Текст книги "Дерево красной птицы. Пробуждение огня"

Автор книги: Вера Лейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.

Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.

Время шло, она уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. И уже не помнила, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Кымлан томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Там было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в свою грязную, пропитанную кровью и потом одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила.    Несколько раз приходил сгорбленный, тонкий старик, обвешанный какими-то странными амулетами, и, бормоча что-то, промывал и перевязывал рану.

Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности ее спасти. В его чувствах она не сомневалась ни капли, зная, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.

Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам оно всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему свои тревоги и спрашивая совета, словно у доброго друга.

Когурё… родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, словно то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё, воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает. Какая досада: Избранная Небесами вдруг оказалась пленницей когда-то завоеванных варваров… Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала вытертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо.

Однако где-то в глубине души она была благодарна    сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и в общем-то относился к ней с уважением. Конечно, это была скорее жалость к женщине, попавшей в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день перед ней ставил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и пленница не прекращала изобретать планы побега.

Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Даон рассвирепел, как только заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась по ступеням прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он по обыкновению только ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.

– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением запахивая на груди легкий ночной халат. Он совсем не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, будто пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.

– Я не собираюсь отвечать, – отрезала девушка и отвернулась, сердито сопя. Она не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считает ее Избранной. Это    давало какую-то надежду на то, что ее по крайней мере не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ее ценность. С другой – она понимала, что обман раскроется сразу же, как только прибудет гонец из Куннэ, и станет ясно, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.

Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, и с детства подвергаясь насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к Мохэ. Наун, всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в    Кымлан, сначала наотрез отказался, но в конце концов она смогла убедить его, говоря, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, а она в плену, и ее будущее весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывают, как нарисовать линию ее Судьбы: прямой и ясной или тонкой и извилистой? А может быть вообще оборвать ее прямо сейчас.

– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, и полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.

– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.

– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сначала не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча, – Мунно усмехнулся и, не мигая, смотрел на нее исподлобья.

– Где мой меч? – пропустив мимо ушей оскорбление, Кымлан поклялась себе, что отомстит за него позже.

– Он так дорог тебе? Почему? – мужчина шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил откуда-то инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч, внимательно разглядывая клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?

– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.

– Странно… – протянул вдруг Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит самой сути твоего предназначения, о котором говорится в пророчестве.

– Потому что только войной можно добиться мира.

Кымлан было больно от того, что он задел самые чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что всю свою жизнь пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду не могла, иначе они с Чаболем потеряют единственный шанс на спасение.

– Ты, наверное, очень гордишься своей страной, – презрительно скривился Мунно. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной, огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, пролив реки крови невинных людей.

– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения, – вскинув голову, Кымлан смело посмотрела в глаза противника, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.

– А как же мой народ? – тихо спросил Мунно. – Когда-нибудь я стану вождем и должен буду заботиться о своих людях точно так же, как твой Владыка – о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?

– Победитель имеет право на свою награду, – отрезала Кымлан.

– Думаешь, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – в голосе Мунно зазвенел металл, но Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.

– Так устроен этот мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.

– Значит, я по праву сильного тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – в глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан ощутила, как воздух между ними заколебался от его ярости.

– Я пленница. Это твое право.

Мунно отделился от стола и медленно пошел к ней. В его обманчиво расслабленной позе было столько угрозы, что Кымлан перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но девушка не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю свой страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край своей лежанки.

Он встал перед ней, и она увидела очертания смуглой груди в вырезе свободно спускавшейся с плеч ткани. Мунно наклонился, чтобы их лица были вровень, оказавшись так близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Такое она позволяла только одному человеку, и присутствие чужого мужчины вызывало в душе необъяснимый, бесконтрольный хаос. Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам бежал огонь. Сердце заколотилось так, что она едва не поперхнулась. Слегка сжав шею пленницы, мужчина опасно улыбнулся. Стиснув тонкое горло, дернул вверх, заставляя девушку вскочить на ноги, и молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться ударить его или хотя бы сорвать захват, но не могла пошевелиться, только сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не    подняться. Поэтому Кымлан всеми силами давила в своей душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.

– Мунно! Мунно! – громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец    выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.

Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.

– Что случилось? – ровно спросил Мунно.

– Из Когурё пришел ответ.

Глава 3

Длинные коридоры дворца все не кончались, и Наун сгорал от нетерпения и волнения. Сегодня должно все решиться: сохранит ли он честь или станет негодяем, не сумевшим спасти любимую женщину. Слуги безмолвно семенили следом, пытаясь поспевать за его широким шагом. После того рокового письма от мохэ он почти не спал, проклиная себя за свою королевскую кровь, которая сковывает его по рукам и ногам. За то, что спасся, оставил Кымлан в этом жестоком кровавом месиве один на один с врагами, бросил ее в лапах смерти, оправдывая себя выполнением государственного долга.

Дома его встретили как героя. Первое задание, которое поручил ему отец, наконец, признав, что младший сын вырос, Наун выполнил, но какой ценой – не волновало никого. Сколько раз он пытался вернуться, но всякий раз его останавливали королевские слуги. Никто не позволял ему быть просто мужчиной, который хочет спасти любимую женщину. Советник Ён установил за ним круглосуточное наблюдение, и без его ведома принц не мог сделать и шагу. Наун был сыном Владыки, и его жизнь принадлежала не ему, а Когурё.

Верный слуга Набом, тайно отправленный обратно, среди множества трупов не смог найти Кымлан. Это оставляло надежду, что она жива, но, возможно, в плену. И письмо наглого мохэсского ублюдка подтвердило самые худшие предположения. Наун не раз убеждал отца пойти на уступки и вызволить, выкупить или отбить девушку у мохэсцев, но Владыка каждый раз отвечал одно и то же:

– Это вопрос государственной важности, и решение принимать не нам с тобой. На Совете министров все обсудим и придем к общему мнению.

Когда дело касалось скользких вопросов, отец предпочитал не брать на себя ответственность, предоставляя министрам все решать за него. К чувствам сына он всегда относился снисходительно, не пресекая их тесную дружбу с Кымлан, но и не выражая одобрения. Скорее всего он считал это безобидной детской привязанностью, которая сама собой ослабнет, когда Наун станет вести себя подобающе своему статусу женится на дочери какого-нибудь важного советника.

Наун ждал дня Совета с ужасом, в глубине души предчувствуя его исход. Сердце рвалось к Кымлан, разлетаясь ледяными осколками при мысли о том, что с ней, юной девушкой, вытворяют варвары, у которых не было ни малейшего понятия ни о чести, ни о благородстве. И самое главное – что делать ему, если министры не согласятся на условия мохэ.

Полы длинного шелкового одеяния развевались от решительных шагов. Руки сжимались в кулаки от страстного желания защитить свою любовь любой ценой. Ради Кымлан он готов был биться до конца. Но позволят ли ему хотя бы попытаться?..

В зал Совета он пришел одним из первых, пытаясь по непроницаемым лицам прибывающих определить их вердикт. Каждый из государственных мужей пришел сюда уже с готовым решением и теперь почтительно ждал появления Владыки.

Сколько прошло времени, Наун не знал, но каждое мгновение в ожидании казалось бесконечным. Наконец, обтянутые тканью двери распахнулись и, поддерживаемый под руки слугами, вошел государь. Сердце бухнуло в груди. Члены совета поднялись со своих мест, низко кланяясь Владыке. Грузно опустившись на трон, он обвел присутствующих тяжелым взглядом. Несмотря на волнение, внутри у Науна что-то болезненно сжалось: некогда высокий, статный правитель сейчас выглядел больным и уставшим. Потухшие глаза безучастно смотрели на подданных и казалось, ему было все равно, о чем они будут говорить. Время никого не щадит. Даже самых могущественных и сильных духом людей превращает в призрачную тень прошлого, жалкое подобие себя самих.

– Мы не можем жертвовать данью, которая нужна нашему народу, ради нескольких солдат, – громко и категорично заявил Первый советник. Присутствующие согласно закивали. Наун сжал челюсти. Втайне он всегда ненавидел этого властного, непоколебимого мужчину, за плечами которого было бесчисленное количество выигранных битв. Слава великого полководца тянулась за ним длинным, гордым шлейфом. И хоть сейчас он уже был стар, все равно никто не смел перечить уважаемому в прошлом генералу, который до сих пор контролировал армию Когурё и имел огромное влияние на министров. Его Наун опасался больше всех.

– Хочу напомнить, что среди этих солдат есть Избранная. Или вы забыли о Пророчестве? – принц знал, что это был слабый аргумент, но должен был хотя бы попытаться воззвать к совести сановников.

– Избранная? – фыркнул в седую бороду советник. – Ваше высочество, вы уже слишком взрослый, чтобы верить в сказки.

– Это не сказки, это предсказание придворной жрицы! Вы не боитесь гнева Небес? – вскричал Наун, понимая, что с каждым сказанным словом надежда спасти Кымлан утекает, как песок сквозь пальцы.

– Даже жрецы могут неправильно истолковать знаки Неба. Неужели кто-то из здесь присутствующих действительно считает, что дочь начальника дворцовой стражи – Избранная? – Советник обвел грозным взглядом молчаливых чиновников и, не услышав возражений, удовлетворенно ухмыльнулся. – Владыка, я считаю, что ради нескольких человек возвращать моэхсцам собранную таким трудом дань – бессмысленно и нелепо. Это огромные убытки!

– И вы считаете справедливым обречь на бессмысленную смерть воинов, которые преданно служили Когурё? Ведь они наши люди, они когурёсцы! – вскипел Наун, стукнув кулаком по столу, и вскочил на ноги. Члены совета возмущенно зароптали, косо поглядывая на принца-бунтаря.

– Они присягнули государю. Их долг – отдать жизнь ради благополучия страны, – отрезал Первый советник.

– Но… но Кымлан – женщина! Неужели мы бросим ее и даже не попытаемся спасти? Это просто бесчеловечно! Мы должны защищать слабых! – Наун задыхался, осознавая, что проиграл, еще даже не вступив в битву. Нужно было придумать что-то еще, заранее продумать тактику и аргументы и, в первую очередь, – спрятать подальше эмоции. Но сейчас он был в панике, и уже не мог контролировать себя. Именно поэтому отец никогда не принимал его всерьез, считая просто взбалмошным мальчишкой.

– Женщина? – по тонким губам Первого советника скользнула мерзкая ухмылка. – Место женщины – дома, рядом с мужем и детьми. Никто не вынуждал ее идти в этот поход. И именно вы, Ваше высочество, приняли ее клятву и собственноручно вложили в руки меч. Так чего же вы сейчас хотите от Совета? Кымлан знала, на что шла.

– Твой дед, Великий завоеватель Квангэтхо, подчинил мохэ много лет назад, – подал голос отец. – Наши земли истощены, люди голодают. Без экономической поддержки покоренных племен мы не выживем. Ты как принц должен это понимать и не давать волю чувствам!

– Владыка, уверен, Его высочество все это хорошо понимает, – министр Ён встал и низко поклонился. Это был единственный человек в правительстве, к которому Наун испытывал симпатию. Молодой, хитрый, умный и гибкий Ён Чанмун по какой-то, неведомой принцу причине, всегда поддерживал его и всячески помогал. – Давайте все успокоимся и проголосуем. Нет смысла обсуждать это дальше.

Наун в смятении сел обратно и уставился перед собой, чувствуя себя так, словно смертный приговор сейчас будет вынесен ему. По залу Совета пронесся тихий гул голосов, присутствующие зашуршали широкими рукавами и одновременно подняли деревянные таблички. Сколько красных?.. Одна, две, три… все, кроме министра Ёна. Плечи опустились вместе с глухим стуком табличек о стол. Последнее слово оставалось за отцом, но нечего было и надеяться на положительное решение.

– Ресурсы государства важнее, чем несколько человек.

Наун в отчаянии сжал кулаки. И на что он рассчитывал? Что для этих стариков в Совете, застывших сорок лет назад, будет важна его Кымлан и их любовь? Смешно и нелепо. Ярость и отчаяние стучали с висках, рождая в голове безумные мысли. Рассудок потерял свою силу, уступая место оголенным, живым, горячим эмоциям. Желанию спасти любимую вопреки всему.

Он вихрем вылетел из зала Совета и ринулся к своим покоям, но остановился, увидев перед собой высокую фигуру. Его обдало холодом от потухшего взгляда карих глаз – таких похожих на глаза Кымлан, но совершенно лишенных жизни. Ему навстречу медленно шел генерал Чильсук, отец Кымлан.

– Ваше высочество, – прямая спина склонилась в почтительном поклоне. Начальник дворцовой стражи, когда-то воевавший в армии самого Квангэтхо, несмотря на возраст не потерял горделивой осанки и величественности, которая всегда отличала воинов старой закалки. Воинов прежней, Великой эпохи завоеваний.

Наун не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Он знал, как Чильсук любил дочь, и страшно было даже представить, что он сейчас переживал.

– Простите меня, генерал, – прошептал принц, опустив голову.

Отец Кымлан пришел чтобы узнать решение Совета, и Наун был в ужасе, что именно ему придется озвучить страшный вердикт. Под взглядом начальника стражи он сгорал заживо от стыда и вины за то, что не уберег Кымлан. Ни тогда, ни сейчас.

Чильсук покачнулся, но устоял на ногах. Его лицо исказила мука. Он все понял.

– Я спасу ее, обязательно спасу! – горячо прошептал Наун, но генерал резко оборвал его:

– Нет! Не делайте этого! Не покрывайте позором имя моей дочери. Она бы не простила себе, если бы навлекла неприятности на королевскую семью и тем более на вас, – в потухших глазах воина    вспыхнул огонь.

– Но она же ваша дочь, как вы… – Наун опешил, не предполагая, что для Чильсука честь воина окажется важнее жизни единственной дочери.

– Если бы Владыка отдал приказ вызволить Кымлан из плена, я бы первый бросился ее спасать. Но мы солдаты и присягнули государю. Если нарушим приказ, то вся наша жизнь потеряет смысл. Я хорошо знаю свою дочь, она была готова к этому, иначе отказалась бы от похода. Позвольте ей умереть как воину, – генерал склонил седую голову, и у Науна опустились руки. Единственный человек, на поддержку которого он рассчитывал, только что отвернулся от него. Принц видел, с каким трудом Чильсук держит лицо, и сердце разрывалось от жалости. Доблестный генерал не мог запятнать свою честь, даже когда на карту поставлена его семья. Вот почему Когурё не проигрывало: верность, самоотверженность и горячая любовь к родной стране всегда были для когурёсцев на первом месте.

Но Наун был молод и пока еще не научился ставить интересы государства выше собственных. И, несмотря на решение отца и предупреждения Чильсука, он решил рискнуть всем. Едва дождавшись темноты, Наун коротко кивнул верному, молчаливому Набому и тихо выскользнул из своей комнаты. Оглядевшись, принц, уже приготовившийся к сражению с охранявшими его стражниками, с удивлением обнаружил, что возле его покоев никого нет. Возможно, отец подумал, что после решения Совета вопрос о пленных закрыт. Но он ошибся. У Науна не было никакого плана, только решимость и любовь, которые приказывали нарушить решение Совета и спасти любимую любой ценой, даже ценой своего положения. Он не мог просто остаться во дворце и жить спокойной, сытой жизнью.

В королевской спальне лампы были потушены, значит отец уже спал. Не давая себе времени на раздумья, принц перемахнул через каменный забор и помчался к конюшне. У него не было возможности подготовить лошадей, поэтому он был собран и готов к предстоящему сражению с караульными. Набом следовал за ним по пятам и не задавал вопросов, по многолетней привычке подчиняясь хозяину. Дорога была пуста, по пути им не встретился ни один человек, лишь сапоги, шуршащие по каменной крошке, нарушали тишину безлунной ночи. Тем громче и неожиданнее в непроглядной темноте зазвенел металл, и острый клинок со свистом рассек воздух в опасной близости от горла принца. Наун отшатнулся так резко, что чуть не опрокинулся на спину.

Из мрака один за другим выползли факелы, которые осветили высокую фигуру, показавшуюся из-за угла. Наун мгновенно узнал министра Ёна, который, заложив руки за спину, неспешно направился к беглецам.

– Что вы делаете здесь в такой час, Ваше высочество? –    министр остановился и знаком показал воину, державшему меч, опустить клинок.

– А вы? – задыхаясь, спросил Наун, оглядывая личную охрану министра. Что он задумал?

– Как видите, пришел спасти вас от огромной ошибки, – молодое лицо, с едва обозначившимися бородкой и усиками, выражало глубокое разочарование.

– Это вы убрали стражу из моих покоев? – принц прикидывал свои шансы добраться до конюшни, если вступит в бой с охранниками министра. К сожалению их было не менее двух десятков, и даже такой первоклассный боец как Набом, не сможет их одолеть.

– Было очевидно, что вы совершите какую-нибудь глупость и опять впадете в немилость. Уж лучше о вашем промахе буду знать только я.

– Это вас не касается. Сделайте вид, что ничего не видели, – быстро проговорил Наун и дернулся в сторону, но меч вновь зазвенел над его ухом, и он остановился.

– Ошибаетесь. Я министр Когурё, и меня касается все, что может навредить стране, которой я служу. А вы сейчас – самый опасный враг, – Ён Чанмун склонил голову, словно извиняясь за дерзкие слова.

– Я должен хоть что-то предпринять, разве вы не понимаете? – к стыду, Наун услышал в своем голосе слезы. Это было очень унизительно.

– Хорошо, я вас опущу. Что же будет дальше? – деловито продолжил молодой министр. – Нарушив приказ государя, вы тайком проберетесь в племя мохэ. Вас непременно схватят, и тогда ваш отец и вся страна окажется в опасности. Представьте, какие требования выставят мохэ, имея такого заложника как вы?

– Я не могу… не могу отказаться от Кымлан… – прошептал Наун, бессильно опуская руки.

– Вы уже отказались от нее, когда вернулись в Когурё, оставив ее биться с мохесцами. Вы сделали свой выбор и готовы были смириться с ее смертью. Так что же изменилось сейчас?

– Она выжила и нуждается в моей помощи.

– Вы никому не можете помочь, если у вас нет силы. А сила – это власть.

Тяжелое молчание повисло в узком переулке.

– Что вы хотите этим сказать? – тихо спросил Наун. В свете факелов лицо министра выглядело устрашающе.

– Вы умны и прекрасно поняли, о чем я говорю, – кривая усмешка исказила обрамленные редкой растительностью губы. – Вы должны стать сильнее, чтобы защитить то, что вам дорого. А сейчас… идите к себе, пока Владыка не узнал о вашем сумасбродном поступке.

Наун колебался. Бушевавшие внутри чувства раздирали его на части, но самое главное, он понимал, что Ён Чанмун прав. Он ненавидел свою беспомощность и необходимость повиновения, которые должен проявлять как младший сын. Родившись принцем, он был никем. И его слово было пустым звуком.

– Что мне делать, министр? – он чувствовал себя опустошенным и растерянным. Трусливым, жалким и глубоко несчастным.

– Когда придет время, просто возьмите мою руку, и я позабочусь, чтобы вы получили все, чего пожелаете.

Бродя по тихому дворцу, Наун не переставал думать о том, что сказал ему министр Ён. Что он имел в виду? Получить власть? В королевской семье это значило только одно: стать Владыкой, но даже мысль об этом была равносильна измене. Старший принц Насэм давно был объявлен наследником престола, и Наун до сегодняшнего вечера не мог даже представить себя на его месте. Слишком это было невероятно. Хотя в истории Когурё и были случаи, когда младший сын становился Владыкой, но Наун никогда не считал себя достойным трона. И поэтому слова министра стали для него полной неожиданностью. Он не был мудр, как Насэм, не столь образован и, что греха таить, не умел владеть собой так, как это следовало Владыке. Ён Чанмун был прав: сегодняшним безрассудством принц едва не поставил под удар благополучие страны. Так почему же министр так сказал? Зачем бросил зерно сомнений в совсем не плодородную почву, ведь оно там никогда не прорастет. Если его хорошо не поливать…

Ночь была безлунной, небо с вечера затянули тяжелые облака, обещая пролиться дождем. В сумраке ночи Наун едва видел каменный мост, перекинутый через водоем возле покоев принцессы Ансоль. Погрузившись в свои переживания, он даже ни разу не навестил ее, не спросил, как она, не утешил, ведь Кымлан была важна и для нее.

Поднявшись на мост, он оперся на перила и уставился в черную воду, которая не отражала ничего, кроме тьмы в его душе. От пруда пахло тиной и илом.

– Она вернется, – нежный голос прозвучал совсем рядом, и теплая рука мягко легла на его плечо.

– Сестра! – Наун вздрогнул от неожиданности и повернулся к девушке. Он не слышал, как она подошла. Глаза привыкли к темноте, и в черноте ночи Наун различил блеск глаз и мягкую улыбку Ансоль. Принцесса была гордостью королевской семьи, величайшей драгоценностью, которую ни отец, ни братья не хотели никому отдавать. Красивая, тонкая, добрая, как нежная фея.

Ансоль встала рядом с братом, повторяя его позу и заглянула в непроглядную тьму маленького пруда.

– Ты знаешь Кымлан, она не сдастся просто так. Она же Избранная!

– Но в это никто не верит…

– Главное, чтобы верила она.

Наун посмотрел на тонкий профиль младшей сестры, погружаясь в далекие воспоминания, словно увязая ногами в илистом дне.

– …Братик, разреши мне поиграть с вами! – захныкала маленькая Ансоль, сердито топнув ножкой. Насэм и Наун бегали вокруг пруда с деревянными мечами и изображали великих полководцев, не обращая внимания на просьбы сестры. Несмотря на то, что все они были погодками, братья вели себя так, словно были гораздо старше своей семилетней сестры.

– Ты девчонка, тебе нельзя играть с нами! – Наун на секунду остановился и показал сестре язык.

– Это война! – важно выпрямив спину, заявил Насэм.

– Почему, братик? – совершенно искренне спросила Ансоль. Она была единственной девочкой в королевской семье, и ей очень не хватало подруг. Братья относились к ней свысока и постоянно дразнили, что отдадут ее в жены конюху, если будет себя плохо вести. После этого принцесса обычно плакала и убегала, но в этот раз не успела, потому что услышала незнакомый звонкий голосок:

– Глупый мальчишка, думаешь девочки не могут играть в войну? –    чужая девочка, примерно одного возраста с Ансоль спрыгнула с дерева. Она была одета в некогда красивое шелковое платьице, которое сейчас было перепачкано грязью и зелеными следами от травы. На розовых башмачках налипли комья влажной земли.

– Кто ты такая, замарашка? – высокомерно вскинул голову Наун, однако не отвернулся, а продолжил с интересом рассматривать незнакомку. Он привык к повиновению сестры, и его удивила дерзость какой-то девчонки.

– А ты? – в тон ему ответила девочка, бесстрашно надвигаясь на принца.

– Я… Да ты хоть знаешь, кто я! – вспыхнул Наун, пораженный такой наглостью. – Я принц!

Вероятно, он ожидал, что это заявление произведет эффект, но девочка лишь усмехнулась и подошла к нему почти вплотную.

– Спорим, я смогу победить тебя на мечах? – она хитро прищурилась, глядя на обескураженное лицо мальчика.

– Ты? Кто ты такая, чтобы… – от возмущения, он не мог подобрать слов.

– Если выиграю я, то ты больше не будешь обижать сестру, – она не спрашивала, а утверждала.

– Негодная девчонка, ты не знаешь своего места! – на щеках Науна выступили красные пятна.

Девочка еще раз усмехнулась и ловким движением выбила у него из рук деревянный меч, который отлетел в сторону. Не успев среагировать, принц смешно открыл от удивления рот. Стоя истуканом, он наблюдал, как его соперница поднимает оружие с земли и с видом победителя идет к нему.

– Ты такой глупый! Еще называешь себя принцем! – с этими словами девчонка звонко стукнула его по лбу деревянным кончиком. Потрясенный ее действиями и неожиданной атакой, Наун невольно отступил назад и, поскользнувшись на мокрой траве, плашмя рухнул в пруд.

– Ваше высочество! – заверещали подбежавшие слуги.

– Бежим? – прошептала незнакомка и, схватив Ансоль за руку, кинулась наутек.

…Воспоминание об их первой встрече теперь казалось далеким, как внезапно выглянувшая из-за облаков луна, осветившая и погруженный в темноту двор, и маленький пруд, и печальную Ансоль. Но если Кымлан верит, что она Избранная, в это должны верить и они. Верить и ждать ее.