Текст книги "Коричневый след"

Автор книги: Вернер Шмиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

20

Хорсту Бринкману шел уже шестидесятый год и в отличие от многих сверстников он с нетерпением ждал, когда же этот год наконец кончится. В шестьдесят полицейские уходят на пенсию. Бринкман был хаупткомиссаром бохумской уголовной полиции. Он прошел по всем ступенькам служебной лестницы, получил все возможные надбавки и теперь твердо знал размер будущей пенсии. Начиная тридцать пять лет назад службу в полиции, он и помыслить не мог о таком – уйти в должности хаупткомиссара. Тогда хаупткомиссары считались «крупными шишками», и необходимо было добиться незаурядных успехов, чтобы дослужиться до столь высокого поста. Однако времена менялись. Карьера Бринкмана была тому лучшим свидетельством. Он не раскрыл никаких крупных дел и все свои повышения в буквальном смысле «высидел».

Адвоката Книппеля, которому Бринкман обязан был назначением в полицию, он не видел очень давно. Тем сильнее было его изумление, когда старик сам позвонил ему и договорился о встрече. Книппель приходился близким другом его отцу и по старой привычке обращался к комиссару только по имени. Бринкману не оставалось ничего другого, как продолжать именовать его "дядя Руди".

История, которую Книппель ему изложил, Бринкмана не убедила.

– По-моему, сильно смахивает на книжку "Эмиль и сыщики"[5]5
  Повесть для детей известного западногерманского писателя Эриха Кестнера (1899–1974).


[Закрыть], – засомневался он.

Но старик продолжал настаивать.

– Ты бы хоть приказал внимательно исследовать мопед, Хорст.

– Они наверняка это сделали, но если тебе так хочется, я позвоню в Дальхаузен.

Там никто не мог припомнить такого случая. Дежурный попросил позвонить еще раз после обеда, когда на дежурство заступит другая смена.

Послеобеденный звонок Бринкмана имел хоть какой-то результат. Хауптмайстер Лохнер вспомнил происшествие и, порывшись в бумагах, нашел даже соответствующее донесение.

– Проверьте, были ли расследованы обстоятельства того несчастного случая, – попросил Бринкман.

Лохнер достаточно долго служил в полиции, чтобы не понять: что-то тут не так. Почему один из начальников комиссариата интересуется давно забытым простейшим случаем?

Нервно листал он донесение, пробегая скупые данные об обстоятельствах происшествия.

– Минутку, господин хаупткомиссар, я передам трубку коллеге Шванду, он как раз составлял донесение.

И, прежде чем Бринкман успел что-то ответить, Лохнер положил трубку на письменный стол и позвал Артура Шванда, предававшегося вместе с Эрвином Цибуллой столь полюбившемуся им с недавних пор детскому занятию.

– Так что же вы выяснили по обстоятельствам несчастного случая? – спросил Бринкман. В голосе его слышалось нетерпение.

– Ну, несчастный случай, вы ведь знаете, чего там особенно выяснять. Когда мы прибыли, он там лежал. И свидетелей не было.

– А вы не обнаружили на мопеде следов, что позволили бы предположить постороннее воздействие?

– Я больше занимался пострадавшим, господин хауптко-миссар. Вот мой коллега, возможно, он знает больше. Он производил погрузку мопеда.

Шванд подозвал Эрвина Цибуллу.

На другом конце провода бушевал Бринкман, однако Шванд, не обращая внимания, отвел трубку в сторону и быстро объяснил Цибулле, в чем дело.

– Итак, это вы занимались мопедом, с которым произошел несчастный случай? Я прав? – спросил Бринкман, гнев которого сменился общим пессимистическим настроем по поводу состояния дел в дорожной полиции.

– Что вы имеете в виду, говоря "занимались", господин хаупткомиссар? Я погрузил мопед в наш фургон и принял необходимые меры по сохранности собственности.

– А идея исследовать мопед на предмет обнаружения следов постороннего воздействия вам, конечно, в голову не приходила?

– Но тут же все было ясно, господин хаупткомиссар. Булыжная мостовая, дождь, влияние алкоголя, да и водителю почти семьдесят пять.

– Допустим так, но вам ведь известна инструкция, предписывающая тщательное исследование всех транспортных средств, потерпевших аварию, на предмет следов постороннего воздействия?

Цибулла промолчал.

– К тому же у вас имелись для этого основания. Мне стало известно, что внучка потерпевшего была у вас в участке и поделилась своими подозрениями.

– Со мной она не говорила, господин хаупткомиссар.

Он беспомощно оглянулся.

– Лохнер, – тихо подсказал Шванд.

– А где он? – также тихо переспросил Цибулла.

– В нужнике, – прошептал Шванд.

– Минутку, господин хаупткомиссар, коллега, который беседовал тогда с фройляйн, только что вышел. Я попробую его…

– Все, с меня довольно! – прервал его Бринкман. – Мы не в детском саду. Каждый валит на другого. Вы что, меня за идиота принимаете? Назовите мне свою фамилию и звание!

– Цибулла, Эрвин, полицайобермайстер, господин хаупткомиссар.

Невольно он вытянулся по стойке "смирно", ожидая страшного разноса. Но разноса не последовало. Хотя Бринкман и записал фамилию себе в блокнот, он вовсе не собирался создавать себе хлопоты из-за этих кретинов.

– Немедленно отправьте мне копию донесения о несчастном случае, – приказал он, уточнив еще раз номерной знак мопеда, а также порядковый номер регистрации в сохраненной книге собственности.

В группе дорожных экспертов никто не пришел в восторг от его просьбы тщательно исследовать мопед. Пришлось позвонить начальнику отдела, его сверстнику, чтоб добиться желаемого без письменного запроса.

Когда через два дня на стол Бринкмана лег отчет о проведенном исследовании, вывод был однозначен: следы белого лака на раме, на заднем предохранительном щитке вмятина справа, тоже со следами белого лака.

– Выходит, он прав! – буркнул комиссар и задумчиво пригладил существенно поредевшие с годами волосы.

Порывшись в ящике стола, Бринкман извлек материалы, оставленные Книппелем. Придется еще раз побеседовать с этим Вильгельмом Мюллером. А газетная вырезка – от какого, собственно, числа та газета?

Комиссар выглянул из окна: моросил октябрьский дождь. Никакого желания выходить на улицу. Но и поручать допрос кому-то другому нельзя, придется потом выслушивать глупые шутки, как он помогал детям играть в сыщиков.

Бринкман прошел в соседнюю комнату, там сидел за машинкой молодой парень из его отдела и печатал донесение. Хаупткомиссар приказал снять копию с газетной вырезки и послал парня в редакцию "Вестдойче альгемайне цайтунг'*, поручив установить дату выпуска. Оригинал он прихватил на допрос.

Они вернулись в президиум часа через два, к концу рабочего дня, и почти одновременно. Поскольку Бринкман позабыл сказать, что статья появилась до смерти Штроткемпера, сотрудник отдела, естественно, начал с последних номеров газеты и после нудного перелистывания многочисленных газетных листов обнаружил фотографию лишь в номере за тринадцатое сентября.

Нудным был и допрос. Потребовалось целых полчаса, чтобы хоть немного привести в чувство до смерти перепуганного человека. Но все равно показания его были туманны. Как теперь утверждал Мюллер, никакой особенной драки он не видел, точную дату происшедшего не помнит, да и что один из участников драки изображен на фотографии тоже не факт. А тут еще появилась супруга! Бринкман знавал подобные браки, от бракоразводного судьи дело нередко перекочевывало в комиссию по расследованию убийств. Мрачно перелистывал он донесения о несчастных случаях.

С какой стати именно я должен заниматься этим дерьмом, подумал он. С каким удовольствием выбросил бы он сейчас донесение вместе с газетной вырезкой и собственными заметками!

На следующее утро он предпринял последнюю попытку внести ясность в этот случай. Он вызвал фрау. Шторх, секретаршу и телефонистку, чтобы продиктовать ей ряд заданий. Ко всем этим новомодным диктофонам он, как и большинство полицейских его возраста, так и не сумел привыкнуть.

Сорокалетняя располневшая женщина подсела к письменному столу с блокнотом и карандашом в руках.

– Нужно отправить телекс коллегам из уголовной полиции на Зильте, фрау Шторх. Касательно Генриха Лембке, Вестер-ланд, адрес неизвестен.

Уголовная полиция на Зильте, судя по всему, не была перегружена в межсезонье. Уже на следующий день в здание полицайпрезидиума на Уландштрассе поступил ответ. Курьер принес его в первый отдел вместе с другими бумагами. Бринкмана на месте не было. По средам обычно проводились совещания у шефа. После двух часов утомительнейшего монолога начальника полиции, направленного на дальнейшее улучшение их работы, он возвратился в кабинет, плюхнулся в кресло и неохотно раскрыл папку с почтой. Телекс с Зильта лежал сверху. "Касательно Генриха Лембке, род. 18.12.08, проживает: 2280, Вестерланд/Зильт, Уферштрассе, 13. В ответ на Ваш запрос по телексу от 12.10.83 сообщаем следующее:

1. Вышепоименованный является владельцем легкового автомобиля марки "Мерседес-Бенц", тип 35 °CЕ, год выпуска 1982, цвет белый.

2. Путем тщательного осмотра установлено, что на автомобиле не имеется следов столкновения.

Опрос в мастерских, обслуживающих автомобили марки "Мерседес" на острове, показал, что, хотя вышепоименованный является их постоянным клиентом, в последний раз ежегодный технический осмотр он проходил лишь в августе месяце.

3. На основании данных, указанных в п. 2, мы отказались от проверки алиби вышепоименованного. Тем более что ему принадлежит отель "Морской орел" и он является уважаемым гражданином нашего острова".

Ни то ни се, подумал Бринкман. Как и многое в этом деле.

На рассвете следующего дня разносчица газет обнаружила у стен больницы святой Елизаветы труп бродяги. Мужчина был убит бутылкой.

Бринкман прибыл на место преступления в пять утра. Розыск в таких случаях протекал по отработанной схеме.

Он выбрал "Приют святого Христофора", сунул там под нос примерно пятидесяти опустившимся людям цветное фото убитого, однако никто из них ничего существенного не сообщил.

Настроение было соответствующее, когда в десять утра, позевывая и чувствуя тоскливую пустоту в желудке, он вошел в кабинет.

Там его дожидался посетитель, явно чувствовавший себя как дома. Замшевое пальто на толстой меховой подкладке и меховую шапку он швырнул на стул для посетителей, сам же, не обращая внимания на расширившиеся глаза секретарши, уютно расположился за письменным столом в бринкмановском кресле. Прождав с полчаса, он знал содержание почты хаупткомиссара так же хорошо, как и содержание заметок, которые Бринкман делал во время допроса.

– Дядя Руди, что ты тут делаешь?

– Я не мешаю? – задал встречный вопрос пожилой господин.

Комиссар подавил неудовольствие по поводу дерзкого вторжения и подал посетителю руку. Поскольку ему все равно не удалось бы прогнать старика из начальственного кресла, он освободил себе стул для посетителей.

Вошла фрау Шторх с четырьмя бутербродами и чашкой кофе.

– С удовольствием выпил бы сейчас чаю, – заметил Книппель, и Бринкман подал знак секретарше.

– Ничего, если я позавтракаю, пока мы разговариваем?

Фрау Шторх принесла чай.

Кончиками пальцев Книппель вытянул бумажный мешочек из стакана.

– В мои времена здесь пили настоящий чай.

– Но английская оккупация давно кончилась, дядя Руди, – попробовал пошутить Бринкман.

– А жаль.

Книппель подлил в чай большую порцию молока.

– Что же тебе удалось узнать по делу Штроткемпера?

Бринкман изложил новости в общих чертах, постаравшись

свести на нет такой факт, как наличие белого "мерседеса" у владельца отеля, зато старательно выпятив остающиеся неясности и неувязки.

– Иными словами, ты хочешь приостановить дело?

– А что мне еще остается? – спросил Бринкман с хорошо разыгранной беспомощностью. – Обходить все мерседесовские мастерские отсюда до Фленсбурга?

– Мой дорогой Хорст, – Книппель поправил узел галстука, – не стоит делать себя глупее, чем ты на самом деле есть. Может, мне, находящемуся на пенсии адвокату, объяснить тебе, как ведется расследование по правилам? Будто сам не знаешь, что экспертам не составит труда установить, имелись ли на машине повреждения лаковой поверхности, пусть даже теперь они устранены. А об алиби твои пляжные мальчики и вовсе не спросили уважаемого господина.

Раздраженно порылся он в папке с почтой, вытащил оттуда ответ зильтской полиции и не без иронии процитировал: "Тем более что ему принадлежит отель "Морской орел" и он является уважаемым гражданином нашего острова".

– А теперь остановись! Хочешь, я скажу тебе собственное мнение об этом деле? – прервал его Бринкман.

Книппель откинулся в кресле и прикрыл глаза.

– Я весь внимание.

– Ну и хорошо. Старик в возрасте семидесяти пяти лет в плохую погоду и явно в нетрезвом состоянии влезает на мопед. На булыжной мостовой его заносит, он наезжает на тротуар или на что-нибудь еще, теряет сознание. Задето основание черепа. В больнице старик начинает рассказывать внучке сказки про белый "мерседес''. Потом умирает. Малышка воображает, будто деда ее убили, мотается туда-сюда, рассказывает древние истории, не имеющие никакого отношения к данному случаю. А люди вроде тебя, которые все всегда знают лучше других, поддерживают девочку в ее заблуждении. Глубоко сожалею, но в подобные детские игры я не играю.

И Бринкман энергично тряхнул головой.

Книппель приоткрыл глаза и не без интереса наблюдал происходящее. Потом встал, с трудом натянул пальто.

– Что ты намерен теперь предпринять? – спросил Бринкман бывшего покровителя.

– Довести расследование до конца.

И Книппель удалился.

21

Джимми многого ожидал от первого своего полета: голубое небо, причудливой формы облака, города и села размером со спичечный коробок, леса, реки, озера с высоты птичьего полета.

Теперь он сидел у иллюминатора пассажирского самолета и злился. Всего через несколько минут после взлета в Дюссельдорфе серые облака поглотили машину "Люфтганзы". Но Джимми был не тем человеком, которому легко испортить настроение. Неделя все равно обещала быть интересной.

Дома мать только покачала головой.

– В какие высокие круги ты попал, мальчик мой?

Улла сидела у иллюминатора прямо перед ним.

Отцу она сказала, что отправляется в гости к бывшей своей однокласснице, которая учится сейчас в Гамбурге, и единственное, что обеспокоило отца, это нравственный ущерб, которому дочь могла подвергнуться в портовом городе. Мать тоже не знала истинной цели поездки.

Единственным, у кого не было проблем с родителями, был Рудольф Книппель. За завтраком он кратко проинформировал дочь и оставил на всякий случай адрес. Дочь разозлило, что в его возрасте он позволяет себе такие траты. Книппеля давно раздражали эти косые взгляды на его наследство. Не без удовольствия рассказал он ей о двух молодых людях, которые должны были отправиться с ним за его счет.

Вокруг защелкали пристяжные ремни, самолет стал проваливаться в пустоту.

– Как бы там ни было, вниз возвращаются все, – плоско сострил Джимми и прижался головой к стеклу иллюминатора.

Облака стали прозрачнее, время от времени сквозь них виднелась стальная гладь Северного моря, с каждой секундой становящаяся ближе.

– Неужели это гидроплан? – простонал Джимми.

Вместо ответа Улла постучала по стеклу. Под ними лежал

остров, похожий сверху на обезглавленного сокола.

Лишь внизу, после приземления с ужасающим ревом и визгливого крика пожилой дамы, когда они уже держали в руках чемоданы и Книппель называл водителю такси адрес, Джимми наконец перевел дух.

Отель “Морской орел" находился в центре Вестерланда, самого большого населенного пункта на Зильте. Некогда это был обычный рыбацкий поселок, однако сто лет назад его поразил вирус туризма и до сих пор трясла лихорадка.

Десятиэтажные бетонные туристские бункеры загораживали вид на пляж, шпалерами вдоль улиц выстроились магазинчики сувениров, закусочные, дискотеки и модные лавки. И лишь изредка попадался старинный кирпичный дом с верандой, построенный в давнем благородном стиле морских курортов.

Тем сильнее было их удивление, когда такси затормозило перед одноэтажным, выкрашенным в белый цвет традиционным фризским домом с красной черепичной крышей, на фронтоне которого искусно выкованные буквы гласили: отель “Морской орел”. Под названием год постройки: 1872.

Из входной двери выбежал молодой человек в темной ливрее, подхватил их багаж и исчез внутри. Двери распахнулись, и все трое вошли в холл с камином, старинными бархатными креслами и подобранными строго в тон обоями.

Сквозь узкие окошки в помещение проникал тусклый осенний свет, но он был слишком слаб, чтобы конкурировать с теплым ровным пламенем буковых поленьев. Со стен на вновь прибывших смотрели резные деревянные фигурки, изображавшие фризских крестьян в национальной одежде.

– Чем могу служить? '

Рудольф Книппель вздрогнул. За стойкой портье стоял мужчина его возраста, возможно, чуть моложе. Волосы у него были пышные, но седые, с серебристым отливом. Мужчина с фотографии в газете, владелец отеля с золотым ключом в руках, Генрих Лембке.

Книппель напряг память, пытаясь понять, видел ли он когда-либо этого человека.

– Добрый день. Я заказывал по телефону номера, одноместный и двухместный, – ответил он наконец.

– Будьте добры, вашу фамилию.

– Книппель, Рудольф Книппель из Бохума.

Если это действительно тот, за кого мы его принимаем, и он помнит меня, сейчас он должен занервничать, допустить ошибку. Из этих соображений Книппель и предпочел остановиться в отеле Лембке под настоящей фамилией. Но владелец отеля либо и в самом деле не помнил, где прежде он встречался с этим гостем, либо прекрасно владел собой.

С профессиональной вежливостью завел он обычный разговор о городе, откуда прибыл гость, о нем ведь так много говорят в последнее время – тут и драматический театр новейшего направления, и спортивное общество с недавно созданной футбольной командой, да и обсерватория кое-чего стоит. Сам он всего несколько недель назад имел удовольствие пройтись по его улицам, он был на конференции владельцев отелей. Да, что ни говори, шахтерский город он представлял себе иначе.

Книппель вежливо улыбнулся. Конечно, со времен войны кое-что изменилось, но зато этот вот остров по-прежнему чудо, жемчужина Северного моря, северный Сен-Тропез[6]6
  Город на Лазурном берегу во Франции.


[Закрыть], узкая полоска суши между двумя морями. Еще в молодости тянуло его сюда, и только теперь, прихватив с собой взрослую внучку, он осуществил давнюю мечту.

Господа выбрали чудесное время, заметил Лембке, сейчас здесь можно по-настоящему отдохнуть, вот почему в межсезонье приезжают подлинные ценители. Его отель один из немногих, что в это время открыты. Он предложил им заполнить гостиничные формуляры.

Комнаты их помещались в боковом крыле отеля, тоже одноэтажном, но построенном значительно позже. Комната Книппеля выдержана была в голубых тонах.

– Через час внизу в ресторане, – распорядился он и исчез в своей голубой келье.

Посыльный привел Уллу и Джимми в соседний номер.

То же самое, только в зеленой гамме, комната чуть больше из-за двуспальной кровати.

Держа в руках дорожную сумку, Джимми в нерешительности застыл в дверях.

Улла принялась исследовать помещение, она оглядела шкаф в крестьянском стиле, опробовала кресла, посмотрелась в зеркало, украшенное причудливым орнаментом, и наконец плюхнулась на кровать.

– Не скрипит, – довольно заметила она и покачалась на прекрасных пружинах.

Джимми распаковал вещи. Тут же врубил полученный в наследство магнитофон. Shine on Jon Crazy Diamond[7]7
  Песня группы «Пинк Флойд».


[Закрыть].

Улла взглянула на него, улыбнулась.

– Успел записать вчера вечером, – признался Джимми. – Специально для "мертвого часа".

Молча они разделись и нырнули под огромное одеяло, наслаждаясь накатывающей волнами музыкой. Ни тебе звона кофейных чашек за пропускающими звук стенками современных многоэтажных домов, ни хрустнувшей ветки под ногами одинокого пешехода. Они были в целом мире одни.

Музыка кончилась. Отзвучали последние аккорды, слегка искаженные синтезатором. Что-то щелкнуло. И не было уже безмятежности в зеленой комнате.

С кассеты говорил Эмиль. Фраза начиналась на полуслове.

– …и тогда один из полицейских говорит: «Но это мог бы быть и вон тот, сзади». Нет, говорю я, это он. Подними-ка свою правую руку. Видишь, у тебя тут не хватает пальца. Тогда на Херманнсхоэ ты хотел двинуть меня пишущей машинкой, потому что я все время молчал. Но промахнулся, я отскочил в сторону. А палец у тебя застрял внутри, и ты принялся орать что резаный, потом нажал кнопку на столе, прибежали другие штурмовики, они перевязали тебе руку, а меня до полусмерти избили. Нет, Аугсбургер, тебя я узнаю среди тысяч.

Снова щелчок. Кассета кончилась. Улла отмотала назад.

Далеко. Вперед. Стоп. Снова этот чертов финал с их дурацким синтезатором. Потом наконец Эмиль. И тишина.

– Ну откуда я мог это знать? – начал Джимми. – Вначале играл духовой оркестр, я немного послушал. Откуда я мог знать, что именно здесь он рассказывает о своей жизни.

Он замолчал, и Улла, ни слова не говоря, ушла в ванную.

Книппель прослушал запись дважды.

– Это было вскоре после ареста Аугсбургера, на очной ставке. Странно, но насчет отсутствующего пальца я вообще ничего не знаю.

– Зато знал дед.

– Теперь мне уж кажется, что твой дед – я, – пошутил старик. Потом посерьезнел: – Не надо пока никому об этом говорить.

Джимми перевернул кассету.

– Может, на другой стороне тоже что-то есть.

Из магнитофона зазвучал марш. Книппель сидел на краю кровати, внимательно слушая.

– Когда ты шагаешь с друзьями в строю, – сказал он и начал тихо подпевать.

Прозвучало еще четыре или пять песен, Книппель их все знал. Всякий раз, как кончалась песня, Джимми надеялся услышать голос Эмиля. Но вновь вступали духовые.

– Не вешай носа, – утешил его Книппель. – Как бы там ни было, ты разгадал одно звено в нашей головоломке. У Аугсбургера недостает пальца.

– Пойдем взглянем сейчас на лапищи этого Лембке, – предложил Джимми.

Книппель охладил его пыл. Он подвел обоих к окну. Они увидели внутренний дворик, окруженный со всех сторон постройками отеля. На усыпанной красным гравием стоянке под деревьями находились два автомобиля.

– Полчаса назад здесь стоял "мерседес" Лембке, потом наш радушный хозяин уселся в него и отбыл в неизвестном направлении.

– Неужели вы все время стояли у окна?

– Конечно, – ответил Книппель и, бросив взгляд на скомканную постель, ухмыльнулся. – В конце концов, мы здесь не ради удовольствия, верно?

Послеобеденное время прошло в хлопотах. Для начала они взяли напрокат старенький "гольф". Джимми предстояло обследовать все автомастерские на острове, а тот вытянулся в длину почти на сорок километров. Маловероятно, чтобы "мерседес", если он и в самом деле был поврежден, ремонтировали в другой местности. На сушу можно было попасть лишь через дамбу, а она всегда была забита машинами.

Они купили карту острова, выписали из справочной книги адреса всех мастерских и заправочных станций. Джимми еще раз отрепетировал легенду, которую собирался рассказывать недоверчивым механикам.

Книппель переговорил по телефону с неким Люббо Вилкенсом из Кейтума, его адрес Улла узнала в бохумском отделении Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме.

Вечером они сидели в ресторане отеля "Морской орел". Лембке так и не появился.