Текст книги "Я тебя не вижу"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)



Я ТЕБЯ НЕ ВИЖУ

(Романы для девочек – 9)

Сестры Воробей

Аннотация

Мечты сбываются… Марина знакомится с Митей: высоким, стройным блондином восемнадцати лет, который учится в инязе и занимается карате. Но “прекрасный принц” оказывается незрячим. Это не мешает Марине любить его, но есть ли будущее у этих отношений?

1

– Это просто свинство, – сказала Юля, – ты все время ревешь.

– А ты… – Марина потерла кулаками заплаканные глаза и поднялась с дивана. – А ты…

Юля стояла у окна и, заложив руки за спину, как часто делал ее папа, смотрела на темное небо, но, как она ни старалась, ничего не было видно – никакого просвета, ни одной звезды.

– Хватит, – сказала она. – Надоело.

– Ах, так! – крикнула Марина уже из коридора. – Прекрасно! Мне тоже надоело.

И, хлопнув дверью, вышла на лестницу.

За окном ветер качал голые ветки. Сначала Марина увидела в свете фонаря две замысловатые тени, а уже потом узнала в них добермана Гектора и его хозяина, худого и долговязого, в клетчатой кепке и с сигаретой в зубах. Борис Петрович курил, а Гектор топтался у его ног. Иногда, как будто вспомнив что-то важное, Гектор садился и, наклонив голову набок, долго и пристально смотрел на Бориса Петровича: «Может, домой, а?»

Уже начался декабрь, но зима никак не хотела наступать, и от этого внутри у Марины поселилось какое-то беспокойное чувство, которое она принимала за одиночество, а на самом деле она просто устала ждать, когда выпадет снег и жизнь наконец изменится к лучшему. Когда выпадет снег, она пойдет на каток (зимой они с Юлей всегда ходят на каток). Но на этот раз Марина пойдет одна, потому что сегодня она снова поссорилась с подругой.

Они были похожи – Юля и Марина. Хотя Юля была блондинкой, а Марина брюнеткой, во дворе их все равно дразнили близнецами, и иногда им самим казалось, что они сестры. Девочки понимали друг друга с полуслова и часто мечтали, как будут жить вместе… «Как давно это было», – думала Марина. Ей казалось, с тех пор прошла целая вечность, а на самом деле – полгода. Но за это время многое изменилось. Она сама изменилась. И Юля тоже. И мама. И даже Александр Иванович. Все.

«Ерунда, – думала Марина. – Жизнь, если разобраться, всегда одна и та же: если у тебя хандра, нужно просто взять себя в руки, и это пройдет».

Действительно, все хорошо. Александр Иванович и ее мама просто созданы друг для друга. Разве не об этом мечтала Марина, когда ушел папа и Елена Викторовна осталась одна? Но одно дело мечты, а другое – жизнь. Когда они поженились, Елена Викторовна переехала к Александру Ивановичу, и три этажа, которые разделяли их квартиры, пропастью пролегли между Мариной и ее мамой. Юля, в свою очередь, перебралась наверх, и теперь они жили втроем: Марина, ее бабушка и Юля.

Долгими зимними вечерами Марина часто вспоминала то лето, когда она уехала с дачи и жила у Юли, – это было здорово… Если подумать, наша память имеет свойство приукрашивать прошлое, а потому, скажем прямо, Марина ошибалась, считая, что все хорошее, что могло с ней произойти, уже произошло раньше – когда-то давно, в другой жизни. Со временем страх за Юлю, чувство вины и, главное, боль утраты – все это как-то забылось, отошло на второй план, и теперь ей казалось, что только тогда, летом, она была по-настоящему счастлива – даже когда у Юли пропал велосипед, даже когда пропала Юля.

В подъезде было холодно. Марина села на корточки и прислонилась спиной к ледяной стене, выкрашенной в унылый зеленый цвет, – наверное, она нарочно хотела простудиться, чтобы целую неделю мама сходила с ума, чтобы все о ней заботились, чтобы жалели. В такие минуты она забывала, что, кроме чая с вареньем, есть еще температура и, главное, этот ужасный насморк, который все испортит, даже если у твоей кровати с утра до вечера будут толпиться родственники, даже если каждый день тебе будут дарить подарки. Нет, насморк – это ужасно. Лучше школа. А в школе что? В школе – Кошка. Это пытка – слышать ее голос, вдыхать приторный запах ее духов…

«Елкин у нас не такой, как другие, – говорит Кошка, и тридцать пар ушей жадно ловят каждое ее слово. – Он у нас гений. – И после паузы, закрыв журнал («Пару?! Елкину?!»): – Максим, я ценю т.вои способности, но домашнее задание существует для всех. Это понятно?»

Марина сама не заметила, как воображение перенесло ее в просторный класс, где по утрам, слегка покачивая бедрами, как будто танцуя, между партами прохаживалась Людмила Сергеевна Кошкина. Порой воображение уносило ее так далеко, что Марина не могла вспомнить, о чем думала минуту назад. Но мысли о школе не принесли ей облегчения: и то и другое было ужасно – Кошка и ссоры с Юлей: а между тем именно из этого состояла ее жизнь: дом школа, школа, дом.

Марина сидела на корточках, закрыв лицо руками, и плакала, как плакала в детстве, когда не давали мороженое или не пускали гулять.

Этажом выше остановился лифт.

– Вот мы и дома, – сказал мужской голос.

У Марины было такое чувство; как будто этот голос доносится с другой планеты. Вообще в последнее время мир казался ей враждебным и каким-то ненастоящим. Она никогда не чувствовала себя так одиноко, но никому не было до этого дела. Даже мама теперь стала для нее чужой.

Наверху звякнули ключи, и женский голос сказал:

– Ну вот! Мы оставили внизу зеркало. Олег, ты слышишь, мы забыли зеркало!

Снова загудел мотор, и лифт тронулся, увозя вниз нового жильца, которого Марина никогда не видела. А у подъезда, мерцая в свете фонаря, стояло забытое зеркало, и в нем отражались голые деревья, доберман Гектор и его хозяин.

«А вдруг зеркала там нет?»– почему-то подумала Марина. Она немного завидовала этим людям: им еще предстоит привыкнуть к новому месту, а пока все вокруг кажется им странным и удивительным. Марина не знала, кто они и как выглядят, но их было трое, потому что женщина сказала:

– Митя, осторожно.

И ей ответили:

– Мама, я сам.

– Хорошо.

Марина услышала шаги. Меньше всего она хотела, чтобы человек, который спускался сейчас по лестнице увидел ее заплаканное лицо. Она подошла к двери и сделала вид, что ищет в кармане ключи.

– Это ты плакала?

Марина обернулась: рядом с ней стоял молодой человек в серых джинсах и красной пуховой куртке.

– Эй! – Он подошел ближе.

На нем были темные очки, и это Марину удивило, потому что солнца не было уже полгода.

– Ты плакала?

Он смотрел не то чтобы прямо на Марину, а как будто немного в сторону.

– Я?

Он повернулся на звук ее голоса и ждал, что она скажет. Но Марина молчала.

– Я живу там. – Он показал наверх.– Мы только что переехали.

Марина равнодушно пожала плечами. А что она могла сказать?

– Меня зовут Митя. – Его рука беспомощно застыла в воздухе, ожидая рукопожатия, и тогда Марина поняла: он ее не видит.

– Я тебя не вижу, – сказал он, как будто угадав ее мысли.

– Не видишь?

2

– Ты сошла с ума! – Юля впустила Марину и закрыла за ней дверь. – Где ты ходишь?

Как Юля ни старалась, она не могла найти этому разумного объяснения. Действительно, куда может деться человек в тапочках и без верхней одежды, когда на улице минус пять? Юля уже заходила к родителям, но Марины там не оказалось.

– Где ты была?

– У наших новых соседей, – объяснила Марина. – Которые на шестом этаже. – Ты их знаешь?

– Теперь знаю, – сказала Марина. – А где бабушка?

Но Юля ее перебила:

– Ты с кем-то познакомилась, так?

Юля как раз заварила чай, а в холодильнике еще остались два творожных кольца, которые так любила Марина. Генриетта Амаровна пошла проведать родителей, и все располагало к разговору, а говорить они могли часами – о Кошке и о погоде, о любви и просто так, ни о чем.»

Они вошли на кухню.

– Ага, – кивнула Марина.

Этот запоздалый ответ сразу ее выдал, но Юля ничего не сказала, потому что знала: Марина не выдержит и первой начнет разговор. А ей было что сказать. Юля сразу это поняла.

– Юля, – сказала Марина, – он такой красавец. И такой…

– Какой? – улыбнулась Юля.

– Не знаю. Двухметровый блондин.

– С голубыми глазами?

Наступила пауза. Юля разлила чай в черные керамические кружки и, достав из холодильника два творожных кольца, села напротив. Марина молчала.

– Юля, – наконец сказала она, – я не знаю, какого цвета у него глаза. Он слепой.

– Что? – не поняла Юля.

– Он слепой.

И снова в воздухе повисло тягостное молчание.

– Он тебе нравится? – спросила Юля после паузы.

И по тому тону, каким она это сказала, Марина сразу поняла: Юля будет против.

– Марина, ты влюбилась?

– Не знаю, – пожала плечами Марина.

– Да или нет?

– Почему влюбилась? – Марина хотела придать лицу строгое выражение, но вместо этого неожиданно для себя самой расплылась в улыбке. – Почему влюбилась? Просто он интересный человек.

– Но он слепой! – Юля встала и, заложив руки за спину, как часто делал ее папа, стала ходить от окна к двери и обратно. – Марина, это очень серьезно. Это не шутки!

Слегка приподнимаясь на носках, Юля мерила кухню шагами. Иногда она останавливалась, чтобы собраться с мыслями, и снова начинала ходить из угла в угол. Сейчас Юля, как никогда, была похожа на своего отца. На их отца.

– Просто невероятно, – сказала Марина, оставив ее замечание без ответа, – он учится в инязе.

«Ну и что?» – хотела спросить Юля, но спохватилась:

– Как это?

– Просто. На общих основаниях.

Это нелепое выражение, которое так любила Людмила Сергеевна, сейчас пришлось как нельзя кстати. Оно, как показалось Марине, должно было придать вес не столько ее словам, сколько тому смутному чувству, которое уже давало о себе знать. За эти два часа оно так прочно укоренилось в ее сердце, что успело стать частью ее самой, и теперь Марине казалось, что так было всегда.

– Он учится вместе с другими студентами? – сухо

спросила Юля. – С теми, кто видит?– Да! Представляешь?

– С трудом.

Юля действительно не ПОНИ–1ала, как можно изучать иностранный •язык наравне с другими студентами, если ты не видишь, но выходит, можно. Наверное, это трудно. Наверное, это требует нечеловеческих усилий. И мужества. Наверное. Но…

– Марина, это не шутки. Люди часто влюбляются, но потом…

– Что?

– Это может пройти.

– Во-первых, – сказала Марина, – почему ты решила, что я влюбилась? – Она знала, что должна отстаивать свое чувство, что никто не имеет права на него посягать и, если нужно, она бросится в атаку и будет стоять насмерть, но затевать еще одну ссору, вторую за день, просто не было сил. – Кто тебе сказал? И потом, мы виделись всего один раз.

– Этого достаточно.

– Не знаю, – сказала Марина, и Юле показалось, что ее голос звучит странно, – то ли слишком спокойно, то личное слишком уверенно.

Марина тоже обратила на это внимание. Уверенность в себе появилась вместе с тем чувством, которое, как цветок в зимнем лесу, распустилось в ее сердце. И наверное, она стала лучше. Наверное.

– Предположим, – сказала Марина. – Но ты сама говорила, что мне надо влюбиться. Разве нет?

– При чем тут это? Марина, он – другой. И мир, где он живет, не такой, как наш. Если ты не думаешь о себе, подумай о нем. Он другой, понимаешь?

– А Ежов? – спросила Марина, и вместе с этим безобидным словом, казалось, выплеснулась наружу вся ее ненависть – ненависть, которая накопилась в сердце за долгие годы безответной любви к Петровичу (понемногу сдавая позиции, оскорбленное чувство до сих пор жило где-то там, в укромных уголках ее души, оно требовало справедливости, оно жаждало мести, потому что никто не имеет права посягать на чужую любовь).

– Что Ежов? – не поняла Юля.

– Ежов, этот монстр, – сказала Марина, смакуя каждое слово и с наслаждением предвкушая свою победу, – разве он не другой? Что у вас общего?

– Он не монстр.

– Нет? Разве это не он сломал руку Петрову?

– Он не хотел, – сказала Юля и немного смутилась.

– Неужели?

Продолжать разговор было бессмысленно. К счастью, В дверь позвонили – это вернулась от родителей Генриетта Амаровна.

– Я открою, – сказала Юля.

А Марина отправилась чистить зубы, потому что было уже одиннадцать.

3

Это произошло в пятницу. То есть началось все еще накануне, но именно в пятницу Марина поняла, что случилось нечто невероятное.

Генриетта Амаровна имела привычку смотреть по телевизору криминальную хронику. После этого у нее каждый раз подскакивало давление, но, даже если бы началась война и объявили воздушную тревогу, она бы ни за что на свете не отказала себе в удовольствии досмотреть до конца новый выпуск криминальной хроники.

– Бабушка, – спрашивала Марина, – зачем ты это смотришь? Объясни.

– Вот именно, – говорила Юля, – зачем? Генриетта Амаровна, у вас снова давление поднимется. Так нельзя.

Но Генриетта Амаровна и слышать ничего не хотела.

– Я имею право знать, – говорила она, – что происходит в этой стране.

Спорить было бесполезно. Едва ли не каждый вечер Юлин папа, врач высшей категории, позевывая, поднимался со второго этажа на пятый, чтобы в очередной раз измерить теще давление и в случае необходимости провести, как он выражался, воспитательную работу. Давление каждый раз оказывалось слишком высоким, и тогда Александр Иванович говорил:

– Генриетта Амаровна, дорогая, вам покой нужен. Покой.

– А, – махала рукой Генриетта Амаровна.

– Напрасно вы рукой машете, – говорил Александр Иванович тем вкрадчивым голосом, каким привык разговаривать со своими пациентами. – Здоровье у человека одно.

– Какое в моем возрасте здоровье, – смеялась Генриетта Амаровна. – Сто лет скоро.

Надо сказать, она преувеличивала: в этом году ей исполнилось всего лишь семьдесят два.

Как известно, современный человек не может обходиться без телевизора, и поэтому в пятницу Генриетта Амаровна снова села смотреть очередной выпуск криминальной хроники.

– Ба, может, переключим? – без всякой надежды в голосе спросила Марина.

К се удивлению, Генриетта Амаровна пожала плечами – ей самой все это порядком надоело. Но тут голос за кадром сказал:

«Вчера около десяти часов вечера в доме номер пять по улице Академика Пальчевского была убита женщина…»

– Какой ужас, – сказала Генриетта Амаровна, увидев на экране изуродованное тело.

– Это же наша улица! – воскликнула Марина.

«Вероятно, – закончил диктор, – преступление было совершено на бытовой почве. Убийца скрылся. Идет следствие».

– Бабушка, смотри, это наш универмаг. Не может быть!

– Может, моя дорогая.

Генриетта Амаровна поправила очки и, тяжело вздохнув, взяла с журнального столика пульт и переключила программу. На экране появилась молодая женщина в желтом платье, которое едва закрывало бедра.

«Инспектор, – сказала она, – вы должны гарантировать мне безопасность – в противном случае, я отказываюсь давать показания.

– Какой-то кошмар. – Марина встала и вышла из комнаты.

«Вчера около десяти часов вечера, – повторила она про себя, – в доме номер пять по улице Академика Пальчевского… Не может быть, – сказала себе Марина. – Просто невероятно».

Вчера вечером она стала свидетелем преступления. Как произошло убийство, Марина не знала, но она видела преступника – это точно.

– Какой-то кошмар, – снова сказала она уже из коридора.

– Еще бы, – согласилась Генриетта Амаровна. – Просто в голове не укладывается. На бытовой почве – надо же.

4

Юля терпеть не могла физику, но больше всего на свете она ненавидела Людмилу Сергеевну Кошкину. Чтобы досадить Кошке, Юля была готова целыми днями сидеть над задачками. Даже если это будет стоить ей жизни, меньше чем на пятерку она не согласна – пускай Кошка знает, с кем дело имеет.

Юля всегда подозревала, что Кошка – стерва, но, когда выяснилось, что у нее роман с Евгением Николаевичем, Марининым папой, ее подлость наконец проявилась в полной мере и стала очевидным фактом. Юля росла без матери, и, чтобы как-то восполнить недостаток материнской заботы, Александр Иванович оберегал Юлю, как редкий цветок, а потому ей казалось, что нет ничего страшнее, чем лишиться единственного отца. А Елена Викторовна… Каково было ей? Но есть на свете справедливость, и теперь в лице ее папы Елена Викторовна обрела мужа (и какого!), а Марина – отца, и всем было хорошо.

Юля не могла представить, как можно жить с Кошкой, но, наверное, Евгений Николаевич тоже был счастлив. И все-таки Кошка поступила подло. Юле казалось, если завтра ей скажут, что Кошка умерла, она даже обрадуется. Нет, она правда ее ненавидит. И бывают же на свете такие стервы.

Юля около часа просидела над раскрытым учебником, пытаясь решить задачку и одновременно прикидывая, что можно сказать Кошке, чтобы ей стало обидно, и, главное, стыдно. Задачка никак не хотела решаться. Что касается Кошки, и тут ничего стоящего в голову не приходило. Юля сидела, подперев голову руками, и, забыв про задачку, смотрела в окно.

Сдержанная и аккуратная, в свои четырнадцать лет Юля выглядела немного старше. У нее было бледное, слегка вытянутое лицо, а серые глаза всегда смотрели на собеседника с оттенком недоумения. И это понятно: ведь люди часто говорят глупости, а она этого не любила. Волосы у Юли были соломенного цвета, настоящего соломенного цвета. Ей никогда не приходило в голову отправиться в парикмахерскую и сделать модную стрижку – она всегда носила длинные волосы, и это ей шло.

– Юля.

Она обернулась.

– Знаешь, – на пороге стояла Марина, – тут такое дело…

– Что-то случилось?

– Нет, то есть да… Только не удивляйся, хорошо?

– Ладно. Выкладывай; – сказала Юля.

Но Марина молчала. Она знала, что Юля ей не поверит. «Опять придумываешь», – скажет она. Нет, она ни за что не поверит.

– Понимаешь, как бы это сказать… Когда мы вчера ехали от Петровича… вы пошли в ночной магазин, помнишь? А я осталась в машине. А потом…

Наступила пауза.

– Что?

– Там был один человек… – Марина снова замолчала, соображая, как все это сказать, чтобы Юля поверила.

– Какой человек? Где?

– Юля, – наконец сказала она, – вчера; когда• вы ушли, я видела человека, который совершил убийство.

– Что?!

– Вчера вечером я видела человека, который за полчаса до этого убил женщину.

– Какого человека? – снова не поняла Юля. – Какую женщину?

– Понимаешь, вы ушли, а я сидела. А потом смотрю: из окна на крышу универмага вылезает человек. Просто это показалось мне странным: человек ночью вылезает из окна. Зачем, когда можно выйти через дверь? Правда, странно?

– И что?

– Потом он стал слезать с крыши и упал, а когда упал, уронил ключи – я уже потом увидела, что это ключи. Я хотела ему сказать, но испугалась, потому что он был пьяный, – он едва держался на ногах. Я подумала, если он уйдет, я возьму ключи, а утром ему отдам…

– Что значит отдам? – не поняла Юля. – Кому?

– Ему. Понимаешь, это был электрик.

– Кто? – опять не поняла Юля. – Какой электрик?

– Наш электрик, – объяснила Марина, – ты его знаешь.

– И что?

– Ничего. Он уронил ключи, а я их подобрала, чтобы потом ему отдать. Просто он был пьяный, и я испугалась.

– Ну?

– Что ну?

– Отдала?

Марина совсем растерялась.

– Понимаешь, – сказала Марина, – сначала я забыла, а потом…

– Подожди, – перебила ее Юля. – Ничего не понимаю. Электрик уронил ключи, хорошо. А при чем тут убийство?

– Универмаг – это дом номер пять?

– А при чем тут это? – не поняла Юля.

– Только что по телевизору сказали, что вчера в десять часов вечера в этом доме была убита женщина. Преступник скрылся.

– И что?

– Как это что? Это он ее убил, электрик!

– Почему? – спросила Юля с таким видом, как будто действительно не понимала, как это может быть связано.

Разве только что Марина не рассказывала ей про пьяного электрика, который вылезал из окна дома, где произошло убийство? Нет, Юля над ней издевается.

– Как это почему! – возмутилась Марина. – А зачем он тогда из окна вылезал?! Ему что – делать нечего?

– Мало ли. Может, он пришел к любовнице, а тут муж вернулся.

– Юля! – Марина была готова расплакаться.

– Подожди. Ты уверена, что видела именно электрика?

– Откуда я знаю, – обиделась Марина. – Было темно.

Марина едва могла сдержать слезы. Что же это, такое? Она собственными глазами видела убийцу, а Юля делает вид, как будто ничего не случилось. Таких совпадений не бывает.

– Может, это действительно был убийца, – сказала Юля, словно угадав ее мысли. – Но электрик вряд ли.

– Юля, это он, я почти уверена. Конечно, было темно, но я же не сумасшедшая.

– Марина, – сказала Юля, – наш электрик милый человек. Он мухи не обидит.

– Неужели?

Папа у Марины был физиком и, пока он жил с ними, всегда сам чинил электричество. А вот Юля знала электрика прекрасно, и ей, конечно, было виднее. Но Марина говорила правду. Зачем ей обманывать?

– Юля, это был он!

– Ты сама говоришь: было темно.

– Юля!!!

Но Юля и слышать ничего не хотела. В самом деле, что за бред? И при чем тут убийство?

– А ключи? – наконец спросила она. – Ключи у тебя?

Марина выдержала паузу, как их учил Кахобер Иванович, когда они ставили «Ромео и Джульетту», потом сказала, давая понять, что теперь это уже не имеет отношения к Юле:

– Ключи? А что?

И, хлопнув дверью, Марина вышла из комнаты. Почему она все время должна оправдываться? А ключи действительно у нее. Она пойдет и проверит: вдруг ключи подойдут… Надо только выяснить, где живет электрик… Но зачем?

Марина запуталась. Она не понимала, что нужно делать. Даже если это был электрик – какая разница! А может, нужно сразу идти в милицию? Но что она скажет? Марина надеялась, что Юля даст ей совет – придумает, как лучше поступить. Но Юля ей не верила, считая, что все это выдумки. Почему она никогда ей не верит?

– Дети, ужинать, – крикнула из кухни бабушка и, гремя вилками, повторила, нараспев: – Де-е-ти!

– Ну и пожалуйста, – вслух сказала Марина. – И пускай.

– Де-е-ти.

5

– Понимаешь, – сказала Марина, – из-за меня подозрение может пасть на невиновного человека. – Это правда, – согласился Митя. – У него могут быть неприятности.

– Еще бы. Ты же знаешь, какая у нас милиция. Им главное – виновного найти, чтобы дело закрыть, а кто убил – им все равно.

– Чай. – Анна Борисовна вошла с подносом, на котором стояли две чашки и тарелка с берлинским печеньем. – Марина, может, тебя покормить?

– Нет, спасибо, – сказала Марина, изо всех сил стараясь понравиться Мити ной маме. – Бабушка по субботам делает пельмени – если я не приду, она обидится.

– Кстати, – сказал Митя, и на его лице появилась чудесная улыбка, в которой было столько нежности и иронии, – Марина пригласила меня на пельмени. Ты не против?

– А это удобно? – спросила Анна Борисовна, обращаясь к Марине.

– Конечно удобно.

Митя поблагодарил маму за чай и замолчал, давая понять, что им больше ничего не нужно. Анна Борисовна вышла; и они снова остались вдвоем.

На минуту из-за облаков выглянуло солнце, и на белых обоях появилось яркое солнечное пятно. От этого комната приобрела какой-то летний вид, и казалось, если выйти сейчас на улицу, там – листья на деревьях и дети играют в классики. Но солнце снова спряталось за облака, и комната стала просто обыкновенной комнатой – с тахтой, шкафом и письменным столом, на котором стоял компьютер. И только удивительные книги, огромные книги с толстыми картонными страницами, напоминали о том, что человек, который тут живет, не такой, как все. Эти необычные книги казались предназначенными для великанов, а на самом деле для тех, кто не видит. Они были разбросаны по всему дому, но при необходимости Митя без труда находил нужную книгу – окажись она на холодильнике в кухне или в столе в его комнате. Выходит, он запоминал, куда их кладет.

«Просто невероятно, – думала Марина, – сколько всего нужно помнить».

Митя сидел на кровати, положив руки на колени. Иногда он брал со стола чашку, но отпив чаю, ставил ее на прежнее место и снова принимал ту же позу. На нем были серые джинсы, синяя футболка и, как всегда, темные очки – красивые, в черной классической оправе. Митя был на голову выше Марины, и, когда они стояли рядом, ее глаза оказались на уровне его груди. Высокий и на удивление ловкий, он был хорошо сложен. Его отец, как узнала Марина, был мастером спорта по самбо и занимался с сыном каждое утро. Митя не мог бегать или и кататься на велосипеде, однако. утренней разминки, турника и тех уроков, которые давал ему отец вполне хватало, чтобы быть в форме. Марина с грустью подумала, что Митя не может знать, как хорошо он выглядит, потому что у незрячих людей вообще вряд ли есть такое понятие. А между тем, если бы Митя был другим, таким, как все, девушки, наверное, не давали бы ему прохода. Если говорить о его внешности, он был одним из тех «двухметровых блондинов», о которых грезят десятиклассницы, и не только они. «Боже, какой красавец», – думала Марина, вглядываясь в его лицо. И каждый раз пугалась своих мыслей, потому что мама всегда говорила, что красота для мужчины не главное, а что главное, Марина не знала.

«Если бы Митя был таким, как все, – думала она, он ни за что не обратил бы на меня внимания».

И когда она об этом думала, ей становилось стыдно, потому что выходило, что она радуется чужому несчастью. Правда, сам Митя несчастным себя не чувствовал – он потерял зрение в два года и до пяти лет просто не знал, что бывает по-другому. И все-таки трудно быть счастливым, когда ты не такой, как все.

«Почему, – думала Марина, – почему это случилось именно с ним?»

Ей было странно, что он никогда не узнает, как она выглядит и какого цвета у нее глаза. Митя даже не знал, как выглядит он сам, и, если бы Марина ему рассказала, он бы вряд ли смог это представить. А выглядел он лучше всех – во всяком случае, так казалось Марине. Его лицо с широкими скулами и крупным прямым носом вряд ли можно было назвать красивым – скорее мужественным, вот именно, мужественным… А какой он высокий! И косая сажень в плечах. А улыбка? У него удивительная улыбка.

– Что она принесла? – спросил Митя. – Берлинское печенье?

Он нащупал на подносе тарелку с печеньем и протянул ее Марине.

– Спасибо. – Марина взяла печенье и придвинулась к столу, чтобы крошки не сыпались на пол. – Так что? – Митя осторожно отпил чаю и поставил чашку на стол. – Что ты решила?

6

Если бы Митя мог ее увидеть, он бы обязательно влюбился в Марину.

Она стояла в прихожей, разглядывая в зеркале свое лицо, детское и, как ей казалось, слишком круг юс.

Марина носила каре, и ее темные с каштановым отливом волосы всегда были аккуратно подстрижены и уложены феном. Она делала пробор сбоку, и с одной стороны волосы казались длиннее, а потому Марина наклоняла голову набок, отчего была немного похожа на любопытного маленького ребенка. Вообще в ней было много детского – голос, лицо, походка: Мальчикам страшно нравилась ее внешность, но Марина об этом даже не подозревала, потому что всегда смотрела на мальчиков свысока. Сверстники казались ей скучными, и Марина много лет была влюблена в Петровича, с которым дружил ее папа («мой бывший папа» – так она называла Евгения Николаевича). Петрович был старым и некрасивым, и Марина боялась, что он умрет раньше, чем она успеет его разлюбить, а с ровесниками ей было скучно. То ли дело – Митя. Он был на пять лет старше (на целых пять лет!) и, конечно, не имел привычки дергать девчонок за косы, и этого противного пушка над верхней губой у него тоже не было, потому что он брился. Умный и красивый, только он один был достоин ее любви.

Чем больше Марина об этом думала, тем труднее ей было понять, может ли такая девочка, как она (не сейчас, конечно, а потом), выйти замуж за слепого мальчика или так не бывает. «Почему нет? – спрашивала она себя. – Что тут такого?» Марина понимала, что, как ни крути, легче любить обыкновенного мальчика, а с Митей можно просто дружить, – но для нее он был лучше всех. Она успела привыкнуть к этой мысли и уже не могла представить, что скажут об этом окружающие, а Марина так хотела знать, как она выглядит со стороны.

– Марина, – сказала Генриетта Амаровна, выглянув из кухни, – ты уже полчаса стоишь перед зеркалом!

– А?

– Звонят. Ты откроешь?

Марина открыла дверь – на пороге стояла мама.

– Ты одна? – спросила Марина.

Но прежде чем она услышала ответ, из-за двери высунулась голова Александра Ивановича.

– А вот и я, – сказал он.

– Привет, – из комнаты вышла Юля. – Как дела?

– Как сажа бела, – улыбнулся Александр Иванович и обнял детей, которых теперь у него было двое.

Одной рукой он обнимал Марину, а другой Юлю: согнув ноги в коленях и растопырив руки, Александр Иванович был похож на наседку.

– Наконец-то, – сказала Генриетта Амаровна, выглянув из кухни.

Они каждую субботу собирались вместе – ели пельмени, которые так вкусно готовила бабушка, разговаривали, а иногда обедали молча, и каждый думал о своем.

– Знаете, – сказала Марина, когда они вошли на кухню и сели, – сейчас придет один мальчик… Это наш сосед.

– Ладно, – пожала плечами Елена Викторовна.

– Вот и хорошо, – обрадовался Александр Иванович.

– Мальчик? – удивилась Генриетта Амаровна.

– Только знаете что, – сказала Марина и немного смутилась,

– Что? – хором спросили все трое.

И только Юля молчала, потому что она уже знала.

– Понимаете, – объяснила Марина, – он не такой, как мы.

– В каком смысле? – спросил Александр Иванович.

– Он незрячий.

– Он что? – не поняла Елена Викторовна.

– Незрячий. По-нашему – слепой. Он не видит.

– Совсем? – уточнила Генриетта Амаровна.

– Совсем.

– Хорошо, что ты предупредила, – сказала Елена Викторовна..

Воцарилось тягостное молчание. Вид у всех был такой, как будто Марина пригласила в дом прокаженного. Наверное, так и сидели бы молча до прихода Мити, если бы на помощь не пришел Александр Иванович.

– Значит, будем ждать мальчика, – сказал он. – А я выпью. Можно?

И, достав из кармана четвертинку, Александр Иванович поставил ее на стол.

– Вот и хорошо, – приговаривал он, откупоривая бутылку. – Вот и славно.

Как Марина и ожидала, Митя всем понравился.

Но, наблюдая за мамой, по каким-то неуловимым, только ей известным приметам Марина поняла, что на душе у Елены Викторовны неспокойно, потому что она мать и счастье единственной дочери ей дороже всего. А Митя – другой, и делать вид, что это не так, глупо. Связать свою судьбу с таким человеком – это подвиг. Вот именно, подвиг. Разве Марине это по плечу?

Митя не пил, но Александр Иванович на всякий случай сходил за второй четвертинкой. Когда он вернулся, снова завязался непринужденный разговор.

– А Общество слепых… – наконец сказал Александр Иванович и тут же покраснел. – А… э-э…

– Вы хотели что-то спросить?

Но Александр Иванович молчал.

Разве его не предупреждали, что слово «слепой» в присутствии этих людей употреблять не принято? Надо говорить «незрячий». А он, старый дурак, забыл.

– Ерунда, – улыбнулся Митя. – Просто значение этого, слова нам не вполне понятно. Если мы «слепые», как тогда называть вас? Нормальные? Но мы тоже нормальные – во всяком случае, так мы думаем.