Текст книги "Сэсэг(СИ)"

Автор книги: Виктор Зилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Два раза они всей комнатой на зимних каникулах ездили в Таллин. Впечатление от этих поездок у нее осталось на всю жизнь. Сам по себе Таллин был раз в пять меньше Иркутска, в который она неоднократно ездила с родителями, но это был совсем другой мир, почти другая страна, хотя там многие и говорили по-русски, но все здесь было устроено совсем не так, как даже в Ленинграде, не говоря уже об Иркутске или ее Усть-Ордынском. Во-первых, она никогда в жизни не видела средневековых каменных замков, а Старый Таллин был музеем под открытым небом, хорошо сохранившемся, пусть небольшим, но городом, обнесенным мощной крепостной стеной. Этот средневековый город со своими улицами, костелами и церквями стоял в центре современного Таллина. Здесь на каждом шагу прямо в старинных домах были открыты сувенирные лавки и небольшие кафе, где варили настоящий кофе, который при тебе мололи из черных жареных зерен, и подавали вкуснейшие пирожные. Сэсэг поражало и подкупало то, что здесь можно было не только ходить и просто смотреть, но и пользоваться всей этой стариной. В некоторых домах до сих пор жили люди. Во-вторых, сами эти старинные средневековые улицы и дома производили неизгладимое впечатление устойчивости и неизменности здешней жизни. Люди не одну сотню лет ходили по этим улицам, жили в этих домах, что-то перестраивая и пристраивая, постоянно создавая что-то, рожали детей и передавали память новым поколениям не только изустным фольклором, как это было принято у ее народа, но и самим фактом жизни в этих старинных каменных стенах. В Иркутске было мало старинных каменных домов, вообще в Сибири преобладало деревянное строительство, а деревянный дом редко переживает столетний рубеж, поэтому Сэсэг чувствовала себя как в сказке, когда гуляла по городу, где некоторые дома разменяли возраст в полтысячелетия, а облик улиц не менялся в течение нескольких сотен лет. Она представляла, как сейчас ей навстречу из-за угла выйдет с плетеной переполненной корзиной торговка рыбой, в старой, но аккуратно заштопанной кофте, почему-то обязательно крупной вязки, вся пропахшая морской тиной. Мимо пробежит пара мальчишек, стуча деревянными башмаками о каменный тротуар, и,  цокая подковами, ее обгонит серая в яблоко лошадь, неся на себе закованного в железо рыцаря в шлеме с огромными перьями. Но первоначальное ощущение сказки исчезло к концу второй поездки. Ей стало казаться, что время здесь остановилось и совершенно нет никакой возможности вырваться из этих навек застывших улиц и домов, что здешний маленький и упрямый народ живет только своими воспоминаниями, лелея и превознося безвозвратно ушедшее прошлое, которое дошло до них в виде этого небольшого средневекового городка. Их стремление во чтобы то ни стало сохранить это прошлое вызывало в ней жалость и досаду, ведь она приехала из огромного города, где наравне с великолепными дворцами, проспектами, площадями и парками, существовали громадные современные заводы и фабрики, передовые научные и образовательные институты, где молодежь не жила прошлым, а училась, работала, искала и развивалась, и Сэсэг была представительницей этой молодежи.

– Ты Сережу не видел? – Сэсэг вопросительно смотрела на Мишу, который  сидя на корточках под столом доставал из цветного полиэтиленового пакета с иностранной надписью магнитофонную бабину.

– Они курить пошли на лестницу, – не поднимая головы, ответил Миша.

Сэсэг вышла из комнаты, где должна была начаться дискотека, и пошла на лестничную клетку. В коридоре бегали нарядные, увитые мягкими блестящими гирляндами девушки с зажженными бенгальскими огнями, кто-то периодически кричал: "Ура, С Новым годом!", и все подхватывали это "Ура!", и оно катилось по этажам, затихая в самых отдаленных уголках общежития. Общежитие праздновало весело, хмельно, размашисто. Нескольких парней первокурсников уже перебравших с непривычки, отвели в дальние комнаты и уложили на чьи-то кровати. Остальные праздновали.

Миша сегодня был диск-жокеем, он принес с собой несколько бабин с самыми последними модными танцевальными записями. Для дискотеки по соседним комнатам собрали два бабиных магнитофона, которые теперь стояли на столике в углу их комнаты, а Миша колдовал над первым из магнитофонов. Он намотал на спичку ватку, обмакнул ее в водке и протирал проигрывающую головку.

– Грязная головка какая. Вы что не следите за ними? – он обратился к рядом стоящему парню, хозяину магнитофона. Парня звали Лехой, он был первокурсником и жил в соседней комнате.

– Не знал даже, что их чистят.

– Не слышишь что ли, что звук плохой?

– Да, у меня записи не очень, поэтому даже и не разберешь, хуже играет или лучше.

– Агрегат у тебя неплохой, поэтому звук должен быть на уровне. Сейчас проверим. Я со свежего пласта писал у себя дома с вертака "Радиотехника".

– Мне вообще батя обещал в новом, тьфу ты черт, – Леха чертыхнулся и, улыбнувшись, поправился, – Уже в этом году подарить кассетник японский на День рождения.

– А где работает твой батя? – живо поинтересовался Миша, с отвращением рассматривая совершенно почерневший ватный тампон.

– Он главный инженер леспромхоза. Я из-под Хабаровска. Мы лес в Японию гоним, а они нам за это лесовозы свои, технику, ну и ширпотреб поставляют. Говорят, они в океане стратегические запасы леса делают: нашу лиственницу в полиэтилен заворачивают и на дне моря затопляют, чтобы потом воспользоваться. На "черный день" копят.

– Проси "Sony" или "Panasonic" двухкассетный, самая лучшая техника, – оставив информацию о запасливых японцах без внимания, сказал Миша.

– Нам только "Sharp" привозят.

– Тоже отличная техника. Если будет двухкассетник, скажи мне, я немного попереписываю на нем, если можно, конечно, – и Миша, оторвавшись от магнитофона, вопросительно посмотрел на Леху.

– Об чем разговор, конечно дам попользоваться, – Лехе было лестно, что старшекурсник, да еще такой продвинутый ленинградец не только разговаривает с ним, первокурсником, но и просит его об услуге.

– Заметано, – сказал Миша и, отложив спичку в сторону, начал заправлять пленку в магнитофон.

Подошла Света, обвила рукой Мишу за шею и, поцеловав его в губы, спросила: – Миш, скоро будет дискотека, все уже хотят танцевать?

– Еще пять минут, Светик. Через пять минут начнем. Я сейчас еще второй мафон подготовлю и начнем. – Миша быстрыми движениями скрутил еще один тампон на спичке и стал протирать головку следующего магнитофона.

– Светка красивая, – сказал одобрительно Леха.

– Для тебя Светлана, – сказал, как отрезал, Миша, не поднимая головы от техники, тем самым сразу же расставив все точки и запятые в их с Лехой отношениях и обозначив, кто старший, а кто младший. Леха сконфузился немного, но промолчал. – Возьми провода от колонок и подключи к первому магнитофону. Будем переключать колонки на тот, с которого будем музыку запускать. Понял?

– Ага, – сказал Леха и начал подключать штекеры от колонок к магнитофону с заправленной пленкой.

Дойдя до лестницы, Сэсэг увидела Сережу и Колю. Они стояли возле перил и курили. С ними курил Паша, парень Татьяны, он был младше на курс и учился не на лесохозяйственном, а на факультете технологии обработки древесины. Они что-то бурно обсуждали и периодически смеялись.

– Коля, тебя Галя ищет.

– Скажи, сейчас приду.

– Нет уж, сам скажи, я с Сережей останусь.

– Ладно, ребята, я побежал, – произнес Коля, раздавив окурок в пустой консервной банке, которая служила пепельницей.

– Я тоже пойду, – поддержал его Паша, и они вместе пошли по коридору в комнату девочек, из которой уже неслась какая-то ритмичная музыка. Ребята танцевали в комнате, но места всем не хватало, и приходящие на звуки музыки парни и девушки начинали танцевать прямо в коридоре. Кто-то взрывал хлопушки, кто-то размахивал зажженными бенгальскими огнями, кто-то пил вино из граненых явно столовских стаканов. Темно-коричневый дощатый пол коридора был засыпан конфетти и бумажными гирляндами. В занесенных снегом окнах отражались фигуры танцующих. В воздухе стоял запах табачного дыма, вареной картошки, хлопушек и вина, откуда-то приносило легкий запах салата. Сережа посмотрел на Сэсэг так, что у нее замерло сердце. Он в последнее время часто смотрел на нее таким взглядом.

– Пойдем, потанцуем?

– Я не хочу эти быстрые танцы танцевать, ты же знаешь, что я этого не люблю.

– Не переживай, у нас есть там свой человек, зовут Миша, и он поставит по моей просьбе медленный танец. Пошли? – он взял Сэсэг за руку и повел к комнате. Подойдя к дверям, Сергей оставил Сэсэг в коридоре, а дальше стал пробираться через танцующих внутрь к месту диск-жокея. Через несколько минут довольный он выбрался обратно. Вслед ему из комнаты начала звучать какая-то красивая медленная мелодия. Сережа буквально подскочил к Сэсэг, сделал пригласительный кивок головой и, не дожидаясь ответа, обнял ее за талию.

– О, какой ты быстрый, – шутливо проговорила она и положила ему руки на плечи.

– Я хотел с тобой поговорить, – сказал, заметно волнуясь, Сережа.

– О чем? – сделав вид, что она не догадывается, спросила Сэсэг. Ее сердце стало биться очень часто, потом совсем зашлось. Сережа посмотрел ей в глаза, долго, с нежностью. Сэсэг тоже смотрела ему в глаза и впервые в жизни не могла отвести взгляд, ей хотелось смотреть и смотреть в эти карие глаза.

– Я люблю тебя, – без всяких прелюдий, прямо сказал Сережа, он весь напрягся, ожидая ответа. Сэсэг через ткань своего нового платья, специально сшитого для Нового года, почувствовала, как вспотели его руки.

– Я тебя тоже, – просто ответила она. Сережа еще раз пристально посмотрел ей в глаза, а затем поцеловал в губы. Медляк закончился, заиграл модный диско-шлягер, а они все стояли и целовались среди танцующих ребят. Никто нарочно не обращал на них внимания, чтобы не смущать, все вокруг были молодыми и часто такими же влюбленными, как и они. Всем все было понятно – вот еще одна влюбленная парочка.

Вообще у них в общежитии за время учебы создавалось немало студенческих семей. Парни и девчонки сходились и расходились, женились, некоторые, правда, потом разводились, но такое случалось нечасто. Все-таки их факультет изначально выбирали романтики, которые здесь обретали друг друга, и уже редко кто из них расставался. Нет, конечно, были и те, кто находил себе пару среди студентов других факультетов или других вузов, но большинство встречалось в коридорах академии или возле палатки на летней практике, на которую выезжали с особенным удовольствием студенты лесхоза. На втором месте, с большим отставанием по количеству невест, у лесотехнических студентов шел Институт советской торговли. На северо-восточном краю обширного парка академии, по диагонали через пересечение двух улиц, стояло новое здание Торгового института. У некоторых ребят из академии знакомство и общение с девушками из этого заведения отнимало все время: и свободное, и учебное. В небольшом, недавно построенном здании института, учились в основном ленинградки. Сюда их пристраивали прозорливые и довольно небедные родители, которые мечтали, чтобы их дочки получили диплом товароведа, бухгалтера, экономиста. Этот замечательный документ давал возможность безбедно жить в реалиях советской страны. Некоторых парней, особенно иногородних, очень сильно привлекал женский контингент этого института, что было и не удивительно. В случае женитьбы, кроме ленинградской прописки, они почти всегда получали не только симпатичную жену с обеспеченным будущим, но и хорошее приданое в виде квартиры, иногда машины и связей ее родителей. Сами студентки Торгового слишком хорошо это понимали и знали себе цену, поэтому заполучить отсюда невесту было большой удачей не только для приезжих студентов из Лесотехнической академии, но и для других женихов, из более престижных вузов Ленинграда.

Как-то, еще в десятом классе, родители познакомили Мишу с дочерью своих приятелей, красивой девушкой Наташей, первокурсницей Торгового института, которая с отличием закончила ленинградскую школу с углубленным изучением английского языка. У нее была великолепная фигура, длинные ноги, она два раза в неделю ходила в бассейн и один раз играла в большой теннис. Наташа выглядела потрясающе, и Миша, никогда не имевший знакомств с такими шикарными девушками, чувствовал себя с ней не совсем уверенно, хотя уже приобрёл репутацию школьного ловеласа. Дачи их родителей находились недалеко, в одном и том же садовом кооперативе, а вот социальные ступеньки были у них все-таки чуть разные – у Мишиных родителей пониже, да и предки его были гораздо менее породистей, чем у Наташи, ленинградской интеллигентки в четвертом поколении. Его мама работала в школе простой учительницей математики, а родом была из крестьян Новгородской области. От мамы Мише досталось очень ценное качество – терпение. Папа работал "просто юристом", как он сам любил пошутить. Кроме унаследованной от отца предприимчивости и еврейского упрямства, он взял от него большой с горбинкой нос, чуть великоватую нижнюю губу, темные вьющиеся волосы и гипертрофированное чувство собственного достоинства. Как раз это острое чувство собственного достоинства, которое не было следствием уверенности в себе, а даже скорее наоборот, некоего, едва ощущаемого к себе снисходительного, а иногда и враждебного отношения со стороны некоторых людей, окружавших его самого и его родителей, в конце-концов и расстроило его отношения с Наташей, продлившиеся около года. После разрыва с девушкой, которую он так и не смог назвать "своей", Миша долго переживал и дал себе слово добиться в жизни чего-то значительного, и уже с высоты достигнутого вновь встретиться с Наташей и показать чего он стоит, и чем она пренебрегла. Это было немного наивно, по-детски, но половина юношей, оказавшихся на его месте, делают то же самое, другое дело, что только единицы не забывают о данном себе слове через полгода-год. После школы, которую Миша закончил только с несколькими четверками, он поступил на очень перспективную специальность озеленителя. Он был единственным ребенком в семье, и отец с матерью ничего бы не пожалели для того, чтобы устроить его в Ленинградский университет на юридический. Миша сам отказался от карьеры юриста и решил поступить в Лесотехническую академию. Военная кафедра здесь имелась, распределение было только по крупным городам, а с красным дипломом, на который он нацелился изначально, его должны были оставить в Ленинграде. Миша все просчитал, все, кроме того, что влюбится в Светку, у которой из приданного только однушка в Сыктывкаре, где живет ее мама с младшей сестрой. Но, поразмыслив здраво, он решил, что стартовые условия у него лучше, чем были у родителей в этом возрасте, поэтому создавать себе фору выгодным браком, против веления сердца – решение в долгосрочной перспективе контрпродуктивное, а любимая женщина рядом – это, прежде всего, залог здоровья и душевного спокойствия. Жизнь его родителей служила ярким и наглядным тому подтверждением, ведь отец женился на матери вопреки воле своих родителей, которые не признали невестку и толком так и не общались ни с сыном, ни с внуком. Однако, отсутствие отношений со свекрами совсем не помешало его маме и отцу жить в любви и гармонии. А еще у Светы было небольшое преимущество перед его мамой – она более домовитая и практичная, что очень нравилось Мише.

– Миша славный.

– Я уже начинаю ревновать.

– Какие глупости, Сережа, я просто очень благодарна ему за то, что он поставил этот медленный танец для нас.

– Да, Мишка молодец, у них со Светой все хорошо, по-моему.

– Ага, Света счастливая такая... А теперь и я счастливая такая-претакая, – и Сэсэг уткнулась в грудь Сереже, зарываясь лицом в его толстый мохнатый свитер. Он обнял ее, потом начал целовать глаза, из которых внезапно закапали слезы.

– Не бойся, – сказала Сэсэг, увидев его вопросительный взгляд, – это я от счастья плачу.

Сергей улыбнулся и опять начал целовать ее.

– С Новым годом! С Новым счастьем! – воскликнула подбежавшая и сияющая от праздничного восторга Таня. Она обсыпала их конфетти из коробки, которую держал подошедший к ним Паша. Они специально обходили общежитских знакомых и друзей, поздравляя и обсыпая всех конфетти. Таня с Пашей были как нитка с иголкой, нашедшие друг друга раз и на всегда. Причем в этом дуэте Таня была иголкой. Их мироощущение, органично переплетаясь, образовывало общую простую и стройную картину мира.

Паша обыкновенный парень откуда-то из средней полосы России, как многие крупные и физически сильные люди, был спокойным, уверенным в себе добряком. Ему ничего никому не надо было доказывать. Лишенный всяких  комплексов и сомнений, Паша совершенно точно определял свое место в этом мире. Жизнь представлялась ему дорогой от рождения до смерти, по которой надо просто пройти, не потеряв себя и не замарав своего честного имени. По любому вопросу он имел мнение, которое, впрочем, никому не навязывал. Многие считали его мягким, а некоторые даже безвольным, хотя таковым он точно не являлся. Только Тане Паша позволял собой верховодить, охотно уступая ее воле, и признавая за ней мощную женскую интуицию. Таня, наоборот, маленькая и где-то даже хрупкая, обладала твердым характером. У нее легко и естественно получалось покровительствовать. Нет, Таня тоже никому ничего не навязывала, но ее практическая сметка и спокойный характер давали возможность рационально решать сложные житейские проблемы. Среди друзей и знакомых Таня считалась главным авторитетом в такого рода вопросах, и ее советы почти всегда оказывались правильными. Вообще они составляли образцовую практически уже семейную пару, как её описывают в русском народном фольклоре, где муж – голова, а жена – шея. Они были из породы простых тружеников, живущих по совести в мире с собой и с окружающими, стремящихся обустроить пространство вокруг себя, стараясь никого при этом не ущемить нарочно.

– С Новым счастьем! – одновременно ответили Сэсэг и Сережа, глядя друг на друга, и тоже счастливо засмеялись. Таня одну руку запустила в коробку, вытащив пригоршню конфетти уже для следующих друзей, другой схватила Пашу за руку и потащила куда-то в толпу. Сэсэг и Сережа стояли, усыпанные конфетти, а праздник обтекал их со всех сторон, оглушая музыкой и расцвечивая светом электрических гирлянд.

– Прямо как на свадьбе, когда обсыпают монетками жениха и невесту, – сказала Сэсэг, положив голову на грудь Сереже.

– А у нас пшеном обсыпали, я видел на свадьбе, когда двоюродная сестра замуж выходила.

– У всех, наверное, по-разному.

– Пойдем на улицу, я покурю.

– Пошли. Только мне одеться надо.

– Не переживай, я сейчас пролезу и достану тебе пальто и шапку. Они в шкафу?

– Ага.

На крыльце общежития топтался паренек, который вышел на свежий воздух, чтобы хоть немного протрезветь. Он растирал снегом лицо и уши, приседал и подпрыгивал. Его старания были поистине титаническими, он изо всех сил хотел прийти в себя.

– Молодец, наверное, не хочет плохо выглядеть в глазах своей подружки, – похвалил его вполголоса Сергей.

Он закурил и предложил:

– Пойдем, пройдемся. Смотри, какая красивая сегодня ночь.

– У тебя получилось как в кино: "Смотри, какая красивая ночь", – слегка передразнивая его, процитировала Сэсэг. Она засмеялась и начала кружиться, широко расставив руки и подставив падающему снегу лицо.

Действительно, ночь была на удивление новогодняя. Именно такая, она нам видится, именно такую нам рисуют на открытках и показывают в кино. Ветер, который дул весь день, стих, на улице немного потеплело, и пошел густой снег. В свете фонарей тени от падающих снежинок медленно колебались по утоптанным тротуарам, пока не оказывались точно прижатыми отбрасывающими их снежинками. Картина была сюрреалистичная: на землю медленно и беззвучно валился снег, который сразу же сделал окружающий мир маленьким и уютным. Горизонты исчезли, пространство уменьшилось до расстояния нескольких метров, все вокруг вдруг стало домашним и сказочным. Они направились от общежития в сторону проспекта Шверника. Оба пребывали в состоянии абсолютного счастья. Время от времени они останавливались и целовались. Внезапно где-то сбоку, еле видимый из-за снега, возник, а затем сразу исчез, неверно шагающий бородатый Дед мороз. Они успели разглядеть, что на его голове, плечах и мешке собрались небольшие сугробы. Редкие прохожие пробегали мимо, видимо спеша от одного стола к другому. Поскрипывая снегом под ногами, они появлялись из-за снежной завесы и через несколько секунд скрывались за ней, как будто их и не было, только следы ног еще некоторое время были видны, пока их тоже не засыпало снегом.

– Мы как будто одни в мире, – Сэсэг посмотрела на Сережу. – Ты хотел бы, чтоб мы остались одни на всем белом свете?

– Сейчас да, но потом, наверное, уже перехочу.

– Почему, тебе скучно со мной?

– Нет, просто быть Адамом со своей Евой – это задача не для меня. Мне нравится фотографировать людей, нравится наблюдать за ними, показывать их самим себе со стороны.

– А мне нравится быть с тобой. Я бы всю жизнь прожила вот так, наверное...

Редких прохожих они поздравляли с наступившим Новым годом, а они им в ответ желали нового счастья. Недалеко от перекрестка Шверника и Институтского из старинного дореволюционного дома, чудом сохранившегося в этом районе, вывалилась галдящая толпа ребят. Они стали взрывать хлопушки и запускать шутихи, сопровождая каждый запуск дружными веселыми криками. Сергей и Сэсэг немного ускорили шаг и, перейдя Институтский, повернули к общежитию.

– Ты правда меня любишь? – Сэсэг шла и смотрела себе под ноги, разгребая носком сапога мягкий пушистый снег.

– Конечно. Что мне сделать, чтобы ты поверила раз и навсегда и больше не спрашивала об этом?

– Дурачок, ты ничего не сможешь с этим сделать, я всегда буду тебя спрашивать, потому что мне очень нравится слушать твой ответ.

V

После свадьбы, которую сыграли в конце июля сразу по окончании практики, Галя переехала жить к Коле. Свадьба была скромная, без ресторана, но душевная. Праздновали на квартире, где жил Коля со своими родителями. Приглашенных было всего человек тридцать: приехавшие из Благовещенска Галины родители и ее младший брат, Таня с Пашей, Света с Мишей, Сэсэг с Сережей, школьные друзья Коли, немногочисленные родственники с Колиной стороны и друзья его родителей.

Уже через два дня после свадьбы все ребята разъезжались по домам. В комнате появилась одна пустая кровать. Накануне отъезда три, пока еще незамужние подруги, укладывались спать.

– Все, девчонки, наконец-то я завтра уезжаю, – Таня потянулась в постели и с удовольствием завернулась в одеяло.

– А Паша что, – спросила Света, укладываясь в постель, – так и не сделал тебе предложения?

– Он в конце августа по дороге в Ленинград заедет ко мне домой, там познакомится с родителями, там и предложение сделает. Мы с ним договорились. Что у тебя с Мишей, лучше скажи.

– А что у нас с Мишей? Все хорошо, осенью свадьбу играем, пока живот еще не слишком заметен будет.

– Да ты что?! – с удивлением и восхищением выдохнула Таня, а Сэсэг даже села в кровати.

– Разве так можно? – спросила Сэсэг.

– Почему нельзя? Можно. Если хочешь наверняка привязать к себе мужика, только так и надо. – Света, положила руки себе на живот и озорно посмотрела на подруг.

– Рисковая ты, так ведь и с детьми бросают.

– Миша не такой. Ты что, Сэсэг, Мишу не знаешь? Он же ответственный и целеустремленный. Правильно я говорю, Тань?

– Правильно. Миша не бросит, Миша вытянет, – подтвердила Таня.

– Теперь уже он никуда от меня не денется. Вы, кстати, приглашены со своими благоверными на нашу свадьбу. Явка строго обязательна.

– Вот это новости... – Сэсэг откинулась на подушку и мечтательно зажмурилась. – Я тоже ребенка хочу, только вот доучиться надо. Мы с Сережей уже обо всем договорились. Я приеду домой и родителей попрошу, чтобы они разрешили мне выйти замуж за Сережу. Он тоже родителям как приедет, скажет.

– Ты что, Сэсэг, сейчас никто у родителей разрешения не спрашивает.

– У нас спрашивают, у нас обычаи нарушать нельзя.

– Ты фотокарточку его возьми, родителям показать. Увидят, что парень симпатичный, а тут еще ты его расхвалишь, так и разрешат, никуда не денутся, – посоветовала Света и повернулась лицом к стене. – Спокойной ночи всем.

– Спокойной ночи, – отозвались Сэсэг и Таня.

Сэсэг лежала и все представляла, как они поженятся с Сережей и какой у них родится ребенок. На кого он будет похож, ведь они такие разные с ним. Если родится сын, то он будет умным и красивым, а если девочка, то красивая и умная. Ведь все метисы красивые и умные. У них в классе училась девочка, у которой папа был русский, а мама бурятка. Она была очень красивой, все мальчики были влюблены в нее, а девочки ей страшно завидовали. И Сэсэг завидовала. Она лежала и мечтала, что их с Сережей дети будут самыми красивыми и умными, как ее красавица-одноклассница. Затем она подумала, что не это главное, а, главное, чтобы дети родились счастливыми, ведь это самое главное в жизни любого человека. Ведь можно быть умной, но некрасивой, можно быть красивой, но глупой, можно, в конце-концов, быть и красивой, и умной, но не быть счастливой, тогда какой смысл в жизни такой женщины, если она несчастлива? Правильно, никакого смысла в такой жизни нет, поэтому надо сделать так, чтобы дети родились счастливыми. Все хорошо, все правильно, только как это сделать? Можно постараться и найти красивого мужчину, от которого ребенок будет тоже красивый и умный, но вот счастье не зависит от генетики. Как можно сделать так, чтобы ребенок был счастливым?

– Вот я счастливая? – задала себе вопрос Сэсэг, подумала и утвердительно ответила. Она почувствовала себя совершенно счастливой, потому что у нее есть замечательный, самый лучший ее Сережа, и у них будут самые замечательные детки. С этими мыслями она уснула.

VI

Дома ее ждал категорический отказ в благословении на брак с Сережей. Родители вообще ничего не хотели слышать о ее замужестве с кем-либо, кроме своего местного парня.

– Мы маленький народ, нас осталось мало, поэтому надо сохранять кровь и жить там, где родился. – Отец, мать и Сэсэг сидели в юрте на летнем пастбище. – Дочка, не надо забивать себе голову любовью, это все пройдет, – мать гладила ее по склоненной голове, – посмотри, сколько хорошо парней у нас в поселке. Нас с отцом сосватали, мы даже не видели друг друга и ничего, живем, четырех детей родили. Есть же у нас здоровые, работящие, не пьющие женихи. Ты такая красивая у нас, такая умная, тебя любой парень с радостью замуж возьмет. Через год вернешься домой, пойдешь работать в лесхоз, будешь большим уважаемым человеком. Свою академию закончишь, такая невеста будешь, – мать поцокала языком и покачала головой для убедительности.

– Она старая совсем, кто ее замуж возьмет? – сказал отец сквозь дым тонкой глиняной трубки, которую он задумчиво курил, полулежа на нескольких цветных подушках. Женщины сидели на ковре возле него. Больше в юрте никого не было, двоих младших сыновей мать выгнала на улицу, приказав съездить на дальнее пастбище и проверить отару овец, которую пас старший сын Жаргал. Ему уже шел шестнадцатый год, и через два года он должен был закончить десятый класс. Жаргал очень гордился своей старшей сестрой, которая не побоялась и уехала учиться в далекий и загадочный Ленинград. Он хотел стать военным летчиком и для этого решил после окончания школы поступать в Иркутское высшее летное военное училище. Пример Сэсэг, старшей сестры, заражал старшего из братьев духом авантюризма, заставляя мечтать о другой судьбе, отличной от судьбы простого колхозника в родном Усть-ордынском или любой другой соседней деревни. Все эти мечты здорово пугали отца и мать, которые уже много раз пожалели, что дали Сэсэг разрешение уехать учиться и взяли направление из лесхоза, без которого она не смогла бы поступить в академию. Разница в уровне образования между городской и деревенской школой существовала серьезная, несмотря на единую учебную программу на всей территории Советского Союза. Мать боялась, что они с отцом останутся одни на старости лет, поэтому сейчас всеми силами пыталась исправить свою ошибку. Отец с матерью были совсем еще не старые, но время проходит быстро, как чистый байкальский песок сквозь пальцы. Дочери выходят замуж и уезжают из родительского дома, пусть недалеко, но они уходят в другую семью, такой раньше был закон, а ответственность за стариков вместе с их имуществом переходила на младшего сына, но теперь все изменилось, единственный человек, который будет о них заботиться – это их дочь, и ее долг – вернуться и ухаживать за родителями. Поэтому, отпустив Жаргала учиться, родители во чтобы то ни стало должны оставить Сэсэг здесь, в Усть-Ордынском. Они уже присмотрели ей жениха из хорошей зажиточной семьи. По их задумке Сэсэг, выйдя замуж и устроившись в лесхозе, начнет им помогать.

– Ерунду не говори отец, сейчас в городе рано не женятся, так что в самый раз будет после академии. Посмотри, какая она красавица стала в Ленинграде, такая совсем не засидится в девках, тут же возьмут, – и мать с нежностью посмотрела на Сэсэг и опять погладила ее по голове. – Она у нас не неблагодарная какая-нибудь шалава подзаборная, она нас не бросит ради чужого человека. Совсем чужого человека. Правда, доченька?

Сэсэг сидела и тихо плакала, покорная судьбе. Сережи рядом нет и некому ей помочь. Она поняла, что никто ей не разрешит выйти замуж за него и уехать навсегда из родных краев. Против воли родителей она не пойдет. Она должна быть им благодарна, они родили, вырастили, вывели ее в люди, дав образование. Естественно, все эти разговоры про маленький народ и прочее, ничего не значили для нее, главным было то, что она должна быть благодарна. Долг и любовь боролись в ней, но долг, только что упавший ей на плечи железобетонной плитой, навязанный пусть родительской, но, тем не менее, чужой волей, придавил любовь, и все это время порхающая от счастья Сэсэг, вдруг изменилась, посерев и осунувшись. Блеск ушел из ее глаз. Слезы, боль потери и крушение всех надежд на будущее, это все, что составляло сейчас ее мир. Страшно, когда мечта вот так безапелляционно в один момент рубится на корню, когда не оставляют права выбора, возможности самостоятельно решать свою судьбу, может быть неправильно и глупо, но свою же, не чью-нибудь чужую. Как это несправедливо! А потом, кто сказал, что неправильно и глупо? Кто сказал!? Но сделать по-своему она все равно не сможет. Отчаяние душило ее, и слезы по щекам побежали сильнее.