Текст книги "Инженер Петра Великого 5 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Мои слова попадали в цель – логика, понятная любому государственнику. Я давал ему в руки инструмент давления, способ спасти ситуацию.

– Хорошо, барон, – после долгой, мучительной паузы твердо произнес он. – Я передам. Но знайте, если это ваша игра против царя, я утащу вас за собой в могилу.

– У нас общая игра, и ставка в ней – наши головы, – отрезал я. – И есть еще один нюанс. Они могут попытаться выкрасть Карла, чтобы лишить царя этого козыря. – Взглянув на решетку своей камеры, я добавил: – Так пусть он будет здесь. Под самым надежным замком. Рядом со мной.

Местоблюститель удивленно вскинул брови.

– Зачем это вам?

– Официальная причина для властей – безопасность, – я криво усмехнулся. – Два главных узника государства в одном, самом охраняемом месте. Проще и дешевле для казны. Придумайте что-нибудь в этом духе. Меншикову эта идея понравится, он любит экономить на всем, кроме себя.

– А истинная причина?

– Истинная причина в том, что я смогу за ним наблюдать. Слышать, кто к нему приходит, что происходит. Я стану лучшим стражем, чем вся охрана. А кроме того… – я позволил себе легкую усмешку, – у меня появится достойный собеседник. Хочу понять, как мыслит человек, поставивший на колени пол-Европы. Мне нужно изучить своего врага, чтобы знать, как побеждать таких, как он, в будущем. А если повезет, – добавил я уже почти шепотом, больше для себя, – может, удастся и свою небольшую дипломатическую партию разыграть.

На лице Яворского впервые за все время нашего разговора появилось нечто похожее на хищную, понимающую улыбку игрока, оценившего красоту и дерзость хода. Он ничего не ответил, коротко кивнул и направился к двери, чтобы подать знак тюремщику.

Уходил он уже как мой невольный и рискующий всем союзник, мой гонец. А я остался в камере, но уже не чувствовал себя узником. Я снова был в игре. Да, с крайне слабой позиции, из самой глубокой ямы. Моя промышленная империя была далеко, но мой главный актив – умение анализировать и находить нестандартные решения – остался при мне.

Яворский ушел. Время потекло по-тюремному – медленно, вязко, каждая минута казалась вечностью. Снова и снова прокручивая в голове наш разговор, я ходил из угла в угол, взвешивая шансы. Передаст? Поверят ли ему? Успеют ли

Прошло, наверное, несколько часов, прежде чем за дверью снова послышались шаги – торопливые, почти беглые, сопровождаемые лязгом оружия и приглушенной перебранкой. Замок скрипнул с такой поспешностью, что я напрягся. Дверь приоткрылась, и в узкую щель протиснулась знакомая фигура.

Изабелла?

В тусклом свете коридорного факела – ее испуганное лицо. Она была одна. Следом в проеме возник молодой офицер-охранник, испуганно озираясь.

– Две минуты, не более! – прошипел он. – Если нас застукают, нам обоим головы не сносить!

Оставшись в коридоре, он прикрыл дверь, но не запер. Изабелла шагнула ко мне. От нее пахло духами и свежестью, и этот контраст с затхлым воздухом камеры был оглушительным.

– Петр Алексеевич… – ее голос дрожал. – Простите, я… я не могла иначе.

Она говорила быстро, сбивчиво, шепотом, боясь, что ее прервут.

– Вас не забыли! Но дела плохи. Доходят страшные слухи… Говорят, Игнатовское оцеплено… какая-то хворь, но стража там гвардейская, не доктора! Отец не отвечает на письма… Боюсь, они в ловушке! Я не знаю точно, что там происходит, но это очень плохо!

Новость потрясала. Я думал о своей свободе, а оказалось, что и мои самые верные люди тоже в клетке. Меншиков действовал эффективно, отсекая мои ресурсы.

– Отец перед этим успел передать послание, – ее дыхание сбивалось. – Просил сказать вам только одно слово: «Терпение». И умолял не делать глупостей, не пытаться бежать. Сказал, что они только этого и ждут.

Терпение. Легко сказать.

– Как ты прошла сюда? – спросил я, понимая, какому риску она себя подвергает.

– У этого офицера… сестра служит при дворе. И у нее большие неприятности. Я пообещала помочь, – она горько усмехнулась. – Все имеет свою цену.

Ее время истекало. Сделав шаг назад, к двери, она вглядывалась в мое лицо.

– Я пришла не только ради отца, – вдруг вырвалось у нее почти беззвучно. – Вы поверили в меня, дали мне дело, которого у меня никогда не было. Я не могу… я не хочу просто стоять и смотреть, как вас уничтожают.

В ней не осталось ни придворной дамы, ни хитрого игрока – только напуганная девушка.

– Береги себя, Изабелла, – выдавил я. – Не рискуй больше.

Она кивнула, но я видел – не послушается. В последний момент, уже у самой двери, она обернулась.

– Берегите себя, Петр… – прошептала она.

Дверь за ней закрылась, щелкнул замок.

В тот же день, когда тот же продажный охранник принес мне вечернюю баланду, он, ставя миску на пол, «неловко» задел ее краем. Я не сразу обратил внимание, но после его ухода увидел под миской крошечный, с ноготь, клочок пергамента. На нем – всего два слова, выведенные знакомым, бисерным почерком Брюса:

«Царь в изоляции. Терпи».

Я опустился на пол, сжимая этот крошечный клочок бумаги. Луч надежды, о котором я думал, оказался тусклым, мерцающим огоньком свечи на штормовом ветру. Я по-прежнему был один. Мои люди – в ловушке, я не знал, насколько серьезной. Мой единственный надежный союзник на воле, Брюс, был отрезан от царя.

И все же…

Слово «терпение» от мудрого де ла Серды. Тревожное подтверждение от Брюса.

Борьба продолжалась. Изнурительная, почти безнадежная борьба.

Глава 9

В каменном мешке время не идет – оно сочится, капает с покрытых слизью сводов и смешивается с тишиной, давящей на уши похлеще любого грохота. После ухода Изабеллы, оставившей после себя едва уловимый аромат духов, я долго сидел, сжимая в кулаке крошечный клочок пергамента от Брюса. Ярость выгорела дотла, оставив лишь холодную пустоту, идеальную для анализа. «Терпение». «Изоляция». Два этих слова, брошенные мне с воли, стали самым недостающим элементом, от которого все встало на место.

Чувство, что я – преданная жертва, испарилось. Я – фигура на шахматной доске, которую гроссмейстер, чтобы спасти от неминуемого размена, временно убрал с поля, пожертвовав пешкой – моей репутацией и свободой. Игра стала сложнее, ставки взлетели до небес. Поднявшись, я начал мерить шагами свою клетку, восстанавливая в голове всю цепь событий. Унижение от ареста на глазах у собственных людей, злобное торжество на лице Меншикова, ледяное спокойствие Петра… Я пытался нащупать самую недостающую переменную, тот фактор «икс», который заставил царя пойти на столь рискованный гамбит. Что случилось пока я гонялся за шведами? Что могло перевесить на весах пленение вражеского монарха?

Мои размышления прервал шум в коридоре. Не смена караула – что-то другое. Грубые, гортанные окрики, тяжелый, шаркающий скрежет множества сапог по каменному полу. Затем – лязг отодвигаемого засова и глухой удар, будто в соседнюю, до этого пустую, камеру швырнули что-то большое и тяжелое. Дверь с визгом захлопнулась, замок прогрохотал. Тюремщики не спешили уходить. Приблизившись к холодной, влажной стене, я разобрал их приглушенные голоса.

– … сиди теперь, ваше величество, – донесся злорадный бас одного из охранников. – Компанию тебе знатную подобрали. Со своим обидчиком, с бароном этим, в соседях куковать будешь. Поговорите о высоком.

– Тише ты, дурень, – оборвал его другой. – Языком мелешь. Сказано было молча запереть и уйти. Пошли отсюда, пока начальство не увидело.

Шаги удалились. Я отстранился от стены. Так вот оно что. План Яворского сработал.

Блестяще.

Старый лис провернул свою часть комбинации, убедив кого нужно, что самый ценный пленник государства должен содержаться в самом надежном месте. И в самой надежной компании.

Странно, что так быстро. Все же велика роль Церкви в этом времени, даже в столь урезанном виде, которую сотворил Царь.

Не успела тишина снова стать привычной, как из-за стены донеслась отборная, яростная ругань на шведском (я уже различал несколько фраз, с ёмким содержанием). Голос был знаком. Властный, металлический тембр, привыкший повелевать армиями, я слышал на палубе своего корабля. А затем тот же голос перешел на русский. На ломаный русский.

– Эй, вы! Тюрьма-собака! Где мой слуга? Где постель? Я – Король! Не вор! Ты говорить со мной будешь! Немедленно!

Ответа, разумеется, не последовало. Он замолчал, прислушиваясь. Наверное, уловил мое движение. Пауза длилась недолго.

– А-а-а… А ты, сосед, как? – его голос, намеренно громкий, чтобы пробить толщу камня, был пропитан ядовитым, торжествующим сарказмом. – Барон-победитель? Как тебе новые покои? Удобнее, чем в твоем имении? Или камень слишком холодный для твой изнеженная задница?

Он упивался моим унижением. Для него все было просто и ясно: временный фаворит, умный мужик, которого тщеславный царь сначала вознес, а теперь выбросил на помойку.

– Я всегда говорить, что твой варвар-государь – человек настроения, – продолжал он. – Сегодня он тебя на руках носит, а завтра бросит в яму. Ты для него игрушка, барон. Умный, полезная, но не более. И он наигрался. Теперь будешь здесь сидеть и гнить, и никто о тебе не вспомнит. Ты – никто. Пыль. А я – Король. Даже в этой дыре я остаюсь Королем Швеции! Мои генералы перегруппируются, мои дипломаты поднимут всю Европу. Меня отсюда вытащить. А за тобой не придет никто.

В его голосе, помимо злорадства, звучала непоколебимая, абсолютная уверенность в своем праве. Он не играл, а был таким. Этот человек, потерпевший сокрушительное поражение, плененный, униженный, не сломался. Он продолжал воевать единственным доступным ему оружием – словом. И я, слушая его, не мог не испытать странной, извращенной формы восхищения. Вот она, порода, воля, способная двигать горы. Знать язык врага до такой степени, чтобы даже в тюремной камере вести психологическую войну, пытаться давить на самые больные точки… Это требовало колоссальной внутренней дисциплины. Он был великим противником, опасным, жестоким, но великим. Этот противник, сам того не ведая, начинал со мной диалог, который мог изменить все.

Я ждал пока его гневный монолог иссякнет, пока он выплеснет всю свою ядовитую спесь. Я не собирался ни оправдываться, ни вступать с ним в перепалку. Спорить с человеком в таком состоянии – все равно что тушить пожар бензином. Моя задача была иной. Он бьет точно, профессионально, по самым больным точкам. Что ж, придется отвечать на том же уровне. Я должен был стать для него зеркалом, в котором он увидит истинные причины своего краха. Когда за стеной наконец воцарилась тишина, нарушаемая лишь его тяжелым, сбитым дыханием, я заговорил. Спокойно, голосом лектора, начинающего свой курс для единственного, очень важного студента.

– Ваше Величество, вы ошибаетесь, – мой голос прозвучал непривычно громко и отчетливо. – Мой Государь не играет со мной. И я не игрушка. А ваше положение, увы, куда серьезнее, чем вам кажется. Вы проиграли не мне и не Петру Алексеевичу. Вы проиграли задолго до того, как ваш флот вошел в эти шхеры.

Из-за стены донесся презрительный смешок, а затем – глухой удар. Кажется, он пнул стену.

– Проиграл? Я⁈ – его голос сочился ядом. – Мальчишка, которого мой генерал мог раздавить под Нарвой, как букашку, сметь говорить мне о поражении? Твой удача закончилась, барон. Теперь ты будешь слушать, как ржавчина съедает решетку на твоем окне.

– Удача здесь ни при чем. Только математика и экономика, – я продолжал говорить так же спокойно, меряя шагами свою клетку. – Ваше первое поражение случилось в тот день, когда я сжег ваш металлургический завод в Евле. Вы, как и все полководцы, привыкли считать свои потери в людях, кораблях и пушках. Вы не поняли, что я уничтожил нечто куда более важное – вашу способность эти потери восполнять. Я лишил вас данеморской стали. С этого момента каждая ваша пушка, мушкет и клинок стали невозобновляемым ресурсом. Ваша армия превратилась в льва с подрезанными сухожилиями. Он все еще может страшно рычать и махать лапами, но уже не способен догнать добычу.

– Бред! Ложь твоих шпионов! – рявкнул он. – Мои верфи в Карлскруне будут ковать оружие! Моя империя велика, я найду новые рудники!

– Чтобы ковать оружие, нужна сталь. А чтобы делать качественную сталь, нужен не просто рудник, а целый промышленный комплекс, который вы потеряли. Чтобы построить новый, вам нужны годы и миллионы денег. Но откуда их взять, Ваше Величество? – я остановился и прислонился лбом к холодному, шершавому камню. – Ведь ваши английские друзья, на чью казну вы так рассчитывали, вас предали.

Я услышал, как он замер. Эта тема, видимо, была для него больной.

– Что ты несешь, червь? Англия – наш вечный союзник!

– Была союзником, – поправил я. – Пока вы были ей выгодны. Пока вы планировали свой победоносный поход на Петербург, я доставил своему Государю не только образцы вашей стали, но и кое-что поинтереснее. Тайные бухгалтерские книги из конторы в Евле. Написанные на английском языке. В них очень подробно расписана вся контрабандная схема, которую ваши покровители из партии тори вели у вас за спиной, торгуя вашей же рудой и набивая собственные карманы.

За стеной – тишина. Даже его дыхание, казалось, замерло. Я нащупал его слабое место.

– Мой друг, граф Брюс, позаботился о том, чтобы копии этих документов попали в нужные руки в Лондоне. Прямиком к их политическим противникам из партии вигов, – я чеканил каждое слово, представляя, как они впиваются в его сознание. – Можете себе представить, какой скандал там разразился? Грандиозный. Обвинения в казнокрадстве, в предательстве национальных интересов, парламентские слушания… Вся внешняя политика Англии оказалась парализована на несколько месяцев. Их флот, на который вы так рассчитывали, не пришел к вам на помощь не потому, что не захотел, а потому что не смог. Они были заняты спасением собственных шкур. Они не просто бросили вас, Ваше Величество. Они цинично использовали вас как таран против России, а потом, когда вы стали им не нужны, списали со счетов. Вы были для них всего лишь фигурой в их большой игре против Франции.

– Это… это не может быть правдой… – его голос прозвучал неуверенно.

– Это факты, которые легко проверить, если у вас будет такая возможность, – безжалостно закончил я. – Ваш локальный военный гений, Ваше Величество, оказался бессилен перед глобальными экономическими и политическими процессами. Вы оказались слишком предсказуемы. Вы пытались вести войну восемнадцатого века, не заметив, что она уже стала войной ресурсов, информации и технологий.

Я замолчал, предоставив ему возможность осознать всю глубину своего падения. Я слышал, как он тяжело опустился на лежанку – скрипнула солома. Он думал. В этой гнетущей тишине я понял, что мой первый удар достиг цели. Высокомерие в его голосе сменилось мрачной, подавленной задумчивостью.

Потом я услышал шорох, скрип лежанки, и он заговорил снова. Голос его был другим – лишенным прежней ярости, зато наполненным энергией. Он принял новую реальность и теперь искал в ней новые возможности.

– Такой ум… и пропадает в этой стране варваров, – начал он, и в его речи слышался легкий, но отчетливый иноземный строй. – Твой царь не ценить тебя. Он боится. Я знаю таких, как он. Они любят сильных людей, пока те служат им. Но как только сильный становится сильнее их – они его уничтожать. Сегодня ты в тюрьме. Завтра твой голова будет на плахе. Это закон этой земли.

Я молчал, давая ему выговориться. Он больше не пытался меня унизить. Он пытался меня понять. И завербовать.

– Ты мыслишь, как я. Но ты – один. А я – Король. Мои генералы ждут моего слова. Мои дипломаты плетут сети в Вене и Париже. Деньги мои открывают любые двери. Помоги мне бежать. Я сделаю тебя своим первым советником. Нет. Я сделаю тебя герцогом, фельдмаршалом всей шведской армии! Мы вернемся. Вместе. Моя армия и твои машины. Представь это! Мы поставим на колени всю Европу! Весь этот прогнивший мир будет лежать у наших ног. Франция, Австрия, даже твоя бывшая родина! Мы построим новую империю, от Ледовитого океана до Средиземного моря!

Его слова рисовали грандиозную, безумную картину. Он не предлагал мне богатство или власть – он предлагал мне долю в своем величии, в своей мечте о мировом господстве. Это было соблазнительно, не скрою. Не сама идея, конечно, а ее масштаб. Мыслить континентами, перекраивать карты – в этом было что-то пьянящее. Но это была его мечта, не моя.

– Благодарю за столь лестное предложение, Ваше Величество, – ответил я так же ровно. – Но мои амбиции лежат в несколько иной плоскости. Я предпочитаю строить заводы, а не империи. Это надежнее.

За стеной снова воцарилась пауза. Мой отказ, похоже, не обескуражил его, а лишь заставил искать новый подход. Он понял, что стандартные приманки – титулы, деньги, слава – на меня не действуют. И тогда он пошел ва-банк, сделав самое дерзкое и неожиданное предложение, на которое только был способен монарх, привыкший повелевать судьбами.

– Хорошо, – его голос стал тише, почти вкрадчивым. – Если ты не хочешь служить королю… так стань им сам.

Я замер. Этого я не ожидал.

– Твой Петр – тиран. Сумасшедший плотник на троне, который ломает твою страну через колено. Он ведет ее в пропасть. Он нестабилен. Он уничтожит тебя при первой же возможности. Посмотри, где ты сейчас. Это только начало. – Он говорил убедительно, логично, апеллируя к моему инстинкту самосохранения. – Я помогу тебе. Мои люди при вашем дворе, мои связи в Европе, остатки моего флота – все будет в твоем распоряжении. Я организую тебе поддержку. Мы поднимем старых бояр, недовольных его реформами. Мы подкупим генералов. Свергни его! Основывай новую династию. Династию Смирновых! А я… я взамен прошу лишь одного. Вечный мир и союз между нашими державами. Мы разделим сферы влияния в Европе. Север – наш. Юг – их. Мы будем править как равные.

От этого предложения, от этого грандиозного, циничного и по-своему гениального плана, я не смог сдержать смех. Не издевательский, не громкий. Просто тихий, усталый смешок, который вырвался сам собой. Этот человек был неисправим. Даже на дне самой глубокой ямы он продолжал чертить планы по переустройству мира, тасуя королей и династии, как колоду карт.

В любом случае, если бы я и хотел править, то только в качестве серого кардинала, эдакого субъекта «глубинного государства».

– Вы переоцениваете мои политические амбиции, Ваше Величество, – сказал я, когда приступ смеха прошел. – И недооцениваете моего Государя. Он сложный человек, но он строит будущее для этой страны. Пусть и своими, порой жестокими, методами. А я всего лишь инженер, который помогает ему с инструментами.

Я слышал, как он тяжело вздохнул за стеной. Кажется, я окончательно его обескуражил. Он столкнулся с чем-то, что не укладывалось в его картину мира. С человеком, которому не нужна была власть ради власти. Он исчерпал все свои аргументы и предложения, и в наступившей тишине я почувствовал, как изменился баланс сил между нами.

Атмосфера за стеной изменилась. Передо ним был человек, которого не сломить, не подкупить и не постичь его логикой завоевателя. Настало время нанести последний, решающий удар. Не из жестокости, а из необходимости – чтобы окончательно закрепить свое ментальное превосходство и заставить его слушать по-настоящему.

– Ваше Величество, – мой голос прозвучал тихо, в нем не было ни злорадства, ни триумфа, а лишь констатация факта. – Вы проиграли не мне и не Петру. Вы проиграли времени. Вы все еще воюете армиями и тактикой, а я – технологиями и производственными цепочками. Вы мыслите категориями выигранных сражений, а я – категориями промышленных революций. Вы – последний великий полководец уходящей эпохи. Блестящий, гениальный, но, увы, последний. Ваше время прошло.

Я намеренно сделал паузу. Эти слова должны были ранить его самолюбие сильнее любого клинка. Но я еще не закончил. Нужно было показать ему, что я не просто анализирую прошлое, но и формирую будущее.

– А теперь ваши бывшие союзники, англичане, пытаются проделать с Россией тот же самый трюк, что и с вами, – продолжил я все тем же ровным тоном. – Они думают, что мой Государь так же, как и вы, одержим идеей превосходства на море. Они хотят втянуть нас в разорительную гонку вооружений, подсунув нам дорогую и бесполезную приманку – свой броненосец «Неуязвимый». Они думают, что мы, как и вы, поведемся на грубую силу и погонимся за этим железным призраком, надорвав свою экономику. Но я их уже переиграл. Их ловушка не сработает.

Эта фраза произвела за стеной эффект разорвавшейся бомбы. Я услышал резкий, сдавленный вздох. «Неуязвимый». Сверхсекретный англо-шведский проект, о котором должны были знать единицы, высшее военно-политическое руководство. То, что я, заключенный, брошенный в самый глубокий каземат, не просто знаю кодовое название, но и понимаю всю суть этой экономической диверсии, окончательно сломало его картину мира. Это было невозможно. Это было за гранью шпионажа, за гранью простого ума. Это было знание, которого у меня быть не могло.

Вся его королевская спесь, вся его гордыня, державшая его на плаву все это время, испарилась без следа. Я почти физически ощутил, как через камень стены на меня смотрят не как на врага или выскочку, а как на нечто непостижимое и пугающее. В его долгом, оглушительном молчании слышался шок и, возможно, первая крупица настоящего, неподдельного уважения. Он понял, что его пленил не просто удачливый барон. Его пленила сама История, сделавшая крутой и непонятный ему поворот.

Именно в этот момент максимального психологического напряжения, когда тишина в каземате стала почти осязаемой, в коридоре раздались шаги – тяжелая, уверенная, хозяйская поступь, от которой, казалось, вибрировали каменные плиты. Шаги остановились прямо у моей двери. Ключ с лязгом провернулся в заржавевшем замке. Засов отошел со скрежетом, который прозвучал в тишине как выстрел.

Дверь медленно распахнулась.

В проеме, в неровном свете факелов, которые держали за его спиной два гвардейца-гренадера, стояла гигантская, заполнившая собой все пространство, фигура. Сам царь Петр I пришел к своему арестанту. Он был без парика, в простом суконном камзоле. Его взгляд был устремлен на меня.

Какая ирония. Три ключевые фигуры этого нового, безумного мира – свергнутый король, запертый в соседней клетке; опальный гений, только что перевернувший его мир; и всемогущий император, держащий в своих руках их судьбы, – оказались заперты в одном крошечном, удушающем пространстве кронштадтского каземата.

Глава 10

Шагнув внутрь, царь остановился. Дверь за его спиной осталась приоткрытой, гренадеры застыли в коридоре, отсекая этот крошечный мирок от остальной крепости. Мы смотрели друг на друга. Я – в рваной, грязной рубахе, прислонившись к стене, чтобы скрыть дрожь от холода и нервного истощения. Он – гигант, скала, в глазах которого бушевал целый шторм: и ярость на меня, и злость на тех, кто вынудил его пойти на этот шаг, и, как мне показалось, тень вины. Он пришел посмотреть, лично убедиться, что его самый ценный и самый опасный инструмент не сломался, запертый в этой сырой дыре. Моя догадка о его хитрой игре лишь теория. Его молчание было тяжелее любых обвинений, оно давило, заставляя воздух в камере звенеть. От сырости и голода ломило суставы, а сбитые в кровь костяшки на руке пульсировали тупой, ноющей болью.

Сколько это продолжалось, я не знал. Минуту? Пять? Время здесь потеряло свою цену. И в этой вязкой, удушающей тишине из соседней камеры раздался голос моего соседа.

Сперва донесся невнятный шорох соломы, а потом приглушенный скрежет – он, должно быть, прижался ухом к стене, пытаясь понять, что происходит. Я и сам не сразу понял, как он догадался. А потом осознал: шаги. Не тяжелая, размеренная поступь тюремщиков и не торопливая семенящая походка Яворского. Это была поступь хозяина, уверенная, единственная в своем роде. И главное – тишина. Абсолютная, неестественная тишина в тюремном коридоре. Никаких окриков, никаких команд. Даже тюремщики не смели дышать. Так бывает только в присутствии одного человека в этой зарождающейся империи. Карл, с его обостренным чутьем хищника, уловил это изменение атмосферы. Он понял, кто пришел.

– Ваше величество, – в голосе Карла был ядовитый, холодный сарказм. – Я вижу, услуги этого человека вам более не требоваться. Весьма опрометчиво. От скуки я вел с ним беседа через стену. И, должен признаться, почти склонил его на свой сторона.

Петр даже не повернул головы, на его шее вздулась вена, пальцы сжались в кулаки с такой силой, что побелели костяшки.

– Если вы не знай, как поступить с таким ум, – продолжал неумолимый голос шведа, – то я готов испросить право на его жизнь. Назовите цену. Любую. Швеция заплатит. Такой человек не должен окончить свои дни здесь из-за прихоти самодержца.

Этот выпад угодил в самое уязвимое место Петра – в его чувство абсолютного, безраздельного владения всем и вся в этой стране. Моя ценность, подтвержденная его главным врагом, мгновенно превратилась из актива в угрозу. Лицо царя налилось темной кровью. Он не мог ответить – это значило бы вступить в торг, признать саму возможность подобной сделки, унизить себя перед пленником. Промолчать – значило бы проглотить оскорбление.

И он выбрал третий путь.

Не проронив ни единого слова, Петр резко развернулся. Так поворачивается медведь, потревоженный в берлоге, – одним слитным, тяжелым, смертельно опасным движением. Он вышел из камеры, и за его спиной дверь захлопнулась с такой силой, что с потолка посыпалась каменная крошка, а пламя факелов в коридоре полыхнуло и едва не погасло. Шаги удалились. Я остался один, оглушенный этим безмолвным взрывом ярости. Гамбит дал трещину. В мою игру, которую я едва начал понимать, вмешалась третья, непредсказуемая сила.

– Ваше величество, ваша откровенность могла дорого нам обоим обойтись, – проговорил я в тишину, обращаясь к стене. В моем голосе была бесконечная, глухая усталость.

Из-за стены донесся настоящий, искренний смех, без тени издевки. Так смеется игрок, который сделал рискованный и красивый фол.

– А я не шутил, барон, – голос Карла стал серьезным, в нем пропал сарказм, уступив место деловому тону. – Я видеть, как ты воюешь. Не как солдат – как… как разум. Ты разрушать основы. Этот твой Петр… он тебя боится. Сегодня он тебя прячет, а завтра, когда ты станешь ему не нужен, он тебя уничтожит. Это природа таких, как он. Мой предложение в силе.

Прислонившись к холодному камню, я закрыл глаза. Что за безумный день. Голова раскалывалась, мысли путались. Неужели этот швед прав? Неужели я и правда всего лишь инструмент, расходный материал? В его словах проступала своя, страшная логика. Он предлагал побег, союз, реванш. А что предлагал мне мой царь? Сырую камеру и молчание. На мгновение перед глазами встала картина: я, в шведском мундире, стою рядом с Карлом на палубе флагмана и смотрю на горящий Петербург.

Бр-р-р!

– Если ваш государь окончательно лишится разума и решит от тебя избавиться, – продолжал шведский король, – найди способ дать мне знать. Я вытащу тебя. Мои люди есть везде. Подумай об этом, барон. В Стокгольме для тебя всегда найдется место. И не в тюрьме.

Он замолчал. Я медленно открыл глаза. Соблазн прошел. Я не верил ему. Не потому, что он враг, а потому, что он не спасает меня, он хочет заполучить оружие против Петра. Это вербовка. И все же… сам факт этой вербовки менял все. Он, сам того не осознавая, только что вручил мне в руки козырь, о котором я не мог и мечтать. Рычаг давления.

Дни в каземате слились в одну бесконечную, серую массу. Через каменную толщу стены между мной и Карлом завязалось странное, немыслимое общение. Начавшись с коротких, язвительных реплик, оно переросло в своего рода интеллектуальные поединки. Он, от скуки и желания понять феномен своего поражения, рассказывал о битвах при Нарве и Клишове, рисуя на словах гениальные тактические маневры. Я же, в ответ, объяснял ему принципы работы паровой машины, законы баллистики и основы химии взрывчатых веществ (но только в общих чертах – не дай Бог действительно поймет механизм). Мы были двумя шахматистами, которые, потеряв доску, продолжали играть партию в уме. В его голосе все реже слышалось высокомерие, уступая место неподдельному интересу профессионала, столкнувшегося с совершенно новой школой военной мысли.

За день до суда ко мне снова проскользнул тот самый молодой офицер, подкупленный Изабеллой. Под видом смены белья он принес несколько листов чистой плотной бумаги, грифель и, главное, точную копию морской карты Финского залива. «Баронесса просила передать. И еще вот это», – прошептал он, сунув мне в руку крошечный, туго скрученный свиток. Записка от Брюса была коротка: «Держись. Говори правду. Мы готовы». Той ночью я не спал. В тусклом свете, пробивавшемся из коридора, я наносил на карту диспозицию флотов, выверяя каждый курс, каждую дистанцию. Я готовился не к оправдательной речи. Я готовился к бою.

Когда за мной пришли, я был готов. В главный зал Адмиралтейства меня ввели под конвоем. Весь цвет нации – генералы, адмиралы, бояре – собрался здесь, чтобы поглазеть на падение вчерашнего фаворита, и их лица выражали плохо скрываемое злорадство. Во главе стола, покрытого зеленым сукном, восседал Петр, его лицо было непроницаемо, как гранит. Неподалеку я заметил и Якова Вилимовича. Он был хмур.

Первым слово взял Меншиков. Расправив складки на своем роскошном камзоле, светлейший князь поднялся. Его голос звенел от праведного гнева, когда он картинно воздел руки:

– Господа судьи, ваше величество! Перед вами стоит человек, которому была оказана невиданная честь! Государь наш, в своей безграничной милости, доверил ему дело государственной важности! И что же мы видим? Вместо того чтобы строить мощные, линейные корабли, способные встать в один ряд с лучшими флотами Европы, барон Смирнов, обуянный гордыней, потратил казну на создание каких-то… мужицких барж! Плавучих сараев, которые он, в своей самонадеянности, назвал «Адскими Котлами»! Адскими, только вслушайтесь!

По рядам генералов пронесся одобрительный гул.

– Он ослабил наш флот! Он поставил под угрозу само существование Петербурха! Вместо проверенной веками тактики он предложил нам безрассудную авантюру! Это ли не преступление перед Отечеством?

Следом поднялся адмирал Апраксин. В отличие от Меншикова, он не упивался моментом. Он выглядел уставшим, словно нес на своих плечах невидимый груз. Его голос был тяжелым, как гул корабельных орудий.

– Я, как командующий флотом, должен исполнить свой долг, – начал он, не глядя на меня, а устремив взгляд куда-то поверх голов. – Приказ был ясен: держать оборону у Кронштадта, не рисковать флотом и столицей. Барон Смирнов, нарушив этот приказ, ввязался в бой, действуя на свой страх и риск. Он поставил под угрозу жизни сотен моряков и вверенные ему корабли.