Текст книги "Параллельно несуществующей долготе"

Автор книги: Вика Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Алинда Ивлева, Вика Беляева
Параллельно несуществующей долготе

Спасибо, папа!/ Алинда Ивлева

Мой малыш пах миндальным молоком и немного репой в меду. Я кормила его, рассматривая свою грудь. Эти два огромных бидона. На которые нанесли карту военных действий, испещренную синими реками – венами и горячими точками, где разорваны сосуды. Сын причмокивал и сопел как ежик.

⠀Я мать – одиночка. Конечно, попытаюсь сделать все, чтоб ты не нуждался, родной, но как? Твой биологический создатель исчез словно туз в рукаве карточного шулера. И скрывался от алиментов с ловкостью героев сериала «Побег», сбежавших из тюрьмы строгого режима. Думаю, для твоего отца семья оказалась «Алькатрасом»

⠀А моя главная задача теперь – выжить! Как в падающем самолете, сначала одеть маску себе. И найти способ зарабатывать. Отец заявил, что выбор спутника должен меня научить не верить впредь словам в блестящей обертке!

⠀Спустя месяц после появления на свет ребенок отказался от груди, не принимая молоко, пропитанное ненавистью и отчаянием. Он не спал ночами и истошно плакал, но мгновенно засыпал на улице. Часы спокойствия дарил морозный, убаюкивающий воздух. В год рождения сына только зима и смилостивилась надо мной, придержав про запас снежный плед в небесных закромах и промозглый холод. Мне приходилось совершать марш – броски каждую ночь. Чтоб родные могли выспаться. С седьмого этажа и назад. Я покоряла собственный Эверест. Взвалив, как навьюченный мул на спину коляску и, еле удерживая в трясущихся тощих руках, тащила вверх-вниз снова и снова, бесценный, закутанный в одеяло, кулёк. Лифт починили, когда сыну минул год.

Работы с грудничком на руках не найти. Пособие копеечное позволяло купить две банки молочной смеси. Каждую неделю приходилось клянчить деньги у отца. Папа единственный, кто работал в нашей большой семье из шестерых иждивенцев и собаки. На двух работах. Двадцать семь лет пролетели стремительно как хиты Торкана, но я навсегда запомнила момент, когда отец доставал зелёную тетрадь в клетку и аккуратно выводил мелким размашистым подчерком цифры: какую сумму я взяла в долг и когда отдам.

⠀Для меня пуще унижения не было, но другого выхода я не видела. Отец однажды спросил: – А ты пыталась? Искала выход? – я обижалась и рыдала взахлёб, когда никто не видит. Мне было всего то двадцать два. Я любила. Ошиблась.

⠀Каждое утро приходилось бежать за молоком совхозным к огромной бочке на колёсах, похожей на желтого бегемота. В то утро очередь выстроилась очередь к бочке как в миграционный отдел из выезжающих в Германию на ПМЖ по еврейской линии в 90х. За мной пристроилась пышногрудая круглая грузинка в сером балахоне. Когда ненароком задела меня локтем, пошутила:

– Ох, чуть не убила, какая «тхели балахи». Ветер подует – унесёт тебя, – гнусаво засмеялась.

– Пока тощий сохнет, толстый сдохнет, – обозлилась я.

– О, язычок то острый перчик, да, девка, времена тяжёлые. А то приходи, если работа нужна, чурчхелла знаешь? Вот приходи, узнаешь! – и назвала адрес, загадочно улыбаясь.

Кто такая «чурчхелла» я тогда еще не знала. Более осведомленные люди просветили. Магическое заклинание «работа». И в обед следующего дня с синей коляской, моей ровесницей, обтянутой клеенкой, я звонила в дверь квартиры феи-работодательницы:

– Пришла? А я знала. Нос как собака на такие дела у Тамары, пухлая женщина запустила меня в квартиру, пропахшую жженой карамелью и затхлостью. – О, что тут сложного, гамхадари, видишь кастрюли. Опускаешь "каакали" в этот "клэй" и вешай сохнуть тут, – потащила в ванную и показала верёвки с прищепками. – И смотри, чтоб малец тут не орал, – грузинка зыркнула на коляску. Перед моими глазами до сих пор стоят эти чаны с клейстером зелёного, жёлтого дюшесного и марганцовочного цвета.

Потом Тамара сказала, что я не ленивая корова и отвела к знакомым азербайджанцам, где я вечерами, одной рукой качая коляску– другой мыла посуду в кафешке. Позже подвернулась подработка диспетчером в мутном, как в последствие оказалось, агентстве недвижимости. По нескольку часов в день приходилось висеть на домашнем телефоне и рассказывать, что есть чудесная квартира, которую срочно хотим поменять на комнату. Когда до меня дошло, что ответственность попахивает небом в клеточку, я потребовала зарплату и решила попрощаться с агентством-призраком. Меня не дослушали на том конце провода – пожелали доброго пути в сторону жилища Кузькиной матери. Оставшись без средств к существованию, я попросила отца продать или заложить все свое золото. Он под опись написал список изделий в заветную зелёную тетрадь. Я мыла полы в метро ночами. Было дело, даже охраняла склад, словно та бабуля с карабином наперевес, в тулупе, из фильма про Шурика. Сын подрос, пошел в сад, потом подработки находили меня сами, и мы выжили.

Прошло три года. Однажды папа подозвал меня и шепотом сказал:

– Если я умру, хочу тебе на память оставить этот пейзаж. Это моя первая картина. Напоминает мне мое беззаботное детство эти поля, берёзки и скрюченные домишки.

– Ох, зачем ты сейчас о смерти, ненавижу эти разговоры.

А две недели спустя моего папочки не стало. Инсульт разбил на проклятой работе. Через сорок дней я осторожно, будто картина хрустальная, сняла ее со стены. А там выдолбленное углубление в стене. Внутри сложены пакетики с любимыми сережками, колечками, цепочками, все деньги, взятые в долг и возвращенные в срок. И зелёная тетрадь. Последняя запись: «Запомни дочь, в жизни халявы не бывает, привыкай рассчитывать на себя. Я не был нежным отцом, но уверен, я научил тебя быть сильной. Теперь я знаю – ты в жизни не пропадешь. Папа»

Арбуз для Снегурочки / Вика Беляева

Ирка закончила лепить снежок. Девочка поднесла его к губам, словно яблоко. Сашка, подбежал к подруге с криком:

– Ирка, ты зачем снег ешь, заболеть к Новому году хочешь? Только ведь ангину вылечила. Девочка засмеялась, отправила подножкой мальчишку в сугроб и ответила:

– Санчик, этот снег особенный, он арбузами пахнет и чудесами!– она загадочно улыбнулась.

В этот момент к ребятам подошла воспитательница, похожая на огромную замерзшую подушку с пухом:

– Ну, опять вы, неразлучники, у сарая прячетесь. Давайте в группу. Завтра – день семьи. Усыновители приедут. Так – то.

Сашка подмигнул Ирке, и та спросила, стараясь не засмеяться:

– А Дед Мороз может нас усыновить?

Воспитательница чуть не поскользнулась:

– Тьфу ты, что с вами делать? Милые мои, там суп гороховый уже остывает, вас ждёт, артисты.

У входной двери большая искусственная ёлка искрилась разноцветными дождиками, и Ирка погладила мокрой варежкой ветку:

– Я, когда вырасту, Снегурочкой стану.

Елена Ивановна прикусила губу, с теплотой посмотрела на кудрявую девочку с глубокими карими глазами, вздохнула и перевела взгляд на её товарища:

– А ты Санёк, кем станешь, когда вырастешь?

Мальчишка ударил нога об ногу, чтобы сбить снег и серьёзно ответил:

– Врачом.

– Почему врачом?

– А я Снегурочке горло лечить буду, ну и другим тоже.

Воспитательница задержалась у входа:

– Ну, бегите, милые!

К вечеру снег повалил стеной, сугробы стали похожи на шатры кочевников, остановившихся на ночлег. А уже к утру, погода стала ясной и морозной. Потенциальные усыновители приехали с подарками, осторожными улыбками и оценивающими взглядами. Сашка знал, что все эти люди присматриваются к ним, чтобы выбрать кого – то одного. Пока в актовом зале дети читают стихи и водят хороводы, здесь, на деревянных скамейках зрителей, решается судьба каждого из них. У кого – то, наконец, появится дом с родителями, а кто–то так и останется частью детского дома. Рыжеволосая смешливая женщина в кашемировом костюме и высокий худой мужчина непрерывно наблюдали за Иркой. Сашка подкрался сзади к скамейке с рыжей и её мужем, чтобы подслушать их разговор. Тётка тараторила:

– Милый, ну её ведь берём, да? Ты, посмотри, какая она хорошенькая и чем – то на маму твою похожа, правда?

Мужчина смотрел на часы, на Ирку, одновременно теребил нервно сотовый телефон:

– Да-да, берём. Да-да, чем-то похожа.

Сашке хотелось спрятать Ирку. Усыновители не нравились ему уже потому, что собирались забрать его подругу, его самого близкого человека. Елена Ивановна предупреждала: «Ребятки-касатики, старайтесь быть на виду и всё время улыбайтесь. Это ж для дела!» Сашка терпеть не мог улыбаться «для дела». Он обычно назло хмурился и огрызался, чтобы его не забрали к чужим. Своих родителей он немного помнил, как и аварию. Помнил, как пахли мамины волосы и тонкие руки, что обнимали его перед сном, помнил, как дергались от смеха папины усы. Помнил даже огромные серебряные шары на ёлке, что росла у дома, где они с семьёй когда-то жили.

Но теперь, когда стало понятно, что Ирку хотят забрать он готов был улыбаться хоть десять часов к ряду, только бы она осталась с ним. «Пусть нас вместе тогда, что ли уж усыновят» – думал он. Вечером Елена Ивановна увела Иру в кабинет директора. Когда девочка нашла Сашку, все детдомовские уже отправлялись спать. Ирка взяла его за руку, и друзья спрятались за бархатными, бордовыми шторами в темноте актового зала. Она села на подоконник и засипела:

– Меня, кажется, усыновят к Новому году, Санчик, – он сглотнул и спросил:

– А ты чего хрипишь, наелась своего арбузного снега?

– Санчик, я по тебе скучать буду. Очень-очень. Я письма тебе писать буду и звонить.

К Новому году за Иркой действительно приехали рыжая женщина с мужем. Сашка успел перехватить спешащую к усыновителям подругу:

– И что, ты бы так и не попрощалась? – Ирка крепко обняла товарища и на несколько секунд задержала дыхание, чтобы слёзы предательски не выбежали из глаз:

– Я боялась передумать. Мне казалось, увижу тебя – и никуда не захочу. А что, Сашка, может правда, остаться здесь, с тобой? Ну как я без тебя буду, а?

Сашка опустил голову и ответил:

– Ты, Ир, даже не думай об этом. Я вырасту и найду тебя. А сейчас знаешь, что?

Сашка ловко просунул руку за ворот, снял тоненькую цепочку с подвеской в виде жёлтой, с неровными краями, звезды:

– Это тебе мой Рождественский подарок. Таких звезд больше нет. Отец сам для мамы делал. Ты носи её и обо мне думай, а я о тебе буду думать, каждый раз, когда на небе появится Сириус или Медведица. Снизу позвала Елена Ивановна:

– Ира Знаменская, ты где там? Родители же ждут.

Девочка кивнула товарищу, зажала в ладони звезду и побежала вниз не оглядываясь.

***

– Александр Денисович, ты чего это в потёмках сидишь? Шел бы домой, к ёлочке и оливье. Снегопад сегодня сумасшедший. Сколько там до Нового года – часов шесть осталось? Вот была бы жена – уже домой бы как миленький бежал! – пожилая, круглая и улыбчивая санитарка, показалась в дверях большого кабинета главного отоларинголога областной больницы. Он посмотрел на добродушную женщину, встал с кресла, включил ночник и ответил:

– Да, я задремал тут, тёть Зин. Домой не могу – дежурство сегодня.

Женщина хлопнула себя по бедрам:

– Отделение, считай, пустое, до-мо-й!

– Ну, не возмущайся, тёть Зина. Положено так. Знаешь, ведь.

– Ну, я тогда сбегаю – холодечека тебе своего принесу с хреном. И арбузов моченых. Они зимой особенные, снегом пахнут!

В этот момент в кабинет вбежал заспанный молоденький врач:

– Рокотов, выручай. Там больную привезли с «букетом» диагнозов. И по нашей части хватит и по вашей. А Ильинская с Сушиным в сочетанной травме, – врач ударил указательным пальцем по кадыку.

Рокотов понимающе кивнул и уточнил:

– Что там с больной?

– Подозрение на пневмонию, ангина, острый отит, возможно, вывих плеча.

– В сознании?

– Лихорадит немного. Ну, посмотри иди. Там дед Мороз с ней пьяный в стельку. В общем, новогодние чудеса.

Через пару минут в приемнике, отмахиваясь от воющего мужика в костюме новогоднего волшебника, доктор Рокотов начал осмотр пациентки:

– Снимки сделали? Девушка, вы слышите меня? Сестра – анализы готовы? Что там, какая температура? Девушка, вас как зовут?

Бледная и худенькая девушка в синем платье Снегурочки облизнула сухие губы:

– Ирина.

Юная медсестричка продолжила:

– Ирина Чайкина. 28 лет, температура 39, снимки еще не готовы.

Александр Денисович взял со стола стетоскоп:

– Куда Шпаков делся, чёрт его дери! Ира, я сейчас ваши лёгкие прослушаю, надо кофточку поднять, справитесь?

Девушка попыталась встать, но тут же потеряла равновесие и плюхнулась на кушетку.

Дед Мороз опять ворвался в приемник, разбавив запах чистоты и хлорки ядреным перегаром. Рокотов крикнул входящему коллеге:

– Шпаков, ты где ходишь? Убери этого отморозка.

Мужик стянул с себя бороду, икнул и обиженно ответил:

– Я не отморозок, а дед Мороз.

Пока Шпаков утихомиривал новогоднего мужика, Рокотов снял с девушки шубу, а затем расстегнул кофту. Крошечная жёлтая звезда на её цепочке неожиданно сверкнула и вернула в детство. Рокотов кашлянул и севшим голосом спросил:

– Ира, Ирка Знаменская? Ты?

Девушка открыла глаза, удивлённо мотнула головой:

– Санчик. Ты? Это, правда ты? Нашёл меня?

Врач усмехнулся:

– А ты Снегурочкой стала, как и хотела?

Ирина улыбнулась, качнула головой:

– Ага. Представляешь, рухнула на пол прямо во время корпоратива. Подработка так себе. Что там со мной, жить буду?

Медсестра протянула Рокотову снимок и результаты анализов. Тот внимательно посмотрел на чёрно – белую плёнку, затем изучил лабораторные данные:

– Так, Знаменская, открой рот, глянем, что там с горлом.

Девушка послушно подняла голову и открыла рот:

– Ааааа.

Рокотов взял в ладони её голову и слегка повернул влево и вправо:

– Диагноз: упадок сил, плохая память и твоя любимая ангина.

Ирка прищурила глаза:

– Плохая память?

– Друга – то забыла своего старого?

Девушка усмехнулась и коснулась звезды на шее:

– Я на Рождество в детский дом наш поеду. Я ж теперь в ТЮЗе работаю, а на праздники к Елене Ивановне каждый год приезжаю. Теперь вот Снегурочкой.

– Как хотела.

– Да. А ты пропал.

Рокотов опустил снимок на белую тумбочку. Ирина сделала новую попытку подняться с кушетки. Рокотов поддержал её. Она застегнула кофту и задержала руку старого друга:

– Санчик, а я тебя искала.

– Меня вскоре после твоего усыновления дядька нашёл. Двоюродный брат матери. И забрал к себе в деревню. В город приезжал я только пару раз. В один из них как – то тебя увидел в парке с приемными родителями. Я тебе рукой махнул, что – то заорал, а ты мимо меня посмотрела и дальше пошла. Я решил, что ты в полном порядке и не хочешь детдом вспоминать. Кажется, осень или начало зимы было, снег шёл.

Ирина кивнула и отвернулась к окну:

– И снова снег. Я в то время вообще никого не замечала. Родители разводились, делили дом, машину, меня. Что же ты не подошёл ко мне? Дурак ты, Санчик.

Рокотов наклонился и коснулся губами затылка девушки:

– Дурак. Нашлась ты, всё-таки. А мне сейчас принесут арбуз, пахнущий снегом. Будешь? Мы его согреем чем – нибудь. Или тебя дома ждут?

Рокотов напряженно уставился на Ирку. Она улыбнулась:

– Буду, я зимой никогда арбузов не ела. А дома у меня только снег, без запаха.

Русалочья река. / Вика Беляева

Влада сразу потянуло к Олесе. Почему? Он и сам понять не мог. Было в ней что – то особенное, манкое, тягучее и недоступное, одновременно. Роман между преподавателем и студенткой держался в тайне.

Их история началась к финалу Олесиной учебы. Конечно, заметил её молодой аспирант почти сразу, как она появилась в Университете. Леся тогда рассыпала учебники и пакет с “антоновкой” около кабинета Влада. В этой неуклюжести было что – то беззащитное. От неё, будто, исходило свечение, а она этого даже не замечала. В её движениях не было суеты. Олеся находилась в особенной, своей реальности. Когда её взгляд касался кого – то, то человеку становилось и странно, и интересно одновременно. Да, именно глаза девушки и привлекли тогда Влада. «Как омуты» – мелькнуло в голове.

Потом они не раз пересекались в коридорах, но общаться стали только когда Олеся перешла на последний курс. Она училась на кафедре русского фольклора. А он преподавал историю мировых религий. И только к пятому курсу его лекции появились в расписании Олесиной группы. В тот день девушка немного опоздала. Она забежала в кабинет, тихо извинилась и села напротив Андрея. Он потом долго вспоминал запах “антоновки” и ромашки, который неуловимо слетал с ее пепельных локонов. Олесе шла и белая льняная рубашка с вышитыми маками, и рваные джины, и отсутствие косметики. Кому – то из друзей он рассказал:

– Кажется, я завис на студентке. И пошло, и радостно!

Олеся незаметно стала его манией: она мерещилась Владу в библиотеке, на улице. Иногда даже снилась. Но девушка была по уши в дипломной работе, мистический мир поверий и былин был ей интереснее реального. Она будто и не замечала внимание преподавателя. Только когда её единственная подруга Ритка серьёзно сказала, что «препод–то втюрился», Олеся засияла, зажглась. Влад был ей интересен. Его лекции напоминали театральное действо, хитрые и глубокие глаза проникали в душу, вели за собой, сквозь время, а нескончаемые знания, делали почти богом. Когда Влад предложил помочь ей с дипломом, Олеся согласилась, не раздумывая. И, хотя встречалась с однокурсником Серёжкой, ничего глубокого не чувствовала к этому простодушному тюфяку. Их роман больше походил на дружбу подростков в средней школе – портфели, улыбки и робкие поцелуи.

Поверья, страхи и легенды прошлого возбуждали девушку даже сильнее мужчин. Влад понял это быстро. Именно поэтому их общение состояло из его монологов о забытых ведьмаках. Олеся, поглощённая этими историями, блуждала взглядом, где – то между словами преподавателя и своими мечтами. Её безразличие манило сильнее страстной навязчивости. Стоило только случайно коснуться ему руки девушки или поймать на щеке её дыхание, как всё сразу переворачивалось, наполнялось желанием, физическим влечением. Олеся чувствовала эту дрожь преподавателя и находила в себе ее отголоски. Какая-то новая часть Олеси появлялась и следовала за Владом. И, хотя, вначале, девушка сопротивлялась пугающему влечению, победить его уже не могла, да и не хотела.

Она решила не спешить, держать Влада на расстоянии. Ей казалось, что стоить его подпустить ближе, произойдет что – то роковое, бесповоротное, фатальное. Да и вообще, бабка наказывала:

– Держи, Леська, мужиков на поводке. Пусть голод почуют, как псина – хозяина. Тогда уж никуда не деться роду ихнему от тебя. Вон, ты кака ягодка расцвела у меня. В роду нашем все бабы одна другой краше. Правда, не все счастливые.

Влад белел от безысходности. Казалось, что девушка с ним только из – за интереса к религиям и мистике. Или просто играет, почище заправских стерв.

Он бледнел, мучил грушу в спортзале, и вновь пытался найти возможность и повод, чтобы стать ближе. Плохо спал, а когда проваливался в забытьё, то рядом была Леся. Он касался её кожи, вдыхал запах яблочных волос и проваливался в эти омуты глаз. Сказать напрямую о чувствах, Влад боялся. К тому же рядом крутился этот Сергей с щенячьей преданностью и глуповатой улыбкой. Зачем этот олух вообще нужен Лесе Влад не понимал.

Но однажды он заболел. Был уже конец зимы и какой – то вирус свалил его с ног на пару недель. Без предупреждения Олеся с друзьями пришла навестить преподавателя. В качестве лечебного средства принесли лимоны, гвоздику, мёд, корицу и домашнее, сделанное дедом Сергея, вино. Ритке нравилось вино и Серёжка. Он же был поглощён Олесей, а девушка просто соскучилась по историям и дыханию Влада. Рита деловито готовила на кухне глинтвейн. Она представляла зачётку и оценку «хорошо» около предмета «история мировых религий». Блат должен был сработать. А ещё она представляла себя вместе с Серёгой, если у Леськи всё выгорит с преподом. Сергей стоял между кухней и комнатой, протирая чашки с маками. Он смотрел на Олесю, которая, закинув голову, смеялась над шуткой преподавателя. Чашка хрустнула, и цветок мака треснул, разделив кружку на две части. Кашлянув в кулак, Владимир подмигнул парню:

– На счастье.

Сиплый кашель и смех перемешались. Ритка позвала с кухни:

– Лекарство готово, где тара, Серый?

– Несу, Марго.

Пока ребята на кухне разливали ароматное вино, Влад коснулся пальцев Олеси:

– Останься после их ухода.

– Зачем?

– Ну, не бросишь же ты умирающего учителя? Останься, я потом все объясню.

Марго прервала Влада:

– Глинтвейн, глинтвейн!

Четыре кружки с дымящимся напитком, абрикосовое варенье и мандарины создавали атмосферу уютного, дружеского вечера. Разговоры были славные, но бессмысленные, а вскоре вино закончилось. Ритка бодро выпалила:

– Владимир Иванович, поправляйтесь, а нам ещё домой добираться.

Сергей потянул Олесю к выходу крепкой, шершавой ладонью:

– Да, выздоравливайте. Олеся, пойдём, ещё маршрутку дождаться надо.

– Ребята, вы идите, а я обсудить диплом свой хочу. Влад кивнул.

– Да, а я потом такси вызову Лесе, не переживайте!

Ритка, подмигнув подруге, спешно обулась и накинула пуховик. Серёжка же одевался, медленно, с неохотой. Змейка на куртке не хотела закрываться. Олеся не выдержала, и сама застегнула его куртку, чмокнула в щеку и засмеялась:

– До связи, милый друг!

Марго подвинулась к парню и шепнула:

– Не видишь, что ли, мешаем мы им. Пойдём уже быстрее, заодно проводишь меня.

А потом понимающе сжала Олеськины пальцы:

– Ну, всё пока вам. Чмоки – чмоки, споки – ноки.

Влад закрыл двери, выдохнул, приобнял Олесю:

– Сколько шума от Ритули, фуххх, ушли.

– Что ты мне хотел сказать?

Влад взял кружку с остатками напитка из рук девушки. Терпкая теплота глинтвейна укутала его дымкой смелости:

– Да, хотел сказать… Не знаю начать как.

Леся подняла глаза, похожие на весеннее болото и Влад начал тонуть. Он стремительно, резко и даже грубо привлёк девушку к себе. Начал целовать, кусать, целовать и падать с ней в странное счастье. Олеся не сопротивлялась, она как будто ждала, что всё случится именно так – жестко, властно, больно. Влад потерял контроль и вернулся в реальность, лишь когда девушка начала хрипеть, ловить воздух сдавленным ртом. Он подскочил, пришел в себя, стал целовать ее в шею, щеки, руки:

– Прости, прости, я сошёл от тебя с ума.

Олеся сверкнула глазами и сипло ответила:

– Мне даже понравилось, что ты хотел меня убить.

– Я не хотел, ты чего. Это помутнение от глинтвейна, температуры и тебя. Ты прекрасна. Тебя невозможно убить, только любить.

– Ты пока сам не понял, чего же ты хочешь. Но ведь поймешь?

Олеся улыбнулась, поправила волосы и отхлебнула остатки остывшего пряного вина. Опустив голову на подушку, она закрыла глаза:

– Хочется, чтобы была река, прохлада и лодка. И вечер, тягучий, фиалковый, придуманный. Чтобы пели птицы и квакали жабы. А я бы лежала и смотрела в сизое небо, пила луну и дышала тиной. Казалось бы, что вода – это небо, а я – русалка из подводного мира, ведьма вод.

– Ты – моя ведьма. Но я ведь знаю такую Русалочью реку. Она километрах в сорока от города.

– Почему Русалочью?

– А это по твоей части. Старожилы утверждают, что там русалки водятся.

– И ты молчал!

– Да я только вспомнил о ней.

– Вот что я скажу, уважаемый Влад – Красно Солнышко, после всего, что у нас было, как порядочный мужчина ты обязан отвезти меня на русалочью реку.

– Согласен?

– На всё согласен.

– На всё?

С того дня они Олеся и Влад стали тайком встречаться. Конечно, весь Универ судачил об их связи, но слухи только разжигали игру в тайну. Кто – то даже утверждал, что Леська успевает крутить и с Владом, и с лопухом– Серегой. Олеся изменилась. Стала уверенной, яркой, смелой. Влад следил за ней, подлавливал в коридорах, целовал в преподавательской, закрывался на кафедре после лекций. Он все время желал ее физически, хотел слышать, видеть, касаться. Страсть делала его безумным. Особенно, когда Леся просила душить ее как в тот, первый раз. В кармане он стал носить цветки аптечной ромашки, чтобы вдыхать их, когда Олеси нет рядом.

Иногда она пропадала на пару дней. Куда и с кем Влад не знал. На расспросы Леся реагировала одинаково – вставала и уходила. И тогда Влад предложил ей переехать в его квартиру. Она отказалась. Сказала, что не желает слухов о романе с преподавателем, потому что это пошло и вульгарно. Она врала Владу, что роман с Серёжкой не настоящий. Что это всего лишь прикрытие для их с Владом спокойных отношений. В болоте Леськиной лжи увязли и Влад, и Сережка. Но с Риткой Олеся поссорилась. Однажды Марго позвала Леську в кафе. После пары бокалов ликера она вдруг сказала:

– Ну отдай ты мне Серегу. Зачем он тебе, совсем же не нравится.

Леська тогда ответила металлическим голосом:

– Я Серегу на привязи не держу. Захочет уйдет к тебе, а не захочет – со мной останется, понимаешь?

Марго швырнула салфетку и ответила:

– Правильно мне мать всегда говорила, что в тихом омуте черти водятся. Стерва ты, Леська. А я думала, что ты подруга. Вот если Влад узнает…

Олеся перебила:

– Все обо всем знают.

Ритка ушла из кафе, но уйти из жизни Сережки не могла. Для Марго он был идеальным – простым, честным, спокойным. Ей нравился даже шрам на его руке, забитый татуировкой смеющегося то ли кота, то ли демона. Иногда Ритка перехватывала пьяного и отчаявшегося Серегу на пару счастливых и быстрых дней. Как-то на рассвете, собираясь от нее к себе, Серый бросил:

– Хорошая ты, Ритка, пахнешь шиповником и росой, но ничего у нас не получится.

Со временем Влад стал ревновать Олесю неистово. Иногда он доходил до бешенства, истерил, запирал ее, связывал. Но все безумство это нравилось Олесе. Постепенно стало частью их прелюдий. Веревки, наручники, плетки заполнили комод Влада. Она давала ему власть над собой на несколько минут лишь только за тем, чтобы контролировать его после. Он кусал ее за ухо и шептал:

– Ведьма, стерва.

А потом кусал свои губы, глядя, как за ней волочится Серега. Он видел, как студент зависим от Леси. Всегда рядом, по первому свисту готов сделать что угодно. Ультиматумы Влада не работали, девушка просто игнорировала их, пропадала и не отвечала на звонки.

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться. Серёжка – мой друг и прикрывает твой зад в том числе. Ревность – это комплекс, понимаешь?

– Да плевать мне. Ясно! Я не хочу, чтобы все твердили, что ты трахаешься со мной и с этим недоумком.

– Хорошо, тогда завтра же иди и сообщи ректору, что спишь со мной.

– Ты же сама не хотела. Ну, ну, я не знаю… Ну хочешь, пойду, если ты так хочешь, если тебе так надо.

– Вот, видишь. Страшно маленькому Владу большого босса. Поэтому– никаких условий. Ок. В конце концов, скоро выпуск.

– Чёртова ты ведьма. Вот точно, убить готов.

– А говорил, что любишь.

– Даже больше, чем ненавижу.

– Это взаимно, милый.

Олесиным главным наваждением стала русалочья река. Она терпеливо ждала теплых дней весны, чтобы отправится туда с ночевкой в палатках.

– Поедем вместе с Серёжкой и Риткой. Так же веселее, правда?

– Зачем нам эти двое. С Марго вы вроде бы не в ладах?

– Помирюсь, сколько можно дуться. Ради Серёги она согласится. И вообще, скучаю по тем нашим временам.

– Ты опасная стерва.

– Почему же? Серёжка и Рита – близкие мне люди. Это тебе никто не нужен, а мне очень нужны.

– Да ты что, правда не понимаешь, что Сережка с ума по тебе сходит? А ты, вы с ним…, короче я не могу даже думать об этом. Он все глаза сломал, ты нас за уши, как щенков водишь, даже противно.

– Ты ревнуешь что ли?

– Да хоть бы и так. Я люблю тебя, хотя тебе до чертей эта романтика.

– Ты такой глупый иногда. Большой, мой и глупый. Ну, пойми же, если я захочу быть с ним – буду, но пока – то я с тобой.

– Пока?

– Пока ты окончательно не сдвинулся. Ты вчера опять меня чуть не задушил!

– Не говори так. Ну зачем? Тебе же самой нравятся все эти игры.

Олеся странно усмехнулась и тряхнула ромашковыми волосами:

– До смерти.

– Прекрати, хватит. Давай не ссориться, я так устал от всего этого.

– Вот и славно. Поедем на следующих выходных на реку. Приготовь палатку, спальники, а я с ребятами договорюсь. Надо собрать продукты, вещи, с Риткой помириться в конце концов. Она еще для приличия покочевряжится.

Влад хотел возразить, но не смог. В сердце что –то кололо, давило и жгло. Глаза цвета весеннего болота смотрели холодно и спокойно. Леся собрала волосы в хвост:

– Хорошо. Значит, едем в пятницу до воскресения?

– Раз ты так этого хочешь, едем.

Олеся остановила уже на выходе из Университета Ритку:

– Поговорим?

– О чём?

– О нас всех – Владе, Сережке, тебе и мне.

– Не о чем говорить.

– Может и не о чем. Мы с Владом едем в пятницу на Русалочью реку. Это в области, рядом. Там место нереальное. В воскресение обратно.

– И?

– А поехали с нами. Мы – и вы с Серым?

– Мы с Серым? Ты уверена?

– Я уверена. Серёжка ждёт только тебя.

Ритка ухмыльнулась и тряхнула каштановым каре:

– Врешь ведь.

– Так что? Будет весело, палатка есть, осталось взять еду и что-то горячительное.

– Ну, не знаю, надо ли мне это.

– Ритуль, давай! Встречаемся в семь утра у вокзала. А, хотите, мы вас с Серым вместе по дороге заберём. Мы ж на машине будем. Договорились?

– Вместе с Серым не надо. Встретимся у вокзала.

Уговаривать Сергея почти не пришлось. Он, немного поворчав, согласился. Леся так целовала, что Сергей не просто мог сопротивляться ее просьбам. Он хотел сидеть у реки, смотреть на костёр и чувствовать дыхание Леськи и полыни. Как и договаривались, они встретились утром у вокзала. Загрузив сумки с вещами и продуктами, компания отправилась к месту, о котором так много рассказывал Олесе Влад. Марго, касаясь коленки Сережки, тараторила и хохотала:

– То есть, там прям такие живые русалки с хвостами плавают и ждут своих новых жертв?

Сергей, подкатывая глаза отвечал:

– Ну, почему сразу жертв, Марго?

Леся вздыхала:

– Даже если они и существуют, не видать нам этих красавиц. На кой мы им сдались?

Влад многозначительно прикрыл глаза:

– Дети мои, да нет там никаких русалок. Просто место это особенное. Красивое, странное – торф вдали светится и шепчет ночью, река неспокойная иногда, вот легендами и обросли окрестности. Когда луна освещает темную воду, кажется, что по ней не лунная дорожка скользит, а хвосты русалок.

Леська дунула в лицо Владу:

– Учитель мой, я столько историй собрала в коллекцию, что совершенно точно могу сказать – из ничего – ничего не рождается.

– Лесь, ну хватит. Едем же просто отдыхать, а не байки для твоих дипломных изысканий собирать. Я шашлык замариновал такой, что просто закачаться можно – с луком, перцем и пряными травками.

– Да ладно, я тоже природой подышать хочу. Надоел этот город с его выхлопными газами. Влад, включи нам музыку, да погромче!

Дорога была недолгой и вскоре ребята оказались на месте. Ближайший населённый пункт располагался в километрах двадцати. Природа казалась тихой и спящей, ей ни до кого не было дела. Грустные ивы угрюмо склонились к воде, трава отливала изумрудом, а весеннее солнце радушно ласкало лица.