Текст книги "Белые голуби"
Автор книги: Виктор Кочетков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.
– Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести взгляд.
Он готов был идти так всю жизнь, чувствуя ее жаркое тело, ощущая на своем лице чистое, свежее дыхание молодой женщины, тонуть в глубине ее глаз, слушать волнующую музыку прекрасного голоса, и пить, впитывать в себя этот чудный образ, это воплощение безумного счастья…
Метров триста он держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.
– А тебе, все же, тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться! – она смеялась, глаза искрились и сияли. – Опусти меня!
– Нет…
– Опусти сейчас же! – они подлетели к стоящему у обочины свежему стожку сена, плюхнулись в пахучую мягкость, и весело, долго, счастливо смеялись, глядя друг на друга и прикрывая лица руками…
Вечером все опять намылились на танцы. Долго собирались, наряжались, завивались… Ушли наконец.
Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая свет. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга и негромко вели беседу. Говорили о себе, своей жизни, учебе, знакомых, хохотали, вспоминая вчерашнее происшествие. Шутили. Как-то обнаружилось, что у них много общего, взгляды, суждения, совпадали, оценки событий были абсолютно одинаковыми, а вкусы и интересы близки и похожи. Пили чай, слушали треск сверчков, забавлялись с Модестом, много смеялись. Было очень хорошо на душе. Спокойно.
Как-то незаметно быстро вернулись с дискотеки девчонки – шумные, возбужденные, голодные. Стали шарить по кастрюлям, пить чай, что-то готовить. Парни где-то зависали с новыми сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.
Костя с Оксаной сидели, слушали веселые рассказы о деревенских танцорах, о плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов. К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник–ветеринар, и все не давал прохода, дыша самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленом в пах. Скрючившись от невыносимой боли, повинился – сказал, что был не прав и просит извинения. Его простили, но напоследок наступили острой шпилькой на ногу. Тонко взвизгнув, бедняга спрятался в извивающейся толпе молодежи и больше не появлялся.
Они переглянулись и вышли на воздух. Захотелось пройти, прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана хромала, и Костя поднял ее на руки, понес. Она была совсем–совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами яркого овала прелестных созвездий.
Сели на завалинку у какой-то спящей избы. Сидели, обнявшись, шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости, поцелуями…
Позади в палисаднике благоухали цветущие кусты шиповника. Терпкий запах распустившейся сирени овевал все вокруг. В слабом желтом свете фонарей кружила, вела свой хаотичный танец, мошкара. Невидимые, гудели и остро пищали мелкие, злющие комары. Где-то, по сумрачным крышам, носились раззадоренные ночной жизнью бешеные коты, орали злобно, визжали в яростной схватке, отстаивая территорию и добиваясь права на кошачью любовь.
Они слушали ночные звуки, смеялись приглушенно, и все никак не могли насытиться, напиться, оторвать, разомкнуть, слившиеся в безбрежном поцелуе губы.
Кто-то вышел, скрипнув дверным засовом. Спугнул. Они весело вскочили, пошли, часто останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Еле освещенная улица была совершенно пуста, лишь эти двое все шли и шли, останавливаясь, и вновь продолжая движение…
Опять справа появился тот разрушенный, темный дом. Он стоял в лунном ореоле и смотрел на них выбитыми глазницами окон. На вершине треснувшей трубы, будто что-то шевелилось, пряталось. Казалось, дом жил, существовал, дышал, двигался…
Быстро сгущалась тьма, редкие далекие тревожные гудки маневровых паровозов как бы предупреждали о чем-то. Но вокруг так громко стрекотали сверчки, выводили заливистые трели неведомые ночные птицы, что было совсем не страшно. А может это козодой завел свою песню… В любом случае было очень любопытно и интересно.
Они стояли, смотрели, и волнующие ощущения проникали, охватывали их юные души. Не страх, нет, а предчувствие чего-то нового, неизбежного, того, что и так должно было случиться с ними. Это пришло настолько неожиданно, сразу, что они притихли, замерли, замолчали. Долго стояли будто оглушенные, обнявшись крепко-крепко, и смотрели расширившимися зрачками в сторону этого удивительного, мистического, таинственного здания.
– Пойдем, заглянем?..
– Идем, – она напряглась, сжала его руку. – Идем, – сказала решительнее, тверже, кивнула, будто принимая важнейшее в своей жизни решение.
Дом надвигался, рос. Казалось, это он скользит, медленно наплывает на них. Запахло сыростью, влагой. Все звуки куда-то отодвинулись, пропали. Ветхое истлевшее дерево стен слабо потрескивало, скрипучая перекосившаяся дверь слегка раскачивалась и стонала. Все вокруг заросло чертополохом и лебедой.
Осторожно потянули дверь. Вошли…
Внутри стоял плотный сизый туман, все было залито бледным лунным светом, сквозь прорехи потолка проглядывали звезды. Углы были затянуты густой паутиной, рассохшийся, провалившийся деревянный пол пронзительно скрипел и раскачивался под ногами. Какие-то балки, доски, щепки, торчали повсюду, пытаясь остановить, схватить, ударить… С правой стороны выглядывало разъятое жерло печи, осыпавшаяся штукатурка, дранка, лежали повсюду, белея в обманчивом сумраке. Посередине стоял вросший в землю, весь изъеденный червоточинами, тяжелый дубовый стол. Под ним зловеще зиял открытой крышкой глубокий, сырой подпол. Оттуда несло плесенью и тленом.
В дальнем углу уютно устроилась, будто бы специально для них, заваленная мягчайшими благоухающими свежими травами, широченная, не то лежанка, не то кровать, не то одр…
Они стояли, взявшись за руки, в серебристом облаке мерцающего лунного света. Смотрели друг на друга и чувствовали, ощущали, как что-то крупное, большое, вечное, спускается, сходит на них, проникает, пронизывает до последней клеточки. Волнующая, томительная неизвестность, неизбежность, влекла и звала, уносила в неведомое пространство…
Глаза Оксаны горели, лицо раскраснелось, алый овал губ светился в беззвучном изгибе. Он смотрел зачарованно, жадно вглядывался, ввинчивался ошалелым взглядом в каждый уголок прелестного близкого лица. Будто что-то толкнуло в спину. Он не удержавшись, прильнул, словно измученный жаждой, приник к живительному, обжигающему, журчащему роднику. Сердце ухнуло, затрепетало, заторопилось, и вдруг выровнялось, забилось ровно и сильно…
Внутри него все гремело, грохотало, ярилось… Но где-то далеко в глубине робко, еле слышно, звучала, вибрировала, отзывалась разлетающимся эхом, трогательная, прекрасная, уплывающая в небеса воздушная музыка. Очень медленно, постепенно, понемногу, но заметно, делалась отчетливей, громче. И вот, нет уже ничего внутри, лишь яркий, чарующий мотив. И женщина, замершая в объятиях, озаренная долгим страстным поцелуем. Гибкая, податливая, и все же непокорная, неподвластная, сильная, независимая, горячая…
Перехватило дыхание. Костя ощутил немощь, слабость. Ноги сами собой подогнулись, ослабли… Он пал, опустился перед ней и, не выдержав нахлынувших эмоций, обнял, крепко прижавшись к вздрагивающему животу.
Она стояла тихо, чуть запрокинув голову и прикрыв густыми ресницами раскаленные глаза. Ее немного трясло, грудь высоко вздымалась при прерывистом быстром дыхании. Сильно взволнованная, пылающая, она все же не теряла голову. Это было очень непросто. Какой-то водоворот, тайфун, торнадо… какая-то покоряющая, всесокрушающая энергия, сковывала, ослабляла, не давала права на самообладание.
Не хотелось, не моглось, кончались силы, не было воли держаться. Да и зачем, когда она всю свою жизнь, всю романтическую юность, ждала, верила, готовилась, мечтала… И вот момент – он у ее ног. Он – независимый, гордый, самолюбивый… Принадлежит ей, пусть не навсегда, не надолго, но целиком и полностью. Эти мысли пьянили, заставляли бешено колотиться сердце, чувствовать себя счастливой. Ей, вдруг, захотелось остаться здесь навсегда. С ним, его ласковыми руками, его голосом, дыханием, жадным взглядом влюбленных глаз.
Они стояли, не замечая ничего вокруг, будто находились в волшебном коконе.
А в доме уже все шевелилось, двигалось, оживало… Мерзкие кувшинные рыла удивленно глядели с потолка, из подпола появлялись полуразложившиеся вурдалаки, из ниоткуда, возникали отвратительные, смердящие упыри. Злобные гарпии слетались со всех сторон на свой дикий шабаш. Тучи ядовитых летучих мышей резвились под крышей, пищали, пытались пергаментом острых крыльев притушить льющийся сверху свет. Вся эта нежить недовольно роптала, урчала утробно, скалилась, протягивала мохнатые когтистые лапы.
Пыталась подойти, ужалить, ущипнуть, разорвать предерзких, испортивших им бесовский праздник. Не понимали несчастные, что присутствуют при исполнении священного таинства, что никакая сила на земле не способна разорвать скрепленные божественным промыслом узы. Что здесь, сейчас, совершается то главное, ради чего созданы тварные существа, и чего навсегда лишены существа падшие, тщившиеся противопоставлять себя свету истины.
В своей греховной наивности обреченные вечно пребывать во мраке зловония, пытаясь искусить, погубить, украсть неокрепшие души, исказить лучи познания, и всегда, всегда терпящие позорное поражение. И отступила в своем бессилии нечисть. Недовольно скуля, выкрикивая что-то, завывая в невозможности прельщения или расправы, разбрелись, растворились, унеслись, пропали…
Ничего более не существовало для них. Он был подле нее, он поклонялся ей, боготворил, преклонялся…
– Я люблю, – шептал захлебываясь. – Люблю! – произнес громко, твердо, восторженно.
Оксана стояла неподвижно, она слышала все, каждую букву, слово, интонацию, чувствовала малейшую вибрацию его неповторимого страстного голоса. Казалось, не было ничего и больше не будет, только они двое, вместе, рядом, навеки, навсегда…
Подняла руки и легкое белое платье скользнуло вниз. Костя открыл глаза, увидел над собой тяжесть двух полусфер, рассыпанные по мрамору плеч густые волосы. Совершенно обезумев, торопился снимать, рвать, последний узкий лоскут материи. Узрев пред собой волнующий, темный треугольник, и обессилев, зарылся лицом в эту мягкую шелковистость, затих…
Ее запах сводил с ума, у него сердце лезло горлом, он умирал, задыхался от нахлынувшего перевозбуждения, сгорал, испарялся, исчезал…
Чуть успокоился, заговорил внятно, страстно, необычно:
– Ты совершенство, Оксана! Твои глаза – вспышки далеких, всесожигающих молний. Они могут осветить, согреть, а могут и погубить, опалить. Нет ничего прекрасней этой бушующей сверкающей стихии. В них очищающий огонь, рокот июльских гроз, электричество атмосфер, необузданная, сокрушающая сила небес…
– Твоя грудь – воплощение свежего весеннего ветра несущего в себе всю палитру расцветающего мира. Теплое майское солнце согревает ласковыми лучами два распускающихся нежно–розовых благоухающих бутона, исполненных жизни. Они растут, зреют, наливаются нектаром чувственного первоцвета, набухают, сияют и искрятся в игривом танце неведомого сладострастия… В них прячется зарождающаяся буря обжигающей страсти, там, где бьется вечный источник побеждающей силы…
– Твой живот – жаркая, плодотворная нива готовая принять зерно и принести обильный урожай…
– Твои бедра – полноводные реки несущие чистую, талую воду с далеких горных вершин. Изгибы русла зовут и пьянят, обещая открыть всю яркость хрустальной глубины, манят, призывая войти, ступить, ощутить всю притягательную шероховатость такого близкого, волнующего, речного дна. Войти, и окунутся с головой, и пить, пить, захлебываться, утопая в кристальной свежести бурлящего потока…
– Не надо. Я не стою таких чудесных слов… – она смотрела удивленно–встревожено, взор черных глаз туманился, мерцал, по бледным, освещенным лунным светом, матовым щекам, пробегали легкие, косматые тени…
– Оксана!
– Молчи! Иди ко мне… Любимый...
И они потерялись во времени. Превратились в две крохотные частицы мироздания. С невероятной скоростью неслись к окраинам Вселенной, разлетались, теряясь в далеких галактиках, встречались, сходились, сталкивались и вновь мчались в бесконечное пространство, серебристым пунктиром прошивали космическую материю, раскаленной стрелой проскакивали сквозь черные дыры, опять возвращались, на миг сливались друг с другом и тут же взрывались, яркими искрящимися протуберанцами вспарывая Млечный путь. Прорывались сквозь ослепительный солнечный диск, обжигались, снова горели яркими метеорами в бескрайнем ледяном просторе…
Хвостатыми кометами возвращались на землю, врезаясь сверкающими осколками. Пылающей плазмой прожигали мантию, вплавлялись в ядро, мгновенно испарялись, и вновь неожиданно возникали, летя светлой тенью над широкими разливами рек, бездонными океанскими впадинами, золотыми пашнями, полями. Россыпью бриллиантовых брызг залетали в открытые окна. Для них были открыты все двери, не было ничего невозможного, тайного. Они понимали язык зверей, птиц, рыб, Природы…
Откровения скалистых вершин, каньонов, пустынь – все существовало, все подчинялось им одним, было создано, сотворено для них. Кто-то щедрый, большой, необъятный, подарил им весь этот мир, озарил сияющим светом душевного соития, одарил прекраснейшим чувством…
Время остановилось для них, его просто не было, оно ушло, растворилось в пространстве, космической пустоте, сгинуло навсегда. Такого измерения больше не существовало, они были вне времени. Поднимались и опускались на волнах неземного наслаждения, угадывали мысли, парили и разбивались мириадами мельчайших частиц, касались небес и лежали на облаках, задевали землю и возносились вновь, теряя зрение, слух, голос, и осязая лишь ощущениями, прикосновениями…
Затем все возвращалось и повторялось вновь и вновь, в сотый, тысячный, миллионный раз…
Ослепительные солнечные лучи прожигали дырявую истлевающую крышу, забирались в самые потаенные уголки сумрачной, будто заколдованной, таинственной комнаты. Невесомые частицы пыли, праха, кружились в бесконечном хороводе, то взлетая, то опускаясь, исчезая и появляясь снова, в медленном танце движения к Вечности…
Они лежали с открытыми глазами и долго, очень долго, смотрели друг на друга.
– Пора идти… – поднялись, оделись, и не выдержали – слились в объятиях…
Стояли, чувствуя частое биение двух разбуженных, раскрывшихся сердец, слушали музыку бесподобной, всепокоряющей Гармонии, видели Прекрасное, понимали Недоступное…
Наконец с невероятным, чудовищным трудом оторвались, взялись за руки и шагнули за Порог…
Яркий свет ударил в глаза, громкие звуки оглушили. Вертели во все стороны головой, ничего не понимая…
Удивительный дом исчез, на его месте стоял большой, круглый, светомузыкальный фонтан переливающийся цветами радуги. По асфальтовым дорогам проносились сверкающие автомобили неизвестных марок. Они стояли на дорожке красивого парка. Все вокруг зеленело и цвело. Приветливые люди в легких одеждах улыбались, детвора весело резвилась, на удобных скамейках сидели молодые мамы с колясками…
– Прошло, наверное, сто лет, – Оксана потянула его за руку к ближайшей скамье.
Почему-то каждый шаг давался с большим трудом. Кое-как добрели, опустились на скамейку.
–Что с нами, Костя? Мы старые… – слезы полились, закапали, побежали… – Я старуха!
– Нет, любимая… – он угасал…
– Любимая. Я любимая… – еле слышно прошептали мертвеющие губы, а может это ласковый ветерок прошелестел листьями…
Дворник подметал дорожку, удивленно наблюдая за сидящими на скамье странно одетыми, обнимающимися стариками. Отвлекся, обернулся, и вот нет уже никого на скамье, лишь две еле заметные горстки не то пыли, не то праха…
Мимо, на роликовых коньках, катила счастливая молодая пара. Радостно подлетели к скамье, весело смахнули пыль, уселись, и замерли в долгом поцелуе…
А в бездонной синеве небес, купаясь в лучах майского солнца, искрились, порхали, два белоснежных, сильных голубя.
Они кружили над остывающей землей, над смрадом городов…
Они были свободны. Они были счастливы…
Октябрь 2010г .
1
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/
