал Нартов. – Мои мастера не отольют такую махину с нужной точностью. Форму поведет, стенки пойдут раковинами. Давай сделаем составной, из трех частей, а потом стянем.

– Он будет травить пар по всем швам! Половину силы потеряем! – Нартов вскочил, его лицо пылало от негодования.

– Зато сделаем за неделю! А твоего монстра будем отливать полгода, и не уверен, что получится! – рявкнул в ответ Демидов.

В этом споре Нартов впервые за все время на Урале остро ощутил свою беспомощность. Он видел решение, но не знал, как к нему подступиться.

«Эх, был бы здесь Петр Алексеич… – с тоской думал он. – Он бы нашел, как эту формовочную землю „заговорить“, чтобы она не плыла. Он бы придумал, какой состав в глину добавить. У него на всякую хворь свой рецепт находился…»

Вечером в контору вошел Орлов, положив на стол листы с протоколом допроса.

– Он врет, – сказал капитан коротко. – Гонит нас на юг, к туркам. Но одно название я вытянул. Операция «Железная ржавчина». И я уверен, что торчат шведский уши. Чую я.

Демидов взял бумаги. Шведы. Стокгольм. Война. В его сознании все части головоломки мгновенно сошлись.

– Готовь гонца, капитан, – глухо произнес он. – Пиши все: название операции, свои подозрения, корунд. Пусть барон сам решает, что с этим делать. Он в этих играх смыслит лучше. А мы… – он повернулся к Нартову и вздохнул, – а мы попробуем по-твоему. Давай свой чертеж. Будем лить твоего зверя. Если и запорем плавку, так хоть будем знать, что пытались.

Присев к столу, Орлов начал писать о диверсии, о шведском следе, понимая, что эта информация – лишь обрывки мозаики. Дойдет ли гонец? Не перехватят ли его в бескрайних лесах? И сможет ли барон, получив эти крохи, увидеть всю глубину нависшей угрозы?

В сердце парализованной промышленной империи, трое очень разных людей вели отчаянную войну, зажигая в самом сердце России маленький огонек сопротивления.

Глава 15

Унижение в механическом цехе заставило шведов притихнуть. Граф Горн ходил с таким лицом, будто у него разом заболели все зубы, стало очевидно, что они готовы к переговорам. Однако, мой бывший сосед по каземату не сдавался. В его взгляде огонь завоевателя угас, но разгоралось холодное пламя личной вражды, обещавшее, что он будет цепляться за любую возможность для ответного удара.

Второй раунд нашей дуэли развернулся в моей конторе. Мы собрались за длинным дубовым столом для «обсуждения увиденного». Карл сидел во главе своей делегации и ждал. Когда формальности были исчерпаны, он заявил.

– Ваши механизмы и оружье впечатляют, барон, – ядовито изрыгнул швед. – Но это – забавы для богатых. Война, настоящая война – это экономика. Вы может сделать сотня таких винтовок, но казна вашего царя не выдержать перевооружения всей армии. А мы выставить против вас сотни тысяч дешевых, проверенных мушкетов. Это будет война на истощение, война кошельков. Боюсь, вы проиграете.

Когда он умолк, его генералы одобрительно зашумели. Удар пришелся в самое больное место – в бедность страны. Можно было, конечно, снова тащить их на полигон, демонстрируя мощь оружия, но это был бы ответ солдата, а не стратега.

– Ваше величество поднимает самый важный из всех вопросов, – ответил я, вытирая предательски взмокшие ладони. – Вопрос цены. Я не предлагаю вам верить мне на слово, а предлагаю посчитать. Вместе, отбросив чины.

Подозвав Магницкого, который с непроницаемым лицом разложил на столе бухгалтерские книги, я повернулся к генералам.

– Господин генерал Реншильд, – обратился я к седому, покрытому шрамами вояке. – Ваше искусство тактики известно всей Европе. Позвольте мне, как дилетанту, задать вам несколько вопросов для уяснения.

Карл нахмурился, к счастью – промолчал: отказать в теоретической дискуссии на глазах у лучших полководцев означало бы потерять лицо. Польщенный Реншильд сухо кивнул.

– Какова стандартная глубина построения вашей пехоты в атаке, генерал? Шесть шеренг?

– Шесть, – подтвердил он. – Оптимально для поддержания натиска.

– А время перезарядки вашего лучшего воина?

– Опытный солдат даст два выстрела в минуту. Три, если очень повезет.

– Превосходно. – Встав, я подошел к большой карте на стене, где фишки изображали полки. – А теперь, господа, давайте немного поиграем. Мой солдат, – я взял в руки затвор от винтовки СМ-1, – перезаряжается за пять секунд. Десять-двенадцать выстрелов в минуту. Это норматив.

Передвинув фишку русского полка напротив шведской, я продолжил:

– Ваша атака начинается с четырехсот шагов. Мои стрелки открывают прицельный огонь с трехсот. Пока ваши доблестные солдаты проходят эту «зону смерти» в сто шагов, каждый мой пехотинец успевает сделать три, а то и четыре выстрела. Господин Магницкий, будьте добры, огласите вероятные потери атакующих на этом этапе.