Текст книги "Тобой я стану"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Никогда, – услышала она голос Любы, – не убирала и не буду.

– Как это? – Рита чуть не стукнулась головой об угол кровати.

– Обыкновенно, – отвечала Люба ленивым голосом. – Всегда найдется тот, кто за меня уберет. – Рита вынырнула из-под кровати, как выныривают из океана неосторожные пловцы, за которыми гонится акула. – Ты такая быстрая. Вон, уже сделала половину работы за меня. Давай до конца, а?

Рита уставилась на нее.

– Это еще почему? – Внутри вспыхнул огонь.

– А я тебе за это что-нибудь подарю, – продолжала Люба.

– Поищи дураков в другом месте, – прошипела Рита. – Я сделала свою половину, вот и все.

– Ладно, пойду поищу кого-нибудь. – Люба встала с кровати, накинула на себя белоснежный махровый халат и вышла из комнаты.

Очень скоро она вернулась с худенькой девочкой, наверное, класса на два ниже, чем они с Любой.

– Она уберет за меня, – Люба широко улыбалась Рите в лицо.

Рита перевела взгляд на девочку, которая быстро включила пылесос и принялась водить щеткой по короткому ворсу ковра. «В конце концов, ее никто не принуждал, она сама согласилась», – решила Рита. Она пожала плечами и молча отвернулась.

Когда гудение прекратилось, Рита услышала голос Любы:

– Бери. Спасибо тебе. Придешь в следующий раз?

– Ага, – тихо ответила девочка.

Она не видела, что дала Люба, но по голосу было ясно – она рада.

– Видала? – спросила Люба. – Я дала ей помаду. Немного начатую, но все равно фирменную. Ей никогда такую не купить. А отец привезет мне их столько, всяких помад-румян, сколько я захочу.

Глава 7. Какого цвета молоко оленухи

Класс, в который пришла Рита, оказался небольшой, всего двенадцать человек. Ивана Гришкина она заметила сразу – его темные глаза впились в нее, как только она вошла в кабинет.

У него черные, торчащие ежиком волосы, широкое лицо. Он смотрел на нее, как смотрят на что-то невиданное. Пожалуй, именно так Рита смотрела на осьминога, которого поймали рыбаки, когда она с родителями отдыхала на море. Хотелось пройтись рукой по темно-фиолетовому телу, но было страшновато. А… чего хочется ему? Она искоса наблюдала за Иваном и всякий раз ловила на себе его взгляд. Она уже знала, что он – знаменитость. Певец.

Ну и сравнение придумала – она и осьминог. Самой смешно. И потом, почему бы ему не посмотреть на нее? У нее приятная внешность, она хорошо сложена – по крайней мере, так говорят мамины подруги. А потом, улыбаясь, добавляют: «Маргарита – не зрелый плод, но дайте срок…» – и по-особому поднимают брови. В общем, ей вполне уютно в своем теле. Пускай смотрит…

– А что скоро будет, – сказала однажды вечером Люба, поливая себя духами.

– Что? – спросила Рита, слегка морщась. Ее начинала утомлять принудительная ароматерапия «по-Любиному».

– В первое воскресенье октября у нас в школе дискотека. Для всех. Директриса хочет познакомить стареньких и новеньких. У меня тако-ое платье! – Люба закатила глаза. – И еще знаешь что? – Люба спустила ноги с кровати, побежала к шкафу.

Рита смотрела, как она роется в куче пакетов, отыскивая нечто.

– Вот.

Люба держала в каждой руке по длинной тончайшей перчатке. Телесного цвета, длинные, они колебались от ее энергичного дыхания. Рите показалось, что в детской книжке – давным-давно – она видела похожие крылышки эльфа. Только они чуть темнее, чем Любины перчатки.

– А к ним у меня тако-ое платье, – повторила она и снова закатила глаза. – Увидишь, – прошептала Люба.

Перчатки красивые, это правда. Но зачем они Любе на школьной дискотеке?

– Твой… – Рита слегка замешкалась, потом спросила: – Отец подарил?

– Ну да. Он говорит, что из меня должна вырасти настоящая европейская девушка.

– А-а… – неопределенно протянула Рита. – Они все в перчатках?

– Ну… конечно, в таких красивых… Кто откажется… – бормотала Люба, поглаживая то левую, то правую. – А ты в чем пойдешь? – Люба обернулась к шкафу, скользнула взглядом по Ритиным полкам. На них так мало вещей, что они вполне могли уместиться на одной.

– Я? Я пойду в черных брюках, – говорила Рита, – в сиреневой блузке… наверное. Я подумаю.

– Понятно. Черные брюки пока еще никто не отменял, – согласилась Люба. Бросила перчатки на полку, удивив Риту: только что пылинки сдувала, а теперь такой небрежный жест.

Рита отчетливо услышала интонацию телеведущей, которая произнесла точно такую фразу в передаче о моде. Они смотрели ее вместе с Любой.

– Но если хочешь, – услышала Рита глуховатый голос Любы уже из-под одеяла, – я могу тебе что-нибудь дать.

Рита улыбнулась.

– Нет, не надо. Я не ношу чужое.

– Конечно, – с облегчением в голосе подхватила Люба, – мой размер тебе не подойдет.

Иван Гришкин тоже ждал дискотеку, причем с нетерпением. С первого мига, как он увидел Риту, у него зачесались руки: так хотелось погладить ее волосы – светлые, почти белые, настоящие… Никогда он не видел вблизи таких волос. Но не подойдешь на перемене, не скажешь: я хочу потрогать твои волосы. А на дискотеке можно все.

Этот вечер наступил. Большой школьный зал расцвечен разноцветными фонариками, паркет натерт до блеска, сравнимого с блеском льда на катке. Но то, что Рита увидела возле дальней стены, заставило ее замереть. Барная стойка, высокие стулья возле нее – прямо как в настоящем современном клубе. Но кто сидит на этих стульях? Она засмеялась. Первоклашки. Сами залезли или их подсадили? С блаженными лицами они тянули морковный, как она потом узнала, сок из узких бокалов для коктейля.

Первые три танца были общими – танцевали все, кто как мог и как хотел. Первоклашки спрыгнули со своих стульев, возбужденные, они выделывали такие фигуры, что воспитательницы хохотали до слез. Потом они подхватили их и увели.

Теперь в зале остались старшеклассники. Диджей знал, какую музыку хотят поставить.

Иван подошел к Рите.

– Привет, – сказал он. – Ты здорово танцуешь.

– Я занималась гимнастикой, – ответила Рита, слегка краснея. – Целых пять лет.

– У тебя разряд? – спросил он, заставляя ее кружиться.

– Нет, я упала, растянула связки. А потом меня отдали в лыжную секцию. У меня по лыжам первый.

– Правда? Тогда ты приехала в правильное место, – улыбнулся Иван. – Здесь столько снега, можешь кататься с утра до вечера, легко сдашь на мастера.

– Могу, – сказала она. – А ты… поешь, мне рассказывали.

– Ну да. Пою.

– Я когда-нибудь услышу? – Она кокетливо наклонила голову, светлые волосы прикрыли лицо.

Он засмеялся.

– Конечно. У тебя очень красивые волосы, Рита, – сказал он. – Я никогда не видел таких волос… Вблизи. Только в кино или на картинке. Но там они не настоящие. – Он улыбнулся.

– Не настоящие? – Рита удивилась. – Ты думаешь, в кино все в париках?

– Нет, просто они крашеные. Мой отец говорит, что все женщины хотят носить волосы цвета молока оленухи.

– Ох, – фыркнула Рита.

– Ну да, – настаивал Иван. – Такие волосы нравятся мужчинам. – Он улыбнулся. – Мне тоже. Только настоящие. А у тебя настоящие. – Он протянул руку и погладил волосы, которые падали на спину Риты.

Рука обожгла спину еще сильнее, чем взгляд Любы, который устремился на нее. Рукой в перчатке, оттопырив мизинец, она держалась за плечо парня из десятого класса.

– А я, – вдруг осмелела Рита, – я тоже никогда не видела вблизи таких черных волос. Они жесткие? – Она протянула руку и прошлась по ежику волос.

– Ну и как? – тихо спросил Иван.

– Интересно, – уклончиво ответила Рита. – А еще интересней услышать, как ты поешь.

– Приходи завтра в четыре. Будет репетиция концерта для спонсоров.

– Приду, конечно.

– Галина Даниловна, наша директриса, говорит, что каждый может что-то предложить для концерта. Ты слышала, они приедут в весенние каникулы?

– Ох, это еще так неско-оро, – протянула Рита.

– Но мы должны удивить гостей чем-то, как говорит она, не тривиальным. А на это нужно время, – ответил Иван. – На самом деле, спонсоры вкладывают совсем не тривиальные деньги в нашу школу-интернат, сама видишь.

– Может быть, мне тоже что-то приготовить? Например, упражнение с лентой? Я еще не забыла гимнастику, – на ходу придумала Рита.

Они танцевали, болтали… Кажется, впервые за полтора месяца новой жизни Рита чувствовала себя так свободно.

Если честно, отправляясь в школу-интернат, она приготовилась к схватке. Она не манси и не ханты, а русская девочка, по странности обстоятельств попавшая в чужой мир. Всего на один год, только на девятый класс, как обещали родители. А эти дети оленеводов и охотников учатся вместе с первого класса и до последнего. Они – свои. Она – чужая.

Но, как оказалось, кто он – свой или чужой – определяется совсем не так, как она думала.

Сказать, что Рита никогда до сих пор не влюблялась, было бы неправдой. Влюблялась, да еще как. В детском саду, в лагере, во дворе. Но по-другому. Она влюблялась в красивую курточку, в джинсы, в велосипед, в мопед. Теперь она видела только Ивана. Спросить ее, как он был одет на дискотеке, – она бы не ответила. Но она могла сказать, что от его взгляда то краснела, то бледнела. У нее изменился голос при нем – точнее, интонации, которые удивляли ее. Она заметила, как у нее дрожали пальцы, когда он брал ее руку в свою. У него горела рука в ее руке… От него так хорошо пахло – свежестью, зимой, хотя в зале жарко. Ей хотелось спросить чем. Но она не посмела.

Но больше всего Рите нравилось, что они понимают друг друга с полуслова. Она начинает фразу, он заканчивает. И наоборот. Никогда и ни с кем у нее такого не случалось.

Иван проводил ее до комнаты.

– До завтра, – сказал он.

– Спокойной ночи, – ответила она.

Глава 8. Два в одном

– Ты… один? Ты пел один? – не верила Рита. Она заглянула за спину – нет ли там кого-то, кто пел бы вторым голосом.

– Один. – Он улыбался. Ему нравилось наблюдать за Ритой. Было ясно, что она потрясена на самом деле, а не изображает.

– Но такого не может быть. Мне кажется, у тебя кто-то стоял за спиной.

– Это я стояла у него за спиной, – услышала она голос Любы. Она возникла из ниоткуда. Рита поморщилась.

Иван, казалось, не слышал Любиных слов, он смотрел на Риту.

– Один. Я пел один. И стоял на сцене тоже один.

– Но я слышала два голоса, – настаивала Рита. – Я кое-что понимаю в пении. Моя мама хорошо поет. Когда она училась в Москве, она пела в хоре студентов МГУ.

Иван кивнул.

– Студенты хорошо поют. Но не так, как я. Я лучше.

Рита фыркнула, у нее уже была готова расхожая фраза: от скромности не умрешь. Но она не произнесла ее. Она вспомнила, как однажды папа в ответ на такую реплику спросил: «А зачем умирать от скромности?» И сам ответил: «Надо жить. Потому лучше жизни пока еще ничего не придумано».

– Значит, ты поешь один двумя голосами сразу? – Рита не могла понять, как это.

– Это называется горловое пение.

– А кто тебя научил?

– Моя мама, – ответил он. – Вообще-то считается, что женщина не должна петь в такой манере. Но если бы мама не нарушила запрет, я никогда бы не научился. Так, как поем мы с ней, умеют петь тувинцы, алтайцы, монголы, башкиры. Для манси такое пение непривычно. Ты правильно услышала двухголосое соло. Я беру две ноты одновременно. – Он усмехнулся. – Ты удивляешься, как европейские путешественники в середине позапрошлого века. Наше пение они описывали как чудо. А что такое чудо? То, что кажется невозможным.

Рита открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но Люба, которая не отходила от них, протараторила:

– Иван знаешь кто? «Звенящий мальчик».

– Правда? – Рита посмотрела на Ивана. – Ты – «звенящий мальчик»?

– Ага, – сказал он. – Но не меня первым так назвали. Есть настоящие артисты, они выступают в больших городах, за границей. Там наше пение – экзотика.

– Всем привет, – услышала Рита энергичный голос директрисы. Галина Даниловна подошла, обняла Ивана за плечи. – Иван не только поет, он играет на особых музыкальных инструментах, которые обычно сопровождают такое пение. Напомни мне, Ваня, как они называются? – Галина Даниловна сняла свою руку с плеча, чтобы поправить узел на его темно-синем галстуке. – Вот так лучше. Наш самый талантливый молодой человек должен быть самым красивым, – добавила она.

– Комуз, скифская арфа, ядаган, но это не все, – предупредил Иван, спокойно принимая заботу директрисы.

– А техника, в которой он сейчас пел, – Галина Даниловна посмотрела на Риту, – наверняка ты никогда не слышала такого слова – называется «кай».

– Слышала, – сказала Рита. – Так зовут мальчика в сказке о Снежной королеве.

– Ах, ну да, конечно! Кай и Герда – герои замечательной сказки, – кивнула директриса. – Но в данном случае «кай» – название техники пения.

– «Кай» – стиль алтайского пения, – уточнил Иван, тоже глядя на Риту. На Любу никто не обращал внимания, но, похоже, это ее не задевало. Она разглядывала свои ногти, покрытые свежим лаком, отыскивая невидимый глазу изъян.

– Что ж, Ваня, – Галина Даниловна тронула его за локоть, – ты пел замечательно, как всегда. Сам знаешь, на тебя особые виды. – Потом, окинув взглядом девочек, заметила: – Я вижу, не у меня одной… – Она шутливо погрозила Ивану пальцем. – Ты должен быть в лучшем виде на концерте для спонсоров. Имей в виду!

– А ты тоже так умеешь петь? – Рита повернулась к Любе.

– Да что ты. Нет, конечно. Я вообще ничего не умею. Зачем? Я просто красивая, – Люба одарила ее одной из самых нежных улыбок. Рита сама видела, как Люба тренировалась перед зеркалом, отыскивая новые варианты улыбок.

Рита хмыкнула.

– Красивая, ну и дальше что? – спросила она.

– Ну и то. Правда, Иван? Я красивая, этого хватит. Ой, мне должны звонить, а я оставила телефон на тумбочке!

Люба умчалась из зала, Иван и Рита наконец остались одни.

Рите так хотелось, чтобы Люба исчезла. Но теперь, когда Иван молча смотрел на нее, она почувствовала неловкость. Рита пыталась придумать вопрос, который не показался бы слишком личным. Зачем Ивану знать, что она все время думает о нем? Что, собираясь на уроки, смотрит на себя в зеркало его глазами. А если она соберет волосы в хвост – Ивану понравится? А если заколет их на висках заколками – будет лучше?…

Зачем ему знать, что, когда он пел, у нее пересохло в горле, а все тело горело, как в огне, и дрожало, как от холода. Казалось, она – это еще один странный музыкальный инструмент, на котором играет Иван Гришкин. Играет, прикасаясь к ней только голосом.

– Скажи, как у тебя получается петь вот так? – наконец придумала она вопрос.

– Легко, – сказал он. – Хочешь, я научу тебя.

Глава 9. Хочу, хочу!

– Хочу, хочу! Я хочу научиться петь, как ты, – повторяла Рита.

Ну конечно, она готова учиться необыкновенному пению. И не только. Она готова прыгать с парашютом, если бы Иван умел и предложил ей. Она научилась бы запускать змея для первоклашек, если бы Иван предложил ей.

– Учи же! – нетерпеливо потребовала она, когда они вышли на пустую сцену. В зале никого. Впрочем, если бы кто-то и был там, сейчас Рита видела только Ивана.

– Быстро не получится, – предупредил Иван. – К пению надо подготовиться.

Он говорил, не сводя глаз с ее лица. Никто и никогда так долго не смотрел на Риту, разве что родители в детстве. Когда хотели узнать, правду ли она говорит. Папа уверял, что они с мамой читают по глазам все. Она улыбнулась. Это потом она догадалась, что ее лицо выдавало обман. А теперь… оно тоже ее выдает? Ну и пусть, пусть выдает… правду.

– Как? – спросила Рита. – Я училась в музыкальной школе два года. Потом мы переехали в Тюмень… Рядом с нашим домом школы нет.

– Я не об этом, – Иван покачал головой. – Когда уходишь в песню, ты уходишь из этого мира. Понимаешь?

– Нет, – призналась Рита. – Когда ты поешь, я вижу тебя. Я даже могу тебя потрогать. – Рита быстро коснулась его руки.

Он покачал головой.

– На самом деле меня здесь нет. Я – в песне.

– Ты это ощущаешь? Что ты не здесь? – Рита волновалась. А если он не вернется из песни?

Наверное, в ее лице что-то изменилось. Иван заметил и сказал:

– Я о том и говорю, ты можешь испугаться.

– Я-а? – Рита произнесла короткое слово с такой интонацией, что Иван засмеялся.

– Можно подумать, ты ничего не боишься.

– Нет, – энергично покрутила головой Рита. – Пугается тот, кто разрешает себе бояться, говорит мой папа.

– Гм… – Иван задумался, он смотрел поверх Ритиной головы. – Может, правда. Но когда я пою, я ухожу так далеко, что мне кажется, когда-нибудь не найду дороги обратно.

– Ты боишься заблудиться, – сказала Рита.

– Не совсем, – покачал головой Иван. – Старики предупреждали маму, когда слушали ее пение, как это опасно. Она может уйти с духом песни. А потом не сумеет найти свое тело.

– Не понимаю, – пробормотала Рита. – Ты же знаешь, с чего начал… о чем пел… – голос Риты звучал неуверенно. Так говорят с иностранцами, из языка которых знают всего несколько слов.

– Когда я пою, – продолжал Иван, – я подражаю голосам птиц, зверей. Они ведут меня за собой, куда хотят.

– Мистика какая-то, – прошептала она и поежилась.

Сейчас Иван не смотрел на нее. Он продолжал:

– Я начал подражать маме совсем маленьким. В двенадцать лет меня услышал один мудрый дедушка…

– Шаман, – прошуршала Рита таинственным словом.

– Ты знаешь о шаманах? – В глазах Ивана она увидела одобрение.

– Еще бы, – фыркнула Рита. – Я кое-что читала перед отъездом.

– Он сказал, что если я дальше буду петь, то стану настоящим «звенящим мальчиком». Мамин дедушка был шаманом. Только он не манси, а алтаец. Моя бабушка тоже.

– Значит, ты всего наполовину манси? – удивилась Рита. – Твоя мама алтайка?

– Да. Мои родители познакомились в техникуме, они учились в Барнауле, это на Алтае.

– Я знаю, – кивнула Рита. – Но почему дедушка разрешил твоей маме учиться пению, если у вас это запрещено?

– Мама запела сама, она не училась. Когда ей оставалось до появления на свет три месяца, ее мама, моя бабушка, заглянула в гнездо певчего дрозда.

– Ну и что? – нетерпеливо подгоняла Рита.

– Там сидели птенцы. Они родились, чтобы петь. Говорят, поэтому моя мама тоже запела.

Рита неуверенно улыбнулась, потом отвела взгляд от Ивана. Ей захотелось проверить, она еще здесь или уже заблудилась. Потом быстро посмотрела на Ивана. Если даже заблудилась, то вместе с ним. Это нестрашно.

– Думаешь, я сочиняю? Для таких, как ты, в нашей жизни много сказочного. Но я рассказал тебе правду.

– Для таких, как мы? Ты про кого?

– Про тех, кто не манси, не алтайцы, не ханты. Вы уже рассказали друг другу все сказки, а мы еще нет. Для нас горловое пение – не сказки. Это не я пою. Моим голосом рассказывают о себе звери, птицы, деревья, травы, ветер, гром. А теперь ты попробуй. Вдохни в себя столько воздуха, сколько войдет в легкие.

Рита открыла рот, вдохнула. Она повернула к Ивану лицо с надутыми щеками. Он потянулся к ней, ткнул пальцами в обе щеки. Они опали, как детский шарик, противно щелкнув.

– Ты что! – Рита нарочито возмутилась и покраснела. Сердце зашлось, как после длинной дистанции на лыжах.

– Воздух набирают в легкие, а не в щеки, – объяснил Иван. – Давай снова, вместе со мной.

Они со свистом втянули воздух, Рита услышала, как из самой глубины Ивана поднимаются урчащие хрипы.

Она еще раз попыталась, но услышала собственное рычание, оно исходило не из глубин. Оно повторяло вопль голодной кошки, наконец-то увидевшей кусочек колбасы.

Иван прервал свое пение.

– Если объяснять по правилам, то запомни – все дело в диафрагме. Она вот здесь. – Он похлопал себя по животу. – Старики называют ее вместилищем звуков. «Звенящие мальчики», профессиональные артисты, научились лучше всех управлять диафрагмой. У них звуки низкие, длинные, непрерывные. Они такие во всех стилях горлового пения.

– А эти стили сильно отличаются? – спросила Рита.

– Конечно. Тувинское пение отличается от алтайского и от монгольского. Но все подражают звукам природы.

Рита старалась, но, видимо, ее диафрагма не ожидала, что от нее потребуют чего-то такого. Она упиралась, сопротивлялась, отказывалась колебаться, из Ритиного горла вылетали отвратительные скрипы.

Иван вздохнул.

– Этому надо учиться очень долго, а если твои предки не владели таким стилем пения, то еще дольше.

– Знаешь, – сказала Рита, – давай я запишу тебя на диктофон и буду слушать на ночь.

– У тебя есть диктофон? – спросил он.

– Есть. Папа подарил. Он сказал, что мне наверняка будет лень писать письма, а ему интересно узнать о моей жизни в интернате. Он просил каждый вечер надиктовывать, как прошел день. Все-все.

– Все? – Иван сощурился. – Неужели все? – Он снова окинул ее особенным взглядом, от которого она порозовела еще ярче прежнего.

– Ну… все, что я… захочу наговорить, – уточнила Рита.

Иван внезапно наклонился и ткнулся носом в ее щеку.

– А про это расскажешь? – тихо спросил он.

Она засмеялась.

– Нет.

– Что я ви-ижу!

Иван и Рита быстро обернулись и увидели Любу. Она стояла, сложив руки на груди.

– Что же ты видишь? – насмешливо спросила Рита.

– Ты такая красная, Рита. У тебя пожар в голове? Ага-а, понятно, почему не выключила обогреватель в комнате.

– Я его выключила, – торопливо оправдывалась Рита.

– Нет, – качала головой Люба. – Иван, – она повернулась к нему, – Маргарита так летела к тебе на свидание, что чуть не подожгла весь корпус! Хорошо, что я не никуда не спешила и заметила.

Иван молча посмотрел на Любу. В его взгляде было что-то неуловимое, но оно заставило ее заговорить совершенно о другом:

– Кто даст мне списать математику? Вы уже решили задачки?

– Почему бы тебе самой не решить, – бросила Рита.

– Почему бы тебе самой не выключать электроприборы? – в тон ей ответила Люба. – Давай тетрадку.

– Бери. – Рита кивнула на рюкзак, который лежал на стуле. – Черная тетрадь.

– Да знаю какая, – пробормотала Люба. Она вынула тетрадь, улыбнулась и помахала ею: – Ну вот, моя мама опять права.

– А что она говорит? – спросила Рита.

– Если чего-то хочешь от кого-то, заставь его почувствовать себя виноватым.

Рита и Иван смотрели на Любу, ожидая продолжения. Она не заставила их ждать:

– Ты, Маргарита, на самом деле все выключила, когда уходила. Я обманула тебя, чтобы ты не упиралась и дала мне списать. Ха-ха-ха! – Люба подхватила свои тетрадки и убежала.

Иван махнул на нее рукой.

– Она всегда такая. Я раньше думал, что все красивые девчонки, как она.

– А… потом? – тихо спросила Рита, застегивая рюкзак, который Люба поленилась закрыть.

– Теперь, – он подчеркнул последнее слово, – я думаю, красивые отличаются друг от друга. Как… как горловое пение алтайцев от пения манси, а пение башкир – от монголов.

Рита засмеялась. Ей хотелось спросить почему. Но глупо напрашиваться на комплимент. Она сама знала, о чем он.

Вошла дежурная, звеня ключами.

– Пора, – сказала Рита.

– Продолжим завтра? – спросил Иван.

– Обязательно.

Поздно вечером, когда Рита уже выключила в спальне свет, пришла Люба. От нее пахло терпкими духами. Это был новый аромат.

Она подошла к изголовью Риты и тихо сказала:

– Я пока не решила, отдам его тебе или нет.

– Ты про что? – сонно спросила Рита. – Про кого?

– Сама знаешь. В общем, поиграйте, дети, в любовь, а потом посмотрим.

Запах духов пропал, значит, Люба отошла от кровати. Рита услышала плеск воды в душевой.

Рита заснула быстро, угроза не помешала ее сладкому сну.

Утром Люба вела себя как ни в чем не бывало, поэтому Рита спросила себя, не приснилось ли ей то, что она услышала?

Глава 10. Вперед, за грантом!

– Как тебе у нас? – спросила Галина Даниловна, подвигая Рите чашку. Чай был светлый, от него пахло так, что Рите захотелось наклониться и понюхать, угадать, чем именно он пахнет. Но она удержалась. Неважно, что Галина Даниловна – мамина подруга. Важно другое: она – директор школы-интерната. Ее приглашение в кабинет означает что-то особенное. Она могла бы остановить Риту в коридоре и задать тот же самый вопрос…

Но, видимо, есть причина. Когда Рита шагала по длинному коридору, устланному красной ковровой дорожкой, она пыталась догадаться, что собирается сказать или спросить у нее директриса. Может быть, звонили родители? Но они ей звонят через день.

– Так как тебе, – повторила Галина Даниловна, – в компании юных ханты и манси?

– Нормально, – осторожно ответила Рита.

– Ты немногословна, – улыбнулась Галина Даниловна. – Что ж, я рада, если все нормально. Ты учишься хорошо, у тебя нет проблем с учителями и одноклассниками. Верно?

– Никаких, – снова коротко ответила Рита.

– Я так и сказала Светлане. Твоя мама вчера звонила.

– Правда? Мне тоже.

– Ты ведь не скучаешь без родителей, правда?

Рита колебалась, как ей ответить. Вообще-то скучать положено, но у нее на это не остается времени. Надо столько сделать, столько обдумать. И потом, Галина Даниловна, вдруг подумала она, все равно, что мамина тень.

– Н-не очень, – наконец выбрала ответ Рита.

Галина Даниловна улыбнулась.

– Понимаю. Попробуй наш чай. Он не только согревает, но и очищает мысли от разного мусора.

– Правда? А что в чае?

– Травы, ягоды. Между прочим, сбор привозит отец Ивана Гришкина. Он вчера приезжал. Иван – замечательный парень. Я заметила, вы с ним подружились?

Рита покраснела и кивнула.

– Прежде он дружил с Любой. Точнее, она считала, что дружит с ним. Как она тебе? Девочка строптивая. Но ей положено – гремучая смесь родительских характеров. – Галина Даниловна поморщилась. – Прежде у меня в школе не было таких детей. Но – новые времена и новые песни, как говорится. – Она вздохнула.

– А… почему?

– Что почему? Новые времена или новые песни? – Галина Даниловна насмешливо посмотрела на Риту. У нее были зеленоватые глаза, а дужки очков им в тон. – Новые времена почему – вопрос не ко мне. Я не историк, я биохимик. Хотя давно уже директор школы-интерната. А вот новые песни… Гм… Песни редко остаются старыми, когда меняются времена.

– Тогда как же горловое пение? – выпалила Рита, чем удивила даже себя.

Галина Даниловна внимательно посмотрела на девушку.

– Горловое пение? Конечно, это старые песни. Но они настоящие, природные. Поэтому разные времена для них ничто. Иван Гришкин поет замечательно. Он может петь все что угодно. Но эстрадные песни, оперные арии кроме него споют тысячи человек, а вот то, что может он, – единицы. Я очень хочу, чтобы новое время помогло ему. Сейчас горловое пение модно во всем мире как экзотика. Как модно еще кое-что… Чем мы и воспользуемся на пользу Ивану. – Она подмигнула Рите.

– А что это? – тихо спросила Рита.

– Благотворительность, моя дорогая. Она в моде у таких людей, как Любин отец.

– Любин отец? – повторила Рита. – На самом деле?

– Люба наверняка рассказала тебе, что она внебрачная дочь очень богатого нефтяника. Ее мать – манси, а он – русский. Он не дал ей свою фамилию, но все остальное – пожалуйста. Все, что захочет дочь. Наш интернат он отождествляет с Любой, поэтому наши компьютеры – от него, новый домашний кинотеатр – тоже. Сам привез. Более того, он перечисляет деньги Фонду, который ищет таланты в глубинке. Понимаешь?

Рита кивнула.

– В марте приезжает комиссия Фонда. Иван Гришкин должен спеть так, чтобы ему дали грант для учебы в музыкальной школе в Новосибирске.

– Здорово, – сказала Рита.

– Но есть один нюанс, – Галина Даниловна поморщилась. – Люба считает, что Иван должен быть благодарен ей. Понимаешь?

– Ага, что он – ее парень? – Ритино сердце дернулось, высоко подпрыгнуло и перекрыло горло. Она не могла дышать.

– В какой-то мере – да. – Галина Даниловна поморщилась. – Должна сказать, до твоего появления не было никаких проблем между ними. Люба изображала, что Иван в нее влюблен, Ивану ничего не нужно изображать, она умеет это делать за двоих. – Галина Даниловна засмеялась. – Но теперь… Всем ясно, что Иван влюбился в тебя.

– Что! – Рита вспыхнула.

– Все естественно, не пылай. Ты здесь – птица из другого мира со своими светлыми волосами. Тебе никто не говорил, что твои волосы похожи на зимний мех горностая?

– Про горностая – нет. А про молоко оленухи… Иван говорил.

– Ну вот, все правильно. Поэтому… Люба может…

– Уговорить отца не давать грант Ивану? – Страшная догадка огорошила Риту.

– Не думаю, что она повлияет, но сложности могут возникнуть.

Рита замерла. Так вот что означали вчерашние слова Любы! «Я еще не решила, отдам его тебе или нет».

– Понимаю… – медленно проговорила она.

– Только не думай, что я запрещаю тебе относиться к Ивану так, как ты относишься. Знаешь, любовь всегда вызывает зависть тех, кто сам не умеет любить.

– Разве завидуют не те, кого не любят? – удивилась Рита.

– Но не любят тех, кто сам умеет любить. Я это поняла. Может быть, слишком поздно. – Она усмехнулась. Рита увидела, каким печальным вдруг стало лицо Галины Даниловны. – Твоя мама умела любить, теперь передо мной сидишь ты. У меня много детей, но они родились не от моей любви. Но я хочу, чтобы они росли с помощью моей любви. Я научилась любить.

– У вас так хорошо здесь, – нашлась Рита. – Я думала, что все по-другому…

– Понимаю, – кивнула Галина Даниловна. – Я рада, что тебе нравится. – Она помолчала. – Рита, я вот о чем хочу поговорить с тобой. Я знаю, ты здорово катаешься на лыжах…

– В Тюмени я ходила в лыжную секцию. У меня первый разряд по лыжам.

– Понятно. Но если бы ты еще умела стрелять из винтовки…

– Зачем? – изумилась Рита.

– Затем, что у тебя не было бы конкурентов на грант. Фонд ищет того, из кого можно вырастить талантливого биатлониста. Биатлон, если ты не знаешь, – это лыжное двоеборье. Спортсмен бежит на лыжах и стреляет из малокалиберной винтовки. Олимпийский вид спорта, очень перспективный. Я думаю, ты смотрела зимнюю Олимпиаду по телевизору?

– Конечно, – сказала Рита.

– Биатлон не менее модное занятие, чем горловое пение. – Она засмеялась. – Ты могла бы получить грант и поехать учиться в спортивную школу. Тоже в Новосибирск. – Она смотрела на Риту, ожидая реакции на свои слова. – Вместе с Иваном, – добавила она. – Там не будет никакой Любы, между прочим.

– Правда? – тихо спросила Рита, чувствуя, как колотилось сердце. Горло, наконец, совсем очистилось, Рита свободно дышала. – Но мои родители…

– Твоя мама сказала, что, может быть, тебе придется проучиться у нас еще год.

– Десятый класс? – Ритино сердце подпрыгнуло. А Ивана здесь не будет?

– Твоему отцу предложили остаться на Севере в более высокой должности. После нее – прямая дорога в Москву. Вот я и подумала, если ты получишь спортивный разряд по биатлону, тебе будет проще поступить в институт в Москве.

– А… мама?

– Твоя мама не против. К тому же, директор спортивной школы в Новосибирске – мой родной брат. – Она улыбнулась. – Она его знает. Когда-то он пытался за ней ухаживать, но напрасно. – Она улыбнулась. – А если бы все вышло удачно, то ты вполне могла быть моей племянницей. Но это я так. Мой брат – сам биатлонист, ему нужны талантливые ученики.

– Я готова, – сказала Рита. – Но как мне научиться стрелять? Где?