Текст книги "Победителей не судят"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Все правильно, – пробормотал он, – все так и должно быть.

Обмотав револьвер подвернувшейся газетой, он сунул его в хлебную сумку и вышел из туалета.

Марина стояла в проходе, поджидая его.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Да, все нормально.

– В магазин и обратно, да? – уточнила она, уловив какой-то сдвиг в душе, в настроении Касьянина.

– Конечно, куда я в такую жару.

– Ну, смотри, – сказала она, но не уходила, стояла в проходе и наблюдала за Касьяниным, пока тот открывал дверь, выходил на площадку. Она словно ожидала, что вот в эти секунды он сорвется и скажет ей такое, о чем она догадаться не может, но явственно чувствует – с мужем происходит неладное.

Касьянин вышел и закрыл дверь, не оглянувшись. Выйдя из подъезда, некоторое время стоял неподвижно, привыкая к яркому свету и при этом зная, что на него с двенадцатого этажа смотрит в эти минуты Марина.

– Привет, Илья! – Касьянин обернулся – к нему подходил участковый Пияшев.

– А, привет, Саша.

– Слышал?

– Да я уже в своей газете заметку дал... Завтра весь город будет знать про наши события.

– Надо же, хлопнули мужика, – сказал участковый, пожимая руку Касьянину. – Все-таки хлопнули. А уж до чего крут был, до чего крут! – Пияшев чуть ли не восторженно покрутил головой.

– Сейчас в народе говорят, что крутыми бывают только яйца, – заметил Касьянин.

– Хлопнули все-таки... Надо же, – продолжал причитать участковый. – Хлопнуть Пахомова, а?!

– Что-то похожее ожидалось?

– Да ладно, – махнул рукой участковый. – Ты и сам не хуже меня знаешь. Одно, Илья, смущает... Не похоже это на заказное убийство, ох не похоже! – Пияшев покачал головой, и на его пухловатых губах возникла какая-то слишком уж взрослая кривая усмешечка.

– А на что похоже?

– Анфилогов хотел с тобой поговорить... Следователь.

– Поговорим.

– Вопросы у него к тебе.

– Тоже собаку решил завести?

– Не знаю, заведет ли, но поговорить хотел о собаках.

– Поговорим, – повторил Касьянин. – Так на что смахивает это убийство?

– Да ладно, – опять усмехнулся участковый. – Сам знаешь. Пока.

И, пожав руку Касьянину, он по полной жаре, мимо раскаленного на солнце дома пошел к своей конторе.

– Будут новости – скажи! – крикнул вдогонку Касьянин. – Родина должна знать своих героев!

– Узнает, – заверил участковый, обернувшись, и Касьянин опять увидел поразившую его кривоватую усмешечку.

Касьянин пошел в сторону, противоположную той, куда ушел участковый. Не хотелось идти следом. Касьянин миновал дом, свернул за угол и с облегчением почувствовал, что теперь его не видит с балкона Марина. Издалека заметив приближающийся, раскаленный на солнце автобус, он вышел к остановке.

Пассажиров было совсем мало, знакомых среди них он не увидел. Впрочем, Касьянин понимал, что его знают многие из тех, кого он не знал напрочь. В своем дворе он был знаменитостью – работал в газете, писал о всевозможных преступлениях. Поэтому на всякий случай напустил на себя вид ничем не интересующегося человека, усталого, разморенного от жары.

Выйдя на остановке, он двинулся в сторону гастронома, а едва автобус скрылся за поворотом, свернул к лесу. Помахивая хозяйственной сумкой, Касьянин пересек пустырь и скрылся среди мелкого кустарника. Словно подчиняясь какому-то давно известному закону, словно имея в этом хороший опыт, Касьянин еще некоторое время шел, не оглядываясь. И лишь когда наверняка его нельзя было увидеть с верхних этажей ближних домов, оглянулся. И, конечно же, убедился еще раз, что вокруг никого не было.

Касьянин знал эти места – иногда ранним утром он приходил сюда с Яшкой собирать грибы. Лисички попадались, сыроежки, к осени бывали чернушки и валуи. И сейчас Касьянин шел так, будто собирал грибы – подобранным прутиком шевелил траву, пригибался иногда, передвигаясь не по прямой линии, а путано и бестолково, как обычно и ходят грибники. Но тем не менее общее направление выдерживал четко – он шел к небольшому озеру, окруженному старыми березами. Один берег был пологим, другой, противоположный, обрывистым. Так обычно бывает на речках – сказывается вращение планеты, когда один берег подмывается, а от второго вода отходит.

Озеро оказалось таким, каким он и ожидал его увидеть, – тихим, с редкими плавающими листьями и совершенно безлюдным. Касьянин присел на берегу и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь и незаметно оглядываясь по сторонам. Нет, все-таки никого в этот полуденный час не было ни на озере, ни вокруг.

Вынув из сумки тяжелый сверток, Касьянин развернул газету и разложил ее у ближайшего куста. Потом взял револьвер, оглянулся еще раз по сторонам и дважды выстрелил в расстеленную на траве смятую газету. Постояв некоторое время и убедившись, что никто не ломится к нему сквозь заросли, поднял газету, внимательно осмотрел. Ни единой дырочки от дробинок он не увидел.

– Ни фига себе, – пробормотал озадаченно, но без удивления. Касьянин ожидал именно такого результата. Вывод напрашивался сам собой – оба заряда были газовыми, легкое пощипывание в глазах это подтверждало. Дробовые он использовал в ту дурацкую ночь. Да, патроны были расположены не в том порядке, о котором говорил ему Ухалов. Что-то напутал дурак толстобрюхий, что-то напутал.

Уже не колеблясь, Касьянин взял подаренный Ухаловым револьвер за ствол и, не размахиваясь, коротким броском снизу, от колен забросил его на середину озера. Раздался негромкий глухой всплеск, по озеру пробежали и тут же погасли круги, чуть вздрогнули на воде листья, уже пожелтевшие листья этого лета.

Посидев минут пять, Касьянин поднялся, отряхнул штаны от сухой травы и, уже не прячась, не притворяясь грибником, направился к ближним домам.

За хлебом.

Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, Марина устремлялась к нему первой, словно хотела узнать что-то чрезвычайное, будто пыталась уличить Касьянина в чем-то противозаконном. И теперь вот, едва прозвучал звонок, она рванулась из кухни с такой скоростью, что ее чуть было не занесло на повороте, хотя Касьянин сидел в комнате на диване и ему до телефона достаточно было сделать один шаг.

– Сиди уж! – запыхавшись, сказала Марина, объясняя свою спешку. – Пока поднимешься... Да! – крикнула она в трубку. Молча послушала, ничего не ответила, положила трубку рядом с аппаратом и, уже уходя на кухню, сказала не то раздраженно, не то разочарованно: – Тебя!

Касьянин проводил жену взглядом, поднялся, взял трубку.

– Да! – сказал он громче, чем следовало, чтобы Марине на кухне не пришлось красться к двери и прислушиваться. Он всегда орал в трубку, чтобы избавлять жену от этих излишних усилий. Кроме того, у Марины со слухом были явные нелады, иногда ей чудились такие касьянинские слова, такие признания и заверения, что ему потом ночь напролет приходилось оправдываться, а убедившись в полной бесполезности своих объяснений, он открывал холодильник и, опрокинув в себя стакан водки, ложился, отвернувшись к стене.

Звонил Ухалов.

– Старик! – закричал он с какой-то радостной возбужденностью. – Я тебя жду! У меня все готово!

– Да? – удивился Касьянин, почувствовав спиной взгляд Марины из кухонной двери. – А если конкретнее?

– Все налито, разложено, нарезано! Возле твоей тарелочки с правой стороны лежит ножичек, а с левой я положил вилочку. И ножичек, и вилочку протер чистой тряпочкой.

– А по центру?

– По центру, старик, рюмочка. Только что вынул бутылку из морозилки и едва успел разлить, как рюмочка твоя с ног до головы подернулась не то инеем, не то изморозью... В общем, старик, она затуманилась. Знаешь, как туманятся глаза у красивых девушек в определенном состоянии...

– Знаю, – прервал друга Касьянин.

– Ты идешь?

– Да!

– Немедленно?

– Да! – повторил Касьянин и положил трубку.

Постоял, прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной. За спиной была тишина, но по грохоту тарелок он понял, что Марина суть разговора с Ухаловым разгадала во всех подробностях, осудила его, разочаровалась в нем, впала в состояние скорбное и осуждающее.

– Будете поддавать? – прокричала она с кухни.

– Обязательно, – ответил Касьянин, поморщившись. Не любил он, терпеть не мог отвечать на подобные вопросы. Они были для него не менее мучительны, чем утренние упреки в вечернем переборе.

– По какому поводу? – в голосе Марины зазвучала веселая злость.

– А какой бы ты предложила? – спросил Касьянин уже из прихожей, уже нащупывая в полумраке растоптанные свои босоножки, которые можно было надеть без помощи рук.

– Перебьетесь!

– Я тоже так думаю, – пробормотал Касьянин, справившись, наконец, с босоножками.

– А кто будет Яшку выгуливать?

– Степан справится и без меня.

– Что?! – Марина мгновенно преодолела расстояние из кухни до прихожей и возникла в проходе в позе гневной и воинственной – уперев кулаки в то место, где когда-то у нее была неплохая талия, во всяком случае, просматривалась. – Ты не слышал, что случилось на пустыре этой ночью?

– А что там случилось? – невинно спросил Касьянин, открывая дверь.

– Труп! Там нашли труп!

– Но ведь его уже увезли?

– Я не пущу ребенка на пустырь!

– Ладно, – устало согласился Касьянин. – Я недолго... Выгуляю.

– Я и тебя не пущу!

– Разберемся, – вздохнул Касьянин и плотно прикрыл за собой дверь. Постоял, выжидая, – не рванется ли Марина вслед за ним, чтобы остановить, образумить, вернуть. Нет, не рванулась. – И на том спасибо, – пробормотал Касьянин и нажал прожженную сигаретами кнопку лифта. Что-то в глубинах дома вздрогнуло, напряглись, заскрипели невидимые канаты, и послышался гул приближающейся кабины.

Ухалов заранее открыл дверь, и Касьянин, едва выйдя из лифта, сразу ощутил запах жареной колбасы. Да, жареная колбаса была обычной закуской Ухалова. К ней обычно прилагались свежие помидоры, моченый перец нечеловеческой остроты и...

И все.

Так было и на этот раз.

Касьянин вошел, тщательно запер за собой дверь – с некоторых пор он во всем проявлял повышенную осторожность. И дверь потянул на себя не просто до щелчка, а еще и опустил кнопку замка, чтобы снаружи никто не мог войти, даже имея ключ.

Рюмки на столе действительно были запотевшими. Ухалов внес тарелку с колбасой, поставил ее на журнальный столик, сам упал в кресло и освобожденно вздохнул.

– Давай, старик! Давай! Все внутри пылает, все внутри горит!

– Марина спросила, по какому поводу встреча.

– Скажи своей Марине... Скажи своей Марине... Ты меня, конечно, старик, извини... Но твоя жена дура. Ты не обижаешься?

– Будем живы! – Касьянин поднял рюмку.

– Будем, старик, будем! – Ухалов выпил довольно объемистую стопку одним глотком, посидел неподвижно, привыкая к водке внутри себя, бросил в рот ломтик помидора и лишь после этого взглянул на гостя ясно и счастливо. – Представляешь, приезжает девица ко мне домой, привозит водку, вот эту самую, – он показал на бутылку российской «Смирновской», – и коробку каких-то отвратительных конфет. И говорит таковы слова... Я, говорит, приехала на такси, там водитель ждет, счетчик работает, поэтому вы, дорогой Михаил Александрович, это она меня так назвала, напишите мне быстренько рекомендацию в Союз писателей... Вот у меня книжечка вышла... И вручает мне книжечку... На обложке голая баба с совершенно бесстыдным взглядом. Какие-то эротические наставления. Глядя на девицу, я сразу понял, что ее советам можно верить, поскольку все она испытала на собственной шкуре.

– И на шкуре все отразилось?

– Не все, конечно... Но синяк под глазом у нее был... Припудрен, правда, – Ухалов снова наполнил рюмки. – Честно говоря, в этой книге рекомендации не только эротического характера... Трупы, убийства, купания в ледяном водопаде, постельные дела... Тонкая эротика, переходящая в крутую порнографию с элементами садизма и мазохизма. Представляешь? Она решила, что это и есть настоящая художественная литература! Дожили!

– Дал рекомендацию? – спросил Касьянин.

– Держи карман шире!

– Но водку взял?

– А водку взял! – твердо сказал Ухалов. – От водки грех отказываться.

– И конфеты взял?

– Старик, я и книжку взял! Пообещал внимательно прочитать, ознакомиться... Не могу же я столь ответственные рекомендации принимать на веру!

– Мне кажется, она должна помочь тебе углубленно ознакомиться с ее наставлениями, – заметил Касьянин серьезно и даже с некоторой озабоченностью. – Ты об этом с ней договорился?

– Обещала, – кивнул Ухалов. – Давай, старик, выпьем за твои творческие успехи!

– Какие? – удивился Касьянин.

– Я, между прочим, уже купил завтрашний номер твоей газеты! Да! И читал статью о кошмарном преступлении, которое совершено на нашем с тобой пустыре!

– А! – Касьянин махнул рукой. – Статья! Скажите, пожалуйста! У нас это называется информушка.

– Будет продолжение? – спросил Ухалов, и вопрос этот прозвучал не столь беззаботно, как предыдущие слова. Как-то иначе он прозвучал, напряженнее, что ли, заинтересованнее. И Касьянин сразу уловил перемену в его тоне.

– Если у следствия будут успехи, почему же... Напишу продолжение. Редактор сам предложил.

– Будем живы, старик! – Ухалов сделался беззаботным и куражливым.

– Во всяком случае, постараемся, – согласился Касьянин.

– Тебе понравилась колбаса?

– Отличная! Марине подобное недоступно.

– Могу открыть секрет... Все дело, старик, в том, что колбасу нужно не подогревать, а именно поджаривать! До корочки! С двух сторон! При этом из нее выжаривается отвратный жир, выпаривается отвратная вода, и колбаса становится съедобной! А с моченым перчиком, да под хорошую водку, да в приятной компании с надежным другом...

– Я понял, – кивнул Касьянин.

– Кстати... Как тебе мой подарочек?

– Какой подарочек? – Касьянин поднял голову и взглянул на Ухалова трезво и жестко.

– Ну как... Который я тебе подарил, – растерянно пробормотал Ухалов, вытирая рот подвернувшейся салфеткой. – Совсем недавно...

– Не помню, – твердо сказал Касьянин.

– Ну как же, Илюша...

– Ничего ты мне не дарил, – холодно, медленно, с нажимом проговорил Касьянин.

– А этот... револьвер?

– Какой револьвер?

– Ну как... Черный... Шестизарядный...

– Ты что-то путаешь, Миша. Тебе просто показалось, приснилось, привиделось... Не надо мне пудрить мозги. И себе тоже не надо. Понял? Миша, ты меня понял? Не было никакого подарка, просто не было. Забудь. Встречаешься с полоумными мазохистками, вот и довел себя... Так нельзя.

– Ты хочешь сказать... – Ухалов замолчал, совершенно сбитый с толку. Но что-то начало до него доходить, что-то он начал понимать. – Ты хочешь сказать...

– Да.

– Так, – Ухалов ошарашенно обвел глазами стол и не нашел ничего лучшего, как снова наполнить рюмки. – Не возражаешь?

– Не возражаю.

– Закуска еще есть...

– Давай... Пока водка не нагрелась, пока колбаса не остыла, пока мы с тобой живы и здоровы.

– Илья... Ты меня, конечно, извини... Такой вот вопрос созрел... Ты позволяешь мне думать все, что подумается?

– Да... Если ты будешь только думать, но ничего не станешь болтать, – последние слова прозвучали почти просьбой, и Ухалов это услышал.

– Конечно, Илюша... Само собой разумеется. Давай, Илюша, выпьем... За что бы нам выпить, а?

– Будем живы, – Касьянин поднял рюмку, чокнулся с Ухаловым и, не глядя на него, выпил. Осторожно поставив рюмку на стол, он так и остался сидеть, неподвижно уставившись в стол.

– Ты зажуй перчиком-то, – напомнил Ухалов. – Перчик, он все поставит на место.

– Спасибо, – кивнул Касьянин.

Некоторое время друзья сидели молча, изредка взглядывая друг на друга и в то же время стараясь не встретиться взглядами. За это время кончилась колбаса, кончились помидоры, да и водка тоже кончилась. Ухалов несколько раз порывался что-то сказать, но каждый раз, уже набрав воздуха, медленно выдыхал его из себя, стараясь сделать это потише, чтобы выдох не прозвучал тяжким вздохом.

И, наконец, не выдержал.

– Не хочешь ничего мне сказать, Илюша? Чтобы я знал, как себя вести...

– Револьвер перезаряжал?

– Ну... – Ухалов помялся. – Чтобы убедиться, что все в порядке, что все действует...

– Ты перепутал патроны, – негромко произнес Касьянин.

– Что?! – вскрикнул Ухалов, как от боли. – Не может быть! Этого просто не может быть!

– После шумовых ты вставил дробовые. А два газовых шли последними.

– Не может быть, – пробормотал Ухалов, – я очень внимательно...

– Два газовых остались в барабане целыми. Я сегодня пошел в лес и два раза бабахнул.

– И что?

– Глаза немного пощипало... Я же в сторону стрелял.

– Что же делать, Илюша?

– Я же тебе сказал – забыть. Ничего ты мне не дарил, ничего я у тебя не брал! Никогда. Водку пили, да. Колбасой закусывали – и это было. Но ничего больше. Принимай свою девочку в Союз писателей, но сначала убедись в том, что все ее наставления жизненны и могут быть использованы без риска для здоровья. Один раз ты уже ошибся.

– Ты прав, Илья, как ты прав! Надеюсь, ты избавился...

– Все. Об этом не будем. Дальше идут мои сложности. Твоя проблема одна – память. У тебя слишком хорошая память. Она тебя подведет.

– Нет, я все забыл. Но об одном помню, причем очень ясно, твердо, просто до умопомрачения...

– Ну?

– У меня есть еще одна бутылочка... В морозилке... Если ее налить в рюмки, они тут же, представляешь, тут же, мгновенно покроются плотным серебристым инеем, в котором будут сверкать маленькие солнечные лучики и радовать наши уставшие от жизни глаза.

– Что же тебе мешает все это показать? – обреченно улыбнулся Касьянин.

– Боже! Как я тебя люблю! – вскричал Ухалов и бросился на кухню.

Касьянин слышал, как хлопнула дверца холодильника, слышал шаги возвращающегося Ухалова, и в душе его что-то отпускало, отпускало.

– Представляешь, – доносился из кухни низкий, чуть сипловатый голос Ухалова. – Эта юная писательница... Она ведь поступит в Союз писателей, поступит... Независимо от того, дам я ей рекомендацию или не дам!

– Зачем это ей? – спросил Касьянин, когда Ухалов появился в дверях с запотевшей бутылкой водки.

– А черт ее знает! Раньше, при советской власти, это давало возможность посещать Дом литераторов, она могла купить путевку в дом творчества, писательский билет помогал издать новую книгу... А сейчас... – Ухалов задумался, замерев со своим грузом у столика. – Сейчас только бабье тщеславие.

– Бабье тщеславие – это великая сила, – заметил Касьянин без улыбки. – Оно движет миром. Бабья спесь, бабье тщеславие, неукротимые бабьи страсти и капризы.

– Ты прав, старик! Боже, как ты прав! – Ухалов поставил на столик бутылку водки, принес тарелку с помидорами, хлеб и тяжело опустился в кресло. – Я вот еще что хотел спросить у тебя... Этот мой подарочек...

– Какой? – удивился Касьянин.

– Понял, – и Ухалов с хрустом свинтил белую пробку с матовой от инея бутылки. В стопки водка лилась тяжело, как ликер, значит, и в самом деле хозяин достал ее из морозилки, подумал Касьянин, и в душе что-то сладостно замерло.

На следующий день Касьянин занимался в редакции обычным своим делом – звонил в отделения милиции, в суды, в прокуратуры. Собирал сведения о всевозможных криминальных проявлениях в жизни города. Картина ночной Москвы была самой обычной – три десятка угнанных машин, полдюжины изнасилований, пьяная поножовщина, сожженные квартиры с обгорелыми трупами, заказные убийства банкиров, владельцев прачечных, булочных, автозаправок. И прочая мелочовка. Все это никого уже не удивляло, не забавляло, но читатели привыкли к таким сообщениям, даже любили их, поскольку они давали уверенность, что кому-то живется еще хуже, еще безнадежнее, а кто-то и вообще перестал жить именно в эту ночь.

В свое родное, ближайшее отделение милиции Касьянин не звонил.

Боялся?

Нет, скорее опасался получить такие подробности, такие вновь открывшиеся обстоятельства, которые могли начисто выбить его из привычной колеи. Несколько раз он поднимал трубку, даже начинал набирать номер, но что-то сдерживало, останавливало, и он со вздохом укладывал трубку на место.

Как это всегда и бывает в таких случаях, самые невинные слова, случайные совпадения, милые шуточки внезапно обрастали какой-то тяжестью, гнетущей обреченностью.

Заглянул редактор и мимоходом, не придавая ровно никакого значения своим словам, бросил из коридора:

– Что там нового с твоим авторитетом?

– Каким авторитетом? – похолодел Касьянин.

– Ну, которого в твоем дворе хлопнули вчера ночью!

– А... Ищут.

– Все газеты дали об этом... Пиши продолжение.

– А какое тут может быть продолжение? Разве что новые трупы... А их пока нет.

– Будут трупы! – весело заверил редактор. – Вчера был на встрече в Министерстве внутренних дел... Министр знает об этом убийстве. Крутовато получилось. На Петровке ждут продолжения. Так что давай, поднатужься, завтра во всех газетах будет кое-что о твоем соседе.

– Соседе?

– Ну, об этом... Пахомове.

Осоргин побежал дальше.

Касьянин подошел к двери, выглянул в коридор, проводил редактора взглядом и закрыл дверь. Вернувшись к своему столу, он посидел некоторое время, пытаясь сосредоточиться, нащупать тот верный и неуязвимый тон с примесью шутовства, иронии, легковесности, тон, который был принят в газете для сообщений о преступлениях самых кровавых и безжалостных. Улыбкой Касьянин смягчал страшные подробности, и о них можно было говорить, уже не чувствуя в жилах стынущей от ужаса крови.

Позвонить он не успел.

Из родной его милиции, ближайшей к злосчастному пустырю, позвонили сами.

– Илюша? – спросил знакомый голос.

– Ну? – настороженно спросил Касьянин, с трудом включаясь в разговор.

– Твой любимый стукач звонит. Узнаешь?

– Нет.

– Ну ты даешь... Семнадцатое отделение милиции, старший лейтенант Колыхалов. Ну? А теперь? Костей меня зовут!

– Теперь узнаю, – Касьянина медленно-медленно отпускало оцепенение, и он, тяжело переведя дух, проговорил облегченно: – Рад слышать тебя, Костя... Что там у вас новенького?

– Если ты имеешь в виду трупы, то новеньких нет. Но ждем. Готовимся к встрече.

– Это хорошо... А чем порадуешь нашего благодарного читателя? Говорят, событие получило огласку?

– Это уж точно... И в тех кругах, в этих... Ты меня понимаешь?

– Конечно, нет.

– Криминальный мир вздрогнул от оскорбления и унижения. И в наших кругах тоже вздрогнули. Пора бы и нам с тобой, Илюша, слегка вздрогнуть, а?

– Есть повод?

– Записывай, Илья... Я тут кое-что для тебя приготовил.

И Касьянин со все возрастающей тревогой слушал и записывал новые подробности расследования, которое, как он понял, на месте не стояло.

Прежде всего была отвергнута версия о дробовике, собственно, от нее отказались сразу, и его наивная уловка в прошлом номере газеты попросту не сработала. Дробинки, извлеченные из развороченной шеи бандита, никак нельзя было назвать ружейными, специалисты сразу сказали, что дробинки из газового оружия. Они и мельче, и металл другой, и частицы пороха, которые были обнаружены на обгоревшей шее Пахомова... Все это позволило экспертам утверждать твердо и однозначно – применен газовый пистолет, револьвер или еще что-то подобное.

Поскольку выстрел был сделан почти в упор, то возникла версия о том, что человек, убивший Пахомова, был хорошо ему знаком, случайного человека Пахомов не допустил бы к себе так близко. Учитывая, что убийство произошло в темное время суток, на неосвещенном пустыре, когда узнать человека на расстоянии почти невозможно, исполнитель готовился заранее, выслеживал свою жертву и подбирался к ней постепенно.

Еще одно важное обстоятельство, которое заставило Касьянина сжаться от обреченности: следователи пришли к выводу, что убийца был с собакой, на этом пустыре человек без собаки невольно вызывал подозрение.

Никакого дробовика, твердо установлено, что использовалось ручное газовое оружие. Убийца был с собакой. Учитывая, что все на этом пустыре друг друга знали, во всяком случае, все были примелькавшимися, вывод следователи сделали однозначный – убийство совершил кто-то из своих, из жителей ближайших домов. Свидетели, люди, побывавшие на пустыре в тот вечер, в один голос заверяли, что никого из чужаков не было. Убийца наверняка живет в одном из трех домов, выходящих к этому пустырю.

– Как тебе все это? – спросил Колыхалов. – Работают ребята, а?

– Да, хватка есть, – согласился Касьянин.

– Найти-то мы его найдем, чует мое опытное следовательское сердце! – рассмеялся Колыхалов. – Но вопрос в другом, вопрос совершенно в другом.

– В чем же вопрос?

– Успеем ли?

– Не понял? Успеете куда? К какому сроку? К какой такой торжественной дате?

– Речь не о сроке... Речь о другом... Видишь ли, Илья, есть сведения, что братва, потеряв любимого своего пахана, начала собственное расследование.

– А что... У них есть какие-то возможности?

– Илья! Что ты несешь?! Ты же знаешь, что у них возможностей больше, чем у нас? У них есть деньги, люди, оружие, они не связаны никакими правилами, законами, инструкциями... Кроме того, у них может быть та информация, которой нет у нас... Ну, и так далее.

Касьянин помолчал, вырисовывая на листке бумаги замысловатые узоры, которые в полной мере передавали смятенное состояние его души. Только услышав последние слова Колыхалова, он понял безнадежность своего положения. Если будущие поединки с милицией или прокуратурой давали ему какую-то надежду выкрутиться, то вступившая в расследование братва...

– Ты что замолчал? Илья!

– Записываю, – ответил Касьянин – Это... Насчет побочного расследования... Это предположение или установленный факт?

– Это факт, Илья. Они уже были у нас, были у руководства, они очень круто начали. Сейчас братва отрабатывает недостроенные дома, населенные бомжами и наркоманами. Среди них наверняка должны быть свидетели.

– Вполне возможно, – согласился Касьянин и, распрощавшись с Колыхаловым, надолго замолчал, нависнув над исписанным листочком.

Да, возникли новые обстоятельства. С милицией и прокуратурой ему было проще, более того, он чувствовал себя почти неуязвимым. У них не было и не могло быть никаких доказательств, что убийство совершил именно он. Револьвер в озере, и на нем нет никаких отпечатков, если кто и видел его в темноте, это не может служить доказательством, никто не может твердо утверждать, что это был именно он. Ночь, ребята, темно, и мало ли что кому могло привидеться, отвалите, ребята.

Но теперь, когда в игру вступила братва... Все менялось. Этим-то не требовались никакие доказательства. Им будет достаточно того, что они его просто заподозрят.

Касьянин встал, вышел в коридор, прошелся, заглядывая в двери бездумно и бесцельно. Это было у него нечто вроде раскачки, способ развеяться или, наоборот, сосредоточиться.

– Что нового на криминальном фронте? – спрашивали у него.

– Без перемен, ребята, без перемен.

– Это как?

– Бои местного значения.

– Кого с кем? – смеялись в отделах, торопясь выкрикнуть свои вопросы. Все двери были распахнуты, и получалось так, что он, проходя по коридору, был на виду у всей редакции.

– Ну, как... Снайперы работают, минеры, диверсанты, заказные убийцы... Но основная масса залегла в окопах.

– Скоро поднимутся?

– Ждем! – смеялся Касьянин из последних сил.

Пока ходил он по коридору, отвечая на вопросы легкомысленные и веселые, все у него сложилось, все упорядочилось, и, вернувшись к себе, он за пятнадцать минут написал заметку, а потом, задумавшись еще на минуту, поставил заголовок: «Доблестная милиция и крутая братва объединили свои усилия».

– Отлично! – воскликнул редактор, прочитав заметку. – Мне нравится! А?

– Мне тоже.

– Если уж такие силы объединились, то преступника они вычислят наверняка!

– Нет никаких сомнений.

– Может быть, и нам подключиться, а? Представляешь? Газета проводит журналистское расследование!

– Прекрасная идея, – проговорил Касьянин, пытаясь выдавить из себя улыбку.

– Давай! – воскликнул Осоргин. – Можешь считать, что получил редакционное задание!

– Ну что ж... Возможно, в этом есть какой-то смысл, – Касьянин подумал, что задание и в самом деле может оказаться кстати – у него будет право знать все подробности расследования, он может задавать вопросы и следователям, и бандитам. – Так это... Я, вроде того, что пошел?

– Конечно, иди! – воскликнул редактор, но тут же спохватился: – Хотя нет, подожди.... Звонил следователь... Как же его фамилия... Ан... Анпи... – Осоргин суетливо искал на столе бумажку, на которой, видимо, записал фамилию следователя. – Он позвонил мне полчаса назад, справился о тебе и сказал, что сейчас подъедет... Как же его фамилия...

– Анфилогов, – подсказал Касьянин.

– Во! Правильно! Иван Иванович Анфилогов. Ты уже с ним встречался?

– Да, немного знакомы... Он в больницу приходил, когда мне морду набили.

– Дождись его, ладно? Я обещал, неудобно будет, если он тебя не застанет.

– Дождусь, – и Касьянин, волоча ноги, направился в свой кабинет.

Анфилогов пришел через полчаса. Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул. Касьянин даже не пытался делать вид, что работает. Сложив руки на свободном от бумаг столе, он сидел, глядя прямо перед собой в стену, увешанную серыми газетными полосами завтрашнего номера.

– Не помешал? – Анфилогов улыбнулся, показав поразительные свои зубы, которые делали его улыбку не просто свежей, а даже какой-то опасной.

– Входите, Иван Иванович, – кивнул Касьянин.

– Я звонил вашему редактору...

– Он говорил мне... Вот сижу и жду.

– Меня?

– Вас.

– Это очень приятно. Как вы себя чувствуете после недавних потрясений?

– Спасибо. Хорошо.

– Мне сказали в больнице, что сотрясение мозга у вас все-таки было, – Анфилогов прикрыл за собой дверь, пожал Касьянину руку, и тот еще раз отметил его прохладную и сильную ладонь. – Что-нибудь пьете?

– Пью, – кивнул Касьянин и улыбнулся, давая понять, что осознал двусмысленность вопроса. – Садитесь, Иван Иванович, располагайтесь.

– Мы можем поговорить? Нас здесь никто не потревожит?

– Потревожить могут, но поговорить не помешают.

– Это прекрасно! – воскликнул Анфилогов с какой-то непонятной радостью. Казалось, Касьянин сообщил ему нечто долгожданное, нечто такое, на что тот и надеяться перестал. – Какие новости в жизни?

– Появился труп.

– Да, действительно, – несколько смутился Анфилогов, и это его смущение озадачило Касьянина. «С чего бы?» – подумал он, и ответ пришел тут же – Анфилогов связывает появление трупа с ним, с Касьяниным.

– Нашли убийцу?

– Ищем, – опустил глаза Анфилогов, но тут же взял себя в руки, видимо, освоившись с двусмысленным положением, в котором оказался. – Я слышал, ваша газета подробно описала это происшествие? – спросил Анфилогов.

– И продолжает описывать, – Касьянин придвинул к следователю уже набранный текст.

– Мне нравятся ваши заголовки, – усмехнулся Анфилогов, пробежав глазами заметку. – Есть в них некоторая... Дерзость, самообладание...

– А при чем тут самообладание?