Текст книги "Женщина с прошлым"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Пронин Виктор
Женщина с прошлым

Виктор ПРОНИН

ЖЕНЩИНА С ПРОШЛЫМ

То, что начальник милиции Белоусов вспомнил человека по его словесному портрету, говорит не о случайном совпадении или везении, нет, все получилось проще и лучше. Белоусов помнил людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Ведь он положил перед Борисихиной не десять снимков, не сто, он положил перед ней один снимок – портрет Нефедова.

Утром на допрос к следователю прокуратуры Засыпкиной была доставлена на машине мать Нефедова – Лидия Геннадиевна. Женщина с прошлым – так ее определила для себя Галина Анатольевна. За годы работы ей немало пришлось повидать людей, нередко удавалось добираться до их сути. И постепенно выработалась привычка стремиться до конца понять сидящего перед ней человека, выступает ли он в роли свидетеля, обвиняемого, подозреваемого.

Взглянув на Нефедову, на ее широкий, какой-то мужской, хозяйский шаг, отметила манеру смотреть на собеседника как бы чуть со стороны, сверху, вскинув бровь. Из пяти пальцев руки Нефедова, кажется, пользовалась только тремя, изысканно отбросив мизинец и безымянный в сторону, словно боясь обо что-то запачкаться. И еще золото. На пальцах, в ушах, на шее. Хотя знала, куда ехала, знала, что не вечерний спектакль ее ожидает. Может быть, она рассчитывала дать утренний спектакль? И еще заметила Галина Анатольевна уверенность в каком-то своем превосходстве. То ли недостаток образования, то ли избыток самоуверенности, а может, и то и другое создавали впечатление вульгарности, за которой чувствовалась готовность говорить о чем угодно, не очень стараясь при этом быть честным. Тогда-то Галина Анатольевна и произнесла про себя эти слова – женщина с прошлым. Да, подумала Засыпкина, была у нее другая жизнь. Впрочем, не исключено, что она одновременно живет не одной жизнью. А золото, очевидно, убеждало ее в некой неприкосновенности, как бы ограждало от людей, не помеченных этим высоким знаком, держало их на почтительном расстоянии.

– Где ваш сын, Лидия Геннадиевна?

– Сын? Один остался дома. Спит. Вы его имеете в виду?

– Нет, я говорю о вашем старшем сыне, Юрии.

– Могу ли я знать, чем вызван ваш интерес к нему?

– Вы, очевидно, слышали о пожаре на улице Кутузова...

– Да! Это кошмарная история! Какой ужас! Знаете, в городе такие страшные слухи, что я не решаюсь им верить. Вы наверняка знаете больше. Скажите же мне – что произошло на самом деле? Говорят, погибли люди?

– Есть основания полагать, что ваш сын Юрий имеет к происшедшему какое-то отношение.

– Вы хотите сказать, что он знал погибших?

– Девятого марта его видели в этом доме. Нефедова снисходительно посмотрела на следователя, щелчком алого ногтя сбила с рукава невидимую пылинку, вздохнула, как бы жалея себя за то, что приходится маяться в таком вот обществе.

– Этого не может быть, – с легкой усталостью проговорила Лидия Геннадиевна. – Его больше двух месяцев нет в городе. Скажу по секрету, – она наклонилась к следователю и с улыбкой вполголоса сказала, – я сама его выписала.

Нефедова говорила правду. Она работала в паспортном отделе домоуправления и собственноручно выписала сына сразу после нашумевшего штурма вытрезвителя. Пока суд да дело, глядишь, все и заглохнет.

В кабинет вошел прокурор Кокухин. Присел к столу.

– Дело в том, Лидия Геннадиевна, – сказал он, – что Юрия видели в городе и восьмого марта. Видели в доме Жигунова накануне происшествия. Среди погибших его не обнаружили. Судя по вашим словам, нет сына и дома. Ведь его нет дома?

– Н-. – нет, – с заминкой произнесла Нефедова, несколько сбитая с толку уверенным тоном прокурора.

– И он не заходил?

– Нет.

– И вы не знали, что он в городе?

– Нет. Хотя... – Нефедова пошевелила ухоженны ми пальцами, давая понять, что не стоит так уж категорически воспринимать ее "нет". – Знаете, вот сейчас я припоминаю... Какой-то парень бросил мне на улице мимоходом... Понимаете, я сделала ему замечание. Он дружил когда-то с Юрием, бывал в нашем доме... Я полагаю, что имею право сделать ему замечание, Нефедова обращалась к Кокухину, видимо, разговор с прокурором не так уязвлял ее самолюбие. – А он мне в ответ – смотрите, дескать, за своим сыном. Тогда я подумала, что он сказал это вообще, а теперь... Возможно, он видел Юрия в городе.

– Фамилия этого парня? – спросила Засыпкина.

– Не помню... Не то – Савельев...

– Постарайтесь вспомнить. Это важно.

– Он живет в доме напротив нашего. Его там все знают... А фамилия... Может быть, Соколов? – почему-то спросила Нефедова у прокурора.

Все помолчали. Конечно, Нефедова знала больше. Ее половинчатые показания всего лишь попытка сохранить лицо, чтобы и в дальнейшем вести себя уверенно, не будучи уличенной во лжи.

– Куда уехал ваш сын? – спросил Кокухин.

– В документах указано. Я не верю, что вы пригласили меня сюда, не заглянув в документы, – она усмехнулась.

– Заглянули, – спокойно кивнул Кокухин. – Ив данный момент, – он взглянул на часы, – два оперативных работника находятся в воздухе по пути в Архангельск.

– Уже? – искренне удивилась Нефедова и сразу что-то неуловимо изменилось в ее облике – она стала скромнее. Чуть опустила подбородок, повернула лицо к прокурору, ладошки положила на колени. – Видите ли, Павел Михайлович... Вполне возможно, что они его там не найдут.

– Они его там наверняка не найдут, – усмехнулся Кокухин. – Ведь его видели здесь сутки назад.

– Зачем же их послали в такую даль? – простодушно спросила Лидия Геннадиевна.

– Необходимо установить, где он жил, как жил, с кем общался, чем увлекался... И так далее. Вряд ли нужно перечислять все детали нашей работы.

– Да-да, конечно... Вы правы.

Прокурор и следователь переглянулись – поведение Нефедовой как-то вываливалось из разговора, из его содержания. Стало заметно, что Лидии Геннадиевне гораздо больше лет, нежели это казалось на первый взгляд, косметика, манеры, золото, словно бы в один миг потеряли свою силу и обнажили возраст хозяйки – ее слабое место.

– Видите ли, – сказала Нефедова, – вовсе не исключено, что он там и не жил, – она исподлобья посмотрела на Кокухина, на Засыпкину, пытаясь определить насколько строго они отнесутся к ее сообщению.

– Это уже что-то новое, – протянул Павел Михайлович. – Но как же тогда понимать запись в выписной карточке? Там вашей рукой записано, что Юрий отбыл на постоянное жительство в Архангельск.

– Как вам объяснить, – Нефедова на секунду задумалась, ее тон снова изменился. – Юрий действительно собирался в Архангельск... Одно время. Да, собирался. Дело в том, что как-то в поезде он встретил мужчину, и тот обмолвился, что сам из Архангельска, или направляется в Архангельск, во всяком случае у них в разговоре что-то промелькнуло об этом городе. И мы с мужем подумали, что неплохо бы и Юрию туда поехать...

– Это после истории с вытрезвителем?

– Ох, Галина Анатольевна, – скорбно усмехнулась Нефедова. – И дался вам этот вытрезвитель! Не понимаю, зачем связывать разные события... Все мы были молоды, всем хотелось чего-то необычного. Вы согласны со мной, Павел Михайлович?

– Я не очень четко уловил вашу мысль, – Кокухин развел руками. – Скажите, когда уехал ваш сын?

– Не помню точно, где-то в январе.

– Он выписан второго января. А нападение на вытрезвитель совершено тридцатого декабря. Другими словами, вы отправили его в течение трех дней. Так?

– Отправили! – воскликнула Нефедова. – Павел Михайлович, зачем же так? Произошло некоторое наложение событий...

– К тому же в документах указан один город, а поехал он совсем в другой, заметила Галина Анатольевна.

– Юрий передумал, – холодно пояснила Лидия Геннадиевна, поняв, что люди, сидящие перед ней, не желают проникнуться тонкостью ее чувствований. – Да, он не поехал в Архангельск. Он уехал в Рязанскую область, если для вас это так важно.

– Куда именно? – спросил Кокухин.

– В Касимов. К тетке. Сестре моего мужа. Я сама отвезла его в Москву и проследила, чтобы он сел на поезд, идущий в Рязань.

– Вы ему не доверяли?

– Я – мать! – значительно, с ноткой оскорбленное(tm) произнесла Нефедова.

– С какой целью вы внесли в документы о выписке заведомую ложь? бесстрастно спросила Галина Анатольевна. – Зачем вы указали Архангельск, если сами посадили его на рязанский поезд?

– Галина Анатольевна! – с укором воскликнула Нефедова. – Как бездушно вы раскладываете по полочкам святые материнские чувства!

Засыпкина не стала говорить ей о том, что бездушие проявила как раз Лидия Геннадиевна. Зная о том, какой славой пользуется ее сын, она отправляет его на перевоспитание к старой беспомощной женщине, у которой своих забот полон рот работа, дети, дом, хозяйство. Другими словами, попросту спихнула его с плеч.

– Ну что ж, Лидия Геннадиевна, будем считать, что положение прояснилось. Осталось проверить ваши показания.

– Как?! Вы мне не верите?! – она повернулась к прокурору.

– Видите ли, Лидия Геннадиевна, – сдержанно ответил Павел Михайлович, сейчас не имеет значения – верим мы вам или нет, верите ли вы мне... Совершено преступление. В этом преступлении замешан ваш сын.

– Нет, вы что-то путаете! Юра мог запустить снежок в окно вытрезвителя. Мог. Не отрицаю. Мог без разрешения проехаться на колхозной кляче... Но преступление... Нет.

– Разберемся, – пообещал Кокухин.

– Надеюсь, – сказала Нефедова, поднимаясь. – Если бы вы знали, каким успехом он пользуется у девочек! Вы видели, как я его одеваю? Не будете же вы отрицать, что он, кроме всего прочего просто красивый молодой человек! выдержка изменила Нефедовой и она заговорила плачущим голосом. – И, имея в жизни все это, спутаться с какими-то алкоголиками, которым для счастья не нужно ничего, кроме стакана червивки?! Зачем это ему?! Зачем! Должны же вы понимать людей хоть немного! Юра рожден для хорошей, достойной красивой жизни! А вы пытаетесь втолкнуть его в эту кошмарную историю только потому, что он совершил несколько шалостей? Вспомните свою юность! Неужели...

Не договорив, Нефедова покинула кабинет. Пока шла по улице, немного успокоилась. А придя домой, увидела, как младший сын выволакивает из-под дивана окровавленные джинсы, увидела на вешалке зеленый пушистый шарф. Почувствовав слабость, невольно села на стул. И рука ее, повисшая вдоль тела, коснулась чего-то мокрого, холодного – это были знакомые полусапожки сорок третьего размера.