Текст книги "Это моя правда"
Автор книги: Вера Колочкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Ну вот… У кого что болит, тот о том и говорит… Вовсе я так не думаю, что ты! Я ж о тебе сейчас говорю, а не о твоей маме! А если уж быть совсем откровенным… Я просто за тебя боюсь, Наташа.
– Боитесь? Почему вы за меня боитесь?
– Ну как тебе объяснить, не знаю даже…
– А! Вам жених мой не нравится, я поняла!
– Да нет, не в этом дело…
– А в чем тогда? Вы боитесь, что он меня обманет? Что я уволюсь, уеду от мамы, уеду из Бережного… А потом придется назад возвращаться… Да?
– Ну, не совсем…
– Но я же не просто так с ним уезжаю, я ведь замуж за него выйду! Понимаете? Замуж! Он сам так сказал!
– Да какая разница, замуж, не замуж… Формальность ведь сути дела не меняет. Можно и замужнюю несчастную жить прожить, и незамужнюю – вполне счастливую. Поверь, я на своем веку всяких женщин перевидал… Да что я! Вот хотя бы ту самую Дуню возьми, дочку пушкинского станционного смотрителя. Он ведь гений, Пушкин-то… Как есть гений! У него это вполне себе недвусмысленно звучит – каждому свое место в этой жизни предназначено, судьбой определено… Выше своего места прыгнешь, а в другое можешь и не попасть.
– То есть… Вы хотите сказать, что если я родилась и живу в Бережном, то мне и соваться нечего свиным рылом в калашный ряд? Так, что ли?
– Ну не сердись, не сердись… Ничего я относительно рыла с калашным рядом не говорю. Я ж про другое… Я про то, что трудно бывает из одной жизни в другую перепрыгнуть. У каждого для жизни своя территория обозначена, ее и следует держаться, понимаешь? Вот и пушкинская Дуня… Осталась бы с отцом, жила бы той жизнью, которая для нее с рождения обозначена… Может, и более счастливая у нее жизнь вышла, и не была бы она игрушкой в руках заезжего офицера… И отец бы так не страдал…
– Да с чего вы взяли, что у нее бы лучше сложилась жизнь? Может, ее новая жизнь по всем статьям устраивала? Она ж любила этого офицера, детей от него рожала! Это понятно, что он ее в свой круг не ввел, но… Она же любила!
– Э, милая моя Наташенька… Никто никогда не понимает до конца, в чем состоит его счастье согласно божьему земному устроению. Разве это счастье, если она родителя бросила? А родитель страдает ни за что ни про что, дитя своего не видит, не знает, что с ним да как? Разве ж это счастье? Это ж чистой воды предательство. И как с этим предательством жить, скажи? Пушкин-то как раз был на стороне этого несчастного старика, станционного смотрителя… Ты уж не сердись, что я тебе все это говорю, Наташенька. Просто подумай сто раз, так ли уж это хорошо – сбегать из той жизни, которая тебе привычна? Сможешь ли в новой жизни себя изменить, свою природу изменить? Это ведь нелегко, это далеко не каждому удается! Ничего сейчас не говори, просто подумай…
Она потом долго вспоминала эту странную беседу с доктором Петровым. И не могла не признать, что он был во многом прав… И в самом деле – трудно было примеривать на себя другую жизнь, ой как трудно.
Нет, с Денисом у нее все хорошо складывалось, после свадьбы он был по-прежнему ласков и мил. Только у нее все время возникало странное какое-то ощущение… Будто она не жена ему, а мамка. Мамка, которая выслушивает его ежевечерние жалобы на деспотичного отца, которая подбирает правильные слова, чтобы его успокоить… Мамка, которая подскакивает ранним утром с постели, чтобы приготовить завтрак. Мамка, которая всегда должна быть готова ублажить, погладить по голове, шепнуть на ушко ласковое словцо. Да, все это она делает от души и по большой любви… А еще при этом испытывает чувство вины, что сидит дома, что живет на деньги своего любимого чада. Хотя и тратит немного. Вернее, очень старается тратить немного.
Правда, потом оказалось, что это как раз всех и раздражает. А больше всех была недовольна свекровь, Юлия Сергеевна. Помнится, как пыталась ее вразумить, выговаривала сердито:
– Наташа, ну как ты выглядишь, посмотри на себя в зеркало! Что за вид? Откуда ты это платье выкопала, скажи?
– Это я вчера на распродаже купила… А что? По-моему, очень красивое… И недорогое…
– Красивое? Да оно же выглядит ужасно дешево! К тому же безвкусно! А туфли? Что это за туфли? Такие еще два сезона назад в моде были! Нет, это никуда не годится, Наташа! Завтра я сама тебя повезу по магазинам, уж извини, буду тебе все сама покупать! Надеюсь, не станешь на меня обижаться?
– Нет, Юлия Сергеевна, не стану.
– Вот и хорошо! И в салон завтра с собой тебя возьму, и в тренажерный зал… Не мешало бы тебе задницу подтянуть, дорогая.
– Что?!
– Задницу, говорю, подтянуть! Что ты смотришь на меня так, будто я бог весть что сказала? Да, фигура у тебя хорошая, не спорю… Косточка тонкая по природе досталась. Но ведь это еще не все, моя дорогая… Надо уметь себя соблюсти в приличном виде, ты ведь не должна забывать, что уже другой жизнью живешь… Среди приличных людей…
Конечно, она могла возразить свекрови, сказать что-нибудь этакое… Мол, качество задницы не определяет приличия, и платье с распродажи тоже… Но зачем такое говорить, не стоило. Свекровь права, наверное. И доктор Петров был прав, когда говорил про ту самую Дуню…
Иногда ей вполне определенно казалось, что она та самая Дуня и есть. Что живет не своей, а совершенно чужой жизнью. Что ее жизнь осталась там, в поселке Бережном, в маленьком домике у реки, с баней в огороде, с яблоней в палисаднике. А с другой стороны… Возвращаться в прежнюю жизнь особого желания тоже не возникало. Такое складывалось ощущение, будто она сидит в кино и смотрит, как показывают на экране красивую жизнь… И смотреть на нее так приятно! И туда, в эту экранную жизнь, тоже хочется, но все равно понимаешь, что это не твоя жизнь… И выходить из кинотеатра не хочется. Ни туда уже, ни сюда…
К маме в Бережное она ездила не так часто, как хотелось. Денис всегда недоволен был, когда она уезжала. Звонил все время, спрашивал капризно – когда вернешься? Мама тоже все понимала, смотрела на нее виновато. Потом будто спохватывалась и принималась убеждать, что ей немедленно надо вернуться к мужу, что чувствует она себя и в одиночестве хорошо, замечательно просто, и на здоровье не жалуется. Но ее разве обманешь? Тут и медиком не надо быть, все мамино здоровье вот оно, как на ладони. Давление высокое, ничем его не собьешь, и тахикардия страшенная. И ходит уже с трудом… Даже варенья яблочного в августе не сварила и картошку с огорода не убрала. Хорошо, соседи помогли… Не просто так, за деньги, конечно. Соседка тетя Настя, когда за свою помощь деньги брала, успела ее укорить довольно жестко:
– Совсем ты, Натаха, мать забросила! Как она зиму-то зимовать будет, подумала? Как печку станет топить? Живешь там в своем богатстве, на мать тебе наплевать…
Пришлось и это проглотить, чего уж. Тем более пришлось и с поклоном к тете Насте обратиться:
– Может, вы маме поможете, теть Насть? А я вам платить буду… Я хорошо вам буду платить, теть Насть…
– Ладно, что с тобой сделаешь… Хотя я и сама здоровьем слаба, но буду присматривать за матерью-то, чего уж. И от денег не откажусь. Ты, чай, не обеднеешь, если от себя оторвешь. Мать ведь она тебе, не чужая…
– Да, конечно. Только вы маме не говорите, что я вас об этом просила. Хорошо?
– Это почему еще?
– Ну, не надо… Не захочет она… Вы сделайте вид, что просто по-соседски помогаете, ладно? Просто заходите к ней каждое утро, смотрите, чем нужно помочь… А если что – сразу звоните мне, хорошо? Я вам свой телефон оставлю…
Зиму мама пережила с трудом. Болела все время. Однажды тетя Настя позвонила, напугала ее сообщением – плоха, мол, твоя мать, приезжай скорее!
В тот день они с Денисом аккурат должны были в ресторан идти, день рождения Юлии Сергеевны отмечать. Пришлось срочно звонить Денису на работу – прости, мол, не могу пойти, надо уехать срочно, с мамой там плохо… Он возражать не стал, но по интонации голоса она поняла – обиделся. Но думать об этом было уже некогда: такси сигналило у ворот. Побежала к машине как заполошная…
Мама лежала в постели маленькая, сухонькая, смотрела на нее виновато – зачем приехала? Все со мной хорошо, зря эта Настасья панику подняла…
Села с ней рядом, взяла за руку, сглотнула жалостливую слезу:
– Давай я врача приведу, мам? Или договорюсь, в больницу тебя положат?
– Да ну ее, твою больницу! Не хочу! Дома помирать буду! А ты давай, ехай обратно, к мужу… Нечего тебе тут… Что я? Лежу себе да лежу. Жду, когда зима кончится. Вот весна наступит, тогда и встану… Ехай обратно, Натаха, слышь?
– Мам… Ну что гонишь меня все время? Я с тобой поживу…
– А нечего тебе здесь жить, муж тебя дома ждет! Это ж бог услышал мои молитвы, счастье тебе послал… Ведь любит тебя муж-то, правда?
– Любит, мам…
– Ну и слава богу, что любит. И живи с ним в любви да согласии. Деточек-то еще не надумали рожать?
– Нет… Не получается пока.
– Ну, это дело наживное. Смотри, Наташка, тебе за двоих надо счастливой быть… За себя и за меня… Давай поезжай обратно, слышь?
– Мам… Ну как я тебя одну оставлю? Я же вижу, как тебе плохо…
– Да мне лучше будет, коль ты уедешь, а не станешь рядом со мной сидеть! Я буду знать, что у тебя все хорошо, и ладно. Этим и буду жить. Не бойся, я до весны точно не умру. Очень уж хочется еще и на солнышко глянуть… Вот придет весна, и поднимусь, обещаю тебе! Давай, давай… Денису от меня привет передавай, хороший он у тебя, добрый…
Она только улыбнулась в ответ. Да, мол, добрый… Вспомнилось отчего-то, как Денис после больницы к маме знакомиться приходил… Как очень старался ей понравиться, как говорил тихо-проникновенно:
– Я очень люблю Наташу, Лидия Федоровна… Я никому вашу дочку не дам в обиду. У нее все будет, я вам обещаю… Все, что она захочет. Вы можете во мне не сомневаться, я никогда и ничем ее не обижу… Надеюсь, на свадьбу к нам приедете, Лидия Федоровна?
Мама согласно кивала, улыбалась почти блаженно. Видно было, что Денис ей понравился. Можно сказать, очаровал. И благословила их с легкой руки, и вздохнула так легко – хорошо, мол, дочка устроится, и слава богу!
Потом, когда надо было уезжать, мама даже слезинки не проронила. Стояла, махала рукой вслед машине. А у нее кошки на душе скребли… Как она тут будет, совсем одна?
На свадьбу мама не приехала. По телефону объяснила – да ну, мол, какая я гостья, я только стесняться буду, не надо! Потом выяснилось, что она себя просто неважно чувствовала, сердце прихватило…
– Как там свекровка-то, не обижает тебя? – тихо спросила мама, повернув голову на подушке. – Расскажи хоть, коли приехала…
– Нет, что ты! Совсем не обижает! Она… Она очень хорошая…
– Ну и ладно, хорошо! А то ведь разные свекровки-то бывают… Вон соседка-то наша, Настена! Так свою невестку невзлюбила, что она, бедная, каждую ночь слезами обливается! Недавно заходила ко мне, жаловалась. Мне бы надо с Настей поговорить, чтоб не злобствовала, да как я говорить стану? Настя приходит каждое утро, помогает… Вот странно, да? Ко мне Настя добрая, а к невестке своей – хуже некуда. А твоя свекровка, значит, хорошая…
– Да, мам, хорошая.
– Ну, ладно тогда… Если обижать станет, ты мне пожалуйся. Я ей позвоню, заступлюсь за тебя.
Пришлось кивнуть головой – ладно, мол, пожалуюсь. Да если бы мама знала, как ей и впрямь хотелось пожаловаться, особенно в первые дни своего скоропалительного замужества! Рассказать, как Юлия Сергеевна ее приняла… Поначалу вообще будто ее не замечала, только фыркала и проговаривала сквозь зубы – то не так невестка делает, это не этак… А однажды вообще заговорила с Денисом так, будто ее и рядом с ним в этот момент не было:
– Ну что ж поделаешь, сынок… Это твой выбор. Пусть будет Наташа, что ж… Как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Хотя в твою Наташу много чего вложить придется. Ее еще учить да учить, как себя в приличном обществе вести. Очень точно на этот счет незабвенная Раневская выразилась – можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки вывести невозможно.
– Мам, перестань! Если ты так будешь говорить о моей жене, мы поссоримся! Ты видишь, она уже чуть не плачет?
Он даже встал к ней лицом и спиной к матери, будто защищал таким образом от обидных слов. Да и сама Юлия Борисовна тоже почувствовала, что перегнула палку, заговорила виновато:
– Ладно, ладно, прости… Не буду я так больше, обещаю. Просто из меня досада сейчас так лезет, как пена, понимаешь? Удержать ее не могу… Чувствую себя бутылкой шампанского, с которой неудачно пробку сорвали. Прости, сынок, эта пена уйдет, потом вино будет. Не стану я больше твою жену обижать, обещаю. И ты, Наташа, меня прости и тоже пойми. Слышишь?
– Да, Юлия Сергеевна… Я слышу… – проговорила тихо, стараясь не расплакаться.
– Ну вот и хорошо, и ладно. Значит, договорились. Но уж изволь меня на первых порах слушаться, моя дорогая! Учить тебя буду, как без досадных оплошностей в новую жизнь входить! Станешь учиться или свою обиду впереди себя взгромоздишь?
– Соглашайся, Наташ… – проговорил ей на ухо со смешком Денис. – Если не согласишься, себе дороже будет…
На том и порешили. И Юлия Сергеевна рьяно взялась за ее «перевоспитание». То есть за переделку. То есть за процесс выведения деревни из девушки. Сама ездила с ней по магазинам, сама выбирала одежду и даже увлеклась этим всерьез, почувствовав себя добрым пигмалионом. И в спортивный клуб ее отвела, и к массажисту, и к своим «девочкам» из салона красоты.
Ох как она уставала поначалу от этой новой жизни! Не физически, конечно, а от душевного напряжения сделать что-то неправильно. А потом ничего, привыкла… И даже втянулась: начала получать удовольствие от новой жизни. Не зря говорят – к хорошему быстро привыкаешь. Раз-два, и все, и готова для новой жизни ухоженная с головы до ног женщина, и «деревни» в ней практически не осталось. И задница уже подтянута как надо. И платье правильное научилась носить, и туфли, и сумочку. И к большому комфортному дому привыкла, и к приходам домработницы по утрам.
С домработницей Аней вообще вышла отдельная история – никак она не могла привыкнуть к тому, что Аню надо не просить с нотками виноватости, а просто давать задания спокойным уверенным голосом. Чуть-чуть отстраненным, как учила Юлия Сергеевна. Но без уничижительного фанатизма. Просто чтобы расстояние чувствовалось. Целая наука, одним словом…
А вот и входная дверь хлопнула: Аня пришла. Надо оторваться от созерцания чудесного вида, спуститься вниз на кухню. Надо начинать свой день… Хотя можно еще немного постоять, подумать… Все равно этот день никуда от нее не денется.
Прекрасный день, заполненный всякими приятностями! Через час, например, у нее встреча с Юлией Сергеевной в одном премиленьком кафе в центре, где подают умопомрачительный кофе. Потом они пробегутся по бутикам в торговом центре, потом по плану массаж, потом обед… А может, и с Денисом удастся пообедать, если его распорядок дня позволит.
Подумалось вдруг – а ведь неправ был доктор Петров, когда пугал ее этой новой жизнью… Мол, каждому свое предназначено, и где родился, там и пригодился. Ерунда какая, господи! Да как бы она без Дениса жила, если бы тогда струсила и отказалась замуж за него выйти? Ведь она так его любит… И сейчас тоже – только вспомнила о нем, и в сердце нежная теплота трепыхнулась. Как же она его любит, господи! Жаль только, что Денис пока детей не хочет…
Но ведь это и впрямь пока. Всему свой срок, наверное. Может, он и прав по-своему, когда говорит:
– Давай с детьми подождем, Наташ, а? Давай немного для себя поживем? Нам ведь так с тобой хорошо, правда? А дети… Это ж всегда успеется. Это ж потом на всю жизнь, уже про себя и не вспомнишь…
Она кивала согласно, но все же ребенка ей очень хотелось. И Юлия Сергеевна все время спрашивала, внимательно к ней приглядываясь:
– Ты не беременная, нет? Почему так тянешь с этим вопросом? Не хочешь, что ли?
– Почему же не хочу? Хочу… Просто я… Просто мы… – лепетала она, опуская виновато глаза.
– А, понятно! Это Денис не хочет! Ну да, как я сразу не догадалась… Ведь это он не хочет, да?
– Ну да… То есть пока не хочет…
– Ага, размечталась! Пока! Не тешь себя иллюзиями, глупенькая! Сейчас не хочет и потом не захочет, уж я своего сыночка знаю! Зачем ему эти трудности, зачем ему любимую женщину еще с кем-то делить? Он же эгоист до мозга костей, ты и сама это понимать должна. Это ж особая женская наука, знаешь ли, особая хитрость – жить с мужем-эгоистом. Уж я-то знаю, о чем говорю. Да если бы я вот так ждала, когда это «пока» закончится, у меня и сына бы не было… Так что будь умнее, моя дорогая, не надо желания эгоиста во главу угла ставить. Ишь, пристроился, паразит! Женился на доброй покладистой девушке, которая во всем с ним соглашаться готова… Дети ему, видишь ли, не нужны… Зато мне внуки нужны! Поняла?
– Но… Что же я сделаю, Юлия Сергеевна? Если он так решил…
– А твое решение где? Ты сама где? Зачем так в муже растворилась? А твое женское слово где? Ты баба, тебе не только любимый муж, тебе еще и дети нужны, поняла? Вот и выползай из своей покладистой шкурки, делай свое дело, отстаивай свои желания! Надеюсь, ты меня услышала, моя дорогая?
– Да, Юлия Сергеевна. Услышала.
– Вот и молодец. И запомни одно… С эгоистом жить трудно, но можно. Так что давай, действуй…
Странно, отчего вдруг ей вспомнился этот разговор с Юлией Сергеевной? Именно сегодня вспомнился? Из-за того, может, что утром слегка тошнило и мелькнула мысль: надо бы тест на беременность в аптеке купить? Вдруг оно уже все свершилось, а она и не знает? Не зря же Дениса так ловко обманывала с опасными и безопасными днями…
А если свершилось, то она ему не скажет, конечно же. Зачем? Пусть пока думает, что все по-прежнему, что живут они исключительно для себя. Юлии Сергеевне скажет, а Денису нет …
Вздохнула, улыбнулась, закрыла глаза. А когда их открыла, удивилась тихо – пейзаж за стеклянной стеной изменился будто. Потемнел. Все краски куда-то ушли. Газонная трава не радовала глаз изумрудом, лес за забором встал сплошной темной стеной, стволы сосен не светились больше солнечным янтарем. И самого солнца не было…
О, да на него туча набежала! Спелая такая туча, набухшая влагой до синевы. Вот-вот дождем обрушится! Хорошо хоть Аня успела доехать вовремя, не промокла…
А вот и Анины шаги слышны на лестнице. Тихие, острожные. И голос ее за спиной:
– Доброе утро, Наташа… Тут у вас телефон все время звонит, вы его на кухонном столе оставили… Вот, я вам принесла…
Обернулась, проговорила деловито:
– Спасибо, Аня. Это Юлия Сергеевна звонит, наверное. Мы с ней через полчаса встретиться должны в городе, а там уже, наверное, дождь вовсю идет. Я сейчас уеду, а вы…
Хотела по привычке определить задание Ане на день, но не успела: телефон подал сигнал вызова. Глянула на дисплей и обомлела… Это ж тетя Настя звонит из Бережного! Значит, с мамой что-то не так… О господи, пронеси! Только пусть не самое ужасное, господи…
– Да, тетя Настя, слушаю… – ответила вмиг осипшим от страха голосом. – Что случилось, теть Насть?
– Что случилось, что случилось! А то самое и случилось, что должно было! Инсульт по твоей матери бабахнул, вот что! Я утром пришла, а она около кровати лежит, вся скрюченная…
– Почему… около кровати? – произнесла тихо, чувствуя несуразность своего вопроса.
– Да упала с кровати, вот и все! Видать, подняться хотела зачем-то… Поднялась, два шага ступила, тут ее и шарахнуло! Слышь меня, Натаха? Чего замолчала-то? Где ты, алле?
– Я здесь, тетя Настя… Я здесь… А… Что сейчас с мамой, где она?
– Так я сразу «Скорую» вызвала… Они быстро приехали, поделали там с ней чего-то. Вроде капельницу воткнули. Да только врачиха «Скорой» сказала, что бесполезно все, слишком долго она одна пролежала. Говорит, теперь уж вряд ли поднимется. Время, говорит, упущено. Так и будет теперь лежкой лежать, бедненькая…
– Куда ее «Скорая» увезла, теть Насть?
– Так знамо куда! В нашу больничку и увезла, куда ж еще? Да ты сама приезжай, сама все и узнаешь… Тебе ведь все как есть в больнице обскажут, ты ведь у них работала раньше… Мне так ваш главный и приказал – позвоните, говорит, Наташе, пусть приедет… Как его зовут, забыла? Представительный такой, в солидном возрасте доктор.
– Это Петров, Дмитрий Алексеевич…
– Ну да, ну да. Он самый. Так что, приедешь? Или как?
– Конечно, приеду, теть Насть. Прямо сейчас и поеду… Сразу в больницу, к Петрову…
– Давай. Потом, после больницы, ко мне зайди, я тебе ключи от дома отдам. Я дверь заперла на всякий случай, мало ли что… Ладно, не буду тебя задерживать, поезжай!
Тетя Настя отключилась, а она все стояла у стеклянной стены, сжимала в руке телефон. Дождь уже начался: веселый, сильный, окаянный! Молотил по веранде упругими струями. Надо было идти… То есть бежать надо было, торопиться… Но ноги будто приросли к полу, и голова стала мутной, будто не хотела в себя впускать новые мысли. Казалось, они кружились вокруг головы, требовали свое место, жалили по глазам, по вискам болью. И шипели зло прямо в ухо: вот и все, кончилась твоя счастливая жизнь, кончилась… Бросила мать, да? Счастливой чужой жизни захотела, как та Дуня? Теперь получай свое, получай… Теперь твое место опять в Бережном, рядом с матерью… Откуда уехала, туда и вернешься, и мечтать не надо было ни о чем таком!
Как назло, и дождь кончился. И солнце засияло вовсю, напоминая о том, что счастье было совсем рядом, обнимало ее всего каких-то десять минут назад… Обнимало, обволакивало! И кончилось вдруг…
Наверное, так всегда и бывает. Наверное, наивысшее счастье испытываешь тогда, когда несчастье уже стоит у тебя за спиной. И ждет своего часа. Когда ты паришь птицей над лесом, над янтарными солнечными стволами, несчастье уже подкрадывается к тебе на цыпочках…
Наконец, нашла в себе силы, отвела глаза от былого счастья. Кликнула номер телефона Дениса, и он ответил слегка сердито:
– Что у тебя, Наташ? Я занят сейчас…
– У мамы инсульт, Денис. Я в Бережное сейчас уеду. Не теряй меня.
– Понятно, что ж… Но к вечеру ты приедешь?
– Ты меня не понял, может? Я ж объясняю: у мамы инсульт! Она в больнице! Какое там к вечеру? Я же рядом с ней должна быть!
– Ну ладно, чего ты сердишься? Если надо, так поезжай…
– Все, пока. Позвони прямо сейчас Юлии Сергеевне, скажи, чтобы меня не ждала. У нас встреча была назначена.
– Хорошо, как скажешь.
– Спасибо. Пока. Я потом еще позвоню…
Первой вышла из диалога, чтобы не плеснуть в Дениса вспыхнувшей вдруг досадой – вот же эгоист, а? Понятно ему, надо же! Вот так сразу все ясно и понятно, ага! И вечером домой приедешь! И все станет дальше как было…
Ведь ясно уже, что не будет как раньше! Что все изменится теперь… Что мама больше не встанет…
Ладно. Чего зря досаду перебирать. Ехать надо. Лететь. И чем скорее, тем лучше!
Телефон опять зазвонил, и глянула на дисплей с надеждой: неужели Денис опомнился, решил какие-то слова поддержки сказать?
Нет, это не Денис… Это Таня. Подруга. И как вовремя!
– Ой, Танюш… Как хорошо, что ты позвонила… Я… У меня тут… Я ехать должна…
– Что случилось, Наташ? Почему у тебя такой голос? И куда тебе надо ехать?
– Да у мамы инсульт, она в больнице сейчас! И надо ехать… А я будто с места сойти не могу, внутри все трясется… Я боюсь, Тань! Боюсь… Вдруг я не доеду…
– Да куда ты денешься? А ну возьми себя в руки, слышишь? Или хочешь, я поеду с тобой?
– Да куда ты поедешь… Тебе же улетать надо в Израиль, ты говорила…
– Так у меня послезавтра самолет! Так что я могу и сегодня с тобой поехать, и завтра с тобой целый день рядом быть! Я знаю, как в таких случаях поддержка нужна, Наташ. Просто чтобы кто-то был рядом… Хочешь?
– Хочу, Тань… Конечно, хочу. Спасибо тебе. Тогда я сейчас выезжаю… Где тебя забрать, скажи? У твоего дома?
– Я буду стоять у парикмахерской, на углу… Чтобы тебе во двор не заворачивать, там машин всегда много. Поняла?
– Да, поняла… Я еду, Тань.
– Давай, жду…
Отняла от уха телефон и только сейчас увидела, что Аня стоит рядом, прижав кулаки к губам, смотрит на нее испуганно. И произнесла решительно:
– Все, Аня, я уехала! Сейчас только оденусь… Вы уж сами тут, Аня… Соображайте, что надо делать…
– Да, я все сделаю, не волнуйтесь! И приберу в доме, и в прачечную белье отвезу… Только скажите мне, что на ужин для вашего мужа приготовить?
– Да что хотите… Где моя сумка?
– В прихожей я видела…
– Возьмите в ней ключи, откройте пока гараж… Я сейчас оденусь и спущусь.
– Хорошо, хорошо, все сделаю… – заполошно бросилась к лестнице Аня. – Все найду, все открою… Да только как же вы поедете в таком состоянии, господи… На вас же лица нет…
– Ничего, доеду, – скорее для себя самой произнесла тихо. Показалось довольно уверенно, хоть и тихо…
Когда села за руль, увидела, что руки все равно слегка дрожат. Господи, как хорошо, что Таня решила с ней поехать! Верная Таня, умная Таня, надежная подруга Таня…
Да, Таня такая. И Оля у нее есть. Тоже верная и надежная. Еще со времен медучилища эта дружба окрепла… Когда она в Бережное после училища уехала, их дружба привяла слегка, а потом будто с новой силой расцвела, когда она снова в городе оказалась, выйдя замуж за Дениса. Конечно, все могло быть и по-другому… Но как получилось, так получилось. Очень уж они оказались друг другу нужны – в новых жизненных обстоятельствах. И у каждой из них они по-своему сложились, что ж…
Вот Таня взяла и заболела сильно, пока она в Бережном жила. Сначала вышла замуж по большой любви, а через год заболела. Карабкалась из ремиссии в ремиссию как могла, вся жизнь на это уходила, как песок сквозь пальцы. Одно время они с Олей думали, что все, теряют подругу… Но она опять выкарабкалась, съездив на лечение в Израиль. Теперь так и ездит туда каждый год, иногда раз в два года, как получится. И живет, и не жалуется… Хотя пожаловаться Тане есть на что. На предательство любимого мужа, например. Ведь он ее бросил, подлец… В первый же год болезни и бросил. На другой женился. На той, у которой все в порядке со здоровьем и которая не уповает на очередную ремиссию да не ждет операции, как манны небесной…
Хотя потом Танин бывший муж поступок совершил почти героический – денег на предстоящую операцию дал. Но все равно ведь подлец, как ни крути! А деньгами своими просто грехи замаливал, чувство вины искупал! В общем, это та еще история – в двух словах ничего не расскажешь, не объяснишь…
И у Оли все сложилось – не позавидуешь. И тоже, как Таня, вышла замуж по большой любви и жила счастливо целых пять лет… Двоих детей родила. Мальчика и девочку. А потом случилось ужасное, что и в самом страшном сне не приснится: мужа осудили на десять лет! Не за что-нибудь, а за преднамеренное убийство! Хотя, по сути, никакой преднамеренности и не было, просто Олин муж за нее заступился, когда к ним хулиганы пристали. У него с собой пистолет был, и пришлось стрелять… Иначе бы те хулиганы над Олей надругались. Получилось, что выстрел тот был смертельным. Потом суд был, конечно… Этот самый хулиган чьим-то сынком оказался, настолько важным, что это суть всего процесса и определило. Адвокату только и удалось, что скостить срок от пятнадцати лет до десяти в колонии строгого режима. Как Оля говорила – и на том спасибо, что ж.
Так и вышло, что она среди подруг оказалась самой счастливой. Хотя Таня так не считает, в общем… Она говорит, что если человек жив, то этим он уже счастлив. Ей виднее, конечно…
А вот и она стоит на перекрестке, рукой машет. Открыла дверцу машины, плюхнулась рядом на сиденье, глянула на нее пристально. Пока пристегивала ремень, проговорила довольно жестко:
– Наташка, только без паники, поняла? Давай сначала приедем в твое Бережное, узнаем, что с мамой, потом будем решать, что делать! Сама сможешь машину вести или мне за руль сесть?
– Я сама, Тань… Спасибо тебе. Значит, ты послезавтра в Израиль летишь?
– Да, послезавтра…
– Все будет хорошо, Тань. Вот увидишь. Я верю.
– Ладно, рули давай! Не отвлекайся! И я тебя отвлекать разговорами не буду, давай сначала доедем…
⁂
Таня отвернулась к окну, стала смотреть, как убегает назад городская окраина, как показался первый неказистый придорожный лесок. Вот и он закончился, и дорога пересекла дачный поселок, мелькнуло вдали зеркало небольшого пруда.
Скосила глаза и увидела, как Наташкины ладони судорожно держат руль. Так судорожно, что побелели костяшки пальцев. Может, зря она так грубо ей сказала – не будем на разговоры отвлекаться, мол? Может, как раз и нужно ее разговорами расшевелить, снять это горестное напряжение?
Ладно, пусть сначала на большую трассу выедет, там машин меньше. Здесь, в пригороде, дачники так и снуют туда-сюда. Еще аварию устроит, не дай бог…
Лес за окном стал гуще, мелькание солнца меж прямых сосновых стволов завораживало. Таня приоткрыла окно, и свежий сырой воздух ворвался в маленькое пространство машины вместе с шумом дороги, и сразу стало легче дышать, вдыхать озоновый аромат полной грудью. Как же хорошо в лесу после дождя, наверное! Сейчас бы прогуляться там, среди сосновых стволов… Почуять под ногами мягкую опавшую хвою, увидеть капли росы на ветках соснового молодняка. Постоять, посмотреть и улыбнуться жизни…
Как же она научилась в последние годы видеть и наблюдать эту красоту! Так, как ее видят в последний раз… Подмечать мельчайшие детали, вбирать их в себя – про запас. Вдруг там пригодится? Вдруг и впрямь никакой смерти на самом деле и нет, а душа вечно живой остается? Надо ведь и душе какими-то ощущениями жить – там…
Поначалу, когда ей поставили этот страшный диагноз, ни о чем таком и не думалось. Казалось, душа в ступор вошла или вовсе исчезла – какое там «про запас»?
А началось все с малого – просто было больно глотать. И голос немного изменился, появилась в нем некая хрипотца. «Сексуальная» – так сказал про эту хрипотцу Дима. Они тогда первый год со свадьбы прожили, и очень хорошо прожили, можно сказать… Из постели почти не вылезали. Казалось, никак не могут наесться друг другом… А еще казалось, что так будет всегда.
Но все закончилось в одночасье. Когда врач в районной поликлинике проговорил тихо, выписывая ей направление в онкоцентр:
– Вот, вам туда надо… Там диагноз уже более точно поставят.
– А… Какой у меня диагноз? Все очень плохо, да?
– Я могу только предварительный диагноз вам сообщить… По моему мнению, у вас развивается рак гортани. Где-то вторая стадия примерно…
Умный оказался врач. В онкоцентре после обследования ей так и сказали – рак гортани, вторая стадия. Но уже близко к следующей, если ничего не предпринять. А предпринимать, в общем, и ничего нельзя, по большому счету, потому что это неоперабельный случай, связанный с особенностями ее шеи. Как объяснил другой врач, сама по себе гортань уже неудобно расположена для хирургического вмешательства, а у нее она еще и окружена множеством жизненно важных сосудов, переплетение их там какое-то нестандартное. Не как у всех. Заденешь такой сосуд – и все пойдет не так… Никто за это не возьмется, в общем. Неоперабельный случай, и все тут.
