Текст книги "Город, в котором солнце светит только ночью (СИ)"

Автор книги: Виктор Зилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

VI

Выйдя на крыльцо военкомата, я уже привычно закурил. Июнь выдался дождливым. Низкие серые тучи источали мелкий дождь на залитые водой тротуары. Кусты в палисаднике возле входа искрились от яркого электрического света бурным потоком изливающегося из комнаты начальника военкомата. Я стоял в сумерках козырька. Синий дым сигареты во влажном воздухе был особенно вкусным. После спертого воздуха казенного дома, я наслаждался запахом воды и табака.

В повестке, которая лежала у меня в заднем кармане джинсов, значилась в/ч 14118, дислоцированная в Астраханской губернии. Я достал смартфон и яндекснул инфу о ней в СС. На военных новостных агрегаторах говорилось, что это наиболее боеспособная воинская часть на наших южных рубежах, что ее доблестные солдаты и офицеры бесстрашно сражаются с полчищами исламских фанатиков Кавказского эмирата, неся небольшие потери в живой силе и технике. В соцсетях удалось нарыть несколько свежих сообщений от  родственников раненых солдат, проходящих лечение в госпиталях. Ничего хорошего там сказано не было. Все-таки неоперативно у нас работает охранное ведомство. Частные сообщения, опубликованные еще третьего дня, рассказывали об огромных потерях, которые понесла в составе соединения теперь уже моя в/ч при наступлении на Астрахань. Не взяв города, войска отступили. В официальной СС об этом не было ни слова. Позиционная война за Астрахань шла уже полгода. Когда ее сдавали, наши газеты рассказывали о тактическом приеме, призванном завлечь войска противника вслед за отступающими войсками в "котел" вдоль Волги. Попались ли на эту уловку войска противника, наши СМИ не сообщили. Теперь мы пытались вернуться в Астрахань, но сил не хватало. Понимая стратегическую и идеологическую значимость города для обеих воюющих сторон, битва за него разгорелась под стать сталинградской во время Великой отечественной войны. Исламисты перебрасывали в город сотни и тысячи шахидов со всего Ближнего Востока, Северной Африки и Европы. Великая Булгария тоже по-тихому помогала Кавказскому эмирату добровольцами и деньгами. Зажатая между Китаем по Уральским горам и реке Урал с востока, Россией по Волге на западе, и до самого Удмуртского ханства на севере, Великой Булгарии приходилось сложно, но спонсируя войну она лелеяла надежду на то, что единоверцы-победители отдадут ей русские области по правому берегу Волги и тогда она обретет протяженный отрезок транзитного коридора из Китая в Европу и плодородные земли для сельского хозяйства. В общем положение на астраханском участке южного фронта сложилось тяжелое.

Глубоко затянувшись последний раз, я бросил докуренную до фильтра сигарету в урну, огляделся по сторонам и шагнул под дождь.

Дверь открыла плачущая мама. Отец сидел на кухне за большой кружкой чая и мрачно смотрел перед собой. Я сел напротив. Отец не пошевелился. Он как будто впал в оцепенение. Его чай давно остыл.

– Куда?

– Под Астрахань.

Я попытался заглянуть отцу в глаза в надежде увидеть реакцию, но его лицо осталось непроницаемым. Он поднял кружку, и не донеся ее до рта остановился. Его рука тряслась. Он поставил кружку обратно на стол и убрал руку.

– Там сейчас мясорубка..., – как бы размышляя вслух, произнес он. – Тебе надо быть очень осторожным и осмотрительным, чтобы не погибнуть в первом же бою, – теперь отец внимательно смотрел на меня. – Ты понимаешь?

– Понимаю, отец.

В этот момент я понял, что уже не могу назвать его простым детским словом "папа".

– Когда сбор?

– Послезавтра в 6 утра в военкомате.

– Значит еще один день свободный у тебя. Это хорошо..., – отец сделал попытку улыбнуться.

Зашла мама. Утирая слезы, начала собирать на стол. Подожгла конфорку под кастрюлькой с тушеным мясом и картошкой.

– Жаль, что с Леной у вас ничего не получилось. Нам с отцом внук или внучка очень нужны. Нам без тебя очень плохо будет. Очень плохо...

Она опять заплакала.

– Мама, ты так говоришь, будто похоронила меня уже.

Из ее заплаканных глаз опять полились слезы. Отец поморщился.

– Зачем ты так говоришь, сынок? – Мама давила слезы. – Просто нам хотелось, что бы вы с Леной поженились после школы, детей завели. Мы же видели, что Лена тоже этого хотела. Теперь все по-другому получилось. Но Господь иначе распорядился. Гордыня тебя обуяла, сынок.

– Это не гордыня, а принципиальность, – отец смотрел за окно.

Во дворе нашего огромного старого "корабля" ватага малышей, несмотря на дождь, играла в войнушку. Детские крики, заглушаемые шелестом дождя, едва доносились из приоткрытого окна. Влажный воздух, смешиваясь с запахом горящего газа и жаркого, создавал ничем не передаваемое ощущение уюта родительского дома.

Все время с того момента, когда меня выгнали из школы, я ощущал некое чувство вины перед родителями. Я ни секунды не сомневался в своей правоте, и себя не жалел, но вот родители... Теперь уверенность в правильности своего поступка у меня укрепилась. От отцовских слов мне стало легко на душе. Далекая Астрахань, захваченная эмиратом, уже не казалась такой удручающе далекой, а два года службы, которые мне предстоит воевать не такими бесконечными и страшными. В конце концов, мы же можем и взять этот треклятый город, выйти к своей госгранице и закончить наступательную фазу, перейдя к обороне. Уверенность в благополучном исходе моей службы придала  силы и оптимизма. В самом начале, когда я прочитал адрес воинской части, какой-то самый ничтожно маленький промежуток времени, буквально минуты, мое внутреннее ощущение жизненного пути обрывалось в районе Астрахани. Раз возникнув, это чувство оставило ржавый след в душе, медленно разъедая уверенность в счастливом завтра. Но сейчас слова отца перебили все сомнения, окончательно рассеяв внутреннюю неуверенность.

Ко мне пришла странная мысль, что у каждой семьи есть предназначение, хотя эта мысль и не нова в отношении отдельного человека, но вот идея о семейном предназначении оригинальна. В один момент расцветая, когда-то семья увядает, отдав лучшие свои плоды на благо рода человеческого. У Медичи, Романовых, Габсбургов, не говоря уже о разнообразных Ивановых, Сидоровых и Смитах, есть свой Казимо, Петр, Екатерина, блеск которых пресекается или сразу на детях, или чуть позже через одно-два поколения. В нашей семье до сих не было выдающихся людей. Не то чтобы я хочу обязательно стать каким-нибудь таким особенным человеком, но надежду на будущее мне это внушает, может быть даже на светлое будущее.

VII

– Дай зябнуть, – я протянул руку и передал наполовину скуренную сигарету Славяну. Где-то недалеко ухнул взрыв.

– Сто пятидесяти миллиметровый, – лениво констатировал он, глубоко затягиваясь.

Вторую неделю нас утюжила артиллерия противника. Сентябрь выдался на редкость дождливый. В окопах вода стояла по колено. Ходили слухи, что Великая Булгария поставила Кавказскому эмирату остатки боеприпасов с советских военных складов, которые остались на их территории. Теперь моджахеды лупят этими снарядами, минами по нашим позициям день и ночь только с короткими перерывами на намаз. Линии фронта как таковой у нас с ними не существует. Есть системы радиолокации, отслеживающие перемещения противника вблизи линии соприкосновения, и предупреждающие о приближении. Все наши наземные силы отведены из зоны поражения малокалиберной артиллерии и рассредоточены. Боестолкновения происходят только в периоды наступлений одной из сторон. Сейчас как раз такое время.

– Что думаешь, надолго хватит им этой херни? – Славян бросил бычок под сапог и вдавил его в жидкую глину.

– Черт их знает, сколько там у них снарядов осталось.

– Зачем ты черта поминаешь? – Санек неодобрительно посмотрел на меня. Славян мрачно посмотрел на Санька.

– Я же применительно к ним сказал, – пояснил я.

– Вот сейчас опять, Миха, ты как-то вычурно сказал, – Санек озарился своей коронной улыбкой "в тридцать три зуба".

Родом он был из рабочего пригорода Екатеринбурга. Когда Поднебесная во время "Второго великого броска на Запад", как они называли широкомасштабное наступление 2025 года на Западную Сибирь, выбила русских за Волгу, а затем откатилась за Урал, оставив между собой и Святой Русью "санитарный кордон" марионеточной Великой Булгарии, семья Санька бежала с отступающими войсками под Рязань, переполненную беженцами из бывших восточных регионов РФ. Пограничные с Волгой области Святой Руси наводнялись всевозможной военной техникой, превращаясь в протяженные укрепрайоны для отражения нападения войск Великой Булгарии. Эти области становились малопригодными для нормальной жизни, поэтому беженцы, минуя их, оседали вокруг Москвы, превращая ее в крупнейшую и одну из самых густонаселенных агломераций в мире. Беженцы из Ставропольского и Краснодарского краев предпочитали обосновываться на западе и юге от Москвы, занимаясь привычным для них сельским хозяйством, а другая часть окружья от северо-запада до юго-востока превратилась в крупный промышленный район, где сейчас куется обороноспособность страны.

– Санек, неужели вас не учили в школе русской литературе? Почему некоторые простые слова вызывают у тебя острую идиосинкразию?

– Чего? – Его аж передернуло от моих умствований. – Миха, вот нахрена ты на войну пошел? Такие умники как ты сразу идут в институты, а ты на фронт луканулся. Зачем? Пошел бы в ученые, придумывал бы новое оружие...

Совсем рядом прогремел взрыв снаряда, ударная волна, пройдя над нашими головами, немного колыхнула могучего Санька, не вовремя привставшего посмотреть, что делается окрест.

– Тьфу, черт, – в свою очередь чертыхнулся он.

– А ты чего черта поминаешь? – не удержался я. – Только что мне мозг выносил про это.

– Да видишь, че творят гады басурманские, честнОго православного на бесовские ругательства толкают. Провоцируют, блин, – произнес он с удовольствием, осенил себя крестным знамением, затем посмотрел на меня, как бы говоря: "видишь, мы тоже не лыком шиты, тоже могем сказануть".

Роста он где-то метр восемьдесят пять, и не меньше девяноста килограммов веса. Хорошо накачанный, он играючи крутит пудовую гирю, при этом белозубо улыбаясь, периодически коротким движением головы откидывая светлорусую челку с глаз. В то время, когда наш взвод отводят на переформирование и отдых, он берет свою гирю, которую зачем-то тщательно прячет недалеко от нашего расположения, и крутит ее в спортзале пустующей сельской школы, которая, вызывающе блестя целыми стеклами, бесцельно стоит недалеко от нас. Иногда мы со Славяном тоже ходим размяться, и тогда Санек нам устраивает настоящее цирковое представление из программы силачей. Он с такой любовью крутит свою чугунную подругу, с какой только, наверное, обнимал оставленную год назад в Вышгороде молодую жену. Санек несколько раз показывал мне на видео Свету, так ее звали. Она оказалась застенчивой девчушкой в два раза меньше мужа, которая, однако, три месяца назад родила ему дочку. Раз в неделю, как полагается каждому бойцу, мы получаем видеописьмо от родных. Каждый раз Санек с неиссякаемым любопытством и любовью рассматривает дочку, и слушает планы жены "на после", с которыми он, с присущим ему добродушием, непременно соглашается, молча кивая изображению в телефоне. После он записывает ответное письмо, в котором рассказывает, что жив-здоров, и все у него хорошо. Большего нам говорить нельзя, да и не хочется.

Через два месяца службы у нас сложилось боевое братство: я, Санек и Славян. Мы все были из одного призыва.

Дружба началась с того, что Санек отдал нам со Славяном все сигареты из первого своего боевого пайка. Обычно некурящие меняют их на что-нибудь нужное, но он сделал это совершенно бескорыстно. В ответ, через неделю мы позвали его выпить водки, которую Славян раздобыл у местных, оставшихся охранять от мародеров свои дома.

– Пацаны, а я все забываю спросить откуда вы? – Санек закусил раскисшим словно сопля соленым огурцом из трехлитровой банки, которую мы нашли вчера в подвале разбомбленного частного дома, и вопросительно посмотрел на нас.

Славян как всегда молчал. Он задумчиво курил после выпитого полстакана.

– Слышь, зема, не обмораживайся, – обратился Санек к нему.

Славян посмотрел на него, затем взглядом показал на меня, что означало: "вот он ответит". Выпитые полстакана подняли мне настроение, и мне захотелось немного поприкалываться над Саньком.

– Мы из города, в котором солнце бывает только ночью.

– Не, ну пацаны, хватит прикалываться. Че как дети малые? – обиделся он.

Обиделся, конечно, громко сказано. Как потом я узнал, обидеть Санька было совершенно невозможно по причине отсутствия у него какого-то слишком серьезного отношения к себе, да и ко всему миру тоже. Это восприятие действительности здорово помогает на войне.

– Мы из Питера.

– А что за ерунда с солнцем?

Оба смотрели на меня, ожидая пояснений. У Славяна тоже была своя особенность, которая, как оказалось впоследствии, очень востребована на войне – полное отсутствие фантазии. Жизнь в рабочем районе научила его сдержанности в проявлении любых чувств. Никогда нельзя было точно знать какие эмоции он в данный момент испытывает. И сейчас он молча ждал ответа, не показывая, однако при этом особого интереса.

– Понимаешь, – начал я, – в Питере, как правило, все время идут дожди. Скажи, Славян.

Тот утвердительно кивнул в ответ.

– И только весной, обычно в мае, когда начинаются "белые ночи", небо проясняется, но бывает это по большей части ночью. Поэтому вот так, понимаешь...

– Прикольно, – засмеялся Санек.

– Похоже, типа, – Славян тоже усмехнулся и налил очередные полстакана.

Так завязалась наша боевая дружба. Совместное времяпрепровождение: сидение под обстрелами, редкие попойки, вылазки на передовую под огнем противника, и даже тягание гири в тылу на переформировании, располагает к дружбе.

– Славян, а вот ты почему все время молчишь?

Санек завел свое любимое развлечение. Он постоянно подкалывал Славяна. Долговязый, нескладный и молчаливый, Славян служил объектом его постоянных незлых шуток, на которые тот только молча улыбался.

– Почему ты никогда не участвуешь в общем веселье? – Санек опять улыбался и смотрел куда-то в сторону Астрахани. – Чуете, обстрел кончился? Намаз че ли? – Спросил он сам себя. – Славян, посмотри сколько времени.

Усиленное громкоговорителями, далекое пение муэдзина волнами докатывалось до нас. Смутное предчувствие пробежало холодком по спине. Тоска сжала сердце. Моментально все вокруг будто поблекло, силы покинули тело, оставив только бескостную желеобразную плоть, которой невозможно даже пошевелить.

– Восемь, – как всегда коротко ответил тот.

– Вот никак я не пойму этих придурков. Водку пить нельзя, а наркотой себя глушить – это можно. Миха, вот нормальные они?

– Черт их знает, – выдавил я из себя.

– Но неужели не понятно, что если наркотики таким богом не запрещены, то это не настоящий Бог?

– Они так не думают...

В этот момент мы услышали вой крупнокалиберных мин. Почти сразу недалеко ухнули взрывы. Плотность огня говорила о серьезном намерении моджахедов похоронить нас прямо сейчас и без отпевания.

– Всем включить систему видеосопровождения, – раздался в наушнике приказ нашего лейтенанта. – Всем готовиться к отражению атаки после минометного обстрела. Выход из укрытий по получению приказа.

– Че, мужики, примем боевое крещение? – Санек, начал деловито проверять свой автомат.

– Примем, куда ж мы денемся, – ответил я, машинально обхлопывая себя в поисках пачки сигарет, которая никак не находилась. Меня начало потряхивать.

– У тебя кончились еще утром, – Славян протянул мне прикуренную сигарету.

Взяв сигарету, которая заплясала у меня в пальцах, я понял, что боюсь, отчаянно боюсь. Умом понимаю, что стыдно, но справиться с дрожью в руках все никак не могу. Глубоко затянувшись пару раз, я почувствовал, что меня немного отпустило.

– Не мандражируй, Миха, все будет хорошо. Господь сказал: "Познай то, что перед лицом твоим, и то, что скрыто от тебя, – откроется тебе". – Санек передернул затвор, загнав патрон в патронник, и защелкнул предохранитель. – Сегодня время узнавать и открывать. Свое оружие проверь, не сиди без дела.

Эта Санина деловитость и уверенное спокойствие Славяна, помогли обуздать страх. Паническая атака, накрывшая меня, отступила. "В конце-концов все когда-нибудь умрем, значит надо умереть достойно, если обстоятельства так сложились". Я года три назад читал "Хагакурэ – сокрытое в листве", вот там эта простая с виду мысль много раз в различных ракурсах повторялась.

– Тебе кто из старших помогает? – Санек закончил приготовления и теперь наблюдал, как я проверяю свое оружие.

– Думаю, что в основном бабушка. Она меня очень любила. Других предков я не застал, еще дедушку по отцу, но совсем немного.

– Думаю, что другие тоже внимательно за тобой наблюдают и помогут, если че. Следи за знаками и прислушивайся к внутреннему голосу. Вот мне дед, отцовский отец, помогает. Он много со мной занимался. Я с ним много молитв разучил. А тебя, Славян, кто учил?

– Никто. – Он тоже приготовил оружие, и теперь сидел внизу окопа на корточках, курил.

– Чего так? – Не унимался Санек.

– Некому было. Отец работал и бухал, мать на двух работах вечно крутилась, а родственников я не знаю.

– Но кто-то тебе ведь помогает, раз ты еще живой?

– Хер его знает..., – Славян безразлично пожал плечами.

– Не сквернословь по этому поводу, – Санек мельком взглянул на Славяна и привстал, чтобы посмотреть что там со стороны Астрахани. В этот момент рядом ухнула очередная мина, и сразу все стихло, только земля и осколки еще секунд десять осыпались на землю с глухим звуком.

Со стороны расположения моджахедов послышался многоголосый рев моторов и лязг гусениц. Звук медленно приближался.

– Всем переместиться на боевые позиции, – раздался в наушнике приказ нашего старшего лейтенанта. – Огонь открывать только по моей команде.

Мы вскарабкались на свои места. От противника нас отделял бруствер и широкое, перепаханное взрывами поле. В учебке нам рассказывали, что сегодняшний тип войны, по сравнению с двадцатым веком, сильно изменился, что сегодня, кроме китайцев никто не применяет широкое фронтальное наступление. Но вот моджахеды об этом, видимо, ничего не знали. Или излишек в живой силе, или требования спонсоров об оттеснении русских до Саратова вынуждал их начать наступление.

VIII

– Я завербовался на фронт. Попаду к Мише в часть по контракту. Все согласно условиям должно быть.

Жена не заплакала. Последнее время она не плакала. За последние три месяца она поседела и осунулась. Когда Мишу забрали на фронт, она проплакала все глаза, когда через две недели после этого меня уволили с работы, перестала плакать, а только молчала, молилась перед образами и в свободное время ходила в церковь на службы. Возвращалась домой и снова молилась. От ее одежды шел сильный запах ладана.

– Я за ним приглядывать буду. Мало ли что...

– Господь тебе поможет и мама моя.

– Помогут. Я сегодня с тобой на вечернюю службу схожу.

IX

– Старший лейтенант Никольцев, выйдите из строя.

Я сделал два шага вперед. Майор посмотрел на меня и приказал: "Назначаетесь командиром группы. Возьмете с собой на задание трех ребят, которых подберете сами. Сейчас получите задание, остальные свободны, – обратился он к моему взводу.

– Какое задание? – Голос мой невольно задрожал, я откашлялся, и уже твердым голосом отчеканил, – слушаюсь, товарищ майор!

Три дня назад при наступлении моджахедов Мишин взвод попал в окружение. Деревня, в которой они отдыхали на переформировании оказалась в тылу наступающих. Теперь они держали оборону. Прошли сутки после того, как ребята последний раз выходили на связь, пока у них не сели все аккумуляторы индивидуальной связи. Наши беспилотники регистрировали возле деревни боестолкновения.

Я не успел встретиться с Мишей. Он знал, что я пошел на фронт контрактником, но даже не подозревал куда. Мне хотелось сделать ему сюрприз, но не получилось. Когда стало известно, что собирают группу для вывода ребят из окружения, я сделал все, чтобы в нее попасть.

Майор присел на какое-то бревно и знаком показал мне, чтобы я сел рядом.

– Старший лейтенант, знаю из твоего личного дела – ты мужик бывалый, поэтому скажу как есть, – майор рассматривал электронную карту на своем планшете. Увеличил масштаб на какой-то деревеньке. – Вот, – он ткнул в нее пальцем, – здесь в окружении сидят наши ребята, их надо во что бы то ни стало вытащить. Понимаешь?

Майор перешел с официального тона на человеческий.

– Знаю, что вывести из окружения такими силами, как я тебе даю тяжело, но больше у меня нет. Бери только "трехсотых", "двухсотых" оставь там, иначе не выберетесь. Все одно на свой земле. Пройдете к ним, дашь координаты для коридора, мы там беспилотники пустим, часок поутюжат вокруг, и сразу пойдете обратно с ребятами. Как, справишься?

– Справлюсь, куда же я денусь. Сын у меня там, – я чуть помолчал, затем добавил, – Михаил Никольцев. Вот и весь сказ, майор.

Он немного помолчал, носком берца рисуя на песке какие-то линии, потом заглянул мне в глаза.

– Понимаешь, старлей, не мне объяснять тебе, взрослому мужику, но я все-таки скажу, может поможет: наша вся жизнь устроена с оглядкой на земное притяжение. Так Господь сотворил. Не упасть страшно, в конце-концов всех нас земля к себе тянет, и всякий поскользнуться может, а не подняться, потому что это означает конец. Не бывает, что сил нет подняться, а бывает только, что нет воли встать. Вот гони это от себя, слабость эту куда подальше, поскольку враг человеческий ее нашептывает, Господу нашему Иисусу Христу показать хочет, что слабые у него дети, недостойные Его. Что бы ни случилось, выведи всех ребят оттуда.

Он убрал планшет, лежавший у него на колене, в рюкзак. Молча предложил мне сигарету, закурил.

– Отдохните, и в 23-00 выступайте. Шум поднимать не будем, туда без огневой поддержки пойдете. Обратно должны вернуться до рассвета. Мужики у тебя во взводе опытные, все воевали, есть из кого выбрать, так что по-тихому пройдете.

– Понятно.

– Удачи вам, – он серьезно посмотрел на меня и добавил, – возвращайся, старлей с сыном, – он хлопнул меня по плечу, встал и пошел к своей БМП.

Я встал на прощание, проводил взглядом запылившую в сторону Волги БМП. Ко мне подошел полковой батюшка, встал рядом, тоже провожая взглядом майора.

– Философ, однако, наш майор, – произнес я как бы в воздух.

– Он через самое страшное прошел. – Батюшка погладил свою окладистую бороду и добавил, – полгода назад под Астраханью сын его погиб. Геройски погиб. Майор с тех пор смерти ищет, в какие только передряги не влезал...Или сын помогает, хочет чтобы отец побольше молодых душ сберег, или у Господа еще какая причина есть.

Я так и не понял знает батюшка про моего Мишу, или к слову пришлось.

– Благослови, отче.

– "И сказал Иисус сотнику: иди, и, как ты веровал, да будет тебе". Ступай, сын мой, все будет хорошо, Господь с нами. – Он перекрестил меня.

Уже через час я подобрал трех толковых тридцатилетних мужиков из числа бывших ВДВшников. Мы подробно изучили карту и наметили путь. Идти предстояло около одиннадцати километров в одну сторону, это примерно четыре часа хода туда через позиции моджахедов и около пяти с половиной часов, если будут раненые, обратно. Есть ли у них раненые и убитые мы не знали. Я дал команде приказ отдыхать до 21-00. Как ни странно в 15-00 небо по-питерски затянуло тучами, солнце скрылось и пошел мелкий дождь. Наш повар из местных сказал, что для начала осенних дождей еще рано, поэтому это просто мелкий летний дождик. Но дождь и не думал переставать. Нам это на руку: стемнеет раньше, рассветет позже. По туго натянутой крыше палатки шелестящими волнами сеялся мелкий дождик.

В 23-00 мы выступили под прикрытием мокрой темноты. Обойдя авангард моджахедов, заглушая сканеры пространства, в изобилии расставленные ими по периметру своих постов, мы подошли к позициям, которые удерживали ребят в окружении. Без единого выстрела наша группа дошла до деревни, где должен был находиться Миша. Моджахеды, видимо уверенные в том, что никто в деревню и из нее не пройдет незамеченным, постов не выставили, а только натыкали везде сканеры, которые мы легко нейтрализовали. Пройдя метров триста, я увидел выведенную на очки информацию, что впереди находятся два наших бойца. Их чипы, вживленные под кожу, выдавали ответ "свой" на запрос наших сканеров. Основные их физиологические параметры были в норме.

– Внимание, впереди дозор наших, – очень тихо произнес я в микрофон штурмового шлема. – Приготовиться к встрече. Не забывайте, у ребят не работают средства связи и индивидуальные боевые модули. Короче, помните, они нас могут признать за своих только при визуальном контакте.

Мужики также шепотом поочередно ответили: "принято". Все прошло гладко, без выстрелов и мордобоя. Мы подползли на расстояние 20-30 метров, и негромко назвав себя, отборным матом ответили на вопрос чем докажите, что свои.

Штаб они себе оборудовали в подвале старой школы. Миша после боевого дежурства отдыхал на принесенных из спортзала старых матах. Уставшее лицо его озарилось широченной улыбкой, когда он, продрав глаза, понял кто перед ним стоит. Мы крепко обнялись. Я же был счастлив так, как наверное не был счастлив никогда.

– Пап, ты как здесь оказался? – ошалело спросил Миша. – Вы же с мамой ничего не говорили про то, что тебя отправляют сюда.

– Не хотели тебя обнадеживать. Вероятность, что я попаду к тебе в часть, равнялась нескольким процентам, ты же понимаешь.

Я похлопал его по плечу. За время, которое мы не виделись, он сильно изменился. Взгляд стал увереннее и спокойнее что ли. Передо мной стоял мужчина. Главное, я не увидел в его взгляде страха.

– О нас после. Скажи, кто старший, сколько вас осталось, сколько раненых, сколько убитых? У нас очень мало времени, до рассвета мы должны уйти.

– Старший – сержант Воронов. Он сейчас подойдет. Личный состав в численности сорока трех человек, из которых десять "трехсотых". Двое тяжело ранены. "Двухсотых" восемь.

Подошел сержант.

– Сержант Воронов, – четко отрапортовал он.

Нас окружило человек двадцать ребят, все кто не охраняет сейчас периметр деревни. Измученные, грязные, но теперь счастливые, они стоят и смотрят на нас, как на спасителей. Так оно и есть, мы пришли их спасти, но вот всем ли удасться выйти из окружения я не знаю, да и никто не может знать, кроме настоящего и единственного Спасителя, который, наблюдая за нами, все уже знает, но, видя как сопротивляются обстоятельствам, как сражаются люди, Он дает им шанс изменить свою судьбу, перебороть обстоятельства, и выжить.

Как только я подумал так, в этот самый момент, когда мы стояли в подвале, мне, словно вспышкой сигнальной ракеты выхваченное из мрака, предстало наше самое близкое будущее. Озарение длилось миг, но за эти доли секунды я увидел несколько оборвавшихся судеб. Несколько человек смотрело прямо, с профессиональной готовностью к драке, но не их оборванные судьбы привиделись мне, а вот среди лиц излучающих радость в данную минуту, три показалось мне как будто мертвыми. Почудилось, что они, так ждавшие спасения, и дождавшиеся нас, уже завершили свой путь. Тоже я почувствовал и про себя: безмерное облегчение и окончание пути. Мне стало легко и просто, я уже знаю, что совсем через короткое время вверю жизнь своего сына кому-то очень мудрому и надежному, тому, в ком уверен гораздо больше чем в себе. До этого я не думал о смерти, все мои мысли были направлены только на то, чтобы найти сына. Я просто не имел права умереть до сегодняшнего дня. Тем удивительнее и парадоксальнее было то, что я переживал сейчас.

– Сержант, доложите о составе бойцов, потерях, наличной технике и вооружении.

Сержант немного помедлил, посмотрел на своих ребят, как бы прикидывая.

– Я вам докладывал, товарищ старший лейтенант, – видя, что Воронов замешкался, ответил Миша, – сорок три человека, из них десять ранено, двое тяжело, восемь "двухсотых". – На последнем слове Миша немного запнулся.

– Не "двухсотых", а убитых, – поправил я. – Для вас, рядовой, это боевые товарищи, а не статистика потерь.

– Исправной самоходной техники нет, есть два крупнокалиберных миномета, но нести их на руках будет трудно.

– Нет, сержант, кроме раненых брать больше ничего не будем. Как тебя зовут?

– Алексей.

– Леша, собери всех людей здесь через двадцать минут. Убитых похоронили?

– Нет, лежат в соседнем помещении, думали забрать с собой.

– Не сможем эвакуировать тела, надо срочно похоронить. У вас двадцать минут на все-про-все. Я дам сигнал нашим о начале бомбардировки коридора, которым мы сюда прошли. Сделаю это только после сбора всех бойцов здесь. На расчистку коридора потребуется около получаса. За это время всем провести осмотр оружия и подготовиться к двенадцати километровому марш-броску. Идем двумя группами: авангард и основная группа. В авангарде четверо бойцов: старший – сержант Семенов из моей группы и Иванов. Воронов туда же. С четвертым определитесь сами. Замыкающий в основной группе я. Всем все понятно? Вопросы есть?

– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант, – чуть подняв руку, на меня смотрел здоровый парень.

– Обращайся, но только по форме.

– Рядовой Александр Смирнов. Товарищ старший лейтенант, я могу нести одного раненого на себе. Так будет быстрее.

– Хорошо, Саша. Возьмешь неходячего легко раненного. Еще вопросы есть?

– Все, тогда через двадцать минут все здесь.

Слишком быстро моджахеды очухались. Определив участок, по которому велась бомбардировка, и сопоставив с координатами окруженного подразделения, они вычислили путь, по которому мы будем уходить. Здесь майор дал маху. Так как наши обеспечили хорошее радиоэлектронное прикрытие, то моджахеды, не мудря особо, вдарили по нам из минометов с ближайших боеспособных точек. Таких оказалось две. Одна, правда уже била по сектору, пройденному нами десять минут назад, а вот вторая накрыла хвост основной группы, в которой шел Миша, его друзья Санек, Славян и я. Как оказалось, это Славяна, раненного в ногу вызвался нести Санек. При первых же разрывах, мы бросились в ближайшую еще дымящуюся воронку. Я закрыл Мишу собой. Мины с мерзким шелестом летели со стороны Волги, с тупым звуком врезались в землю и через доли секунды взрывались. Одна тяжело ухнула совсем рядом. Почти одновременно с ударной волной мне обожгло левое плечо. Кровь я почувствовал, когда она чуть остыв, тонкой струйкой стекала по спине. Похоже крови было мало. Боль появилась чуть позже.  Если бы я не закрыл Мишу, осколок угодил бы ему прямо в голову. Мины рвались плотно ложась вокруг нас, но минут через пять моджахеды перенесли огонь дальше, вслед ушедшей основной группы. Поочередно просматривая состояние идущих ребят, я удостоверился, что все они благополучно прорвались.