355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вероника Рот » Избранная » Текст книги (страница 5)
Избранная
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:44

Текст книги "Избранная"


Автор книги: Вероника Рот



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мои глаза всегда были голубыми, но тусклыми, серовато-голубыми – подводка сделала их ярче. В раме из волос черты лица кажутся мягче и полнее. Я не стала симпатичной – мои глаза слишком большие, а нос слишком длинный, – но я вижу, что Кристина права. Мое лицо трудно не заметить.

Мне не кажется, что я вижу себя впервые; мне кажется, что я впервые вижу кого-то другого. Беатрис – девушка, которую я украдкой разглядывала в зеркале, которая тихо сидела за ужином. А это – та, чьи глаза притягивают и не отпускают меня; это Трис.

– Видишь? – произносит Кристина. – Ты… потрясающая.

Учитывая обстоятельства, это лучший комплимент, который она могла придумать. Я улыбаюсь ей в зеркале.

– Тебе нравится? – спрашивает она.

– Ага, – киваю я. – Я выгляжу… другим человеком.

Она смеется.

– Это хорошо или плохо?

Я снова смотрю себе в глаза. И впервые не переживаю из-за необходимости отказаться от своей прежней личности; отражение дарит мне надежду.

– Хорошо. – Я качаю головой. – Извини, просто мне никогда не позволяли смотреть в зеркало так долго.

– Серьезно? – Кристина тоже качает головой. – Должна сказать, Альтруизм – очень странная фракция.

– Идем поглядим, как Алу делают татуировку, – предлагаю я.

Хотя я и покинула свою фракцию, я пока не готова ее критиковать.

Дома мы с матерью забирали почти одинаковые стопки одежды примерно раз в полгода. Легко распределять ресурсы, когда все получают одно и то же, но в лагере Лихости намного больше разнообразия. Каждый лихач получает несколько талонов, чтобы потратить в течение месяца, и платье стоит один такой талон.

Мы с Кристиной бежим по узкой тропинке в тату-студию. Когда мы туда добираемся, Ал уже сидит в кресле, и невысокий худощавый мужчина, на котором больше чернил, чем чистой кожи, рисует на его плече паука.

Уилл и Кристина листают книги с рисунками, пихая друг друга локтями при виде особо удачных. Когда они сидят рядом, я вижу, насколько они разные. Кристина темнокожая и худая, Уилл бледный и крепкий, но их беспечные улыбки очень похожи.

Я брожу по комнате, разглядывая картины на стенах. В наши дни художники сохранились только в Товариществе. Альтруисты считают искусство непрактичным, а любование им – временем, которое можно потратить на службу людям, и потому я видела произведения искусства в учебниках, но никогда не бывала в украшенных комнатах. От картин комната словно становится уютней и теплее, и я могла бы провести в ней многие часы, не замечая времени. Я провожу по стене кончиками пальцев. Изображение ястреба на одной из стен напоминает мне татуировку Тори. Под ним висит набросок птицы в полете.

– Это ворон, – произносит голос за спиной. – Правда, красиво?

Я оборачиваюсь и вижу Тори. Я словно возвращаюсь в комнату для проверки склонностей, в окружении зеркал, с проводами на лбу. Не думала, что снова увижу ее.

– Ну, привет, – улыбается она. – Не думала, что снова увижу тебя. Беатрис, верно?

– Вообще-то Трис, – отвечаю я. – Вы работаете здесь?

– Да. Просто отлучилась, чтобы помочь с проверкой. Бо́льшую часть времени я здесь. – Она постукивает пальцем по подбородку. – Знакомое имя. Кажется, ты спрыгнула первой?

– Да.

– Молодец.

– Спасибо. – Я касаюсь наброска птицы. – Послушайте… мне нужно поговорить с вами…

Я поглядываю на Уилла и Кристину. Я не могу отвести Тори в сторонку сейчас; они будут спрашивать.

– …кое о чем. Когда-нибудь.

– Не уверена, что это умно, – тихо отвечает она. – Я помогла тебе, чем смогла, и теперь ты должна справляться сама.

Я покусываю губы. У нее есть ответы, я это знаю. Если она не хочет поделиться ими сейчас, я найду способ разговорить ее в будущем.

– Хочешь сделать татуировку? – спрашивает она.

Набросок птицы приковывает мой взгляд. Я не собиралась делать пирсинг или татуировку, когда пришла сюда. Я знаю, что, если сделаю татуировку, это вобьет еще один клин между мной и семьей, который я никогда не смогу вытащить. И если моя жизнь продолжится в том же духе, скоро он станет самым незначительным клином между нами.

Но теперь я понимаю слова Тори о том, что ее татуировка символизирует страх, который она преодолела… это напоминание о том, кем она была, и напоминание о том, кем она стала. Возможно, есть способ почтить свою прежнюю жизнь и одновременно принять новую.

– Да, – отвечаю я. – Три такие птицы.

Я касаюсь ключицы, отмечая их полет… к сердцу. По одной для каждого члена семьи, которого я оставила позади.

Глава 9

– Поскольку вас нечетное количество, один из вас сегодня драться не будет, – говорит Четыре, отходя от доски в зале для тренировок.

Он косится на меня. Рядом с моим именем – пусто.

Узел в животе ослабевает. Отсрочка.

– Ничего себе!

Кристина пихает меня локтем, попадает в одну из ноющих мышц – этим утром ноющих мышц у меня больше, чем здоровых, – и я морщусь.

– Ой!

– Извини, – произносит она. – Но ты только посмотри! Меня поставили против Танка.

Мы с Кристиной вместе сидели за завтраком, а до того она прикрывала меня в спальне, когда я переодевалась. У меня прежде не было таких друзей. Сьюзен больше ладила с Калебом, чем со мной, а Роберт во всем следовал за Сьюзен.

Наверное, у меня просто раньше не было друзей. Невозможно завязать настоящую дружбу, если никто не готов принять помощь или хотя бы рассказать о себе. Здесь это исключено. Я уже знаю о Кристине больше, чем когда-либо знала о Сьюзен, а ведь прошло всего два дня.

– Против Танка?

Я нахожу имя Кристины на доске. Рядом с ним написано «Молли».

– Да, приспешника Питера, чуть более женственного с виду.

Она кивает на кучку ребят на другой стороне комнаты. Молли высокая, как и Кристина, но на этом сходство заканчивается. У нее широкие плечи, бронзовая кожа и нос картошкой.

– Эти трое, – Кристина по очереди указывает на Питера, Дрю и Молли, – неразлучны едва ли не с рождения. Я их ненавижу.

Уилл и Ал стоят на арене. Они держат руки у лица, чтобы защищаться, как учил Четыре, и топчутся по кругу. Ал на полфута выше Уилла и вдвое шире. Глядя на него, я осознаю, что у него большие даже черты лица – большой нос, большие губы, большие глаза. Эта схватка продлится недолго.

Я смотрю на Питера и его друзей. Дрю ниже, чем Питер и Молли, но сложением напоминает валун и постоянно сутулится. У него оранжевые волосы, цвета старой морковки.

– А что с ними не так? – спрашиваю я.

– Питер – дьявол во плоти. В детстве он затевал драки с ребятами из других фракций, а когда взрослые их разнимали, плакал и выдумывал, будто это другой ребенок все начал. И конечно, ему верили, потому что мы были правдолюбами и не могли лгать. Ха-ха.

Кристина морщит нос и добавляет:

– Дрю – всего лишь его подручный. Сомневаюсь, что у него в черепушке есть хоть одна самостоятельная мысль. А Молли… она из тех, кто поджигает муравьев через лупу, только чтобы посмотреть, как их крючит.

На арене Ал наносит Уиллу мощный удар в челюсть. Я морщусь. На другой стороне комнаты Эрик улыбается Алу и поворачивает колечко в брови.

Уилла ведет в сторону, одну руку он прижимает к лицу, другой блокирует следующий удар. Судя по его гримасе, блокировать удар не менее болезненно, чем пропустить его. Ал нетороплив, зато силен.

Питер, Дрю и Молли украдкой поглядывают в нашу сторону, затем сближают головы и шепчутся.

– По-моему, они догадались, что мы говорили о них, – замечаю я.

– Ну и что? Они и так знают, что я их ненавижу.

– Знают? Откуда?

Кристина притворно улыбается и машет рукой. Я с горящими щеками смотрю в пол. Мне в любом случае не следовало сплетничать. Сплетни – потакание своим прихотям.

Уилл зацепляет ногу Ала своей и дергает, опрокидывая Ала на землю. Ал неуклюже поднимается.

– Потому что я им сказала, – поясняет она сквозь сжатые зубы, не переставая улыбаться. У нее прямые верхние зубы и кривые нижние. Она смотрит на меня. – В Правдолюбии все стараются искренно проявлять свои чувства. Многие говорили мне, что я им не нравлюсь. И многие не говорили. Какая разница?

– Просто мы… не должны были обижать других, – отвечаю я.

– Предпочитаю думать, что моя ненависть идет им во благо, – возражает она. – Я напоминаю им, что они вовсе не божий дар человечеству.

Я хихикаю и снова сосредоточиваюсь на арене. Уилл и Ал несколько секунд стоят друг против друга, в их движениях появляется неуверенность. Уилл смахивает светлые волосы с глаз. Противники поглядывают на Четыре, как будто ждут, что он остановит схватку, но он стоит, скрестив руки на груди, и не реагирует. В нескольких футах от него Эрик смотрит на часы.

Еще через пару секунд топтания на месте Эрик кричит:

– Вы что, развлекаться сюда пришли? Вздремнуть никому не надо? Деритесь, черт побери!

– Но…

Ал выпрямляется, опускает руки и спрашивает:

– Нам начисляются очки или как? Когда закончится схватка?

– Когда один из вас не сможет продолжать, – отвечает Эрик.

– По правилам Лихости, – добавляет Четыре, – один из вас также может сдаться.

Эрик смотрит на Четыре, сощурившись.

– По старым правилам, – уточняет он. – По новым правилам сдаваться нельзя.

– Смелые признают чужую силу, – возражает Четыре.

– Смелые не сдаются.

Четыре и Эрик еще несколько секунд глядят друг на друга. Передо мной словно два типа лихачей: великодушный и безжалостный. Но даже я знаю, что в этой комнате властью обладает Эрик, самый молодой лидер Лихости.

Капли пота проступают на лбу Ала; он вытирает их тыльной стороной ладони.

– Это попросту нелепо. – Ал качает головой. – Какой смысл избивать его? Мы в одной фракции!

– Неужели ты думаешь, это так просто? – усмехается Уилл. – Давай, вперед. Попробуй меня ударить, копуша.

Уилл снова поднимает руки. В его глазах появляется решимость. Он правда верит, что может победить? Один хороший удар в голову, и Ал его вырубит.

Если, конечно, сможет дотянуться. Ал пытается нанести удар, и Уилл пригибается. Его шея блестит от пота. Он уклоняется от очередного удара, ловко обходит Ала и со всей силы бьет в спину. Ал кренится вперед и поворачивается.

В детстве я читала книгу о гризли. Помню картинку, на которой медведь стоял на задних лапах, вытянув передние, и ревел. Именно так Ал выглядит сейчас. Он бросается на Уилла, хватает его за плечо, чтобы не дать ускользнуть, и сильно бьет в челюсть.

Я вижу, как свет гаснет в глазах Уилла, светло-зеленых, как сельдерей. Его глаза закатываются, тело обмякает. Он выскальзывает из хватки Ала и мертвым грузом оседает на пол. Холодок бежит у меня по спине и распирает грудь.

Глаза Ала широко распахиваются, и он приседает рядом с Уиллом, похлопывая его по щеке. В комнате воцаряется тишина, все ждут, очнется ли Уилл. Несколько секунд он не подает признаков жизни, а только лежит на согнутой руке. Затем моргает, явно оглушенный.

– Подними его, – приказывает Эрик.

Он жадно смотрит на распростертое тело Уилла, как голодный – на сытный обед. Его губы кривятся в жестокой ухмылке.

Четыре поворачивается к доске и обводит имя Ала. Победа.

– Следующие – Молли и Кристина! – кричит Эрик.

Ал кладет руку Уилла себе на плечи и утаскивает его с арены.

Кристина хрустит костяшками. Я пожелала бы ей удачи, но что толку? Кристина не слабая, но намного более хрупкая, чем Молли. Надеюсь, рост ей поможет.

Напротив меня Четыре поддерживает Уилла за талию и выводит из комнаты. Ал мгновение стоит у двери и смотрит им вслед.

Уход Четыре заставляет меня встревожиться. Оставить нас с Эриком – все равно что доверить детей няне, которая на досуге точит ножи.

Кристина заправляет волосы за уши. У нее черные волосы длиной до подбородка, убранные назад серебряными заколками. Она снова хрустит костяшками. Похоже, она нервничает, и неудивительно – а кто бы не нервничал, увидев, как Уилл рухнул на пол тряпичной куклой?

Если все конфликты в Лихости решаются схваткой до победного конца, что эта часть инициации готовит мне? Мне предстоит стоять над поверженным противником, сознавая, что это я его избила, как Ал, или лежать беспомощной грудой, как Уилл? Жаждать победы – эгоистично или отважно? Я вытираю потные ладони о брюки.

Я возвращаюсь к реальности, когда Кристина бьет Молли в бок. Молли ахает и скрипит зубами, как будто готовится зарычать. Тонкая прядь черных волос падает ей на лицо, но она ее не отводит.

Ал стоит рядом со мной, но я слишком сосредоточена на новой схватке, чтобы смотреть на него или поздравлять с победой, если он, конечно, этого хочет. Я не уверена.

Молли ухмыляется Кристине и без предупреждения нагибается, вытягивая руки. Она с размаху ударяет Кристину в живот, сбивая с ног, и прижимает к земле. Кристина извивается, но Молли тяжелая, ее не сдвинуть.

Молли бьет, и Кристина дергает головой, уклоняясь от удара, но она бьет снова и снова, пока кулак не попадает Кристине по челюсти, носу, губам. Я машинально хватаю Ала за руку и сжимаю что есть сил. Мне просто нужно за что-то держаться. Кровь течет по щеке Кристины и брызгает на землю. Я впервые в жизни молюсь, чтобы кто-то потерял сознание.

Но она не теряет сознание. Кристина кричит и высвобождает одну руку. Она бьет Молли в ухо, заставляя ее потерять равновесие, и выворачивается. Встает на колени, держась рукой за лицо. Из ее носа течет темная тягучая кровь и заливает пальцы. Кристина снова кричит и отползает от Молли. По ее вздрагивающим плечам ясно, что она рыдает, но я с трудом что-то слышу сквозь пульсацию крови в ушах.

«Пожалуйста, потеряй сознание».

Молли пинает Кристину в бок, отчего та растягивается на спине. Ал высвобождает руку и крепко прижимает меня к себе. Я стискиваю зубы, чтобы не расплакаться. Я не жалела Ала той первой ночью, но я еще не жестока; от вида Кристины, обхватившей руками грудь, мне хочется броситься между нею и Молли.

– Хватит! – воет Кристина, когда Молли заносит ногу, чтобы ударить еще раз.

Она протягивает руку.

– Хватит! Я… – Она кашляет. – Я сдаюсь.

Молли улыбается, и я вздыхаю от облегчения. Ал тоже вздыхает, его грудная клетка поднимается и опускается рядом с моим плечом.

Эрик идет на середину арены, нарочито медленно, и встает над Кристиной, сложив руки на груди.

– Прошу прощения, что ты сказала? – тихо спрашивает он. – Ты сдаешься?

Кристина с трудом поднимается на колени. Когда она отрывает руку от земли, на полу остается красный отпечаток. Она морщит нос, чтобы остановить кровотечение, и кивает.

– Вставай, – произносит он.

Если бы он закричал, мне бы не показалось, что меня вот-вот вывернет. Если бы он закричал, я поняла бы, что крик – худшее, что он собирается сделать. Но он говорит тихо и обдуманно. Он хватает Кристину за руку, рывком поднимает с пола и тащит к двери.

– За мной! – приказывает он остальным.

И мы повинуемся.

Река ревет у меня в груди.

Мы стоим у перил. В Яме почти никого нет; сейчас середина дня, хотя кажется, что наступила нескончаемая ночь.

Если бы вокруг были люди, не думаю, чтобы кто-нибудь помог Кристине. Во-первых, мы с Эриком, а во-вторых, у лихачей другие правила – правила, которые допускают жестокость.

Эрик толкает Кристину к перилам.

– Перелезай, – приказывает он.

– Что?

Она произносит это так, как будто ожидает, что он уступит, но ее широко распахнутые глаза и пепельное лицо говорят об обратном. Эрик не пойдет на попятный.

– Перелезай через перила, – повторяет Эрик, медленно произнося каждое слово. – Если сможешь провисеть над пропастью пять минут, я прощу твою трусость. Если не сможешь, я не позволю тебе продолжить инициацию.

Перила узкие и металлические. А еще холодные и скользкие от водяных брызг. Даже если Кристине хватит смелости провисеть на них пять минут, она может просто не удержаться. Либо она решит стать бесфракционницей, либо рискнет жизнью.

Я закрываю глаза, представляю, как она падает на острые камни внизу, и содрогаюсь.

– Хорошо. – Ее голос дрожит.

Она достаточно высокая, чтобы перекинуть ногу через перила. Ее ступня трясется. Она опускает носок на уступ и перекидывает вторую ногу. Глядя на нас, она вытирает ладони о брюки и хватается за перила так крепко, что костяшки ее пальцев белеют. Затем она убирает одну ногу с уступа. И вторую. Я вижу между прутьями ограждения ее лицо, полное решимости, со сжатыми губами.

Рядом со мной Ал засекает время.

Первые полторы минуты у Кристины все хорошо. Она крепко держится за перила, и ее руки не дрожат. Я начинаю думать, что она может справиться и показать Эрику, как глупо было в ней сомневаться.

Но затем волна разбивается о стену и белые брызги окатывают спину Кристины. Она ударяется лицом об ограждение и вопит. Ее ладони соскальзывают, и теперь она держится одними кончиками пальцев. Она пытается ухватиться получше, но у нее мокрые руки.

Если я ей помогу, Эрик заставит меня разделить ее судьбу. Позволю ли я ей разбиться насмерть или обреку себя на участь бесфракционницы? Что хуже: бездействовать, когда другой умирает, или стать изгнанником, ничего не добившись?

Мои родители легко ответили бы на этот вопрос.

Но я не мои родители.

Насколько мне известно, Кристина не плакала с тех пор, как мы здесь оказались, но сейчас ее лицо морщится, и она всхлипывает так громко, что заглушает рев реки. Еще одна волна разбивается о стену, и брызги покрывают ее тело. Одна из капель попадает мне на щеку. Ее руки снова скользят, и на этот раз одна из них отрывается от перил, так что она висит на кончиках четырех пальцев.

– Давай, Кристина! – кричит Ал на удивление громко.

Она смотрит на него. Он хлопает в ладони.

– Давай держись. Ты можешь. Держись за перила.

Хватит ли мне сил, чтобы не уронить ее? Стоит ли вообще пытаться, если я знаю, что слишком слаба и не могу ей помочь?

Я знаю, что это за вопросы: оправдания. «Здравый смысл способен оправдать любое зло; вот почему для нас так важно не опираться на него». Это слова отца.

Кристина взмахивает рукой, нащупывая перила. Больше никто ее не подбадривает, только Ал хлопает в свои большие ладони и кричит, не сводя с нее глаз. Жаль, я так не могу; жаль, мне не пошевелиться; я лишь смотрю на нее и недоумеваю, давно ли стала столь отвратительной эгоисткой.

Я гляжу на часы Ала. Прошло четыре минуты. Он чувствительно пихает меня локтем в плечо.

– Давай, Кристина, – говорю я. Мой голос не громче шепота, и я прочищаю горло. – Осталась минута.

На этот раз у меня получается громче.

Вторая рука Кристины находит перила. Ее руки трясутся так сильно, что мне кажется, будто сама земля содрогается подо мной, отчего все перед глазами качается, просто я не замечаю.

– Давай, Кристина, – произносим мы с Алом, и, когда наши голоса сливаются, я начинаю верить, что мне хватит сил ей помочь.

Я помогу ей. Если она опять соскользнет, я помогу.

Очередная волна разбивается о спину Кристины, обе ее руки соскальзывают с перил, и она вопит. Я тоже издаю вопль. Он словно доносится со стороны.

Но Кристина не падает. Она хватается за прутья ограждения. Ее пальцы скользят вниз по металлу, пока голова не исчезает из виду; остаются лишь пальцы.

На часах Ала горит 5.00.

– Пять минут прошло. – Он почти выплевывает эти слова в Эрика.

Эрик смотрит на свои часы. Неторопливо, наклоняя запястье, а у меня тем временем скручивает живот и не хватает воздуха. Я моргаю и вижу сестру Риты на мостовой под железнодорожными рельсами; руки и ноги согнуты под неестественными углами; я вижу, как Рита кричит и плачет; я вижу, как я отворачиваюсь.

– Хорошо, – произносит Эрик. – Можешь подниматься, Кристина.

Ал направляется к перилам.

– Нет, – отрезает Эрик. – Она должна подняться сама.

– Нет, не должна! – рычит Ал. – Она сделала, как вы велели. Она не трусиха. Она сделала, как вы велели.

Эрик не отвечает. Ал перегибается через перила, и ему хватает роста, чтобы дотянуться до запястья Кристины. Она хватает его за предплечье. Ал тянет ее наверх, его лицо красное от досады, и я бросаюсь вперед, чтобы помочь. Как я и подозревала, я слишком маленькая, чтобы от меня был прок, но я подхватываю Кристину под мышку, когда она оказывается достаточно высоко, и мы с Алом перетаскиваем ее через ограждение. Она падает на землю, ее лицо все еще в пятнах крови после драки, спина насквозь мокрая, тело дрожит.

Я опускаюсь рядом на колени. Она поднимает взгляд на меня, затем на Ала, и мы вместе переводим дыхание.

Глава 10

Ночью мне снится, что Кристина снова висит на перилах, на этот раз цепляясь пальцами ног, и кто-то кричит, что только дивергент может ей помочь. Поэтому я бросаюсь вперед, чтобы вытащить ее, но кто-то сталкивает меня с обрыва, и я просыпаюсь, прежде чем разбиться о камни.

Потная и дрожащая, я иду в женскую ванную, чтобы принять душ и переодеться. Когда я возвращаюсь, поперек моего матраса написано «Сухарь» красной краской из баллончика. То же слово написано буквами помельче на каркасе кровати и еще раз – на подушке. Я оглядываюсь по сторонам, мое сердце колотится от злости.

Питер стоит за моей спиной и насвистывает, взбивая свою подушку. Трудно поверить, что я ненавижу такого доброго на вид человека – его брови от природы приподняты, и у него широкая белозубая улыбка.

– Классно смотрится, – замечает он.

– Я тебя случайно чем-то обидела? – спрашиваю я, хватаю простыню за угол и сдергиваю с кровати. – Может, ты не заметил, но мы теперь в одной фракции.

– Понятия не имею, о чем ты, – отмахивается он и смотрит на меня. – К тому же мы с тобой никогда не будем в одной фракции.

Я качаю головой, снимая наволочку с подушки. «Только не злись». Он хочет вывести меня из себя; ему это не удастся. Но всякий раз, когда он ударяет по своей подушке, мне хочется врезать ему в живот.

Входит Ал, и мне даже не приходится просить его о помощи; он просто подходит и помогает мне снять постельное белье. Кровать придется отскребать потом. Ал относит стопку простыней в корзину, и мы вместе идем в тренировочный зал.

– Не обращай на него внимания, – советует Ал. – Он идиот и, если ты не станешь злиться, рано или поздно прекратит.

– Хорошо.

Я касаюсь щек. На них еще горит румянец злости. Надо отвлечься.

– Ты разговаривал с Уиллом? – тихо спрашиваю я. – Ну, после… сам знаешь.

– Да. С ним все в порядке. Он не сердится. – Ал вздыхает. – Теперь меня запомнят как парня, который первым вырубил другого.

– Не самый худший способ запомниться. По крайней мере, с тобой остерегутся враждовать.

– Есть способы и получше. – Он подталкивает меня локтем, улыбаясь. – Ты вот первая спрыгнула.

Может, я и первая спрыгнула, но подозреваю, что моя слава среди лихачей на этом и закончится.

Я прочищаю горло.

– Один из вас должен был потерять сознание, сам знаешь. Если не он, значит, ты.

– И все же я не хочу больше этого делать. – Ал качает головой, слишком долго, слишком быстро, и шмыгает носом. – Правда не хочу.

Мы подходим к двери тренировочного зала, и я отвечаю:

– И все же тебе придется.

У него доброе лицо. Возможно, он слишком добрый для лихача.

Я вхожу и смотрю на классную доску. Вчера мне не пришлось сражаться, но сегодня непременно придется. При виде своего имени я замираю с занесенной ногой.

Мой противник – Питер.

– О нет! – восклицает Кристина, которая, шаркая, входит за нами.

Ее лицо в синяках, и такое впечатление, что она изо всех сил старается не прихрамывать. При виде доски она комкает бумажку от маффина, которую держала в кулаке.

– Они что, серьезно? Они правда хотят заставить тебя драться с ним?

Питер почти на фут выше меня и вчера победил Дрю меньше чем за пять минут. Сегодня лицо Дрю скорее черно-синего, чем розового цвета.

– Может, тебе пропустить пару ударов и притвориться, будто потеряла сознание? – предлагает Ал. – Никто не станет тебя винить.

– Ага, – отвечаю я. – Может быть.

Я гляжу на свое имя на доске. Мои щеки пылают. Ал и Кристина просто пытаются помочь, но до чего досадно, что они даже в глубине души не верят, будто у меня есть шанс одержать верх над Питером!

Я стою у стены, вполуха слушая болтовню Ала и Кристины, и наблюдаю за схваткой Молли и Эдварда. Он намного проворнее, так что сегодня Молли не победить.

По мере того как драка продолжается и мое раздражение утихает, я начинаю нервничать. Вчера Четыре советовал играть на слабостях противника, но, не считая полного отсутствия привлекательных черт, у Питера нет недостатков. Он достаточно высокий, чтобы быть сильным, но не настолько крупный, чтобы быть медлительным; у него нюх на чужие уязвимые места; он злобный и не станет меня жалеть. Хотелось бы сказать, что он меня недооценивает, но это ложь. Я действительно такая неумеха, как он считает.

Возможно, Ал прав, и мне следует пропустить пару ударов и притвориться, будто я потеряла сознание.

Но я не вправе даже не попытаться. Я не должна стоять в списке последней.

Когда Молли приподнимается с пола, явно оглушенная ударами Эдварда, мое сердце колотится так сильно, что пульсируют даже кончики пальцев. Я забыла, как стоять. Забыла, как бить. Я иду на середину арены, и у меня сводит живот, когда Питер направляется ко мне. Он выше, чем казалось, и мышцы его рук напряжены. Он улыбается мне. Интересно, если меня на него стошнит, это поможет?

Сомневаюсь.

– Все нормально, Сухарь? – спрашивает он. – У тебя такой вид, будто ты вот-вот заплачешь. Возможно, я не буду особо усердствовать, если ты разрыдаешься.

За плечом Питера я вижу у двери Четыре со сложенными на груди руками. Он кривит рот, как будто только что проглотил что-то кислое. Рядом с ним стоит Эрик и притопывает ногой быстрее, чем бьется мое сердце.

Только что мы с Питером стояли и смотрели друг на друга, и вот уже Питер поднимает руки к лицу, согнув локти. Его колени тоже согнуты, как будто он готовится прыгнуть.

– Ну же, Сухарь. – Его глаза сверкают. – Хватит и одной слезинки. Давай моли о пощаде.

При мысли о том, чтобы молить Питера о пощаде, у меня горчит во рту, и я автоматически пинаю его в бок. Или пнула бы, не поймай он мою ступню и не дерни на себя, заставив потерять равновесие. Я шлепаюсь спиной об пол, выдергиваю ногу и неуклюже поднимаюсь.

Я должна оставаться на ногах, чтобы он не пнул меня в голову. Это единственное, о чем я могу думать.

– Хватит играть с ней! – рявкает Эрик. – Я не собираюсь торчать здесь весь день.

Лукавая гримаса Питера тает. Он дергает рукой, и боль пронзает мою челюсть и разливается по лицу, отчего темнеет в глазах и звенит в ушах. Я моргаю и кренюсь набок, а комната тем временем куда-то падает и качается. Не помню, как его кулак коснулся меня.

Я слишком ошарашена, чтобы что-то делать, кроме как пятиться от него, насколько позволяет арена. Он бросается ко мне и сильно бьет в живот. Его нога вышибает воздух из легких, и мне больно, так больно, что невозможно дышать, а может, это из-за удара, не знаю, я просто падаю.

«Не падать». Это единственное, о чем я думаю. Я заставляю себя встать, но Питер уже здесь. Он хватает меня за волосы и бьет в нос. Эта боль другая, меньше похожа на укол и больше – на хруст, она хрустит у меня в голове, и перед глазами мелькают разноцветные пятна, синие, зеленые, красные. Я пытаюсь оттолкнуть его, молочу по рукам, и он снова бьет меня, на этот раз по ребрам. Мое лицо мокрое. Чертов нос. Наверное, это кровь, но голова слишком кружится, чтобы посмотреть вниз.

Он толкает меня, и я снова падаю, скребу руками по земле и моргаю, заторможенная, вялая, разгоряченная. Я кашляю и с трудом встаю. Лучше бы полежать, ведь комната кружится так быстро. И Питер кружится вместе с ней; я центр плоскости вращения, единственная неподвижная точка. Что-то прилетает мне в бок, и я снова едва не падаю.

«Не падать, не падать». Я вижу перед собой плотную массу, чье-то тело. Я бью со всей силы, и мой кулак попадает во что-то мягкое. Питер неубедительно стонет и шлепает меня по уху ладонью, тихонько посмеиваясь. У меня звенит в ушах, и я пытаюсь сморгнуть черные пятна; и как это мне что-то попало в глаза?

Краем глаза я вижу, как Четыре распахивает дверь и выходит. Очевидно, эта схватка ему не слишком интересна. Или он собирается выяснить, почему все кружится волчком, и я его прекрасно понимаю; мне тоже хотелось бы знать.

Колени подламываются, щека касается прохладного пола. Что-то бьет меня в бок, и я впервые кричу; пронзительный визг принадлежит кому-то другому, не мне; еще удар в бок, и я больше ничего не вижу, даже того, что под самым носом, мир гаснет. Кто-то кричит: «Хватит!» И я думаю: «слишком много» и «совсем ничего».

Проснувшись, я почти ничего не чувствую, только кашу внутри головы, как будто ее набили ватными шариками.

Я знаю, что проиграла, и единственное, что сдерживает боль, – то же, от чего путаются мысли.

– Ее глаз уже почернел? – спрашивает кто-то.

Я открываю один глаз – второе веко как будто приклеили. Справа от меня сидят Уилл и Ал; Кристина сидит слева на кровати, прижимая к челюсти пакет со льдом.

– Что с твоим лицом? – спрашиваю я.

Мои губы распухли и плохо слушаются. Она смеется.

– На себя посмотри! Раздобыть тебе глазную повязку?

– Что с моим лицом, я и так знаю, – отвечаю я. – Я при этом присутствовала. В некотором роде.

– Никак ты шутишь, Трис? – усмехается Уилл. – Надо почаще давать тебе обезболивающее, раз ты отпускаешь на нем шуточки. А ответ на твой вопрос – я ее побил.

– Поверить не могу, что ты проиграла Уиллу, – качает головой Ал.

– А что? Он хорош. – Кристина пожимает плечами. – К тому же, кажется, я наконец поняла, как перестать проигрывать. Надо просто не давать им бить меня в челюсть.

– Долго же до тебя доходило. – Уилл подмигивает ей. – Теперь ясно, почему ты не эрудитка. Туго соображаешь!

– Ты нормально себя чувствуешь, Трис? – спрашивает Ал.

У него карие глаза, почти такого же цвета, как кожа Кристины. На щеках щетина, и похоже, если бы он не брился, то обзавелся бы густой бородой. Сложно поверить, что ему всего шестнадцать лет.

– Ага, – отвечаю я. – Жаль только, нельзя остаться здесь навсегда и больше не видеть Питера.

Но я не знаю, где это – «здесь». Я лежу в длинной узкой комнате с двумя рядами кроватей. Между некоторыми кроватями – занавески. С правой стороны – пост медсестры. Наверное, лихачи лежат здесь, когда болеют или поранились. Женщина на посту наблюдает за нами поверх планшета. Я никогда еще не видела медсестер с таким обилием сережек в ухе. Некоторые лихачи должны добровольно выполнять работу, которой традиционно занимаются другие фракции. В конце концов, для лихачей нет смысла тащиться в городскую больницу по всяким пустякам.

Впервые я попала в больницу в шесть лет. Мать упала на тротуаре перед нашим домом и сломала руку. Услышав ее крик, я разрыдалась, но Калеб просто молча побежал к отцу. В больнице товарка в желтой блузке, с чистыми ногтями, улыбаясь, измерила маме кровяное давление и вправила кость на место.

Помнится, Калеб сказал матери, что рука заживет за месяц, потому что это всего лишь трещина. Я думала, он ее успокаивал, поскольку именно так поступают самоотверженные люди, но что, если он просто повторил то, что узнал? Что, если все его альтруистические склонности были на самом деле замаскированными чертами эрудита?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю