Текст книги "Друг в зеркале"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Лиза прекрасно понимала подругу. Ей всегда было, странно стремление некоторых людей быть на кого-то похожими – будь то кинозвезда или популярный телеведущий, потому что оригинал всегда лучше подделки, пусть даже и талантливой. Но быть похожим на какого-то реального человека – еще хуже.

– Выходит, он любит не меня. – Вид у Туси был потерянный. – Просто я похожа на человека, которого он любит…

– Не переживай, – попыталась успокоить ее Лиза. – Может быть, это и не так.

Они сидели на банкетке на первом этаже. Лиза давно уже переобулась и ждала Тусю, которая была в такой глубокой задумчивости, что никак не могла попасть ногой в замшевый ботинок.

К ним подошел Егор и остановился, сверху вниз поглядывая на усилия Туси.

– Помочь?

Туся подняла на него глаза и растерянно посмотрела на Лизу, ища у подруги поддержки.

– Вот уже правду говорят – беда не приходит одна, – недовольно сказала Лиза, в упор глядя на Егора, чтобы он понял, как несвоевременны его ухаживания.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Егор, шутливо оглядываясь. – По-моему, я один.

Лиза молча продолжала смотреть ему поверх переносицы. Она где-то читала, что если смотреть человеку в область третьего глаза, то он становится более внушаем. Поэтому, глядя на Егора, она посылала ему установку на невмешательство.

Но Егор, видимо, не был человеком тонкой душевной организации, потому что проигнорировал Лизины импульсы и продолжал:

– Собственно, я хотел бы поговорить с Тусей.

Между нами произошло недоразумение, и я хотел бы все объяснить.

– Ты можешь это сделать, если будешь идти, куда шел, не останавливаясь, – ехидно сказала Лиза.

– Мне кажется, что нам с Тусей переводчики не нужны, и адвокаты тоже. – Он перевел взгляд на Тусю. – Можем мы поговорить без посредников?

Туся повернулась к Лизе:

– Может, действительно поговорить с ним? Он ведь просто так не отстанет.

– Как хочешь, – рассердилась Лиза. – Только, по-моему, до сих пор он тебе ничего хорошего не сказал. Мне нужно в учительскую, забыла отнести журнал. Встретимся на крыльце, – небрежно бросила она.

Когда они остались наедине, Егор сначала молчал. Туся справилась со злополучным ботинком и сидела, держа сумку на коленях, как будто защищаясь от Егора.

– Пойдем на улицу, – наконец предложил он. – На крыльце и поговорим.

– Пойдем, – согласилась Туся, и они вышли из школы.

Девчонки из младших классов играли в классики и в резиночки, смеялись и толкали друг друга. Тусе казалось, что еще совсем недавно и она вот так прыгал а и резвилась и хотела поскорее вырасти, не представляя, какую боль принесет ей это взросление.

Конечно, в любом возрасте есть свои трудности.

В детском саду Туся тоже была влюблена в мальчика по имени Игорь, а он гораздо больше интересовался кубиками, чем ее скромной персоной.

Но в детстве страдание не может быть долгим, и почти любая боль лечится сливочным мороженым, ну, в крайнем случае, двумя.

– Туся, – сказал Егор. – Я понял свою ошибку. Плохо, когда человек не признает своих ошибок, но когда он делает это слишком часто – возникают сомнения в его искренности.

– Я не должен был тебя целовать в кафе. Это тебя отпугнуло.

Он говорил так, как будто работал психоаналитиком, к которому пришла на прием бестолковая пациентка, и это взбесило Тусю.

– Ты не должен был делать многого другого, оглядываясь по сторонам, потому что скоро должен был приехать Герман, сказала она.

– Например? – Егор удивился тому, что кто-то, кроме него, осмелился критиковать его поведение.

– Ты не должен был встречаться со мной только затем, чтобы вызвать ревность Лизы. Это раз. Не должен был смеяться над моими чувствами. Это два. Продолжать?

– Не надо, – сказал Егор. Он понимал справедливость многих ее упреков, и ему было неприятно.

– И к тому же, как ты знаешь, я встречаюсь с другим человеком. – Туся подняла на него зеленые, почти изумрудные глаза, и Егору стало не по себе оттого, насколько она прекрасна. – Понимаешь? И я счастлива.

Егору претила сама мысль, что кто-то может быть счастлив без него. Но сначала от него ускользнула Лиза потом – Туся. Это было уже слишком. Он стал надвигаться на Тусю; его кулаки инстинктивно сжались.

– Это неправда, – сказал он, и его щека нервно задергалась. – Этот хлыщ, разъезжающий на папочкиной машине, не мог заменить меня.

– Конечно, не мог, – послышался за спиной голос Германа.

И не успел Егор обернуться, как Герман заломил ему руку назад, и тот скукожился от боли.

– Было бы очень трудно заменить такого подлеца, как ты, – тем же спокойным тоном продолжал Герман. – Мне это не по силам.

– Ой-ой-ой, – как девчонка, запричитал Егор. – Больно!

– Зато мне вполне по силам сломать тебе руку, как будто не слыша криков боли, продолжал Герман. – Может, гипс добавит тебе привлекательности? Ты ведь считаешь себя неотразимым?

Егор не отвечал. Его рот был открыт в беззвучном крике; голова тряслась. Тусе показалось, что лицо его изменилось до неузнаваемости, потому что боль сильно меняет человека.

– Отпусти его, – попросила она.

– Отпустить? – переспросил Герман; хотя он прекрасно расслышал. – Это почему еще?

– Ему же больно, – робко вступилась Туся.

– А тебе разве не было больно, а? – Герман вошел в раж. – Скажи, когда ты лежала в больнице, а он издевался над тобой, тебе не было больно?

Девчонки во дворе перестали прыгать и замерли, с любопытством наблюдая за этой сценой. Входная дверь хлопнула, Герман повернулся, чтобы посмотреть, кто идет, отчего сильно дернул руку Егора, и тот закричал еще громче.

– Лиза! – кинулась к подруге Туся. – Сделай что-нибудь, они же поубивают друг друга!

Лиза умела не терять самообладания в самых критических случаях. И еще – она всегда была на стороне того, кто слабее, даже если он и не прав.

– Герман, – спокойно сказала она, подходя к нему и касаясь его руки. – Отпусти его, он и так достаточно наказан. Пожалуйста, отпусти. Сейчас выйдет кто-нибудь из учителей, и у нас с Тусей будут неприятности. Да и у тебя тоже.

Непонятно, какой из доводов оказался самым убедительным, но только Герман отпустил Егора и отряхнул руку о штанину, как будто в чем-то испачкался. Егор все еще не мог отдышаться и выпрямить заломленную назад руку. Он скулил, как побитая собака, и исподлобья с ненавистью смотрел на своего обидчика.

– Ее благодари, – сказал ему Герман, указывая на Лизу. – Если бы не она, тебе бы несдобровать.

Егор наконец отдышался и погрозил здоровой рукой:

– Ну, придурок, это тебе так не пройдет! Ты же мне руку сломал!

Герман притворился, что делает шаг навстречу Егору, и тот испуганно отшатнулся. Девчонки из младших классов громко засмеялись.

– Пойдемте, девочки, – обратился Герман к Тусе и Лизе. – Кажется, представление закончилось.

И они пошли прочь, а Егор так и остался стоять на месте, поддерживая пострадавшую руку.

– Герман, – строго сказала Лиза. – Ты не должен был этого делать. Конечно, я бы сама с удовольствием отлупцевала Егора, но не так же…

– Он врет, как всегда, – улыбаясь, сказал Герман.

Он нажал на брелок, отключая сигнализацию в машине, и продолжил:

– Ничего я ему не сломал. Просто он очень себя любит и не привык к элементарной боли. А я это исправил.

Лизу раздражало даже не то, что он говорил, а то, как он говорил – спокойно, уверенно, без тени сомнения и даже с каким-то непонятным удовольствием.

– К тому же он хотел ударить Тусю. Не мог же я равнодушно на это смотреть?

– Туся, это так? – спросила Лиза.

– Да, – едва слышно ответила Туся.

Она знала, что Егор никогда бы не ударил ее. Он часто бывал агрессивным и злобным, мог пригрозить, мог корчить из себя забияку, но бить девушку – все-таки это не его стиль.

«Но Герману откуда знать, что Егор меня не ударит? – оправдывала Туся любимого. – Он просто хотел меня защитить. Ведь Егор надвигался на меня с кулаками… »

Но на душе у нее было неспокойно.

Почему-то вдруг ей вспомнилось, как они с Германом смотрелись в две половинки одного зеркала. Она снова увидела его лицо со спущенными на глаза волосами, не лицо, а страшную морду оборотня.

Туся взглянула на Германа – он улыбался и что-то оживленно рассказывал.

«Каким он может быть разным, – подумала Туся. Сейчас, глядя на него, ни за что нельзя было подумать, что десять минут назад его лицо было сведено гримасой ненависти и злобы. – Как хорошо, когда рядом тот, кто может защитить, – с нежностью подумала она. – Но не хотела бы я быть его врагом».

8

Не глядя на прохожих, Туся шла по улице, что-то бормоча себе под нос. Раньше она любила смотреть по сторонам, разглядывать лица людей, их одежду, их походку, но теперь ей было не до того. Герман заболел, он скучал, и некому было за ним ухаживать. А Туся с радостью прогуливала школу, чтобы побыть с ним наедине. Она шла и несла в сумке вместо учебников и тетрадей малиновое варенье, мед, кучу лекарств и журналов.

– Что бы я без тебя делал? – сказал Герман, когда она вошла в его комнату, и эти слова были для нее лучшей похвалой.

Он лежал на диване, одетый в теплую пижаму, а горло его было завязано шерстяным шарфом. Его глаза покраснели, а волосы свалялись от долгого лежания.

– Отвратительно выгляжу? – спросил Герман. Конечно, болезнь никого не красит, но Туся так его любила, что он казался ей милым и теперь.

– Ну что ты! – с укором сказала она. – Ты лучше всех, кого я знаю. Правда….

Сначала Туся посидела с ним рядом, рассказывая о том, как по дороге к ней пристал какой-то сумасшедший, сказал, что где-то ее видел и пока не вспомнит где – не успокоится.

– Я так и оставила его стоять посреди улицы и вспоминать, – со смехом говорила она. – Наверное, до сих пор там стоит.

– И каким он был, этот сумасшедший? – хрипло спросил Герман. – Молодым и красивым?

Туся увидела, как в его глазах зажглись такие знакомые огоньки ревности. Эти огоньки зажигались всякий раз, когда Туся рассказывала об одноклассниках, о знакомых мальчиках или даже учителях-мужчинах. Но оказалось, что ревность распространяется и на безумных незнакомцев.

– Ну что ты, – поспешила успокоить его Туся. Он был старым и страшным, с трясущимися руками. – С такими? – И Герман стал изображать старика, тряся головой: скрюченными руками он попытался схватить Тусю, но она вырвалась и сказала:

– Пойду на кухню, приготовлю тебе чай и разогрею бульон.

– Но у меня нет бульона, – сказал Герман.

– Зато у меня есть, – торжественно сказала Туся, доставая из сумки термос. – Для больных бульон это самое первое дело.

На кухне она поставила разогреваться бульон, включила чайник и уже мыла посуду, когда спиной почувствовала, что она не одна.

Она обернулась и увидела мальчика лет десяти, худощавого, с оттопыренными ушами. На нем был старый спортивный костюм, руки он держал в карманах и пристально разглядывал Тусю.

– Здравствуй, – сказала она.

Мальчик продолжал молчать. Со стороны могло показаться, что он впервые увидел человека.

Так и не дождавшись ответа, Туся представил ась:

– Меня зовут Туся. А тебя?

– Странное имя, – сказал мальчик, не отрывая от нее глаз. – Не настоящее?

Туся смутилась. Она уже привыкла к тому, что ее манера называться Тусей не вызывает восхищения у взрослых, но впервые маленький мальчик выразил недовольство по этому поводу.

– Вообще-то назвали меня Наталья, – призналась она. – Но это такое распространенное имя, к тому же оно мне не нравится. Поэтому друзья зовут меня Тусей.

– Хорошо, – кивнул мальчик. – А почему ты моешь посуду?

– Потому что она грязная, – в тон ему ответила Туся.

– Поставлю вопрос по-другому, – невозмутимо продолжал расспросы мальчик. – Почему ты моешь грязную посуду именно здесь?

– Потому что Герман заболел, а я за ним ухаживаю. Такой ответ тебя устраивает?

– Вполне, – снова кивнул мальчик. – Значит, ты новая девушка Германа?

Этот вопрос неприятно задел Тусю. Что это значит – «новая девушка»? Звучит, как «очередная девушка». Тусе стало не по себе и захотелось побросать посуду обратно в раковину, вылить бульон и уйти куда глаза глядят. Но она подавила свою обиду. Ведь перед ней всего-навсего маленький мальчик, который любит задавать вопросы.

– Можно сказать и так. А вот ты кто такой?

– А я его брат, Сережа, – сказал мальчик, вынул руку из кармана и протянул для пожатия.

Туся быстро вытерла ладони полотенцем и пожала тонкую, но энергичную руку.

– Надо же! – удивилась Туся. – Я и не знала, что у Германа есть брат. Он никогда не говорил о тебе. – О тебе тоже, – сказал Сережа. – Но это неудивительно. В нашей семье все очень скрытные. – Все-все? И мама, и папа?

Туся задала этот вопрос нарочно. Она хотела вытянуть из Сережи как можно больше, потому что Герман говорил о своей жизни с неохотой.

– И мама тоже. А папы у нас нет.

Туся понимающе кивнула.

– Что ж, так часто бывает, – сказала она. – От нас отец тоже ушел.

Но Сережа отрицательно замотал головой.

– Наш папа не ушел. Он погиб. Сгорел на даче, когда я был совсем маленьким. Поэтому я его почти не помню.

– Какой ужас! – Туся была так потрясена, что даже села на стул. – Герман никогда мне этого не говорил.

– И не расскажет, такой он человек. Вдруг Сережа спохватился.

– Ты, пожалуйста, тоже не рассказывай ему обо мне, а то он рассердится.

– И что будет?

– Плохо будет, – убежденно сказал мальчик. Пожалуйста; не говори.

– Конечно, не скажу, – успокоила его Туся.

Ей нравился Сережа, хотя он был совсем не похож на Германа.

– До свидания, – он снова протянул ей руку. Пойду в свою комнату.

Было видно, что рукопожатие – это новая Сережина привычка, доставляющая ему удовольствие.

– Пока, – сказала Туся.

Она трясла руку Сережи, отчего рукав свободного спортивного костюма задрался, и она увидела на розовой коже фиолетовые синяки.

– Ой, что это?

– Да так, – мальчик смутился и чего-то испугался. – Это я неудачно упал.

– Хочешь, я тебе сделаю йодовую сетку? У вас есть йод?

– Нет, спасибо, – улыбнулся Сережа. Он улыбался так же широко и обаятельно, как и его старший брат. – На мне все заживает, как на собаке.

За разговорами с Германом время пролетало незаметно. Они говорили без умолку, смеясь и перебивая друг друга. Казалось, их разговоры никогда не закончатся.

«Так странно, – думала Туся, – когда я любила Егора, нам тоже всегда было о чем говорить. А вместе с любовью закончились и темы для разговоров».

Любовь все делает интересным. Любая мелочь становится важной, любой пустяк достойным обсуждения. Можно без конца говорить о всяких глупостях, О ерунде, смеяться и обмениваться нежностями.

Неожиданно в дверь позвонили.

– Кто это? – спросила Туся.

– Наверное, мать пришла, – небрежно ответил Герман.

– Я открою? – Туся и боялась и хотела познакомиться с матерью Германа.

– Сиди, – почти приказал он. – Ключи есть – сама откроет.

Было слышно, как в дверях завозились с ключом.

– Кто дома? – послышалось из прихожей. Герман не откликался.

– Все! – послышался издалека голос Сережи. Все дома!

На пороге комнаты появилась мать Германа. Это была красивая, полная женщина с карими глазами. Очень короткая стрижка ничуть не портила ее; густые темные волосы смотрелись как маленькая шапочка. На ней был строгий, деловой костюм и много золотых украшений. Она покачивалась в дверях, опираясь на косяк, и без труда можно было заметить, что женщина пьяна.

– Привет всем! Вот и я пришла! – радостно объявила она.

– Здравствуйте, – почтительно сказала Туся.

– Как всегда не вовремя, – злобно заметил Герман .

– Фу, какой ты невоспитанный, сынок, – с пьяной обидой проговорила мать. – Никакого почтения к родителям! – и бессильно развела руками.

На минуту она как будто пришла в себя и заметила присутствие постороннего человека.

– Ната, это ты? – обрадовалась она. – Что-то давно к нам не заходила!

Туся побледнела, и губы ее задрожали. Она хотела сказать, что ее зовут Туся и что она просто похожа на Нату, но Герман не дал ей и рта открыть. Он сел на кровати и закричал:

– Мама, прекрати! – На лице у Германа появилось знакомое Тусе выражение бешенства. – Замолчи сейчас же!

– Я что, уже не могу поздороваться с гостьей? Это в своем-то доме? – не на шутку обидел ась женщина.

– Мама! – в комнату вбежал Сережа. – Мама, пойдем отсюда! Ну же, пойдем со мной!

Он попытался вывести ее из комнаты, дергая за рукав пиджака, но она стояла, даже не шелохнувшись.

– Я хочу поговорить с Натой! – капризно заявила она. – Имею я на это право?

Все присутствующие молчали. Герман вращал зрачками, сдерживая приступ бешенства, Сережа продолжал легонько тянуть мать за лацкан пиджака, а Туся сидела, неестественно выпрямив спину, и с ужасом ждала – что будет дальше. Раньше ей никогда не приходилось быть свидетелем семейных сцен, и она чувствовала себя маленькой, растерянной и глупой.

– Почему ты так давно к нам не заходила? – снова спросила мать Тусю.

И не успела та ответить, что ее путают, как мать продолжила:

– Можешь не отвечать. Я и так все знаю – сердце матери не обманешь. Вы поссорились с Германом.

– Я… – начала было Туся, но ее никто не слушал.

– Знаю, что у него невыносимый характер. Иногда мне самой не верится, что это мой сын. Но он тебя любит – это правда. А с этим нельзя не считаться.

Мать тяжело вздохнула и провела рукой по ежику волос. Издалека она казалась молодой, но вблизи было видно, как много морщин у нее вокруг глаз.

– Спасибо, но я не… – опять начала Туся.

– Теперь вы опять вместе, и я рада. Правда, рада. Потому что ты всегда мне нравилась.

Тусе было больно слышать эти слова. Она чувствовала себя подделкой под бывшую девушку Германа, неумелой и бездарной подделкой. Ей захотелось убежать из этого странного дома, где все принимают ее не за ту, кто она есть, и дать волю слезам.

Но вместо этого она сидела, слегка опустив голову, и слушала пьяные признания матери Германа.

– Мама, – как можно спокойнее сказал Герман. – Я хочу, чтобы ты ушла.

Мать вздрогнула, как если бы ее ударили плеткой, и втянула голову в плечи.

– Как это – ушла? Куда ушла?

– Да мало ли куда! – хриплым от болезни голосом закричал Герман. – Я просто хочу, чтобы ты оставила, меня в покое.

– Нет, ты послушай, – обратилась женщина к Тусе, как будто искала у нее поддержки и защиты, – как он разговаривает с матерью!

– Все твои слова – сплошное притворство. Ты никогда по-настоящему не интересовалась моей жизнью. Просто любишь совать свой нос, куда не просят!

– Герман. – Глаза его матери увлажнились, в голосе появились жалостливые нотки. – Не надо так.

– Уходи, не• могу больше тебя видеть! – вопил Герман. – Убирайся!

Его мать повернулась и вышла.

– Мама, не надо! – услышала Туся голос Сережи.

Хлопнула входная дверь, каблуки заспешили к лифту.

Сережа заглянул в комнату и взволнованно сказал:

– Герман, она уходит.

– Скатертью дорога, – огрызнулся тот.

– Она поедет на машине, – канючил Сережа. – Скажи ты, останови ее!

– Ей же нельзя за руль в таком состоянии, – вступилась Туся. – Это очень опасно. Ты должен ее остановить.

– Туся, запомни. – Его тон был таким ледяным, что ей показалось, как будто ее окатили водой из проруби. – Я никому ничего не должен. К тому же давай договоримся – со своими родственниками каждый разбирается сам. Моя мать – это моя проблема, поняла?

Туся молчала, все ниже опуская голову. Она чувствовала себя лишней и чужой в этом доме.

– Кроме того, я устал и хочу спать. – Герман повернулся лицом к стене и накрылся одеялом почти с головой. – Не возражаешь?

– Хорошо, – сказала Туся, вставая:– Я тебе завтра позвоню.

Герман ничего не ответил.

Туся вышла на улицу и вдохнула полной грудью.

Она испытывала облегчение оттого, что покинула этот непонятный дом, где люди могут кричать так громко, что барабанные перепонки, того гляди, лопнут.

«Просто у него температура, поэтому он такой раздражительный», – оправдывала она Германа. И все равно была рада, что теперь может пойти к Лизе, спокойно посидеть и рассказать обо всем, что случилось.

«Может быть, тогда все встанет на свои места?» – думала она. Ведь Лиза всегда умела находить нужные слова, чтобы успокоить подругу.

9

– Какой кошмар! Какой ужас! – то и дело повторяла Лиза, слушая рассказ Туси.

Они•сидели на кухне, потому что это было их любимое место, пили кока-колу, ели печенье и разговаривали.

– Если ты будешь так реагировать, вообще ничего не стану рассказывать, – обиделась Туся.

– Ну, прости, прости, – поспешно сказала Лиза. – Больше не буду. Хочешь, намажь печенье повидлом?

Туся улыбнулась и взялась за ложку.

Ей нравилось бывать у Лизы, потому что та всегда угощала ее чем-нибудь вкусненьким, а когда на душе так тревожно, невозможно обойтись без сладкого.

– Туся, хочешь знать мое мнение? – спросила Лиза, когда рассказ был окончен.

– Угу, – пробурчала Туся, потому что рот у нее был забит печеньем.

– Помнишь, как там в той песенке? «Забирай свое и беги, беги, беги, уноси свои ноги, ноги, ноги». По-моему, именно так тебе и следует поступить.

– Но почему? – воскликнула Туся.

Конечно, многое в поведении Германа и ей самой казалось странным, но о том, чтобы расстаться с ним, она и подумать не могла.

– Сказать по правде, он меня пугает, – призналась Лиза. – Мне очень не понравилось то, что он сделал с Егором. Теперь, с рукой на пере вязи, он даже вызывает у меня симпатию…

– С рукой на перевязи? – переспросила Туся. А что с ним?

– Ой, я и забыла, что ты прогуляла школу и ничегошеньки не знаешь! – спохватилась Лиза. – У Егора-то нашего рука вывихнута. И знаешь, благодаря кому?

– Догадываюсь, – погрустнела Туся.

– Оказывается, он ничуть не притворялся, когда завывал от боли. Теперь ходит с забинтованной рукой и перекошенным лицом. Так что ты можешь гордиться – из-за тебя происходит смертоубийство.

– Да уж, какая тут гордость, – горько сказала Туся.

Раньше ей всегда хотелось, чтобы ее защищали, за нее сражались, ведь это так романтично. Но когда она представила покалеченного Егора, то поняла, что в этом нет ничего романтичного.

– Тебе не кажется, что слишком много трагедий вокруг одного человека? – внезапно спросила Лиза. – Ты о чем? – Туся думала о своем, и Лизины слова вывели ее из задумчивости.

– Смотри, отец Германа сгорел на даче, его девушка погибла какой-то дикой, нелепой смертью, при первом же знакомстве с Егором он сломал ему руку. Не многовато ли?

– Многовато, – подтвердила Туся, но тут же добавила: – Бывает же так, что одни люди живут себе припеваючи, а на других падает несчастье за несчастьем?

Лиза в задумчивости потерла висок.

– Кому жизнь – карамелька, а кому – одни муки? Бывает и так, – согласилась она. – Но все, что связано с Германом, кажется мне очень подозрительным. Кстати, ты видела хотя бы одного его друга?

– Нет, – ответила Туся.

– Вот это тоже странно, – сказала Лиза и начала ходить по кухне из угла в угол.

– Сначала я думала, что он меня не хочет знакомить со своими друзьями, – призналась Туся. – Но потом он сказал, что их у него нет, потому что он… – Она вспоминала слово: – О! Самодостаточный!

– Ни одного друга за всю жизнь! Это плохо говорит о человеке, – категорично заявила Лиза.

Может быть, близких друзей не может быть много, но знакомых должно быть пруд пруди, в.этом Лиза была убеждена. Должны быть люди, которым ты можешь позвонить, и они будут рады, или с которыми ты можешь встретиться и поговорить о том, что волнует.

Другие люди – это зеркала, отражаясь в которых мы можем понять свою истинную ценность, а когда перед человеком нет зеркала, он быстро теряет человеческий облик.

– Кроме того, – продолжила Лиза вслух, – если человек хамит своим родственникам, не думай, что с тобой он будет обращаться по-другому.

– Это ты о его матери?

– Да, о ней. Уж не знаю, что она ему сделала, а только никакая мать не заслуживает, чтобы с ней так разговаривали.

Туся приуныла, даже перестала есть печенье и замолчала. А Лиза разозлилась на себя за то, что огорчила лучшую подругу, но, когда хочешь добра, часто приходится делать больно.

– А может быть, я и не права, – с наигранной веселостью сказала она. – Может, сегодня день такой нервный. Может, сегодня полнолуние или что-нибудь еще.

Туся робко улыбнулась.

– Я не могу потерять его сейчас, – призналась она, – Я слишком к нему привязалась.

– Значит, не потеряешь, – убежденно сказала Лиза. – А можёт, он мне так не нравится, потому что слишком нравишься ты, и все вокруг кажутся недостойными тебя?

Лиза обняла подругу и поцеловала в висок. В такие моменты ей казалось, что она намного старше Туси и должна беречь и защищать ее, потому что, когда человек любит, он становится слепым и беззащитным, как новорожденный котенок, которого несут топить.

10

На следующий день рано утром Туся снова отправилась навещать Германа. Она оправдала его поведение высокой температурой и присутствием в организме злого вируса и все простила.

Туся позвонила, но никто не открывал. Она звонила все настойчивее и прислонялась ухом к двери, чтобы услышать – не идет ли кто ей навстречу.

Но никто не шел.

Тогда Туся бессильно оперлась о дверь, и, к ее большому удивлению, дверь поддалась и плавно открылась.

Пройдя прямиком в комнату Германа, Туся обнаружила его безвольно лежащим на разобранной кровати. Лица не было видно, а волосы разметались по подушке.

– Герман, это я, – сказала Туся, касаясь его плеча. – Ты не спишь?

Он не отвечал, но Туся почувствовала, что плечо его тихо вздрагивает. Она погладила его по волосам, отчего он затрясся еще сильнее, и уже можно было различить звуки сдавленных рыданий.

– Герман, что с тобой? – не на шутку испугалась Туся. – Ответь мне!

И тут он повернулся к ней, и она увидела помятое, заплаканное лицо, искаженное страданием. Никогда Туся не видела его в таком состоянии. Все внутри у нее похолодело от страшного предчувствия.

– Ее больше нет, – чужим, резким голосом сказал он. – Не могу смириться с тем, что ее больше нет!

«Почему вдруг он вспомнил о Нате? – подумала Туся. – Конечно, такая боль всегда с тобой, об этом приходится помнить всю жизнь. Но странно, что сейчас, спустя несколько лет, он все переживает так остро».

Туся совсем не ревновала. Ее теперь не волновало, что он убивается о другой. Важно было одно ему плохо, и его надо утешить.

Она убрала мокрые от слез волосы с его лица и сказала:

– Пожалуйста, не плачь, ведь слезами горю не поможешь. И потом, ты не должен так мучить себя. Это случилось давно, незачем так горевать…

Трудно утешить того, кто по-настоящему страдает. Все слова кажутся неуместными и глупыми. Но их обязательно нужно произносить, потому что любые слова лучше той тишины, которая наступает после потери.

– Давно? – крикнул Герман. – Да это случилось вчера! Вчера днем. А в это время она была еще жива!

«Наверное, от болезни у него все помутилось в голове, – решила Туся. – Не надо ему перечить».

– Тебе нужно отдохнуть, – тоном заботливой медсестры сказала она. – Наверное, не спал всю ночь, так?

Герман не отвечал, а только смотрел на нее, как на умственно отсталую.

– Моя мать погибла, – сказал он, чеканя каждое слово.

Тусе показалось, что на какое-то время она оглохла, таким неправдоподобным было то, что она слышала.

– Что ты сказал? – переспросила она.

Ей хотелось, чтобы он повторил фразу, но оказалось, что она не ослышалась.

– Моя мать погибла, – так же четко повторил Герман.

– Но я же ее видела только вчера! – воскликнула Туся, как будто это что-то меняло. – Как это случилось?

– Не справилась с управлением. По крайней мере, так говорят. Погибла через полчаса после того, как вышла из дома. Развила недопустимую скорость.

Герман говорил отрывисто, с большими паузами, как будто читал текст какой-то страшной телеграммы.

– Не могу поверить, – проговорила Туся, сдавливая виски руками. – Если бы мы ее остановили. Если бы не дали сесть за руль в таком состоянии.

Туся заплакала.

Ей было страшно оттого, что еще вчера она разговаривала с женщиной, которой сегодня уже нет на свете, а ведь они даже не познакомились, Туся так и не узнала ее имени. Она как будто все еще видела ее перед собой: короткая стрижка, строгий костюм, увлажненные от обиды карие глаза…

Туся плакала оттого, что смерть может стоять так близко, а люди этого и не заметят; оттого, что это может случиться с каждым, независимо от возраста и здоровья.

Она подумала о своей маме, и ей стало жутко от самой мысли. «Я бы этого не пережил а», – подумала Туся и заплакала еще горше.

Герман схватил ее за руку так, что ей даже стало больно.

– Мы ничего не могли сделать. – Он приподнялся на кровати, глаза его лихорадочно блестели. Слышишь, ничего!

– Мы могли ее никуда не пускать, – настаивала Туся. – Мы могли ее отговорить! И сейчас она была бы жива!

– Глупо и жестоко так говорить, – сказал Герман, выпуская ее руку. – Если ты такая умная, то почему ты не остановила ее? Почему?

– Да потому что ты сказал, что твоя мать – это твоя проблема, – вставая, крикнула Туся. – И потому, что я видела ее впервые и ты вообще меня не представил! И откуда я знаю, какие у вас дома порядки!

Туся снова заплакала. Напрасно говорят, что беда объединяет людей. Чаще бывает наоборот – в горе каждый чувствует себя непонятыми одиноким.

– Зачем ты встала? – спросил Герман.– Собираешься уходить?

Туся действительно хотела уйти после обвинений Германа, даже взяла свою сумку, но теперь замерла в нерешительности.

– Я тебя не удерживаю, – грустно сказал он. – Можешь идти.

Неподвижным взглядом он принялся разглядывать узоры на ковре.

– Герман, – позвала она.

– Можешь ничего не говорить, – сказал он. – Я и так принес тебе много неприятностей.

И тут на Тусю нахлынула волна необъяснимой нежности к этому странному, непонятному человеку. Она вспомнила все лучшие дни, которые они провели вместе, их поездки за город, прогулки вдоль реки… Вспомнила, как он первый раз ее поцеловал под мостом, когда над ними проносился поезд. Тогда ей показалось, что они уносятся вслед за вагонами – кудато очень далеко, где не бывает одиночества и грусти.

«Неужели все это было ошибкой? – спрашивала она сама себя и не могла поверить. – Неужели я обозналась, принимая его за близкого, единственного человека?»

Теперь, когда ему было так плохо, Герман не цеплялся за нее, не удерживал, и именно это не позволяло ей уйти, бросив его одного.

«Я не имею права на него обижаться, – решила Туся. – Главное – пережить это несчастье, а потом все как-нибудь обойдется».

– Герман, – сказала она вслух, – я и не собиралась никуда уходить.

Она села с ним рядом, взяла его за руку и ласково посмотрела в глаза. Теперь, когда он был так несчастен, так нуждался в ее тепле, он был ей ближе и дороже, чем раньше. Она коснулась его щеки, провела по растрепанным волосам…

Но Герман, неправильно истолковав ее порыв, притянул Тусю к себе и крепко прижал к груди. Его ласки становились все настойчивее, а поцелуи все горячее.