Текст книги "Сага о халруджи. Индиговый ученик. Книга вторая"

Автор книги: Вера Петрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Череда жарких дней и холодных ночей тянулась, словно цепочка каравана, затерявшаяся среди высоких барханов. Пробуждение под крики верблюдов и погонщиков, скудный завтрак, бесконечная тряска, болтовня Нуфа, долгожданный привал, незаметная ночь и снова крики горбатых, плавное покачивание в седле, вкус протухшей воды на языке и жаркое солнце, впитывающее из тела последнюю влагу. Арлингу казалось, что он шел по кругу, возвращаясь туда же, откуда начинал – песок везде был одинаковый.

Но случались и неожиданности. Как-то караван вдруг встал, хотя они только недавно закончили привал, и остановок не планировалось. Шум голосов притих, чтобы уступить место иным звукам, – шарканью ног, резким окрикам и скрипу обозов. Но еще раньше до Арлинга долетел запах, по сравнению с которым вонь, исходившая от его верблюда, казалась благовонием.

– Рабы, – процедил Нуф. – Угораздило же столкнуться с невольничьим караваном. В Иштувэгу ведут, на продажу. Не к добру это.

Смрад человеческих тел и тяжелое молчание, проходивших мимо людей, еще долго преследовали Регарди.

Он потерял счет дням, когда на них напали керхи. О безжалостных разбойниках, грабивших караваны и убивающих путников, Нуф рассказал ему в самом начале пути. Но в жизни кочевники оказались куда миролюбивее. Арлинг даже не успел понять, что произошло, когда подъехал Абир и сказал, что угроза миновала.

– Нам повезло, – сказал он. – Согласились взять деньги.

– Грозных детей пустыни можно купить? – с удивлением спросил Арлинг.

– Есть разные керхи, малыш, – усмехнулся дядя. – Одни питаются козьим молоком, живут в маленьких шалашах, кочуют между пастбищами, торгуют в городах шерстью и поделками. А есть керхи другие – дикие звери, расселившиеся из Карах-Антара по всей Сикелии. За проход через свои земли они берут плату только кровью. Так вот, мы встретили первых, чему я несказанно рад. В такую жару махать саблей было бы тяжело.

– А как же армия? Где солдаты, которые должны охранять торговые пути?

Воцарилось молчание, и Арлинг решил, что Абир сейчас рассмеется, но дядя ответил серьезно.

– Здесь свои законы, парень. Регулярная армия сидит в Самрии и занимается тем, что гоняет торгашей, которые не заплатили пошлину. В пустыне трудно диктовать правила тем, кто в ней родился. Рафика поступил мудро. Керхов было не много, но если мы порубали бы их на куски, сгинули бы в песках. Морскую звезду мне в зад, если вру. Пустыня только с виду огромна, но поверь, новости здесь разлетаются быстрее, чем в деревне. Даже самый миролюбивый керх станет голодным львом, если ты тронешь кого-то из его племени. Так что, лучше с ними дружить, Ар.

Регарди кивнул, решив, что постарается покинуть эти земли как можно скорее. Пожалуй, в мире найдутся места, куда более приветливые к слепым, чем Сикелия.

Однажды ночью его разбудила громкая музыка. Проснувшись, он долго слушал глухие ритмы барабанов, стоны флейт и звонкое щелканье кастаньет, гадая, что за пайрики вселились в караванщиков. Неподалеку от палатки кто-то заливисто смеялся, а с другой стороны слышались страстные стоны любовников. Скоро к звукам веселья присоединились запахи жареного мяса, кальяна и курильниц, и Арлинг окончательно проснулся. Зная, что уже не заснет, он окликнул Нуфа, однако юнги в палатке не оказалось.

Выбравшись наружу, Регарди снова позвал мальчишку, но его крик утонул в заливистой песне, которую затянула какая-то женщина. Вскоре ее подхватили другие голоса, заглушив звуки пустыни и каравана. Похоже, что кучеяры собирались гулять надолго. Может, они радовались тому, что откупились от керхов? Или что прошли самый трудный участок пути, и ворота Балидета откроются уже завтра? Какой бы ни была причина, но заснуть ему уже не удастся.

Регарди устроился у входа в палатку, чувствуя себя крайне неуютно. С некоторых пор он не любил праздники. Нуф наверняка обо всем знал заранее, но не счел нужным его предупредить, и это стоило юнге припомнить. Может, подложить ему верблюжьего навоза под седло? Пускай потом гадает, откуда смердит.

Решив сделать Нуфа виноватым, Арлинг принялся изобретать изощренные планы мести, когда кто-то схватил его за руку.

– Господин Нил, какая радость! – заверещала кучеярка, назвав его именем, под которым он путешествовал. От нее исходил острый дух чеснока, приправ и моханы. Арлинг помнил ее по пряникам с перцем, которые она ему частенько подсовывала. Женщина была родом из Иштувэга и ехала с мужем в Балидет навестить сестру, которая работала поварихой в семье Аджухамов. В последнее время Арлинг с легкостью запоминал всякую ерунду, но то, в какой цвет был выкрашен дом Магды, уже не помнил.

– Пойдемте к костру! – не унималась женщина. – Все драганы там. О, великий Омар, это благость, чудо!

– Что празднуем? – уныло спросил Регарди, плотнее закутываясь в плащ. Ночь выдалась особенно холодной, и он уже подумывал о том, чтобы скорее забраться в палатку.

– Как? Вы не знаете? У капитана родился наследник! Это счастье для любой семьи, а уж как господин Рафика должен радоваться! До этого жены ему только девочек рожали, а тут, вон, какой подарок! От младшей жены, той, которую он из Иштувэга привез. Да осыпят боги своими щедрыми благами младенца и его родителей!

Арлинг равнодушно пожал плечами, но, вспомнив предупреждения Абира и Нуфа о том, что кучеяры кидаются камнями по малейшему поводу, спохватился.

– О да! Какое, черт возьми, счастье! – воскликнул он, однако кучеярка оставила его только после того, как пересказала последние слухи о семье Аджухамов, которые Регарди благополучно пропусти мимо ушей. От семейных интриг он успел устать и дома, а домашние конфликты кучеяров интересовали его в последнюю очередь. Устав кивать, он повесил голову на грудь, притворившись, что его сморил сон. Впрочем, эту ночь ему не суждено было провести в одиночестве. Едва женщина, наговорившись, ушла, как откуда-то появился еще один кучеяр – судя по шагам, мужчина.

– Мир тебе, – приветствовал его новый собеседник. Арлинг голос узнал – это был Азиз, торговец коврами, которого привел ему Абир, чтобы он мог познакомиться с внешним обликом кучеяров. Впоследствии купец часто приходил к нему поболтать, оказавшись неплохим малым.

Азиз не стал докучать его разговорами, молча усевшись рядом на овчину. От него пахло костром и моханой. Иногда он шумно прихлебывал из кубка и взмахивал руками, отгоняя мошкару. Молчать вдвоем оказалось не так уж сложно. Скорее наоборот – присутствие кого-то рядом не давало тоске закрасться в душу и сердце.

До Арлинга долетел сладкий запах дыма, кучеяр закурил. Странно, он думал, что табак пах иначе. Регарди глубоко вдохнул и почувствовал, как напряжение стало медленно уходить. Тревога, злость и разочарование, наполнявшие его с утра, превратились в струйку дыма и утекли в бесконечность.

Хороший табак был у Азиза. Должно быть, где-то наверху сейчас горели звезды. Интересно, какие они в пустыне? Яркие и крупные, как арвакские бриллианты, или крошечные и тусклые, словно белый пепел, оставшийся от кострища?

– Я делал много ошибок, – вдруг сказал Арлинг, удивившись тому, что мысли вырвались вслух и обрели форму. И хотя Регарди надеялся, что Азиз проигнорирует его слова, кучеяр неспешно ответил:

– Жить без ошибок трудно, – вздохнул он. – В этом весь человек. Людям можно ошибаться. Даже нужно. Поэтому и существуют боги – одному помогут, второго накажут, третьего пожалеют. Чаще обращай свои мысли к богам, ведь любую проблему можно решить молитвой. Кто верует, тот не знает боли.

– Ну да, больно только тому, в кого попало, – горько произнес Регарди. – Я не верю в богов и не знаю ни одной молитвы.

– Ерунда, – отмахнулся кучеяр. – Даже если человек не читает молитв, но в сердце своем чист и идет по пути искренности, боги никогда не оставят его.

– Говоришь, словно жрец, – фыркнул Арлинг. – Может, тебе стоит бросить торговлю и заняться чем-нибудь другим?

– Давно подумываю об этом, – неожиданно согласился Азиз. – Держи, тебе нужно выпить.

Арлинг совсем не хотел пить мохану, от которой на утро болела голова, а весь день глотку терзала жажда, но кучеяр уже сунул ему в руку увесистый кубок.

– Давай, – хлопнул его по плечу Азиз. – Не оскорбляй капитана. Эта ночь создана для того, чтобы гулять до рассвета.

Регарди усмехнулся. Спорить с кучеяром сейчас не хотелось. Впрочем, почему бы и не глотнуть? Возможно, так хоть удастся заснуть скорее.

– Какой странный вкус, – удивился он, ощутив на языке освежающее покалывание. – Это не похоже на мохану, хотя пахнет похоже. Вино?

– Нравится?

Тепло родилось в области живота и мягкими волнами коснулось груди. Задержавшись на мгновение у самого сердца, оно поднялось в голову, наполнив ее легкими, невесомыми облаками. Чувство было приятным, и Арлинг отхлебнул еще раз.

– Еще бы! Что это?

– Журавис, – ухмыльнулся Азиз. – Я мохану только с ним пью. Без него этой отравой лишь верблюдов поить.

Страх появился только на миг, сразу растворившись в мягких складках Азизова табака. Нуф успел рассказать ему не одну байку о страшном наркотике кучеяров, который медленно растворял мозг, погружая человека в мир иллюзий, где тот и умирал, не способный вернуться к прежней жизни. По словам юнги, в первый раз журавис вызывал онемение тела и сильную тошноту. Многие, кто пробовал его в одиночестве, захлебывались собственной рвотой.

Что бы там не рассказывал Нуф, но Арлинг ничего подобного не чувствовал. Наоборот, во всем теле ощущалась необычайная бодрость вместе с теплотой и легкостью. Удивительное сочетание. Ни «Зеленая фея», ни согдарийская водка таких чувств не дарили, и Арлинг протянул кубок за добавкой. Действительно, сегодняшняя ночь была создана, чтобы ее пропить.

– Значит, у доброго хозяина родился мальчик? – Регарди неожиданно наполнили радость и забота обо всем мире.

– Точно! Назвали Сейфуллахом. Это значит «меч бога».

Меч бога… Интересно, какого? Учитывая обширный пантеон богов кучеяров, родителям неплохо было бы уточнить это. Впрочем, они и так молодцы. Сейфуллах – звучало хорошо. Арлинг задумался о значении своего имени и вдруг понял, что ничего о нем не знал. Скорее всего, это было имя какого-нибудь прославленного прадеда, иначе Канцлер вряд ли обратил бы на него внимание. Но лучше все-таки, если бы оно что-то значило.

Азиз привалился к его плечу и шумно сопел, то ли заснув, то ли заглядевшись на звезды. А эти кучеяры не такие уж и дикие, подумал Арлинг, неспешно прихлебывая из кубка. По крайней мере, они знали толк в именах. Наверное, парень вырастет вершителем справедливости и великим воином. А может, пойдет по стопам отца и станет купцом. Но с таким именем он обязательно должен совершить что-то необыкновенное. Например, сотворить чудо.

Наслаждаясь редким теплом на сердце, Регарди искренне пожелал младенцу счастья. Пусть он найдет великую любовь, которая будет рядом, а не за границей жизни и смерти.

* * *

Журавис сыграл с Арлингом злую шутку. Нуф ошибся только в одном – во времени. Регарди отлично выспался, почти самостоятельно взобрался на горбатого и приготовился к очередной тряске под раскаленным светилом, когда тело вдруг перестало слушаться, а содержимое скудного завтрака оказалось на песке и верблюжьей шее. Все произошло так быстро, что он даже не успел удивиться. Ругань юнги, возмущенный рев испачканного верблюда и крики кучеяров заглушил нарастающий звон в голове, который сменился глухим стуком. Кажется, он упал на землю, но онемевшее тело падения не почувствовало.

Оставшиеся дни путешествия Арлинг провел в обозе, плохо отличая реальность от вымысла. И хотя он винил во всем журавис, осмотревший его лекарь был уверен, что слепой драган подцепил пустынную лихорадку. Нуф, которого дядя приставил за ним ухаживать, считал, что молодого Регарди подвело слабое здоровье, и предвещал целую череду болезней, которая обычно поджидала северян в песках южного континента. По его словам, он сам переболел всеми видами лихорадок, из которых «Солнечный Ветер» – так называли пустынную лихорадку – была самой легкой.

Арлинг никому не верил, проклиная щедрого Азиза, неумелого знахаря и свою беспечность. Ему показалось, что он пролежал в душном и вонючем обозе целую вечность. Таких как он, больных и не способных держаться в седле, в караване накопилось много. Всех их сложили в одну крытую повозку, которая плелась позади цепочки груженых тюками верблюдов и напоминала гроб на колесах. Сходство усилилось после того, как один из кучеяров, которого укусила змея, скончался, несмотря на старания лекаря.

Регарди упросил Нуфа посадить его обратно в седло, едва к нему вернулось подобие силы – лишь бы не слышать стонов страдальцев, не вдыхать запахи больных тел и не подцепить настоящую лихорадку. И хотя его желудок все еще был слаб, и ему часто приходилось просить юнгу проводить его за бархан, Арлинг чувствовал себя почти счастливым. Полученный урок был простым и означал только одно: Сикелия была враждебной средой обитания. И ему, как представителю другого, цивилизованного мира, следовало проявлять чудеса осторожности. Не пить, не есть и не нюхать ничего нового и подозрительного. И тогда у него будет больше шансов вернуться на корабль в вертикальном положении и со всеми частями тела.

Когда он, наконец, снова очутился в седле, ко всем его бедам добавились еще и слуховые галлюцинации – ему повсюду мерещился звук, похожий на шум водопада. Проблему решил Нуф. Как-то утром, когда они только отошли от ночной стоянки, он придержал его верблюда и торжественно заявил.

– Слышишь шум? Это Мианэ нас встречает, в Сикелии крупнее рек нет. Сейчас будем проезжать Хранителей. Ты бы их видел… Некоторые верят, что они охраняют реку от засухи, но это чушь. Пустыня все ближе, а Мианэ мельче. Кстати, порадуйся, до Балидета два дня осталось.

Новость действительна ободряла. К тому же, теперь Арлинг знал, что шум раздавался не в его голове. Это Мианэ несла свои воды к городу, а значит, конец его мытарствам был близок. О завершении пути говорило и изменение климата. Воздух стал не таким сухим, а ветер – спокойным и мягким. Песок не вился вокруг ног, а мирно лежал на земле, не стараясь забиться в сапоги или проникнуть под одежду.

Когда караван достиг реки, то был самый счастливый день в его жизни за последний месяц. Растянувшись на мелководье, Арлинг пролежал в воде весь привал, не обращая внимания на верблюдов и детей, которые плескались рядом. И хотя он пытался убедить себя, что ад остался позади, дни, проведенные в фургоне с больными, научили его быть осторожным. Никакой бурной радости. Все может измениться в один момент. Как после кубка вина с журависом.

Дорога пошла оживленнее. Им стали встречаться караваны из других городов, тоже направляющиеся в Балидет. Тишина пустыни исчезала с каждым днем, уступая место человеческому говору, шуму плотин и звукам, не имеющим объяснения. Арлинг терялся в них и требовал объяснений от Нуфа, который стал молчаливым и сосредоточенным. Приближение цивилизации возвращало юнгу с «Черной Розы» – независимого, колючего и чужого.

Сразу за статуями Хранителей начинались шелковичные поля-фермы, где работали нарзиды, и Регарди решил, что большая часть непонятных звуков, которые он слышал, исходила от них. О полях ему рассказал Абир:

– За хороший кусок шелка балидетский купец может родную маму продать на рабские рудники. Каждый сикелийский город славится своим, неповторимым видом шелка, и свои тайны тщательно охраняет. Самый ценный шелк производят в Муссаворате, соляном городе. Его называют «текущей водой». Никто не знает, как они его делают, но, говорят, пряжа этой ткани во много раз тоньше человеческого волоса. Но и стоит она порядочно. Муссаворатцы продают ее только жрецам Омара в обмен на белое золото. Купцы Балидета не один век кипятком писают, чтобы достать секрет изготовления ткани. И шпионов подсылают, и златые горы обещают, да все без толку. Кстати, у них тоже есть чем похвастаться. На этих полях выращивают особый вид куколок шелкопряда, который был завезен из Шибана и скрещен с местными личинками. Балидетский шелк высоко ценится у нас, в Согдарии. Северные наместники скупают его большими партиями, потому что греет он порой лучше, чем овчина. Колонии шелкопрядов хорошо охраняются, а за попытку вывести хотя бы одну личинку за пределы города, тебе, не задумываясь, отрубят голову.

Арлинг мало что понял из речи Абира, кроме того, что от шелковичных полей стоило держаться подальше.

Въезд в город он бессовестно проспал. После времени, проведенного в обозе, Регарди так полюбил верблюжье седло, что даже научился в нем дремать. Проснулся он от того, что Нуф бесцеремонно толкал его в бок. Балидет подступил со всех сторон, и теперь ему оставалось только склонить голову перед местом, где должно было произойти чудо.

Жемчужина Мианэ поражала своим спокойствием. Балидет гудел и разговаривал, но это был особый язык, совсем не похожий на бестолковый гомон портового города. Лишенный шума и суеты, он казался ленивой гадюкой, пригревшейся на солнце. И пах он иначе. Если от Самрии разило перцем и потом докеров, то над улицами Балидета витали ароматы цветов и изысканных пряностей. Неприятных запахов он не замечал – ему хотелось сделать этот город особенным.

– Что это за звук? – спросил он юнгу, пока Абир торговался с купцами. Дядя хотел получить за охрану каравана пару верблюдов, но, похоже, торговые люди считали сделку законченной.

– Ничего не слышу, – проворчал Нуф.

– Будто масло скворчит, – попытался объяснить Арлинг. Звуки, которым он не мог найти объяснение, заставляли его нервничать. – То утихает, то с новой силой разгорается. Вот сейчас, слышишь? Где-то совсем рядом, причем с разных сторон.

– Фонтаны, что ли? – фыркнул юнга, и, схватив его за руку, пошел за Абиром. – В Балидете трудно найти чистую воду, чтобы напоить скотину, зато здесь много фонтанов. Кстати, пить из них нельзя, вся вода освещена и принадлежит какому-то там богу. Просто запомни это, и неприятностей не будет.

– А куда мы идем? – спросил Арлинг, пытаясь докричаться до дяди, который шел впереди. – Снова убегаем от стражи?

Ему казалось, что они покинули караванщиков слишком быстро. Он даже не успел попрощаться с Азизом и теми немногими кучеярами, с которыми успел завести знакомство. Впрочем, возможно, таковы были местные правила – в дороге все друзья, а в конце пути каждый сам по себе.

– Нет, – откликнулся Абир. – Глава Купеческой Гильдии Балидета мой хороший знакомый. Он не то, что эти самрийские кобры. Думаю, нам окажут достойный прием. А спешим только потому, что мне сообщили одну неприятную новость. Иман на днях собирался покинуть город. Было бы обидно проделать такой путь, его не застав. Поэтому сначала к нему, а потом завалим в гостиницу и отдохнем по-королевски.

Арлинга охватило неожиданное волнение. В последнее время он совсем не думал о конечной цели их путешествия. Голова была забита всепроникающим песком, горячим ветром, упрямым верблюдом, плохой едой и собственным грязным телом. И еще водой. В дороге он всегда думал о воде, представляя ее то в большом, исходящем холодной испариной глиняном сосуде, то в хрустальном бокале с драгоценной инкрустацией, то в заводи на мельнице Мастаршильда… А ведь путь был проделан только ради одного – обрести зрение. Он должен был думать об этом каждый день, но почему-то вспомнил только сейчас. И вспомнил так, что желание прозреть обрушилось на него с такой силой, что ему захотелось сунуть голову в петлю от безысходности. В дядином плане было столько дыр, что через них можно было пропустить все воды Тихого моря. А если им откажут? А если средство не поможет? А если иман уехал? Тысячи других «если» бурлили в голове, не позволяя обрести спокойствие духа.

Вцепившись в руку Нуфа, Арлинг запретил себе думать о встрече с иманом, но тут Абир произнес:

– Вот и пришли.

Регарди был готов поклясться, что голос у дяди дрожал. Похоже, он волновался не меньше его. Это было плохо. Хоть кто-то из них должен был оставаться спокойным.

Они стояли на пыльной улице, даже не мощеной камнем. Во всяком случае, на центр города это похоже не было, да и фонтанов он уже не слышал. В воздухе клубами висела пыль, но иногда до него долетали запахи цветов. Наверное, где-то были разбиты клумбы, а может, цвело какое-то дерево.

Арлинг прислушался. Звуки говорили больше. Приглушенно, словно из-за забора, раздавались едва слышные удары, крики, треск и звон – будто толпа дикарей колошматила друг друга палками. Еще лаяли псы. Судя по оглушительному вою, их было немало, и находились они совсем близко – возможно, сразу за воротами. Аромат цветов периодически перебивался волнами зловония, которое могло исходить только от большого скопления животных. Казалось, что за забором находилась псарня или скотный двор, а вовсе не жилой дом.

Из разнообразных шумов выделился свист, на смену которому пришел скрип открываемых ворот. Судя по звуку, это были очень массивные двери, и Регарди с трудом сдержался, чтобы их не потрогать.

От елейной речи Абира, которой дядя приветствовал человека, вышедшего их встречать, у него едва не свело скулы. Впрочем, у кучеяров это считалось простой вежливостью, потому что привратник, открывший им двери, ответил так же витиевато и запутанно.

Им повезло. Иман собирался уезжать на следующий день, но радоваться было рано. Кубок вина с журависом помнился хорошо.

Нуфу с пиратами пришлось ждать снаружи. В дом пустили только Абира и Арлинга, которого дядя представил предметом разговора с иманом. Когда ворота с грохотом захлопнулись за спиной, у Регарди промелькнула трусливая мысль, а не совершил ли он ошибку, согласившись на авантюру с мистиком. Но отступать было некуда, а ладонь дяди мягко, но настойчиво подтолкнула его вперед.

Выдохнув, Арлинг решительно переступил порог. Будь, что будет. Он был готов ко всему. И к разочарованию тоже.

– Какой большой дом, – прошептал Регарди, шагая по шуршащим дорожкам. Он не смог определить, чем они были усыпаны – песком или гравием, но идти по ним было легко.

– Это не дом, а школа, – почему-то тоже шепотом ответил Абир, – потом объясню. Забыл предупредить. Ты лучше помалкивай, разговаривать буду я. И помни, в чудо надо верить, иначе не сработает.

А вот с верой-то у него как раз и были проблемы… На языке вертелось много вопросов, но едва Арлинг открыл рот, как Абир остановился и сжал ему руку. Регарди понял – они нашли имана.

– Почем сегодня бычьи головы, друг? – голос раздавался сверху, гораздо выше человеческого роста. И он был настолько обычным, что Арлинг едва не разочаровался. Не молодой и не старый, не раздражающий, но и не особо приятный. В меру безликий, в меру особенный. Даже кучеярского акцента у него не было. Иман говорил очень чисто, словно по учебнику. Регарди вспомнил, что такая речь была у его учителя по кучеярскому языку в Согдиане.

– Скотиной больше не торгую, – рассмеялся Абир. – Лучше спускайся к нам. Последние две недели я провел в седле, и моя шея разучилась сгибаться.

– Зато твой язык по-прежнему быстр и ловок. Аджухама ты провел хорошо, но у балидетских купцов острые зубы и ядовитая слюна. После твоего прошлого визита мне отказались продавать масло, и мои ученики несколько дней жевали сухую крупу.

– Я к тебе ненадолго, – решил перейти к делу Абир. – А твой зверинец растет. Вон тех мартышек я раньше не видел. Отдашь мне в команду? Иметь пару таких чертят на борту, и все торговые суда твои. Жаль, что Аджухамы не могут простить мне той барки с грузом шибанского оружия. Клинки из булатной стали были особенны хороши. Тебе понравились? У меня еще остался с десяток щитов и столько же двуручников. В следующий раз завезу.

– Ты само благородство, – сухо ответил иман. – Так вопрос все тот же?

Похоже, дядина шутка не удалась. По переменам в голосе хозяина можно было догадаться, что упоминание об участии в пиратской авантюре пришлось ему не по вкусу.

– И да, и нет, – ответил Абир, выдержав паузу. – Как видишь, я не один. Познакомься, это мой племянник Арлинг Регарди. Я пришел поговорить о нем.

Иман не ответил, но Арлинг почувствовал, что его внимательно разглядывали. Стараясь быть вежливым, он поклонился в ту сторону, откуда раздавались голоса.

Рукопожатие имана было неожиданным и странным. Оно никак не вязалось с той внешностью, которую он нарисовал себе, слушая его голос. Мистик перестал быть безликим. Вежливый и сильный. Хитрый и великодушный. Беспощадный и чуткий. В нем ощущалась мощь, словно Регарди опустил пальцы в прибрежную волну во время отлива. Придет время, и она сточит камни и разобьет городские стены.

Удивительно, как много могло рассказать человеческое прикосновение. Это магия серкетов, пронеслось в голове, и Арлинг попытался выдернуть руку. Создавалось впечатление, что иман вообще забыл о ней. Встревожившись тем, что простое рукопожатие переросло в хватку, Регарди снова дернулся, но в этот момент его отпустили, и он непременно шлепнулся бы на землю, если бы его не придержал Абир.

– Спокойнее, – недовольно прошипел дядя ему на ухо, а вслух сказал. – Мальчишка прошел пески первый раз, он еще там, в Холустае.

– Оно и видно, – хмыкнул иман. – Ладно, пойдем, пройдемся. Шолох, присмотри за гостем.

Арлинг недовольно нахмурился. Ему совсем не хотелось оставаться наедине в странном доме мистика, но шаги дяди и хозяина уже удалялись. Чувство досады получилось подавить не сразу. Абир мог пригласить его с собой, но не стал этого делать. Ощущение беспомощности, которые охватило его после слов дяди, прошло через пару секунд, и Регарди стало стыдно. У Абира с иманом наверняка были еще и свои дела, которые им нужно было обсудить наедине.

Арлинг кивнул невидимому Шолоху и, чувствуя себя дураком, притворился, что полностью поглощен пением птиц, которое, на самом деле, его раздражало. В Сикелии птицы пели по-другому – мелодично и приятно, а здесь они орали так, будто их собирались ощипывать и жарить на вертеле. Из-за них не было слышно ни шагов Шолоха, ни звуков улицы. Хоть бы Абир возвращался скорее. Он давно не ощущал себя так неуютно.

– Я Беркут, – звонкий голос раздался рядом, на уровне его груди, подсказывая, что перед ним стоял подросток или очень высокий мальчик.

– Я думал, тебя зовут Шолох, – пробурчал Арлинг, облокотившись спиной о дерево. Прикосновение шершавой коры дарило иллюзию защищенности.

– Это имя дал мне учитель, – быстро ответил мальчишка. – Он всем придумывает новые имена. А по-настоящему меня зовут Беркут. Хотя… Я уже и не помню, что было вначале – Беркут или Шолох. Если честно, мне все равно. А тебя зовут Арлинг … Как?

– Просто Арлинг, – мрачно произнес Регарди, удрученый тем, что оказался втянут в болтовню с каким-то местным. Сначала он принял его за сына имана, но после того, как тот назвал мистика своим учителем, запутался. Наверное, иман готовил себе преемника. Во всяком случае, с мальчишкой нужно было быть вежливым – он мог оказаться полезным.

Арлинг не сразу сообразил, что последние слова Шолох произнес на чистом драганском, почти без произношения. Они звучали так естественно, что Регарди сперва не обратил на это внимание.

– Тебя иман научил так разговаривать?

– Кто же еще, – голос Беркута дрогнул, а затем раздался с другого места. – Учитель знает все языки мира, а я пока только четыре. Ваш, керхар-нараг, шибанский и птичий.

– Птичий?

Вместо ответа послышались едва слышные удары, похоже на шлепки ладонями по камням. Похоже, стоять на одном месте мальчишка не умел, потому что звуки передвигались по кругу, раздаваясь то спереди, то сзади.

– Ну да, – наконец, пропыхтел Беркут. – На каком языке, по-твоему, разговаривают жители Птичьих островов? На птичьем!

Болтовня с Шолохом Арлингу не нравилась, потому что отвлекала от мыслей о разговоре Абира с иманом. Еще раз вежливо кивнув, он повернулся спиной к тому месту, откуда раздавался голос мальчишки, показывая, что беседа закончилась. Но Беркут был упрям. Над головой Регарди прошелестело, и чей-то палец уперся ему в живот.

– Где твои манеры, драган? – усмехнулся Шолох. – У Абира научился? Этот хитрый пес из племени мерзавцев хорошему не научит. Не думал, что у такого негодяя могут быть родственники.

Разговор плавно и незаметно перетек в опасное русло. Напрашиваться на неприятности в отсутствии дяди Арлингу не хотелось, но и оставлять оскорбление без ответа тоже было нельзя.

– Ты всех драганов считаешь негодяями?

– Нет, но я знаю, зачем он сюда явился, – заявил Шолох. Последние слова прозвучали откуда-то с земли, будто мальчишку перевернули вверх ногами.

– Нетрудно догадаться, – фыркнул Регарди и откинул волосы со лба, чтобы лучше было видна повязка на глазах. – Он проделал этот путь, чтобы вернуть мне зрение. Иман ему кое-что должен, и Абир хочет попросить его найти для меня лекарство. Как видишь, все просто. Разве можно считать человека негодяем, если он хочет помочь своему ближнему?

– Как интересно. Я и не знал, что учитель кому-то должен.

– Ты удивишься, как многого ты еще не знаешь, – процедил Арлинг, чувствуя, что в нем закипает ярость. Поймать бы, да оттрепать этого мальчишку за уши. Если бы Регарди был зрячим, непременно бы так и сделал. Правда, если бы он был зрячим, его б тут не было. Проклятье, Абир, и чего ты так долго?

– Сдается мне, твой дядя тебя обманывает, – не унимался Беркут, кряхтя где-то сверху. – А ты, правда, слепой? Совсем-совсем ничего не видишь? Раньше у меня был слепой пес, но он почти не отличался от зрячих. Лаял громко и по делу, по сторонам его не заносило, в заборы не врезался, птиц и мышей давил постоянно. Правда, прожил он недолго. Однажды иман решил проверить, как он плавает и кинул его в Мианэ. В это время сверху сплавляли бревна, и его задавило.

Арлинг постарался расслабиться, чтобы гримаса злости не выдала его истинные чувства. Мальчишку хотелось убить.

– А насколько сильно ты хочешь вернуть себе зрение? – голос Шолоха раздался в опасной близости. – Например, ты бы согласился расстаться с какой-нибудь частью тела? Допустим, с рукой? У тебя красивые пальцы. Платить нужно чем-то ценным. Как насчет пальцев правой руки в обмен на глаза, а?

Не ограничившись словами, Беркут крепко схватил его за руку. Подавить приступ гнева и вырвать пальцы удалось не сразу. Похоже, мальчишка научился у имана не только драганскому языку, но и перенял кое-какие мерзкие привычки. Или у парня от жары поехала крыша. Несмотря на то что они стояли в тени деревьев, на лбу у Арлинга давно выступила испарина. А судя по тому, что голос мальчишки всегда раздавался с разных сторон, Шолох постоянно двигался. В такую духоту даже рот не хотелось открывать, не то чтобы шевелиться.