Текст книги "Повесть о красном галстуке"
Автор книги: Виктор Пичугин
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Катерину и Олю провожали на станцию дед с Юрой. На эвакуационный пункт пришли вовремя. Народу здесь собралось много. Хотя всех и предупреждали не брать лишних вещей, однако большинство людей были с огромными узлами, тяжелыми чемоданами.
Над станцией Сновск стоял тревожный человеческий гул. Кто-то кого-то просил, убеждал, уговаривал, давал советы, обещания.
Подошел поезд. Толпа качнулась и хлынула к вагонам. Послышался прощальный плач.
Катерина обняла деда, поцеловала в колючую щеку, чмокнула Юру и, смахивая слезу, подхватила чемоданчик. Поцеловала деда и Оля. Юре же подала руку, а у самого вагона ему шепнула:
– Как приедем, я обязательно тебе напишу. Только смотри – отвечай! И папе пиши. Хорошо, что мы ему общее письмо послали. Он будет рад, правда?
Юра кивнул. У него щемило сердце. Приехав в Щорс, он думал, что его война позади, а тут опять фронт не за горами, снова слезы людей, приближение новой беды.
Домой они вернулись поздно. Дорогой ни о чем не разговаривали. Открыла им дверь бабушка. Она не ложилась спать, ждала их, переживала. Маринка уже спала. Юра быстро разделся и лег. Стараясь заснуть, долго ворочался…
Проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Из соседней комнаты слышались возбужденные голоса. Выделялся негодующий голос бабушки:
– Ну, какая из тебя партизанка? Такое дело не всякому мужику под силу, а ты девчонка! Глянь в зеркало, куда тебе против фашиста? Не пущу! Сиди дома – и все тут!
В разговор вступил дед:
– Ну вот что… Раз дочь решила – не перечь! Себя вспомни. Кто в восемнадцатом году помогал нашему отряду? Кого арестовали? То-то! Теперь нашим детям пришел черед защищать свою землю, и потому не мешай.
Дед помолчал немного, затем уже другим тоном посоветовал:
– Береги себя, дочка. Зря голову не суй куда не следует. И не кипятись, имей выдержку. С холодной головой жизни на дольше хватает. А мы тут по-своему с фашистами счеты сводить будем. Деповские тоже кое-что обмозговали, райком оружием и взрывчаткой помог…
Было слышно, как бабушка всхлипнула.
– Какой же ты отец, если родное дитя не жалеешь? Нет, чтобы отговорить, он еще дорогу указывает.
– Ладно, хватит! – сердито отрезал дед. – В райкоме и исполкоме не дураки сидят. Раз народ собирали, значит, все обдумали, рассчитали, потому и решили отряд организовать. Тут, мать, военная тактика имеется, понимать надо. Если всюду так, то фашисту от этого одна беда. Иван наш тоже воюет. В общем, помогай, дочка, брату…
Через город на помощь фронту проходили войска. В тыл на машинах, на подводах везли раненых. Жители поили их молоком, совали яблоки, помидоры.
Линия фронта неумолимо приближалась к городу. Все яснее доносились отзвуки ожесточенных боев.
Ранним утром с группой коммунистов и комсомольцев ушла в лес Маринка. Мать плакала, а дед хмурился и чаще курил.
Юра никогда не забудет последний разговор с ней. Они сидели на крылечке, ели яблоки и старались болтать о всяких пустяках. Неожиданно Маринка глубоко вздохнула, посмотрела на Юру долгим, внимательным взглядом и спросила – любит ли он маленьких детей?
Юра неопределенно пожал плечами. Он не знал, что ей ответить.
– А я люблю и даже очень! – Маринка произнесла это тихо, сокровенно. – Кончится война, выйду замуж, и у меня обязательно будет много детей. Я буду самая счастливая мать на свете! Вот увидишь…
Ее нет, ушла в партизаны. И Оля уехала с матерью. В доме непривычная, тоскливая тишина.
…Немцы появились на рассвете. На танках, машинах, мотоциклах они буквально заполонили город.
Начались аресты. На маленькой городской площади появились первые виселицы. Беда пришла в каждый дом. Люди редко выходили из квартир, вечерами не зажигали свет, чтобы не привлекать внимание немцев.
Дня через два кто-то осторожно пробрался в темноте к дому Бондаренко и тихо постучал в окно. Юра проснулся и услышал тревожный голос бабушки:
– Дед, а дед? Стучат. Глянь в окно, может, Маринка вернулась.
Скрипнула кровать, дед затопал босыми ногами к окну.
При лунном свете было отчетливо видно, как к стене прижимался человек. Дед узнал Андрея Павлова и распахнул створки.
– Ты чего, Андрюха?
Павлов заговорил торопливо, с оглядкой:
– Уходи, Михалыч, из города. Предатель объявился. Артема Макарова и Назара Сердюка арестовали. И про тебя донесли, что коммунист и сын тоже… Про дочь знают и что сына красного командира приютил. Оба уходите. Утром нагрянут…
Андрей легко перемахнул через забор и скрылся за углом соседнего дома. Услышав страшную весть, бабушка ахнула и, присев, закрыла лицо руками.
– Господи! Что же творится на белом свете? Среди своих негодяи нашлись. Какую им кару придумать? Будьте вы трижды прокляты!
– Да… а, – протянул дед и пошел за куревом.
Сборы были недолгие. Юру будить не пришлось. Он слышал весь разговор и поднялся сам. Потрясенная, бабушка суетилась, собирала в дорогу обоих.
Но дед вдруг наотрез отказался уходить.
– Никуда я не пойду! – решительно заявил он и сел к столу. – Что с меня, старика, взять? Что? Про наши деповские дела они из меня и клещами не вытянут. Так что, мать, распрягай мою сумку. А Юру я провожу, укажу дорогу. Оставаться здесь ему нельзя, все знают друг друга.
И, как бы извиняясь, сказал Юре.
– Предатель объявился – добра не жди. Фашистам что большой, что малый – одной меркой меряют. Поэтому уходи, дорогой. Может, живой останешься. Видишь, как жизнь повернулась. А Ивану я объясню, что нельзя было иначе.
– Оба уходите! – требовала бабушка. – Я одна дома управлюсь, не впервой!
Но дед как отрезал – не пойду, и все тут! Бабушка настаивала, требовала, уговаривала, все было бесполезно. Единственно, чего она добилась, что он уйдет к своему старому другу железнодорожнику, который в одиночестве жил на другом конце города.
Через несколько минут дед и Юра вышли на пустынную улицу и окраинами стали выбираться из города. В котомке у Юры лежали кусок сала, вареные яйца, три луковицы и горбушка черного хлеба. Шли быстро, постоянно оглядывались. Уже на окраине дед спросил:
– Ты говорил, что в Богучаре бабушка живет, так?
– Да.
– К ней и направляйся. Далековато, правда, но путь держи туда. Где пешком, где добрые люди подвезут. Запомни дорогу: Бахмач – Конотоп – Старый Оскол, а там до Богучара совсем рядом. Запомнил?
Юра повторил названия городов. Дед показал рукой в сторону светлевшего неба.
– Видишь, рельсы блестят? Так вдоль полотна и иди, но за посадками, на виду опасно.
Юра посмотрел в неизвестную даль, тяжело вздохнул.
– Если дядя Ваня пришлет письмо, вы его мне отправьте, ладно? Я тоже почитать хочу.
Вместо ответа дед развел руками. Юра понял, почему: разве дойдет письмо от Ивана Бондаренко, если в городе немцы?
На прощанье дед пообещал, что после войны они с Иваном разыщут Юру и приедут к нему. А если у Юры не найдется отец, то они заберут его к себе. Места в доме всем хватит…
Они расстались. Юра часто оглядывался и видел, что Михалыч стоял и смотрел, смотрел ему вслед.
Юра понимал, что дед тревожился за него, переживал, не хотел уходить, хотя самому грозила опасность.
Юра остановился, помахал рукой, увидел, что ему тоже помахали…
Тихая, звездная ночь кончалась. Небо начинало светлеть.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
С конца сентября начались затяжные дожди. Дороги размыло. Грузовики еще как-то проезжали, а легковушки застревали…
Юго-восточнее Курска две «эмки» пытались преодолеть раскисшую от дождей проселочную дорогу.
– Ладно, Пронин, не рви мотор, – сказал шоферу начальник штаба сороковой армии генерал-майор Рогозный и открыл дверку. – Смотри, по самое брюхо зарылись. Трос-то есть у тебя?
– Так точно, товарищ генерал, есть! – с готовностью ответил Пронин и тоже открыл свою дверцу, намереваясь вылезти из машины вслед за генералом.
Разминаясь, Рогозный с трудом сделал несколько шагов вперед.
Из второй машины вышел начальник армейской разведки полковник Черных.
Рогозный и Черных возвращались с передовой в Старый Оскол, где располагался штаб армии. Два дня они находились на линии фронта, изучали сложившуюся обстановку и теперь торопились в штаб, где их ждал командующий фронтом…
– Ну что, Степан Иванович, помощи ждать будем или пешком вперед двинем, как ты считаешь? – спросил генерал, когда к нему подошел начальник разведки.
– Лучше пешком. Километрах в трех отсюда село имеется, там резервный батальон капитана. Нестерова стоит. По такой дороге часа за два до них доберемся. Так что засветло будем там, а за машинами тягач пришлем.
– Ну, что ж, в таком случае идемте!
Черных вернулся к своей машине, взял планшетку а документами и поспешил за генералом…
Из машины начальника разведки вылез Петр Смык, щупленький, но очень проворный водитель. Он обошел вокруг своей «эмки», посмотрел на глубоко увязшие скаты и, усмехнувшись с досады, крикнул генеральскому шоферу:
– Что, сержант, вынужденный перекур получился?
– Выходит так, – отозвался тот. – Видишь, по самое брюхо сел. Придется тягача ждать. Давай пока перекусим малость. Перебирайся ко мне, есть охота.
Петр Смык, обходя лужи, перебрался в генеральскую машину. Оба уселись на заднее сиденье. Пронин развязал вещмешок, достал хлеб, консервы, две алюминиевые кружки и фляжку с чаем.
– Как думаешь, добрались наши до села или нет?
– Вряд ли. По такой дороге особо не разбежишься…
– А ветер вроде бы сильнее стал?
– И правда, – всматриваясь в забрызганное окно, согласился Пронин, – оно даже к лучшему, тучи разгонит.
За окном промелькнула человеческая фигура. Водители моментально повернулись в ее сторону, потянулись за оружием.
Перед дверцей машины остановился мальчик, легко одетый, мокрый, оборванный. Он смотрел на них через забрызганное грязью стекло.
– Откуда он взялся? – удивился Пронин.
– Как с неба свалился, – не меньше Пронина удивился Петр Смык и, открыв дверцу, спросил: – Ты откуда, пацан, появился?
– Оттуда, – мальчик показал в сторону фронта, – из-под Бреста. Сегодня ночью фронт перешел. Немцы ракетами светили, но меня не заметили. Я больше ползком двигался.
– Чего-чего? Откуда? – не поверил Пронин. – Ты парень, того… меру знай. Из-под Бреста. Ишь ты, фронт перешел! Да знаешь ли ты, что это такое, а? Маленький, а как ловко заливает.
Юру обидело, что ему не верили, да и тон у сержанта был откровенно насмешливый. И он обратился к Петру Смыку официально, по-деловому…
– Скажите, товарищ боец, далеко ли еще до Старого Оскола?
Пронин усмехнулся, ответил вместо Смыка!
– Ну, если машиной, то не очень, а пехом – далековато покажется. Километров двадцать, не меньше. Осилишь?
– Больше прошел и это пройду! – Юра резко повернулся.
– Э… эй, стой! – остановил его Петро. – А ну, вертайся! Погода вон какая, и темнеет уже. Куда ты один? Садись сюда!
Петро Смык шире распахнул дверцу, пригласил настойчивее:
– Иди, иди, – и, видя, что Юра медлит, потеснился на сиденье.
Юра встал на подножку.
– Мать честная! – поразился Смык. – Да на тебе сухой нитки нет! Ну-ка, залазь быстрее.
Прежде чем сесть в машину, Юра снял рваные, разбитые ботинки, вылил из них грязную жижу и босиком ступил на теплый, мягкий коврик.
– Ну-ка, парень, снимай свое барахло, – приказал вдруг сержант.
– Снимай, снимай, – приветливо повторил Петро. – Я тебе другую одежду принесу.
Юра едва успел сбросить с себя мокрое белье, как Смык вернулся с охапкой теплой одежды, сказал весело:
– Одевайся. В офицерах пока походишь. Полковник не обидится, а приедем, что-нибудь по твоему росту раздобудем…
Уплетая за обе щеки хлеб и консервы, Юра наблюдал, как Петро, взяв канистру, разложил на капоте его одежду и стал брызгать на нее бензином.
– Полезная профилактика! – Пронин слегка улыбнулся и подмигнул Юре…
Минут через сорок послышался тяжелый рокот мотора.
– Никак танк за нами идет? – вслушиваясь в приближающийся звук, определил Петро.
– Он самый, – подтвердил Пронин и пошел доставать трос.
За своим тросом отправился и Смык. Оба водителя стали готовить машины к буксировке.
И действительно, через несколько минут к ним подкатил легкий танк. Танкисты выглянули из люка, развернули танк на месте, показали, за что надо цепляться, и, как игрушки, потянули за собой обе машины…
В село добрались часа через полтора. Дождь перестал, холодный ветер подмораживал сырую землю.
На окраине села их встретил лейтенант с петлицами связиста и передал приказ генерала, что водителям штабных «эмок» разрешается отдохнуть здесь до утра, но в семь тридцать приказано быть в Старом Осколе. Сам же генерал уехал с полковником на вездеходе в штаб армии.
Лейтенант показал дом, в котором должны остановиться водители, и ушел.
В доме жила молодая хозяйка с больной матерью и двумя маленькими девочками. Мужа в первые дни войны призвали в армию. От него пришло несколько писем. Но уже больше месяца не было никаких известий…
Петр Смык перенес в дом укутанного во взрослое белье Юру и на удивленный взгляд хозяйки коротко объяснил ей, почему мальчуган так необычно одет. Она понимающе закивала головой, постелила всем на полу, пригласила выпить чаю.
Все рады были выпить горяченького и с удовольствием приняли приглашение.
Прежде чем сесть за стол, Петро спросил хозяйку, где можно просушить Юрины штаны, рубашку, майку. Женщина взяла вещи мальчика, развесила их в низких, полутемных сенях и очень удивилась, что от белья сильно пахло бензином.
– Что это вы, в бензине стирали, что ли?
– Да как вам сказать, – улыбнулся Смык, – фронтовой метод применяли против паразитов. Дело вполне проверенное.
Они сидели за столом и, обжигаясь, пили горячий чай. Пронин все время нетерпеливо поглядывал на Юру, затем не выдержал и спросил с ноткой сомнения:
– Слушай, ты правду сказал, что оттуда… из-под самого Бреста? И все пехом, не врешь?
Не вдаваясь в подробности, Юра коротко рассказал, как это было. Женщина прислушивалась к разговору и все время ахала. А когда Юра кончил рассказывать, протянула ему последний кусочек сахара. Но, глядя на маленьких девочек, Юра решительно отказался. И, как она ни уговаривала его, не взял.
Спать Юра лег рядом с Петром. Между ними уже протянулась незримая, дружелюбная нить: почувствовав доброжелательность Петра, Юра душой потянулся к нему.
Уснул Юра мгновенно. Не слышал, как ночью хозяйка прополоскала в теплой воде все его вещи, развесила во дворе, чтоб быстрее просохло, и только после этого сама легла.
Встала она раньше всех, сняла с веревок еще влажное белье, заштопала и затем прогладила горячим утюгом.
Не слышал Юра и того, как около пяти утра солдатские руки бережно перенесли его в машину и уложили на заднее сиденье.
Проснулся он, когда обе машины въезжали в Старый Оскол.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
У здания штаба армии остановились. В небольшом палисаднике группами стояли, курили и о чем-то оживленно говорили между собой командиры.
Юра повернулся к Петру Смыку, спросил:
– Чего они собрались в такую рань?
– Военный совет, покурить вышли. Вон того полковника видишь? Черный такой, скуластый?
– Вижу.
– Так это сам начальник армейской разведки Степан Иванович Черных, мой командир, понял? Ты его не бойся, он с виду такой строгий и требует, конечно, но человек добрый, с понятием, зря не обидит.
Юра стал внимательнее рассматривать полковника.
– А левее от него, – продолжал Смык, – начальник штаба армии генерал-майор Рогозный. С другим генералом разговаривает. Этого я не знаю. Наверное, из Ставки прибыл.
Подъезжали автомашины, увозили командиров. Генерал Рогозный проводил до своей машины незнакомого Смыку генерала. «Эмка» круто развернулась. Проезжая мимо, Пронин приветливо махнул Юре рукой и прибавил газ. Выбрасывая из-под колес грязь, машина помчалась быстрее и вскоре скрылась за углом. Рогозный проводил ее взглядом и вернулся в штаб.
Степан Иванович Черных подошел к своей «эмке», увидел Юру и с удивлением посмотрел на Смыка. Понимая его взгляд, Смык заговорил как провинившийся:
– Понимаете, товарищ полковник, вы ушли с генералом, а он, значит, мокрый, оборванный, по грязи мимо нас топает. Темнело уже, а он один и пешком. И тоже в Старый Оскол… Из-под самого Бреста. Он, товарищ полковник…
И Смык коротко доложил обо всем, что сам знал от Юры. Полковник слушал объяснения своего шофера, а сам внимательно разглядывал худенького парнишку, который, опустив голову, притаился на заднем сиденье и ждал: что же будет дальше – высадят его из машины или нет?
Петр Смык кончил докладывать, предложил осторожно:
– Может, товарищ полковник, мы у себя его оставим? Мальчишка сообразительный и испытал немало. А так куда ему, сироте, податься?
Черных молчал. Мальчишка ему чем-то нравился. Конечно, оставить можно, разведчики в обиду не дадут, но имеет ли он, начальник разведки, такое право?.. Рисковать жизнью ребенка!
– Ладно, Петро, поживем – увидим. Поехали домой, чертовски спать хочется. – И он легко и ловко сел в машину.
Петр Смык был явно недоволен неопределенным ответом и медленно повел машину к дому, где они жили.
Юра сидел тихо-тихо, как мышь. Гадал: оставят его здесь или нет? И решил: нет, не оставят, отправят куда-нибудь подальше, в тыл… Ну какой из него боец? Одна помеха.
Смык стал тормозить. Черных повернулся к Юре, положил широкую ладонь на его обросшую голову, потрепал за вихры и произнес:
– Вот что, Петро, приведи-ка его в порядок: постричь, помыть, переодеть. И через час-полтора ко мне, ясно?
– Ясно, товарищ полковник! – обрадовался Смык. – Только во что переодеть? У старшины нет его размера.
– А это, Петро, сам придумай, прояви сообразительность!
…Через час остриженный, напаренный в бане и одетый в чистую одежду, которую для него раздобыли, Юра сидел на крылечке и смотрел, как Петро Смык облил его одежду бензином и поджег. Пламя рывком взметнулось вверх, весело затрещало, заколыхалось, и через считанные минуты от его одежды на земле осталось черное, обгоревшее пятно да небольшая куча серой дымящейся золы.
– Вот и все, – подытожил Смык, присаживаясь рядом с Юрой. – Я думаю, полковник тебя оставит. Степан Иванович у нас такой, сразу обещаний не дает, а дело делает.
На крыльцо вышла женщина лет пятидесяти, широкая, крепкая и глуховатым, твердым голосом позвала:
– Идите в хату, Степан Иванович зовет.
– Он что, проснулся уже? – удивился Петро.
– Проснулся, – усмехнулась хозяйка дома, – он и не ложился. Все на карту смотрел да писал что-то. А услышал ваши голоса – за вами послал. Так что идите – ждет…
Степан Иванович, навалившись на стол, склонился над картой, чертил какие-то линии то синим, то красным карандашом, делал пометки в блокноте. Увидев вошедших, быстро обернулся и приветливо улыбнулся Юре.
– Ну что, привел себя в порядок? Молодец! Совсем другой вид имеешь. Сейчас завтракать будем. Ладно, живи пока с нами. Матвеевна вон уже и кровать тебе приготовила. Хозяйничай!
– Спасибо!!!
Зазвонил телефон. Степан Иванович снял трубку.
– Шестой слушает. Так, так… Отлично! Ведите пленного в штаб, минут через пять буду.
Степан Иванович быстро сложил карту.
– Разведчики «языка» привели, да не простого – офицера СС. Хочешь посмотреть – приходи. Я скажу – пропустят.
– Я на них насмотрелся, – Юра смутился, почувствовав свою нескромность.
– Ах да, ты их всяких уже повидал! В общем, отдыхай пока с Петром. Чаевничайте без меня…
…Юра вышел на крыльцо и наблюдал, как Смык открыл капот, разложил на левом крыле ключи и нагнулся над мотором.
В душе Юры пели птицы. Неужели Степан Иванович оставит его здесь, среди разведчиков?! Вот было бы здорово! И в разведку бы ходил. Дело знакомое, только бы разрешили. С разведчиками вообще интересно. Он же им во всем помогать будет!
Не думал Юра, что эта случайная фронтовая встреча превратится в большую дружбу – на всю жизнь…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Утреннее солнце медленно поднималось по серому, осеннему небу. Было прохладно и ветрено.
Юра сидел на крыльце, смотрел на Петра Смыка и вспоминал свой путь до Старого Оскола. Ему даже не верилось, что он преодолел эту невероятно длинную и трудную дорогу от самой границы… Если бы еще знать, где сейчас Бондаренко и что творится в Щорсе, что с Михалычем, с Маринкой, со всеми? И найдет ли он отца?
Петр затянул последнюю гайку.
– Теперь порядок! – Он собрал ключи, проверил скаты, зачерпнул в колодце воды и стал смывать с машины налипшую грязь.
Юра принялся помогать, но Смык остановил его:
– Не крутись, еще обольется, а вода-то холодная. Я сам мигом управлюсь. Сядь посиди.
Нет, Юра не хотел сидеть. Он взял ведро и направился к колодцу.
– Тогда вот что! Бери сухую тряпку и вытирай за мной следом.
Вдвоем они управились быстро. Старенькая «эмка» заблестела на солнце зеленой краской. Неожиданно Петро предложил:
– Знаешь что, пошли к Степану Ивановичу. На этого эсэсовца посмотреть. Никогда живых эсэсовцев не видел…
Степан Иванович сидел за небольшим столиком рядом с высоким смуглым капитаном. Перед ними стоял рыжеватый, среднего, роста, довольно плотный, с нагловато-высокомерным взглядом обер-лейтенант.
Полковник Черных спрашивал, капитан переводил, а немецкий офицер вызывающе усмехался и отказывался отвечать. Он был уверен в быстром освобождении и потому вел себя почти нагло.
Юра присел с Петром около двери, недалеко от часового. Степан Иванович сразу заметил вошедших и кивнул часовому, разрешая им присутствовать при допросе. Потом он внимательно посмотрел на Юру и стал быстро перебирать документы пленного, что-то отыскивая. Наконец нашел фотографию. Улыбающаяся белокурая женщина держала на коленях двух смеющихся девочек, очень похожих на этого обер-лейтенанта.
Видя, как советский полковник рассматривает фотографию жены и детей, эсэсовец насторожился. Не поворачиваясь к переводчику, Степан Иванович сказал негромко, но многозначительно:
– Сейчас мы проверим его показную храбрость. Переведи ему, капитан, что район Берлина, где проживает его семья, этой ночью сильно пострадал от налета нашей авиации. Вполне возможно, что его семья погибла.
Капитан перевел. Обер-лейтенант изменился в лице и, мотнув головой, заговорил горячо, возбужденно:
– Найн, найн! Не может быть! Зенитные части и авиация Геринга не допустят этого! Небо Берлина хорошо охраняется. Гитлер не позволит, чтобы русские бомбили столицу рейха. Нет, нет! Не обманывайте, я все равно ничего не скажу. Фюрер скоро будет в Москве, наши войска пройдут по Красной площади. Вот увидите.
Эсэсовец сомневался в том, что бомбили Берлин, и все же возмущался, как смели русские сбрасывать бомбы на женщин и детей, убивать беззащитных! Это жестоко! Варвары! Убийцы!
Эсэсовец кипел негодуя. Глядя на него, Степан Иванович покачал головой. Он и без перевода понимал смысл возмущения обер-лейтенанта. Но капитан переводил дословно.
Жестоко? Они хорошие, а мы – варвары?! Перед Юрой мгновенно пронеслась ужасная картина налета немецких бомбардировщиков, гибель родных и многих беззащитных людей. За что, за что они погибли? Юра, не помня себя, подскочил к эсэсовцу, с негодованием закричал ему в лицо:
– А мою маму убили и других убили, это не жестоко, да? Не жестоко?!
Юра оглянулся вокруг, думая, чем бы огреть фашиста. Увидел в руках часового винтовку, подскочил к нему, выхватил и бросился на обер-лейтенанта. Тот испуганно отскочил в сторону, едва увернувшись от штыка. Степан Иванович перехватил Юру и стал успокаивать. Но Юра не мог успокоиться, он ненавидев этого фашиста и всех остальных, сколько бы их ни было. Ненавидел жгучей ненавистью, на какую способен человек.
Капитан, знавший про Юру от полковника, торопливо переводил эсэсовцу, почему мальчик бросился на него с винтовкой. Растерянный, сникший, тяжело дыша, немец со страхом смотрел на русского мальчишку.
Часовой взял у Юры свою винтовку и замахнулся прикладом на эсэсовца.
– Не сметь! – успел предупредить часового Черных и приказал: – Уведите!
Часовой зло глянул на пленного и, кивнув на дверь головой, штыком подтолкнул к выходу.
– Погодите, Чухаев! – остановил Черных часового. – Переведите, капитан, что мы не знаем точно, погибла его семья или нет, но налет нашей авиации на Берлин был. И пусть подумает, кто действительно проявляет жестокость и кто вынужден отвечать на нее. Через два часа вызовем. И если не скажет, какие части против нас сосредоточены и в каком направлении намечен главный удар, то пощады ему не будет! Пусть это запомнит. Все!
Капитан перевел. У немецкого офицера вырвался вздох облегчения. В словах капитана была надежда на жизнь. Глаза обер-лейтенанта вспыхнули радостью, но глянули на Юру и тут же погасли.
Пленного увели. Капитан повернулся к Черныху.
– Я бы на него, товарищ полковник, не тратил времени зря. Когда, вы ему про бомбежку Берлина сказали, он даже в лице изменился, видать, струхнул. Да и за свою шкуру испугался – под штыком в руках Юры. Одним словом, фашист. С нашими они другим языком разговаривают, стреляют в женщин, детей, стариков, и совесть их не мучит. – Капитан сложил в папку протокол допроса и документы эсэсовца. – Разрешите идти, товарищ полковник? Через два часа я буду здесь.
– Идите, – разрешил Черных и, закуривая, посмотрел на Юру. – Здорово ты его припугнул.
– Я не пугал, – буркнул Юра. – Я убить хотел!
Все переглянулись, но промолчали. Тон, которым были произнесены эти слова, не вызывал сомнений…
Вскоре Степан Иванович освободился. Юра с Петром Смыком ожидали его в палисаднике на скамеечке под молодыми березками.
– Вы еще здесь? – удивился Черных. – Ну раз так, пойдемте прогуляемся, чтобы спать не тянуло.
Он с удовольствием вдохнул в себя свежий утренний воздух.
– А ты, Юра, молодец. Быстрее нас сбил спесь с эсэсовца. Конечно, все нужные нам данные он сообщит. Правда, мы и без него многое знаем, но перепроверить и уточнить необходимо. Сегодня в тыл врага снова ушли две группы разведчиков, от них тоже ждем важных сведений.
Они проходили по тихой улочке Старого Оскола. Война пока не тронула этот небольшой, уютный городок. Все улицы были усеяны пожелтевшей осенней листвой.
На развилке дорог остановились. Степан Иванович почему-то повернул не к дому, а в другую сторону. Петро с Юрой замешкались: куда это он?
– Чего встали? – оглянулся Черных. – Шагом марш за мной! Идем в армейские мастерские. Тебе, Юра, обмундирование закажем. Будешь по всей форме бойцом Красной Армии! Не возражаешь?
Юра даже не поверил. Ему закажут настоящую военную форму?! Степан Иванович смотрел на Юру добрыми, отцовскими глазами.
И Юра мгновенно представил себя в пилотке с красной звездочкой, новенькой гимнастерке под широким ремнем с пряжкой, форменных шароварах, заправленных в сапоги. Все было на своем месте. Не хватало только… И совершенно неожиданно для себя Юра спросил:
– А винтовку дадите?!
– Винтовку? – переспросил Степан Иванович. – Там видно будет. Одно скажу – вместе фашистов бить придется!
Он произнес это твердо, уверенно, и они втроем быстрее зашагали в сторону армейских мастерских.