Текст книги "Победа по очкам"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Так. – Пафнутьев остановился на пороге комнаты.

Здесь явно шел хороший такой, подробный обыск. Причем незваные гости, кажется, умышленно наводили больший беспорядок, чем требовалось. Все можно было сделать аккуратнее, с большим уважением и к своей работе, и к хозяину. Из чемодана все было вытряхнуто на пол, поролоновый матрац задран так, что, кажется, стоял почти вертикально, телевизор остался, но стоял на подоконнике...

– Паша, они тут славно поработали! – раздался за спиной голос Халандовского.

– Даже слишком.

– В каком смысле?

– Вовсе не обязательно устраивать весь этот бардак. Они боялись, что я не замечу обыска.

– Ты знаешь, что они искали?

– Они искали тот самый пакетик, с которым ты ушел утром. Что-то его тревожит в этих обгорелых бумагах, что-то его тревожит.

– Надо бы их изучить повнимательнее, – сказал Андрей.

– И снять копии, – добавил Халандовский. – Мало ли что... В конце концов, они могут добраться до этого портфеля, да и я могу оплошать.

– Можешь, – согласился Пафнутьев, подняв со стола бутылку виски – прикидывая, сколько же выпил Халандовский. – Конечно, можешь, – добавил он, возвращая бутылку на стол. – Но, кажется, мы затеяли опасные игры. Этот человек принимает очень быстрые решения. И у него есть кому их исполнять.

– Почему ты так думаешь?

– Он сам мне сказал. Сегодня. В больнице. И через час доказал делом.

– Шустер, – сказал Халандовский.

– А ты этого не знал?

– Догадывался.

– Чтобы уж все знать твердо и окончательно... – Пафнутьев прошел на кухню. Когда Халандовский, рванувшись вслед за ним, тоже оказался на кухне, то увидел странную картину – Пафнутьев внимательно изучал содержимое холодильника. – Суду все ясно, – сказал он.

Халандовский молча стоял в дверях, ожидая пояснений.

– Суду все ясно, – повторил Пафнутьев. – Виски на месте, икра на месте, баночка с крабами тоже не тронута.

– И что это все означает?

– Ты можешь себе представить квартирных воров, которые оставили бы виски, икру и крабов?

– Не могу, Паша. Я бы не оставил. Я теряюсь в догадках.

– Это не были квартирные воры. Человек, который их послал, дал четкие указания – ничего не трогать, кроме одной вещи.

– Ты имеешь в виду...

– Обгорелый портфель. У них есть возможность заглянуть в мой сейф. И они наверняка туда заглянули. И только после этого решились на взлом. Лубовский сегодня несколько раз напомнил, что хотел бы получить свои вещички обратно.

– А ты, Паша?

– Я обещал.

– Ты всегда выполняешь свои обещания?

– Нет, не всегда.

– И это правильно, – одобрил Халандовский. – Я, Паша, поступаю точно так же. Невыполненное обещание дает простор для маневра.

– Боюсь, у нас нет простора для маневра, – сказал Пафнутьев. – И времени нет.

– Зато у меня есть надежное место, – сказал Халандовский, наливая себе в стакан виски и черпая ложечкой икру из вскрытой банки.

– Где?

– Не скажу. Только в старом парке, только на заброшенной скамейке, только в том случае, если рядом не будет ни одного бомжа, грибника, собирателя пустых бутылок, влюбленной парочки.

– Согласен, – кивнул Пафнутьев и тоже плеснул себе хороший глоток виски. – Здесь нам больше делать нечего, уезжаем. Андрей, ты готов?

Андрей не ответил, поскольку это был вопрос, на который отвечать вовсе не обязательно.

Пока Пафнутьев и Халандовский укладывали в сумку содержимое холодильника, Андрей кое-как прикрепил замок, и теперь дверь можно было оставлять закрытой. Не слишком надежно, но все-таки квартира не оставалась совсем уж беззащитной.

Отъехали, не теряя времени, и сразу влились в плотный московский поток машин. Пафнутьев расположился на заднем сиденье в той не слишком удобной позе, которая позволяла ему постоянно смотреть в заднее стекло. Он был почти уверен, что «хвост» будет, что его просто не может не быть. И действительно, вскоре заметил невзрачный «жигуленок», который неотступно шел за ними на расстоянии нескольких машин.

– Андрей, – начал было Пафнутьев.

– Я вижу, Павел Николаевич, – ответил Андрей. – Он за нами увязался, едва мы отъедали.

– А сбросить его можно в этом потоке?

– Попробую. Мы вообще-то куда едем?

– Общее направление – Кутузовский проспект. И до пересечения с Кольцевой дорогой, – сказал Халандовский.

– А потом?

– Немного по Кольцевой, совсем немного.

– Уложимся, – пробормотал Андрей и резко свернул вправо в образовавшийся просвет. Серый «жигуленок», который шел следом, на подобное решиться не мог, не было у него такой возможности. Даже из машины было видно, как задергался, засигналил водитель, но, зажатый несколькими машинами, вынужден был оставаться в своем ряду. Андрей тем временем сделал еще один рывок вправо, оказался в крайнем ряду и при первой же возможности свернул вправо, в неприметный переулок, который вел к сетуньской платформе электрички.

– Кажется, оторвались, – пробормотал Пафнутьев.

– Он теперь сможет развернуться через несколько километров, – заметил Халандовский. – Где-то возле Трехгорки.

Не снижая скорости, Андрей проскочил несколько поворотов и оказался возле указателя на улицу Горбунова.

– О, я знаю эти места! – радостно заорал Халандовский. – Андрюша, теперь налево, смелей, смелей налево! И прямо! Дуй мимо поста гаишников! Впереди Кунцевский автоцентр! Ты его пересекаешь по прямой! Нигде не останавливайся и никуда не сворачивай! Правильно! Гаишники нас не остановят, они знают, какие номера останавливать не следует! Все! Мы въезжаем в Немчиновку с тылу! Ребята, с тылу! Это же здорово! Мы кинули этого придурка, который увязался за нами, мы его кинули! Андрей, слушай меня внимательно!

– Слушаю!

– Мы в Немчиновке.

– Это радует, – отозвался Андрей.

– Это обнадеживает! – закричал Халандовский. – Тише, не гони, за нами никого нет. Так, первый поворот налево! Молодец. А теперь третий дом направо! Все, мы приехали! Нас здесь ждут! Нас здесь любят! Нас никому не дадут в обиду!

– Это радует, – повторил Пафнутьев слова Андрея.

Машина еще не успела остановиться, как Халандовский выскочил наружу, подбежал к воротам из старого штакетника, распахнул их и сделал приглашающий жест – въезжайте, дескать, гости дорогие.

Андрей осторожно въехал, стараясь не поцарапать борта в узких воротах. Халандовский уже был в глубине двора – показывал, что нужно ехать дальше, еще дальше. Наконец машина оказалась под громадными соснами. Халандовский рванул какую-то свисающую веревку, и тент из выгоревшего брезента надежно укрыл машину от глаз чужих и недобрых.

– Неплохо придумано, – проворчал Пафнутьев, выбираясь из-под брезента.

– А с улицы совсем ничего не видно! – радовался Халандовский. – Даже если кто и захочет полюбопытствовать – ни фига у него не получится! Ни фига!

Дом на участке был старый, деревянный, с темной верандой, в глубине которой просматривался красный абажур с кистями. Лампочка была включена, абажур светился призывно и даже как-то по-родственному. За круглым столом под таким вот абажуром долгими летними вечерами можно было пить чай, до утра обсуждая подробности предстоящей войны, предстоящих свадеб, предстоящего урожая – все так и было, все так и было перед войной, когда был построен этот дом, когда в нем звучали голоса, звучало с пластинки танго и голос Лещенко, того еще Лещенко...

И вот этот абажур, новый еще, яркий, освещал круглый стол, людей, собравшихся за ним, молодых еще людей, живых еще и радостных. Ныне эта же самая пластинка пылилась где-то на чердаке, выгоревший, отсыревший абажур висел на том же месте, а дом – потемневший от лет, давал, давал все-таки представление о прежней Немчиновке, о прежней жизни, о той любви и тех надеждах, которыми жили люди в тридцатых, сороковых годах прошлого века...

Нет их больше, нет их больше, нет их больше...

Рассеялись по белу свету, а многие здесь же рядом, на соседнем Ромашковском кладбище лежат себе тихо и неподвижно, будто ждут, будто ждут, когда снова ярко и зовуще вспыхнет красный абажур с кистями, и кто-то сдует пыль со старого патефона, сдует пыль с хриплой пластинки, и зазвучит смазанный голос Лещенко, того еще Лещенко, и им можно будет наконец подняться, отряхнуть с одежды, лица, рук комья сырой земли и знакомой дорогой вернуться из Ромашкова в Немчиновку и собраться на чашку чая за знакомым круглым столом, под красным абажуром с кистями...

Но нет, не будет, не будет этого, не будет никогда...

Из дома на небольшое крыльцо вышел улыбающийся старик с палкой. Он ничего не говорил, стоял молча, неподвижно, только улыбался и, видимо, просто ждал, когда его увидят, когда на него обратят внимание.

– Иван Степанович! – неожиданно заорал Халандовский, увидев наконец старика. – Что ж ты молчишь?!

– А чего говорить-то? Я здесь, вы здесь, значит, все в порядке, значит, жизнь идет своим ходом.

– Гостей примешь?

– А куда ж я денусь...

– Место найдется?

– Как не найтись... Дом-то пустой.

– И музыка будет? – продолжал куражиться Халандовский.

– Если привезли, значит, будет. Как же без музыки-то...

– Ты говоришь – дом пустой, – спохватился Халандовский. – Что, никого не осталось?

– Никого, Аркаша, никого... Да и я, похоже, ненадолго задержался...

– Не надо, Иван Степанович! Не надо, – строгим голосом проговорил Халандовский. – Так нельзя.

– Не буду, – вздохнул старик. – Проходите в дом-то... Чего тут толочься.

– Спасибо, пройдем. – Халандовский, ухватив Пафнутьева за рукав, подволок к старику. – Знакомься, Иван Степанович, это потрясающий человек, необыкновенного мужества и порядочности. Его зовут Павел Николаевич. А фамилия ему – Пафнутьев.

– Очень рад... Иван Степанович. – Старик протянул руку, и Пафнутьев с удивлением обнаружил, что его первые впечатления были ошибочны – рука оказалась необыкновенно сильной и твердой.

– А это наш юный друг Андрей. Тоже замечательный человек. Как говорится, без страха и упрека. Я совершенно уверен – вы понравитесь друг другу.

– Уже, – сказал старик, продолжая улыбаться широко и беззлобно.

Когда Пафнутьев прошел наконец на веранду, он с удивлением увидел, что стол почти накрыт – Халандовский легко и весело опорожнил сумки, прихваченные в пафнутьевской обесчещенной квартире.

Тут же за круглым столом под абажуром с кистями и расселись. За этим столом легко могли бы поместиться и еще четверо, но поскольку их не было, то и четверым не было пустовато.

– Как доехали? – спросил старик, соблюдая законы гостеприимства.

– Спасибо, хорошо, – ответил Халандовский. – А у тебя как здоровье?

– Тоже ничего... Держусь.

– Глоточек виски?

– Не откажусь. Надолго?

– Дня на два, на три... А там видно будет. Андрей вот может задержаться подольше... Да, Андрей?

– Как получится.

– Живите. – Старик сделал широкий жест рукой, давая понять, что гости вообще могут остаться навсегда.

– Будем живы! – Халандовский поднял свою стопку.

– Дай бог, – откликнулся старик и одним махом выпил свою долю. Посидел, помолчал. – Самогоном отдает. А вообще – ничего.

– А самогоном не балуешься? – спросил Халандовский.

– Отбаловался.

– И правильно. Не надо. Пусть другие. Которые еще не напились. Которым еще пить и пить.

– И на здоровье, – ответил Иван Степанович.

– Побудем мы у тебя маленько, а?

– Побудьте, – спокойно ответил старик.

– Гости часто навещают?

– Нет.

– Редко? – продолжал допытываться Халандовский.

– Вообще не навещают. Некому.

– Какой-то ты усталый, Иван Степанович.

– Я не усталый. Я старый.

– Ну хоть нас-то ты немного любишь?

– Немного есть. – Старик помолчал, глядя в пространство сада, что-то взял со стола закусить, потом успокаивающе похлопал Халандовского по руке. – Не переживай, Аркаша. Я в порядке. Раньше как выпивка действовала... Песни, пляски, женщины... Да? А сейчас хочется сесть в уголок и затаиться. И затаиться, – повторил Иван Степанович, словно проверяя себя, утверждаясь, что все сказал правильно.

– Мы не будем буянить. У нас сегодня тихие игры. Можно даже сказать – задумчивые. Павлу Николаевичу надо с одним человечком поговорить. – Халандовский кивнул в сторону Пафнутьева.

– Надо – значит, надо.

– Тихий уголок найдется?

– А здесь все уголки тихие. Выбирай.

– Я заметил у тебя в саду, под яблоней... Столик, скамейка, не возражаешь?

– Беседуйте. – Старик опять сделал широкий жест рукой. – Была бы польза.

– Будет польза, – уверенно сказал Халандовский. – Андрей, – он посмотрел на часы, – нам пора. Едем на станцию встречать нашего человечка. Приедет на электричке. Да, Паша... Ты заглянул в те обгорелые бумаги, которые у олигарха похитил?

– Заглянул.

– И что?

– А я ни фига в них не понял, – простодушно ответил Пафнутьев. – Понимаешь, к ним надо быть готовым, надо знать суть событий. Тогда они заговорят. Чую, что бумаги хорошие – цифры, даты, подписи, всевозможные оговорки, уточнения... Речь о миллионах.

– Долларов? – уточнил Халандовский.

– Разумеется.

– Другими словами, он не зря засуетился?

– Не зря.

– Отдашь ему бумаги?

– Не отдам. – Пафнутьев упрямо наклонил голову. – Я их подобрал на месте преступления и приобщил к делу.

– Но ты обещал Лубовскому вернуть портфель.

– Портфель верну. Вернее, то, что от него осталось.

– А что касается бумаг...

– Я врал.

– Но это нехорошо, Паша.

– Я знаю.

– Обещай мне, что это последний раз.

– Обещаю.

– Тогда все в порядке, – с облегчением произнес Халандовский и направился к воротам. Андрей уже выехал со двора и поджидал его на улице.

– Кого встречаем? – спросил Андрей.

– Хочешь знать? Скажу. Киллера.

– Кого?!

– Наемного убийцу. Профессия у него такая. Неплохой, кстати, киллер. Удачливый. На свободе опять же... Он тебе понравится.

– Мы собрались кого-то убирать?

– Пока нет, – беззаботно ответил Халандовский. – Пока только присматриваемся. Пока только разговоры. Как в песне поется... Разговоры скоро стихнут, а любовь останется. Слышал такую?

– Нет. – Андрей покачал головой. – При мне таких уже не пели.

– На мой возраст намекаешь?

– Ох, Аркадий Яковлевич, – горестно вздохнул Андрей. – Каждый слышит тот намек, который желает услышать.

Подошла московская электричка, но Халандовский нужного человека не увидел. Вместе с Андреем они прошли вдоль всей платформы, вернулись к табло расписания, убедились, что пришла именно та электричка, о которой договаривались, но наемного убийцу так и не увидели. И уже когда подошла следующая электричка, когда и она ушла, Халандовский увидел маленького тощеватого мужичонку не то с робким, не то с пакостливым взглядом. По чисто зэковской привычке тот сидел на корточках и курил. Причем и сигарета у него была какая-то зэковская – коротенький окурок, который наверняка обжигал ему пальцы и губы. Поплевав на бычок, он положил его на палец и щелчком отправил на рельсы.

– Здравствуй, Вася, – подошел к нему Халандовский и присел рядом на корточки.

– Привет, Аркаша... А кто это с тобой?

– Это наш человек, Андрей.

– Вас двое?

– Третий ждет в надежном месте. А ты что-то запоздал?

– Я никогда, Аркаша, не опаздываю. Я приезжаю, прихожу, прилетаю раньше. Всегда раньше.

– Это правильно, – согласился Халандовский.

– Я приехал почти за час до назначенного времени. И видел, как вы подъехали, как толклись тут, к кассиру приставали... Светились.

– Был грех, – согласился Халандовский. – Пошли? Машина ждет. Вон она стоит, нас дожидается.

– Черная «Волга»? – усмехнулся Вася.

– Черная.

– Давно я не пользовался черной «Волгой». – Вася поднялся, отряхнул штаны, подхватил какую-то сумочку и, ссутулившись, заворачивая носки туфель внутрь, неторопливо зашагал по платформе. – Как, говоришь, твоего друга зовут?

– Павел Николаевич. Пафнутьев.

– Надежный мужик?

– Не думай об этом.

– Хорошо. Не буду. – Вася сел на заднее сиденье, вжался в угол и затих там, положив свою тряпичную сумку на колени. – Лето, – произнес он, посмотрев в окно. – Не заметил, как и наступило. Надо же, как бывает... И как состарился, не заметил... Я вообще мало что в этой жизни успел заметить. У тебя так бывает?

– Так бывает у всех, – неожиданно ответил Андрей.

– Это хорошо, что ты так думаешь, – согласился Вася. – Меньше огорчений будет в конце. Единственное, чем хороша жизнь, – успеваешь привыкнуть к ее концу.

Машина въехала во двор, Халандовский сдвинул половинки ворот, Андрей снова набросил на машину брезент. Иван Степанович сидел на почерневшем от времени крыльце и покуривал сигаретку. Увидев гостя, приветственно махнул рукой. Тот точно так же молча махнул рукой в ответ. Похоже, эти двое сразу друг друга поняли.

– Хороший дом, – сказал Вася, окидывая взглядом черную избу.

– Был, – откликнулся старик. – За зиму отсыревает так, что летом просохнуть не успевает.

– Чаще топить надо.

– Топлю.

– Вася, – вмешался Халандовский, – а глоточек виски?

– На работе не пью.

– Это работа?!

– Конечно. И еще неизвестно, где круче.

– Пусть так... Знакомься... Это Павел Николаевич... Можешь называть его просто Паша... Паша, ты не против?

– Только за.

– Вася. – Киллер протянул руку.

– Паша.

– Я вам нужен? – спросил Халандовский.

– А на кой? – удивился Вася.

– Тоже верно, – немного сник Халандовский, но быстро согласился, что незачем ему знать то, чего ему знать не положено. – Вот вам стол, – он показал на рассохшийся от времени черный стол, – вот вам скамьи... Прошу! – и он решительно направился на веранду, где Андрей уже успел немного освежить стол.

Пафнутьев прошел в тень яблони, уселся так, чтобы солнце не било в глаза, поставил локти на стол и вопросительно посмотрел на Васю. Тот тоже уселся за стол, но по своей привычке как-то боком, закинув ногу на ногу и уперевшись спиной в ствол яблони.

– Ну, что ж, – проговорил Вася. – Начнем... Как я понимаю, Паша, ты с той стороны баррикады? С противоположной?

– Да, так можно сказать.

– И только наличие общего друга позволяет нам с тобой присесть за этот стол.

– Мы давно знакомы с Халандовским.

– Я знаю, Аркаша ничего мужик. Мы с ним кое-что видели, и у нас была возможность проверить друг друга.

– У меня с ним тоже были такие возможности.

– Он не дрогнул?

– Нет.

– И не дрогнет?

– Думаю, нет.

– Ты занимаешься Лубовским? Зачем? С какой целью?

– У меня такое ощущение, что его нужно посадить.

– Похвальное желание. – Вася раскурил сигарету, пустил дым в ясное небо, оглянулся на веранду, где Халандовский с Андреем затеяли долгую беседу, потом сквозь сигаретный дым посмотрел на Пафнутьева, усмехнулся каким-то своим мыслям, поплевал на сигаретку и запустил ее щелчком в высокие заросли крапивы.

– Я слышал, ты знаком с ним? – спросил Пафнутьев.

– Работал на него, – будничным голосом ответил Вася. – И достаточно долго. Достаточно успешно.

– В качестве кого?

– В качестве наемного убийцы. Тебя это не шокирует?

– Не-а, – беззаботно ответил Пафнутьев. – Нисколько.

– Тогда ответь мне... – Вася помолчал. – Ты такой крутой или такой дурной?

– И то и другое.

– Хорошее сочетание, – кивнул Вася. – Такое встречается нечасто. Но встречается. Утешает мысль, что наш друг Аркаша не будет якшаться кое с кем... С шелупонью.

– Я тоже на это надеюсь, – показал зубы и Пафнутьев. Но на Васю это не произвело ровно никакого впечатления. Он только опять усмехнулся про себя.

– Чего ты хочешь от меня?

– Зацепку.

– Паша... – Вася помолчал. – Ведь мы с тобой друг друга понимаем, верно? Давая зацепку на Лубовского, я тем самым затягиваю петлю на собственной шее. Причем даже не знаю, кого мне больше опасаться – тебя или Лубовского. Видимо, ты не слишком хорошо его знаешь... Если он почувствует в тебе малейшую для себя опасность... Ты знаешь, как он поступит?

– Он постарается эту опасность устранить.

– Нет, Паша. Ошибаешься. Он не будет стараться. Он просто устранит. Тебя, Паша. Он сейчас высоко летает. Ему нельзя рисковать. Слишком многое на кону. Ему светит высокая должность. И он ее получит. Станет государственным деятелем. На него будут работать спецслужбы. А они умеют работать. Потому что на кону уже государственные интересы. Суть такова... Лубовский может быть всем по фигу, но государство надо хранить. Всеми средствами. Паша, всеми.

– Я – одно из них, из этих средств, – сказал Пафнутьев, хотя секунду назад такой мысли и близко не было в его беззаботной голове. – Да, – добавил он, – я правильно сказал.

Вася долго смотрел на него, прищурившись, потом тяжко вздохнул, окинул легким взором двор, заросли крапивы, машину под брезентом, опять вздохнул. Вынув пачку сигарет, некоторое время задумчиво ее рассматривал.

– Не верю, – наконец сказал он.

– И правильно делаешь, – не задумываясь, брякнул Пафнутьев.

– Если бы ты был тем, за кого себя выдаешь сейчас... Я бы тебе не понадобился. Значит, блефуешь. Не надо со мной блефовать. За блефом – ложь. А в моем деле нет ничего страшнее. Лубовский меня заказал. Я слишком много знаю. За мной охота. И у меня такое подозрение, что она не будет продолжаться долго. Если Лубовский узнает, что у тебя есть на него зацепка, он закажет и тебя. Ты ведь, Паша, не первый следователь, который пытается подобраться к нему. И не второй. Тебе подложили свинью, Паша. Тебе подложили свинью, когда дали это задание. Хочешь совет?

– Хочу.

– Линяй, – и Вася откинулся назад, упершись спиной в ствол яблони.

– Рад бы, – сказал Пафнутьев со вздохом. – Рад бы, да не могу.

– Почему? – удивился Вася.

– Вот здесь напряглось, – Пафнутьев положил растопыренную ладонь на грудь, – и не отпускает. И не отпускает, – повторил он.

– И не отступишься? – уже с легким интересом спросил Вася, наклонившись грудью к столу.

– Не отступлюсь.

– Ну, ты даешь, мужик! – развеселился Вася. – Аркашка сказал, что ты кое-какие бумаги прихватил у Лубовского?

– Прихватил.

– Челябинские есть?

– Есть.

– Там и копай. Адресок один дам. Но с условием... Ты этого человека нигде не светишь. Ни по пьянке, ни по трезвой, ни Аркашке, ни мне, ни в блокнотике, ни в календарике... Заметано?

– Заметано.

– У этого человека есть бумажки, хорошие бумажки. Лубовский о них не знает. Не всегда он был такой умный да предусмотрительный. Сошлешься на меня.

– И как тебя назвать?

– Вася.

– И все?

– Этого достаточно. Я даю адрес, ты его запоминаешь. Он у тебя нигде не записан. И телефон дам. Встретитесь. Если получится, поговорите. Если не получится – не взыщи. Годится?

– Годится.

– Иначе будут трупы.

– Понял.

– И еще... Хорошо, если бы никто не знал, что ты поехал в Челябинск. Там есть комбинат железобетонных изделий. Он принадлежит Лубовскому. Он не всегда ему принадлежал. У него были другие хозяева. Их больше нет.

– Ты поработал?

– Тогда мы вместе с Лубовским работали.

– Знаешь что-нибудь о взрыве джипа позавчера?

– Мудаки. Могли бы посоветоваться. Пожлобились. За что и поплатились.

– Это они поплатились?

– Ты вышел на них?

– Немного опоздал, – сокрушенно ответил Пафнутьев.

– Шустер. – Вася одобрительно покачал головой. – Молоток. Хочешь, скажу, как можно обыграть Лубовского? Играй на опережение. Пугай. Он сейчас пугливый. Он всего боится. Он даже насморка боится. Знаешь, что с ним происходит... – Вася некоторое время смотрел в яблоневую листву, потом медленно поднял глаза на Пафнутьева. – Нервничает. Не надо бы ему этих ребят трогать. Выждать бы... А он решил на следующий день... Так нельзя. Это ошибка.

– Почему?

– Невозможно подготовить чистую работу за такое короткое время. Следы остаются. Ты знаешь – следы всегда остаются, – усмехнулся Вася и похлопал Пафнутьева по руке. – Тебе ли этого не знать.

– Ты тоже оставлял следы?

– Конечно.

– Как же с рук сходило?

– Видишь ли, Паша, я оставлял следы не только истинные, их нельзя не оставить, я оставлял и ложные. На мое счастье, не нашлось человека, который бы отличил ложные следы от истинных. С тобой вот, к счастью, не встретился. Ладно, – Вася решительно поднялся, – работа закончена, пошли хлопнем по глоточку. Если там еще что-то осталось.

***

Утро следующего дня оказалось для Пафнутьева самым хлопотным. Андрей вовремя покинул гостеприимную Немчиновку, вовремя доставил Пафнутьева к месту работы, потом пришел комендант и вручил Пафнутьеву ключи от новой квартиры, в том же доме, на том же этаже.

Позвонил из больницы Лубовский.

– Павел Николаевич? – спросил он вкрадчиво, но все же сумел своему голосу придать необходимую жесткость.

– Да, это я! – воскликнул Пафнутьев, все еще пребывая в приподнятом утреннем настроении.

– Лубовский беспокоит.

– Здравствуйте, Юрий Яковлевич! Как вы себя чувствуете?

– Уже гораздо лучше. Раны затянулись, швы сняли, гипс тоже сковырнули.

– Вам накладывали гипс?! – ужаснулся Пафнутьев.

– Шутка, – холодно пояснил Лубовский.

– Слава тебе, господи! – продолжал дурачиться Пафнутьев, пытаясь сообразить – что бы ответить Лубовскому, когда тот спросит о бумагах. И он спросил, не скрывая своей озабоченности:

– Павел Николаевич... Мне приятно слышать ваши радостные возгласы по поводу моего здоровья, но я звоню по другому поводу...

– По какому же? – успел вставить Пафнутьев.

– Павел Николаевич... Мне еще трудно говорить, поэтому прошу не перебивать меня.

– Конечно, конечно! Если я вас невзначай перебил, Юрий Яковлевич, то только по одной причине – уж больно неожиданным оказался ваш звонок. Я только вошел в кабинет, а тут вы звоните... Поэтому немного растерялся, с вашего позволения...

– Бумаги, Павел Николаевич! Мне срочно нужны бумаги, которые оказались у вас не совсем законным образом.

– Я их изъял на месте преступления и приобщил к делу, – сообразил наконец Пафнутьев, что ответить.

– Не понял?

– Бумаги, обнаруженные мной в обгоревшей машине, которая взорвалась прямо под вами, Юрий Яковлевич, я приобщил к делу. Вы не переживайте, пожалуйста, они все пронумерованы, все в сохранности. Их сейчас изучают специалисты.

– Какие специалисты? – На этот раз голос Лубовского можно было назвать помертвевшим. – Я вас об этом не просил.

– Я обязан был это сделать, уважаемый Юрий Яковлевич, поскольку мне поручено изучить все обстоятельства, связанные с покушением на вашу жизнь. Возможно, в бумагах скрыты следы злодеев, которые затеяли это кошмарное преступление. Ведь вы знаете – погиб ваш водитель, погиб охранник... Причем обстоятельства поистине кошмарные! Одному из них оторвало голову, не помню, правда, кому именно – не то водителю, не то охраннику. Но в любом случае я, конечно, уточню, кому именно...

– Остановитесь, Павел Николаевич, я задыхаюсь в ваших словах, у меня нет больше сил слушать!

– Я могу переменить тему! Дело в том, что...

– Не надо менять тему. Не надо ничего говорить. Вы меня просто послушайте!

– Охотно! У нас с вами наладился хороший деловой контакт, и мне всегда приятно знать, что я могу обратиться к вам по любому вопросу, касающемуся порученного мне задания, которое...

– Вы неправильно поняли характер задания, которое вам поручено. Вам не нужно ловить преступников. Вам не нужно уличать меня в чем бы то ни было. Вам нужно закрыть это уголовное дело, Павел Николаевич. Закрыть дело за отсутствием состава преступления. И все. И езжайте в свою Тмутаракань с чувством выполненного долга. С чувством глубокого удовлетворения, с чувством восторга и упоения, наконец. Если так вам больше нравится.

– Вы хотите сказать...

– Да ничего я не хочу сказать! Если я хочу что-то сказать, я просто говорю. И вам сейчас сообщаю открытым текстом – от вас ждут заключения о закрытии уголовного дела в отношении меня по причине отсутствия состава преступления.

– Но в таком случае как быть с покушением на вашу жизнь? Ведь вы не станете отрицать, что оно было! И люди, совершившие это особо опасное деяние...

– Забудьте о них, прошу вас! Они в прошлом.

– Вы хотите сказать, что их больше нет? – дурацким голосом спросил Пафнутьев и, похоже, этим окончательно вывел Лубовского из себя.

– Да! – заорал он в трубку, уже не сдерживаясь. – Да, черт вас подери! Их нет!

– Куда же они подевались? Скрылись? Но кто может дать гарантию, что завтра они снова...

– Я вам даю такую гарантию! Я! Это вас устраивает?

– Извините, Юрий Яковлевич, но я не могу принять вашу гарантию.

– Почему?!

– Потому что вы заинтересованное лило.

– В чем я заинтересованное лицо?!

– Вы являетесь жертвой преступления. На вас совершено покушение, и я вовсе не исключаю, что преступники вышли на вас и сумели путем угроз и шантажа запугать, лишить твердости духа... Такое бывает очень часто, могу вас заверить! Как нам быть? Откликнуться на вашу просьбу и простить их? А закон? Я подозреваю, что ваши слова продиктованы вовсе не желанием справедливо покарать преступников, возможно, вы хотите их выгородить? – с легкой лукавинкой в голосе спросил Пафнутьев.

– Они в этом уже не нуждаются, – обессиленно проговорил Лубовский и откинулся на подушку, не в силах больше продолжать этот идиотский разговор.

– Как с ним? – спросил охранник.

– Пусть погуляет немного... По-моему, полный кретин. Я таких еще не встречал.

– Но ведь вы такого и хотели, Юрий Яковлевич.

– Ну, не настолько же! – простонал Лубовский, и на этот раз улыбка тронула наконец его губы. – По-моему, перестарались мои ребята из прокуратуры.

– Иногда усердие превозмогает разум, – рассудительно заметил охранник.

– Где ты такое вычитал?

– В календаре, – невозмутимо ответил человек с коротким черным автоматом на животе.

А Пафнутьев, положив трубку, усмехнулся, как человек, который одержал пусть маленькую, но неожиданную и важную победу. И только тогда увидел, что в кабинете стоит еще один человек – его новый знакомый Шумаков, который терпеливо дожидался, пока закончится его затянувшийся разговор с Лубовским.

– Колотится мужик? – спросил он, указывая на телефон.

– Да все о своих бумагах печется.

– Договоры, наверно, соглашения о намерениях, купля-продажа... Отдал бы ты ему в самом деле... На кой они тебе – по делу там наверняка ничего нет.

– Конечно, отдам! – Пафнутьев чуть раздраженно махнул рукой. – Ну не бежать же мне прямо сейчас в больницу!

– Я могу сбегать. – Шумаков подошел к столу и взял из стопки визитных карточек Пафнутьева один квадратик. – Это ты попросил, чтобы они наручники изобразили, или сами догадались?

– Не было у них другого символа нашей деятельности, вот и пришлось на наручниках остановиться.

– Красивая визитка, – продолжал Шумаков. – Подаришь?

– Бери, конечно. – Пафнутьев беззаботно махнул рукой.

– Я вижу, они здесь указали не только твой телефон, но и свой собственный... Видимо, в рекламных целях. – Он показал Пафнутьеву микроскопический текст на оборотной стороне визитки.

– Да, действительно, – согласился Пафнутьев. – А я и не обратил внимания. Но с другой стороны – почему бы и нет? Люди заказывают визитки тысячами, и на каждой маленькая рекламка... Голь на выдумку хитра, – подвел Пафнутьев итог своим словам.

Подойдя к сейфу, он открыл его и некоторое время молча рассматривал содержимое. Пафнутьев сразу понял – кто-то сюда заглядывал. Верхняя папка уголовного дела, продуманно положенная чуть наискосок, была сдвинута. Только он мог это заметить. Сработала его давняя хитрость – укладывать документы особым образом. Человек, не знающий об этом, никогда не догадается, что документы лежат не просто так, а в строгом, выверенном порядке.