Текст книги "Бабушки, бабки, бабуси"

Автор книги: Виктор Ардов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Виктор Ардов
БАБУШКИ, БАБКИ, БАБУСИ

ОТ АВТОРА

Читатель! Я хочу открыть тебе сердечную тайну: с тех пор, как я состарился, я полюбил старушку. Про нее я стал много думать и часто писать. Это было для меня легко, ибо я сам выдумал эту свою героиню. Впрочем, то была не одна старушка. Меня вообще заинтересовал этот возраст.

В самом деле, о девушках и молодых женщинах все пишут спокон веку. Ну, а старухи? Кто подумал о них? Обычно они в литературе на втором плане. Между тем мудрость, приходящая к концу жизни, покой и удовлетворенность, столь частые в пожилом возрасте, даже самые чудачества старых женщин – все это, на мой взгляд, очень интересный материал для рассказов. А сколько тут смешного!

Впрочем, если вам будет не смешно, виноват я, а не мои старухи, бабушки, бабуси, бабки, которых я все равно люблю!

В. АРДОВ

МОТОБАБКА

– Это вы не можете себе представить, какую мне сделала перемену жизни денежно-вещевая лотерея на 69-м году моего существования. Главное, я почему купила два билета от этой лотереи? Была у меня мечта – выиграть швейную машину. Правда, есть у меня машина с 1908 года – еще в «Компании Зингера» покупали мы в рассрочку. И такая была хорошая ножная машина; потом ножной привод постепенно усох, и машина моя сделалась ручная. А последнее время уж и не ручная стала, а прямо дикая: когда хочет – шьет, когда хочет – не шьет; то нитки рвет, то материал, а то ноготь прошьет насквозь… В общем, без новой машины не обойтись.

Ну, купила я два билета. Жду розыгрыша. И действительно, эта лотерея – она меня здорово разыграла. Пришел в газете тираж, я говорю внуку:

– Вовочка, у тебя глазки молодые, сделай милость, посмотри насчет швеймашины: пришлась она мне или нет?

Вова поелозил-поелозил билетами по тиражу, потом как закричит:

– Бабушка, поздравляю тебя, ты выиграла мотоцикл!

– Какой такой мотоцикл?

– С галошей.

И тут же Вова мне объясняет:

– Галошей при мотоцикле называется та колясочка, которая пристроена сбоку на одном колесе для одного пассажира.

– Так что я – автобус, чтобы пассажиров пускать?! А ну как на этом колесе пассажир от меня укатится куда-нибудь, тогда кто будет отвечать?

– Нет, бабушка, эта галоша прочная. И тебе пригодится в галоше катать дедушку.

Я ему тогда же сказала:

– Боже тебя упаси про деда так говорить, особенно при нем при самом! Если он услышит, что я его собираюсь посадить в галошу, он со мной разведется, хотя возраст у него уже прошел, когда надо менять старую жену на молодую.

И так я, знаете, разволновалась через этот выигрыш. Даже ночью мне приснилось, будто мы всей семьею сидим в большущей галоше на манер будто моторной лодки. И будто эта галоша плывет по мостовой, всех будто давит, а за нами будто гонится милиционер, свистит будто в свисток и пуляет из пистолета…

А утром мне дочка посоветовала:

– Возьми, мама, деньгами!

А Вовка не отстает от меня ни на шаг:

– Бабушка, родненькая, бери мотоциклом, иначе мы его сроду не купим, а я на нем научусь ездить, как все равно в цирке артист, и тебя буду катать, куда скажешь, и дедушку, и всех родственников!

Ну, это что было, когда я предъявила билет в магазине, где выдают выигрыши – автомобили, мотоциклы и эти еще «кроллеры», что ли!.. Прямо все ахнули. Меня поставили на возвышение за загородкой, словно я тоже вроде какого коллера. И все меня рассматривали и поздравляли. И опять мне сулили деньги заместо мотоцикла, но Вовка так на меня жалобно смотрел, что я взяла это трехколесие со всеми причиндалами. Взвалили на грузовик, повезли домой. Вовка себе присмотрел неподалеку пустырь, чтобы обучаться ездить. Как из школы придет, сейчас этот «цикл» из сарая выведет и, слышно, цикает уже на пустыре…

А ведь нынешние ребята – они шустрые насчет там электричества, радио или машин… Месяца не прошло, Вовка уже ездил на нем, словно заправский артист: и без рук – то есть от руля руки уберет и шпарит… и стоя… и лежа… и задом наперед. И как хочешь. А слово сдержал: куда мне, например, надо поехать, он меня сейчас посадит в эту люльку и везет. Первое время совестилась я в ней располагаться. Однако помаленьку попривыкла Даже знакомого, например, увижу на улице и ручкой ему помахаю из галоши. Правда, под мотоциклетными очками нос у меня больно потеет. Их, между прочим, почему-то консервами называют. Так я другой раз забуду, как их кличут, и кричу:

– Вовочка, ты не видел, куда мои тушенки подевались?

Да! Я вам еще не рассказала, что меня Вова обучил-таки самой его водить! Ага! Сперва это я присматривалась, как оно получается, что подобный примус бегает по городу. Ну, постепенно осознала, что к чему. А потом и экзамен пошла сдавать в милицию. Вот там удивились эти майоры и капитаны!.. Один майор мне уже после экзамена сказал:

– Безусловно, по теории вы не очень подкованный товарищ. Но поскольку у нас покуда еще не имеется мотоциклистов такого возраста и чтобы такого пола, то мы вас пропустили, чтобы украсить нашу отчетность: очень через вас повышается возрастная цифра женщин-циклисток. И тем более, ездите вы вполне прилично, и навряд ли из вас образуется водитель-лихач. Трудно также ожидать, чтобы вы сели за руль под мухой…

И это верно. Езжу я аккуратно, правила соблюдаю и скорости даю положенные. Вы, может, спросите: а куда мне особенно ездить? А представьте, находится куда. Вот недавно заболела у меня невестка, положили ее в больницу. Внучата остались, выходит, без присмотра. Так я – что?.. С утра суп им сварю, котлет понажарю, все это – в галошу и еду к ним кормить, убирать у них, мыть… А как же? Я хоть и моторизованная, а все-таки бабушка!

На этой трассе, то есть по дороге к внукам, однажды со мной вышло такое: постовой перекрыл свет ни с того ни с сего. Ну, пришлось мне срочно тормознуть. От этого из галоши-то суп у меня ка-ак плеснет на мостовую!.. Двух прохожих я крепко ошпарила тогда. А еще один гражданин спрашивает:

– Гражданка, это не вы клецки уронили?

Была у меня еще одна, как теперь говорят, промблема в связи с моим мотоциклом: сидеть верхом на евонном седле в нашем бабьем платье не очень способно. И Вовка мне давно говорил:

– Давай, бабушка, переходи на спортивные шаровары!

И что ж вы думаете? Я билась, билась, а перешла-таки! Только поверх шаровар все равно надето на мне бумазейное платье без пояса, потому что концы этого пояса один раз уже попали в колесо и я думала, через пояс придет мне полная авария. Да… А на платье-то бумазея вся в больших красных маках, через это меня видать за километр. Вроде я сама светофор из одних красных фонарей: и на спине красные сигналы, и спереди тоже, и под обеими мышками тоже по сигналу «стоп»!.. Так если я где появляюсь, то сразу все начинают тормозить, и получается, что я имею постоянную зеленую волну, как все равно «Скорая помощь».

Через это меня уже многие по городу знают, и не только на нашей улице. И называют меня исключительно так: мотобабка.

Так что я вам всем советую непременно покупать билеты на денежно-вещевые лотереи: мало ли что еще можно выиграть! Лично я купила уже 25 билетов на новый тираж, и надеюсь все ж таки выиграть швеймашину: на мотоцикле-то шить нельзя, правда?.. А то вон, говорят, может достаться моторная лодка. Так мы еще тогда и по речке покатаемся. А что? Сон у меня был не зря же, на самом деле!..

ГОЛОЛЕДИЦА

– Вон вы, как я погляжу, молодые люди, а про меня во дворе у нас ребятишки кричат, будто бы мне в обед будет сто лет. Только это, конечно, сплетня. А я среди старух, может, самая молодая. У меня для старухи возраст пионерский, или там октябреночий. А сплетням вы не верьте. Сплетня – она никого не пожалеет. Да вот я вам расскажу, чего про меня еще треплют, так вы прямо рты поразинете…

А началось дело с гололедицы. Знаете ведь, какие у нас зимой бывают гололедицы? Значит, сперва снег нападает; потом погода отпустит – он растает; а потом опять мороз схватит – ну, вот вам и готов каток из всего города. Конечно, ребятишкам – тем лафа: скользят себе где ни попади. А наш брат, пожилой человек, лучше из дому не вылезай. Почему? Потому что ноги тебя не держат. Ты ее ставишь, ступню, а она от тебя уходит!.. Твоя же ступня от тебя норовит убежать, чисто она стала постороннее животное! И левая ступня направо бежит, а правая – налево… Ты им кричишь только: «Куда вы? Куда вы? Куда вы, оглашенные?!» А они разъезжаются, будто этот – как его? – западный развратный танец танцуют – «свист» или «хвист», что ли…

Ладно. И вот, значит, недавно тут вдарила аккурат гололедица. А мне беспременно надо выйти по делу: троюродную племянницу Варвару срочно нужно было обругать, что она своей матери ничего не пишет и денег не высылает. Ну, взяла я клюку, перекрестилась перед выходом на улицу и пошла. Как я до нее дошла, до Варвары, ума не приложу: одним скользом передвигалась. Даже двое прохожих остановились на меня поглядеть и промеж себя разговаривают:

– Нет, ты смотри, какой у этой старушки странный ход. Так вот в шахматах конь передвигается: через две клетки на третью – вбок…

А другой отвечает:

– Да, интересно ее кидает. Надо считать, что старушка юзом идет…

– Ничего не юзом. Буксует старуха.

– И не буксует, а дает задний ход…

И главное, все, что они сказали, все – правда. Я уж и так, и этак, и через этак ползла. Даже я до того дня сама не знала, на какие я хитрости и фокусы способная при ходьбе.

И так-то вот добралась я, значит, до Варвары, отругала ее и тронулась обратно.

А обратно еще трудней: ветер такой поднялся! Нога и так скользит, а ветер еще наподдаст, наподдаст – и хоть ложись на лед!.. Я уже по стенке леплюсь, ровно слепая. И сама думаю: вот видала я у одной девицы значочек такой, которые дают, кто по горам ползает «Альписты», что ли, они называются, или «перепилисты». Так непременно мне полагается этот значок за одну мою путешествию к Варваре.

Хорошо. А тут надо мне переходить площадь, потому наш переулочек аккурат на той стороне площади. Перекрестилась я еще раз и опустила ногу на мостовую, как в прорубь все равно… Потому – я уже вам говорила – эти самые ноги хоть веревкой привязывай! Я ищу левую ступню, где ей полагается быть: слева от себя. А она уже забежала за правую ногу и еще правее уходит, уходит, уходит… Только я руками принялась загонять ее на место – левую ступню то есть, – вдруг слышу: гудок! Гудок автомобилей. Поднимаю глаза, а он тут как тут – грузовик-трехтонка! А мне уже кажется, что он восьмитонка или сорокатонка, потому что рылом-то своим он только что не уперся мне в бок. Я так и обмерла… Уж на левую ступню плюнула, давай скорей правой ногой выбираться из-под этого грузовика… Гляжу, а машина тоже направо подает. И сквозь стекло я вижу – шофер мне кулаком грозит. Я тогда поднажала на левую ногу, – даю, стало быть, юз налево. Смотрю, и грузовик взял налево. Я назад отпихнулась. И он на меня!.. Ну, вижу, пришла мне гибель неминучая…

И еще уголком глаза вижу: идет ко мне милиционер. Перед смертью, значит, оштрафует он меня…

Закрыла я тогда глаза, а сама бормочу себе отходную: «Господи боже мой, прими мой дух с миром… владычица небесная… так и не успела я перед смертью осеннее пальто в нафталин убрать!».

И вдруг я слышу, милиционер мне говорит:

– Гражданочка, разрешите, я помогу вам подняться…

И потом шоферу строго так добавляет:

– Водитель, почему вы не тормозите? Или не видите: вы чуть не задавили этого товарища!

Это меня, значит…

Ну, приоткрыла я глазок. Сама себе еще не верю. А грузовик заскрежетал весь, завизжал, затрясся, однако встал. А меня милиционер ухватил под руку, поднял, снег с меня стряхнул и спрашивает:

– Вы куда шли, уважаемая?

Я ему говорю:

– Вот он, мой переулочек. Только мне до него не дойти, потому что я нынче не хожу, а как корова на льду танцую…

А он вдруг:

– Разрешите, – говорит, – гражданка, я вас провожу до дому…

И что ж бы вы думали? Проводил. До самой квартирной двери меня довел. Только вот взойти ко мне отказался, потому, говорит, он на посту и не имеет полного права в служебные часы чай распивать… Это я его попросила у меня чайку откушать со штруделем: аккурат я в то утро испекла себе в печке «чудо» штрудель с маком.

А какой культурный разговор со мною вел этот сержант, пока тащил меня до дому – именно что тащил. Я как почуяла, что есть у меня опора, так я идти – то есть ногами переступать – совсем бросила, а уцепилась за него обеими руками и волокусь, как мешок с мукой…

Во дворе у нас ребятишки увидали, что я иду под ручку с милиционером, и давай кричать:

– Гляди, какого наша бабка себе кавалера отхватила!

А другие ребята орут:

– Что ты! Это ее арестовали за буянство в пивной! Сейчас ее уведут на пятнадцать суток!

И вот получилась, знаете, форменная сплетня… До сих пор меня дразнят в доме этим милиционером. То ребята прибегают к моему окну и кричат:

– Бабка, спеши на площадь! Твой хахаль на дежурство вышел!

А то спрашивают, скоро ли мы в загс пойдем. А то удивляются, что я сама в милицию не поступаю. Говорят:

– Теперь у милиции форма красивая, тебе, бабушка, очень пойдет!

И все это, я говорю, ну, чистые сплетни! Потому что я после того случая с этим милиционером и не перемигнулась ни разу. Вот вам крест!

ТЕЛЕГРАММА

– Вот мне самой уже седьмой десяток пошел, а я в Москве первый раз в жизни была только этим летом – на Выставке достижений… Конечно, послали меня из-за коров из-за моих. Как это вышло, рассказывать долго. Только я скажу, что сперва коровы у нас были не очень выдающиеся. Так – корова и корова. Рога, безусловно, есть, морда, хвост, вымя, четыре ноги… Но только по нынешнему времени этого для коровы мало.

А только приносит мне прошлый год наш председатель колхоза Семен Евстигнеевич тоненькую книжечку, и там написано, как в одном колхозе добились, чтобы, значит, у коровы появился такой удой, чтобы она могла сама утопнуть в своем молоке, если его, например, за год надоить в один бидон. Правда, такой бидон будет раз в сто поболе цистерны. И пока его строить не собираются… Но прочитала я, значит, ту книжечку и говорю: «А чем мы хуже? Тоже можем раздоить наших буренок так, чтобы если не догнать, так вровень идти с этими…»

А я сама – старшая доярка. Ну, собрала я своих девок, растолковала им все, взялись мы по-научному… Ух, Семен Евстигнеевич даже недоволен был, как мы в это дело въелись. Например, он заявляется раз и кричит: «Ты чего это тут, коровий командир, мудруешь?! Я жду девок сено убирать, а ты затеяла генеральную уборку… Куда это годится? Никуда это не годится!». Ладно. Отбрехаться и мы умеем. Удой, в общем, дали какой нужно. И на выставку нас вызвали.

Хорошо. Вот гуляю я по выставке, осматриваю все, даже родственников встретила – нашей деревенской солдатки Дарьи Безруковой племянник Дмитрий, который женат был на близкой моей родственнице – на Фросе Чиликиной… А Фрося мне как приходится? А вот: у моего младшего деверя Андрея шуряк был Силантий, у этого Силантия сноха Арина за старшим сыном, за Егором, так Фрося-то выходит Арининой двоюродной сестры Степаниды падчерицы дочка. Так что мы с Дмитрием уже вместе ходили. И он меня спрашивает: «Как в Москве себя чувствуете, Аграфена Карповна?»

А я ему: «Да так бы оно ничего, и выставка из одних чудес, и вообще по Москве на три года хватит, чего осматривать, опять же обращение с нами распрекрасное, но вот все тревожусь я за своих коровушек… Как они там без меня-то? Не приключилось ли чего?! Боюсь, приеду я назад, а мне и поднесут: дескать, Буренушка приказала долго жить по причине перекорма… либо у Изольды брюхо пропорола Эльзевира, поскольку эта Эльзевира больно уж брухливая… У ней и морда разбойничья! И один рог растет вверх, а другой так-то вот скособочился, она этим рогом, не наклоняя башки, бодается…»

Да. И вот тревожусь я четыре дня кряду, а на пятый день приносят телеграмму – ну, в гостиницу при выставке, где мы все жили. И что ж бы вы думали, в той телеграмме отстукано? А вот:

«Не беспокойте себя, Аграфена Карповна, мы все в полном порядке, аппетит у нас отличный, и удои растут почем зря. Целуем вас ваши Бурена, Изольда, Светозара, Кариатида, Купава, Звездочка и Эльзевира». Что ты скажешь? Все мои ведущие коровы подписали телеграмму!

Конечное дело, на почту не коровы ходили и сочиняли тоже не коровы. Это мои девчонки, зная мой характер, порадовали меня этаким посланием… Но я прямо даже расплакалась… Думаю: да попадись мне сейчас хоть Эльзевира, я бы ее в рога поцеловала, честное слово!..

И, безусловно, я тут же отправилась на почту: отбивать ответ. Чтобы поменьше тратить денег, я дала телеграмму только одной Буренке. Но с приветом всему поголовью… Словом, написано у меня было так: «Белгородская область, Буденновский район, колхоз „Заря“, Бурене. Спасибо за телеграмму, скоро увидимся, помни про гигиену и разнообразие в кормах, привет всем коровам, а девчатам особо».

Хорошо? Безусловно. Я сама знаю, что удалась телеграмма, трогательно даже. И можете себе представить: девчонка эта, которая принимает в окошке, возвращает мне обратно. Говорит:

– На животных телеграмм не принимаем.

Я говорю: «То есть как это не принимаете?! А это что?! Это я от кого получила?! Когда коровы мне пишут, принимаете, а когда я – корове, не принимаете?! Подавайте мне сюда вашего заведующего плюс жалобную книгу!»

Ну, тут выходит заведующий, я ему показываю, что я получила от своих, народ вокруг аж хохочет… А мне не до смеху!

Заведующий почитал и то, что я подаю, и то, что я получила, послушал эту свою сотрудницу, которая упиралась, как все равно наша Эльзевира, и спрашивает меня:

– Не та ли вы Аграфена Карповна, про которую аккурат вчерашний день напечатано в газете «Сельская жизнь»?

Я ему: «А разве уже напечатано?»

– Так разве же вы не видели?

– Нет еще. Приходили ко мне из этой газеты, такое было, а что уже напечатано, я не видела…

– Ну, – говорит, – а мы видали. Люся, принимайте телеграмму, поскольку от этой телеграммы большая будет польза нашему животноводству.

И после этого мне пожал руку, поздравил с успехом и ушел к себе в кабинет.

А эта сотрудница даже шипит, что вышло не по ее! Правда, я ей тут сказала:

– У нас если попадается брухливая коровенка, как, например, вы, то мы специально такие колпачки надеваем на рога… Может, вы из-за этого себе столько навертели кудрей на ушах?

Народ как захохочет! Так она квитанцию мне выписала и убежала от окошка совсем. Допекла я ее, значит!

ВЕЗДЕСУЩАЯ СТАРУШКА

…Когда заместитель главного врача поликлиники и сестра из нервного отделения вводили его в кабинет невропатолога, он сильно дергался всем телом, всхлипывал и издавал короткие звуки плача.

Несколько успокоенный валерьяновыми каплями, а также ласковым приемом со стороны невропатолога (те, кто его привел сюда, удалились на цыпочках), постепенно этот больной начал сравнительно связно рассказывать о том, что с ним произошло.

– Если вам не хочется говорить, так не надо. Потом как-нибудь, – произнесла симпатичная женщина-врач, осуществлявшая прием нервных больных.

Но больной, стараясь преодолеть непроизвольные движения головы и тела, отозвался так:

– Нет, знаете, доктор, я ду-ду-думаю… мне будет легче, если я-я… я вам все, все, все расскажу… Ну вот… Вы, наверное, чи-чи-чи-тали этот страшный рассказ Эдгара По: че-че-человек, боящийся че-черных кошек, убил такую ко-ко-ко-кошку в доме, где он ночевал один…

– Что-то такое, кажется, когда-то читала. Но ведь у нас в поликлинике никаких кошек нет. Или это вас дома так напугали?

– Нет, нет, доктор, вы до-до-дослушайте!.. Там, в рассказе, убил человек ко-кошку… а она появилась опять!.. Он ее еще раз за-за-застрелил. А кошка все равно пришла в ко-комнату… И так до са-самого утра!..

– С вашими нервами лучше не читать таких рассказов.

– Нет, вы до-дослушайте, дослушайте обязательно!.. Там ведь чем кончается, у По? Утром этот человек обнаружил, что он перестрелял ко-кошку, ко-кота и пятерых ко-ко-котят… Значит, их было семеро, а он не знал…

Тут больной наклонился близко к лицу врача и свистящим шепотом добавил:

– Но ведь семи одина… наковых ста-ста-старух быть не мо-мо-жет, правда? Тогда отку-ку-куда же они?! Ага! В том-то и де-де-дело!

Ему стало гораздо хуже. Участились подергивания, возобновились непроизвольные звуки плача, заплясала сама по себе правая нога…

Только минут через семь врачу удалось вторично успокоить пациента. И, несмотря на уговоры отложить рассказ, он продолжал:

– Я ведь еще у-у-у-утром был почти здо-доров. Ну, не-немножко пошаливали не-нервы. Поэтому я и собирался в са… в санаторий. Пришел к вам за ку-курортной картой. А ведь сами знаете: чтобы получить эту ка-ка-карту, надо обойти несколько врачей.

– Вы бы сказали, мы на дом прислали бы вам все, что нужно. Выпейте вот это…

– Спа-спасибо! Я же го-говорю, ут-ут-утром я был совсем нормальным. Еще когда подходил к ка-кабинету терапевта, то ничего такого осо-осо-особенного не чувствовал… Даже когда увидел ЕЕ…

Больной снова вздрогнул. И врач с участием спросил:

– Кого «ЕЕ»? Спокойнее надо, спокойнее, спокойнее…

– А ее… ста-ста-старушку… Извините, это сейчас-сейчас пройдет… Да… она мне сразу не понравилась. Хотя ссорилась она не-не-не со мною, а с каким-то мужчиной в темных оч-оч-очках. Говорила ше-шепотом, но по движениям губ было ясно, что она кри-кричит…

– Как это «кричит шепотом»?

– Ну, как вы не-не-не понимаете, доктор: кричать в поликлинике, видно, она не смеет, но, по существу, она уже раз-раз-разоралась. А если поспорит еще немного, то может и по-подраться. «Я, говорит, все равно пройду к доктору раньше вас. Мне было назначено на 10 часов. А вам? То-то и оно!» И, знаете, я сра-сразу отошел от этого кабинета, потому что перед ним очередь, старуха склочничает… Думаю, по-по-потом вернусь сюда, а сейчас покажусь хирургу.

– Очень правильно вы решили. Не надо вмешиваться в такие инциденты.

– Так разве я не-не-не знаю?.. Вы слушайте да-дальше. Значит, я спустился по лестнице к хи-хи-хирургу, смотрю: точно такая же старушка бу-бу-бушует уже около хи-хирургического кабинета. И, главное, рука у этой за-забинтована до самого локтя. А она такою рукой размахивает над головой испуганной девушки и грозится:

«Вот сейчас как-как-как вдарю тебя ги-гипсовой повязкой, так будешь знать, чья-чья-чья очередь!» Ей со стороны говорят: «Вы же говорили, что у вас рука нарывает». А она: «А теперь еще и перелом есть, и я не пожалею, говорит, собственного нарыва и собственного перелома, но стукну ее, как все равно по-поленом, если она по-по-по-лезет к врачу!»

– Надеюсь, вы не приняли участия и в этой ссоре?

– Ко-ко-конечно, нет, доктор! Я пошел тогда в лабораторию, чтобы у меня взяли для анализа кровь. Хо-хо-хорошо. Я сел, лаборантка приготовила иглу, вдруг я вижу: из-за спины у меня появляется чья-то рука и прямо пальцем под иглу… Думаю: «Что за че-че-чертовщина?!» И в тот же момент узнаю рукав тех вязаных кофт, которые надеты на всех этих старухах… Здорово?

Больной выразительно посмотрел на врача, чтобы оценить эффект своего рассказа. Докторша потерла лоб рукою, закрыла глаза и дрогнувшим голосом спросила:

– Бурая такая кофточка с узором из серых комаров, правда? И рукав с обшлажком?

– Да, да, да! А разве… разве вы их тоже зна-зна-знаете, этих старушек? – В голосе больного зазвучали удивление и испуг:

– Это неважно. Продолжайте.

– А что-что-что продолжать? Все же ясно: к какому ка-ка-кабинету я ни подойду, около него непременно такая же ста-старуха. Только у глазника старуха лезет вперед, го-го-говоря, что она слепая… и действительно, глаза зажмурила, наступает людям на ноги, тычется в стенку вместо двери… Правда, когда открыли дверь из кабинета в ко-коридор и нечаянно задели ее дверью по плечу, то она та-такой подняла крик: «Смотреть надо! Спасибо, я успела отскочить, а то ты бы зашиб меня насмерть!..» У кабинета по ко-кож-ным болезням я слышал, как подобная же старуха вопила: «Лучше отойдите, а то я за-за-заразная, вы все от меня запаршивеете!»

Докторша понимающе кивала головой.

– И еще вот я хотел спро-спросить: у вас есть кабинет физиотерапевтических про-процедур?

– А как же.

– Вот и из этого кабинета выходила то-точно такая же старуха, и я сам слышал, как она произнесла: «Се-сестричка, вы не выключайте кварца, пусть он немножко посветит без меня, а я тем временем схожу в детское отделение, что-то мне кажется, что у меня ко-ко-ко-клюш».

– К сожалению, все это имеет место, – грустно сказала докторша. – Не коклюш, конечно, а старухи…

– Как-как-как «имеет место»?! Сколько же у вас по по-по-поликлинике бродит таких одинаковых старух? Я по-понимаю, бывают близнецы, двое, ну, трое… от силы четверо… А т-тут я сам видел во-восемь таких старух. А что если их бо-больше?! Это же какой-то кошмар!

Гул голосов за дверью заставил и больного и врача повернуть головы в ту сторону. Кто-то мощным рывком открыл дверь.

Вошла маленькая старушка в бурой кофточке с узором из серых комаров. Она еще продолжала говорить через плечо тому, кого оставила в коридоре:

– А я, если хочешь знать, сама псих с 1927 года, у меня справка есть, так что я могу тебя хоть за нос укусить, и мне за это ничего не будет все равно! Понял, нет?!

Больной снова стал дергаться. Докторша истерическим голосом произнесла:

– Больной, спокойнее, примите еще таблетку!

Она вынула таблетку из коробочки на столе, но машинально положила ее в рот себе самой.

– А мне почему таких лепешек не дают?! – визгливо спросила старуха. – Или я уже здесь не больная, да?!

– Пожалуйста, примите хоть сейчас! Только учтите, что этот товарищ припадочный. Если он начнет биться, он тоже не отвечает, куда заедет кулаком там или ботинком…

Старушка боязливо глянула на больного. Очевидно, ей не понравились его мимика и телодвижения, и она, так сказать, задним ходом, исчезла из кабинета.

А больной, расширив глаза, прошептал:

– Де-де-девятая!.. Девятая старуха! Это что же та-такое?.. Никакому Эдгару По в голову не придет, чтобы де-де-девять одинаковых!

Докторша отрицательно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – нет, старуха одна, но, действительно, лечится сразу во всех кабинетах. И всюду, знаете, успевает, всюду старается пролезть вне оч-оч-очереди… Про-про-простите: я ка-ка-жется, сама начи-чи-чинаю за-заикаться! – Докторша даже покраснела от смущения.

А больной махнул рукою и спросил:

– И да-давно она такая… лечеболюбивая?

– Представьте, только не-не-недавно сделалась. Бы-бы-была нормальной пациенткой. А в прошлом году она вышла на пенсию… ну, де-де-делать ей теперь нечего… Вот она… она… она…

– И лечится почем зря?

– И-и-именно! – подтвердила докторша. – Спасибо, она у нас-нас хоть и в восьми-десяти лицах, но, в общем, од-од-одна такая на всю по-по-поликлинику. А то-то-то бы…

Из-за двери послышался строгий голос вездесущей старухи:

– Сейчас пойду к доктору лично я. Понятно? А если кто полезет раньше меня, то я лично тому не завидую!..

Дальше не было слышно: старуха перешла на яростный шепот.

– Может быть, вы уже в со-состоянии идти домой? – смущенно спросила докторша. – В общем, вы у меня в ка-ка-кабинете минут двадцать… Боюсь, терпение у нее может ло-лопнуть…

– Да, да, доктор! – поспешно откликнулся больной. – Мне, безусловно, уже по-по-пора… Спасибо вам за за-за-заботу…

– Наша обя-бя-бя-занность…

– Я по-понимаю… Но вот что я поду-ду-ду-мал: пожалуй, одна-то такая старуха страшнее де-десяти разных, а?

– Ну, ра-разумеется! Особенно если она, в сущности, здо-здоро-ва и еще пишет про вас в разные места жалобы и свои со-со-соображения…

– Ах, еще и пишет?! – испуганно переспросил больной. – Гмм!.. Нда!.. А у вас нет ли вто-второй двери, чтобы не мимо нее про-про-пройти бы?

– К со-со-сожалению, пока нет…

– Ну что ж, ничего не по-поделаешь. Прощайте, доктор. Навряд ли мы ско-скоро увидимся…

И больной, зажмурившись, словно ему предстояло войти в холодную воду, взялся за ручку двери. А за дверью уже на полную силу десяти голосов шел скандал. Главенствовал, конечно, хриплый бас все той же вездесущей старушки…