Текст книги "Жизнь Мухаммеда"

Автор книги: Вера Панова

Соавторы: Юрий Вахтин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 4
ОТРОЧЕСТВО И ЮНОСТЬ

– Абу Талиб – дядя и новый опекун Мухаммеда

– Как бог учил Мухаммеда благопристойности

– Путешествие в Сирию

– Предания пустыни

– Встреча с монахом Багирой

– Война Фиджар и участие в ней Мухаммеда

– Конфедерация добродетельных

– Мухаммед начинает самостоятельную жизнь

– Какая разница между святыми и пророками

Абу Талиб, новый глава многочисленных «сынов Хашима», хотя и унаследовал почетную и не лишенную выгоды должность распределителя налога в пользу неимущих паломников (заведование священным колодцем Замзам перешло к его брату Аббасу), никакой религиозностью, достойной быть отмеченной в преданиях, не отличался. Он вел энергичную деловую жизнь, типичную для довольно крупного торговца того времени, которому много времени приходится проводить в деловых поездках и нередко самому возглавлять караваны. Клан представлял собой и нечто похожее на акционерное общество, и «сыны Хашима» принимали иногда посильное долевое участие в торговых операциях Абу Талиба, во всяком случае наиболее зажиточные.

Абу Талибу приходилось много времени уделять и общественным обязанностям, связанным с его положением главы клана. Эта «должность» не просто перешла к нему по наследству – старший сын Абд аль-Мутталиба должен был зарабатывать уважение большинства хашимитов, а для этого требовались определенные личные достоинства, в первую очередь рассудительность, уравновешенность, доброжелательное отношение к членам своего клана, готовность защищать их интересы и беспристрастно участвовать в разрешении споров и тяжб, возникающих внутри клана. Наконец, нужно было пользоваться достаточным авторитетом в глазах влиятельных мекканцев. Пост главы клана требовал от него и достойного поведения в личной, семейной жизни, и уважения к освященным временем обычаям курайшитов. Абу Талиб в глазах своих соплеменников и был человеком не только состоятельным, но и почтенным и добропорядочным.

Свои обязанности опекуна восьмилетнего Мухаммеда, приходившегося ему племянником, Абу Талиб выполнял вполне добросовестно. Конечно, и речи не было о том, чтобы учить Мухаммеда читать и писать – большинство курайшитов было неграмотными, обучение стоило дорого, и грамоте учили тех, кому она могла существенно пригодиться в дальнейшем. Мухаммед, сирота и фактически неимущий, несомненно, не относился к числу тех мальчиков, которых стоило обучать грамоте; это было очевидно не только для его опекуна, но и для самого Мухаммеда – в будущем ни ему, ни его соратникам и в голову не приходило упрекнуть Абу Талиба за то, что вверенный его опеке племянник не получил никакого образования.

Обучение Мухаммеда, как и большинства его сверстников, сводилось к играм и посильному участию в занятиях взрослых. Мальчики играли преимущественно в войну, и к таким играм взрослые относились с полным уважением, снабжая детей игрушечными луками, копьями и мечами, так как это были не только игры, но и необходимая для каждого мужчины военная подготовка, обучение трудному и сложному ратному делу.

Утверждают, что во время одной из детских игр Бог проявил свою заботу о том, чтобы будущий пророк уже в детстве вел себя пристойно. Мухаммед и другие мальчишки строили из камней крепость или дворец. Камни они переносили в своих джуббах – халатах из тонкой ткани с узкими рукавами, – которые они поснимали. Так же поступил и Мухаммед, и интересная игра шла своим чередом, как вдруг кто-то невидимый отвесил ему весьма чувствительный шлепок и приказал: «Надень джуббу!» Мухаммед тотчас послушался и, приведя в порядок одежду, стал таскать камни на спине, в то время как его сверстники, нимало не смущаясь, продолжали щеголять нагишом.

Участие в занятиях взрослых позволяло Мухаммеду постепенно научиться всем тонкостям торговли: умению обращаться с товарами, взвешивать их и измерять, упаковывать и хранить, различать их качество и ценность по признакам, которые кажутся незаметными или несущественными человеку несведущему. Торговые занятия требовали также искусного обращения с животными, в основном верблюдами, от заботливого и умелого ухода за которыми часто зависел не только успех торговых экспедиций, но и сама жизнь купца.

Мекка не была захолустьем. Прибытие и отправление караванов, кочевники, стекавшиеся в священные месяцы огромными толпами, шумные ярмарки, на которых публично состязались поэты, – все это делало жизнь в городе яркой и оживленной. Дети и подростки не были изолированы от взрослых. Соблюдая требуемые обычаем скромность и уважение к старшим, Мухаммед мог присутствовать и при обсуждении важнейших общественных дел, и при спорах на религиозные и моральные темы, и при рассказах о торговых путешествиях, о приключениях в далеких странах, о преданиях старины и обычаях разных племен и народов.

В отличие от нашего времени и нашей цивилизации, взрослые меньше стыдились некоторых сторон своей жизни, в том числе и интимной, и перечень вопросов, «не предназначенных для детских ушей», был в ту эпоху значительно короче. В результате переход от детства к юности, а затем к жизни взрослого человека не сопровождался таким количеством разочарований, конфликтов и душевных потрясений, как в наше время, совершался более гладко и естественней. Поэтому можно смело утверждать, что, живя общей жизнью со взрослыми, ребенок действительно получал полное «образование», становился всесторонне подготовленным к дальнейшей самостоятельности.

Отсутствие по-настоящему близких и любящих его людей должно было рано приучить Мухаммеда к сдержанности в проявлении своих чувств, способствовать ранней изоляции его внутреннего мира, вырабатывать привычку оставаться наедине со своими мечтами, мыслями и наблюдениями.

Впрочем, и буквально наедине с самим собой Мухаммеду приходилось бывать часто – лет с девяти-десяти он считался уже достаточно взрослым, чтобы пасти скот не только в ближайших окрестностях Мекки, но и на удаленных от города пастбищах. Там он нередко проводил несколько дней в полном одиночестве, присматривая за верблюдами, овцами и козами, и, по-видимому, одиночество не очень тяготило его. Насколько это было благотворным для его духовного развития, сказать трудно, но сам Мухаммед, который впоследствии говорил, что «все пророки в детстве пасли стада», очевидно, усматривал какую-то связь между пастушескими обязанностями и даром пророчества.

Если Мухаммед и был довольно замкнутым подростком, его никак нельзя было назвать угрюмым. Очень быстро он завоевал симпатию Абу Талиба, который, как некогда Абд аль-Мутталиб, полюбил его, стал относиться к своему племяннику с большим вниманием и теплотой, чем это требовалось от него просто как от опекуна и главы всех хашимитов. Очевидно, уже в детские годы Мухаммед был наделен способностью привлекать к себе симпатии людей, с которыми его близко сталкивала судьба, вызывать в окружающих довольно благожелательное и уважительное к себе отношение. Сперва это была его кормилица Халима, затем дед Абд аль-Мутталиб и, наконец, его дядя Абу Талиб.

Несмотря на эти счастливые свойства характера, отрочество и юность Мухаммеда не были столь уж радостными и светлыми. Неизбежная невнимательность и равнодушие окружающих, раннее осознание своего положения бедного родственника, которому и в будущем не на кого надеяться, не только требовали от него сложного искусства не уронить в таких условиях своего достоинства, но и больно ранили самолюбие, оставляли в душе много горечи. Сам Мухаммед о своем детстве и юности говорил впоследствии просто и предельно лаконично:

«Я был сиротой».

В возрасте двенадцати лет Мухаммед, если верить преданиям, совершил свое первое длительное путешествие. Абу Талиб снарядил очередной караван для отправки в Сирию. Мухаммед страстно мечтал о подобной поездке, но не решался просить об этом. В самый последний момент, однако, когда Абу Талиб собирался уже сесть в седло, мальчик не выдержал и стал так горячо упрашивать своего опекуна взять его с собой, что Абу Талиб наконец сжалился и, несмотря на то что Мухаммед был еще мал для длительной и опасной поездки, разрешил ему сопровождать караван. Конечно, Мухаммед ехал не пассажиром, а помощником, обязанным выполнять посильную для своих лет работу.

Путь каравана шел на северо-запад, мимо Ясриба и Табука в Южную Сирию. Мухаммеду и его спутникам предстояло перевалить через горные цепи Хиджаза, пересечь степи и каменистые полупустыни плоскогорья Недж и, дойдя до границ Палестины, свернуть на север, к Дамаску. Здесь они на несколько дней попадали в пределы песчаной Сирийской пустыни.

Караваны верблюдов движутся медленно, примерно со скоростью пешехода, покрывая за час четыре-пять километров. Днем, в период невыносимого полуденного зноя, приходилось делать на несколько часов привал, Много времени отнимало поение животных: вокруг сравнительно редких колодцев и источников обычно нельзя было найти ни клочка травы, и на ночь останавливались вдали от колодцев, там, где верблюды могут не только отдохнуть, но и попастись.

По-видимому, дорога в один конец – протяженностью почти в полторы тысячи километров – занимала около двух месяцев, а все путешествие, с учетом остановки и Сирии, продолжалось почти полгода.

За время этого долгого путешествия от колодца к колодцу, от оазиса к оазису, по долинам пересыхающих в летнее время горных потоков и речек, через территории многих кочевых племен перед Мухаммедом медленно проплывали разнообразные ландшафты его родины – Аравии, Какими бы ни казались чужеземцу эти выжженные палящим солнцем каменистые степи и полупустыни с редкой и скудной растительностью, эти мрачные горы, лишь местами покрытые кустарником, – для арабов родные края были прекрасными. Даже в наши дни богатые аравийские шейхи, живущие в городском комфорте, возвращаются иногда под конец своей жизни в родные горы и степи, прекраснее которых для них, очевидно, нет ничего на земле…

Степи и горы, лежавшие на пути каравана, были свидетелями и участниками подлинных и легендарных событий глубокой древности. Красные жилы гранита, выступающие на склонах диких гор, не просто причудливое чередование кристаллических пород – это кровь Авеля, убитого своим братом, проступила сквозь землю, чтобы, окаменев, вечно напоминать о первом на земле неслыханном злодеянии.

Мрачные, безжизненные долины были населены не только племенами джиннов и гулей – в некоторых из них некогда происходили ужасные события, и даже днем, при ярком свете солнца, такие места внушали суеверный страх, как нехорошие, опасные для человека, проклятые навечно. Об одной из таких долин, лежащих на пути каравана, Мухаммед впоследствии упомянул в Коране. В ней некогда жило племя «потерянных» арабов – гигантского роста самудиты, впавшие в грубое и отвратительное идолопоклонство. К ним был послан пророк Салих, чтобы обратить их на путь истинный. Самудиты потребовали от него чуда в качестве подтверждения пророческой миссии и всемогущества того Бога, от имени которого он пророчествует, причем чуда по своему заказу: пусть-де из горы выйдет беременная верблюдица и тут же разрешится от бремени. По горячей молитве Салиха Бог сотворил это чудо, и на глазах у самудитов гора разверзлась, и из нее вышла требуемая верблюдица, родившая вскоре верблюжонка. Но и чудо не убедило нечестивых самудитов, и только некоторые из них уверовали в единого Бога, проповедуемого Салихом. С этими уверовавшими пророк удалился, оставив самудитам верблюдицу и предупредив их, что, если они причинят животному вред, их постигнет небесная кара. А верблюдица была не простая – если она наклонялась, чтобы напиться, то уже не отрывалась от воды, пока не исчерпывала источник до дна; но с этим недостатком самудиты еще могли мириться, так как она молока давала столько, что его хватало на все племя. Хуже было то, что ее боялись другие верблюды и убегали с пастбища при ее приближении, из-за чего скоро у самудитов начались недоразумения с соседними племенами. Тогда самудиты решили убить ее, уповая на то, что от божьего гнева их спасут пещеры, в которых они обитали. Убив верблюдицу, когда та вернулась с пастбища, они тотчас забрались В свои пещеры, где, чувствуя себя в полной безопасности, беспечно позажигали огни. Но Бог судил иначе – небо и земля содрогнулись от страшного грохота, и к утру все самудиты были найдены мертвыми, племя было уничтожено полностью, а место, где они жили и совершили святотатство, навеки проклято. Только входы в пещеры самудитов до сих пор чернеют на склонах гор – правда, по свидетельству очевидцев, пещеры эти небольшие и гиганты в них поместиться не могли, но это уже детали…

Много интересного и полезного можно услышать во время долгих привалов, при свете костра, который приятно согревает – ночи в пустынях холодные.

Хорошо ехать на верблюде тому, кто привык к такому способу передвижения. Нужно только научиться немного покачиваться в такт равномерному шагу верблюда и привыкнуть к этой непрерывной качке. Со спины верблюда видно далеко, в сухом, прозрачном воздухе все предметы имеют четкие очертания, находящиеся на горизонте горы кажутся совсем рядом. Покачивание верблюда не вгоняет в сон, сидя на верблюде, хорошо думать, читать стихи, петь.

В Южной Сирии, куда прибыл караван Абу Талиба, как-то незаметно кончалась Аравия и начиналась Византия, которая для арабов того времени продолжала оставаться страной ромеев, Римом – крушение Западной Римской империи под натиском варваров было для них несущественным, а различия между греками и собственно римлянами – второстепенными. В соседних с ними странах все оставалось по-прежнему – в этих районах со времен Александра Македонского преобладала греческая культура, и перенесение столицы из Рима в Константинополь (в котором, заметим, арабы бывали) ничего не меняло.

В Византии к концу VI века уже прочно и окончательно победило христианство греческого (православного) толка, и государство не терпело в своих пределах ни язычников, ни еретиков. Исключение составляли только пограничные районы, где военные соображения часто заставляли мириться и с теми и с другими. Южная Сирия и была таким пограничным районом, где спокойно проживали не только арабы-монофизиты и арабы-язычники вассального Гассанидского княжества, но и великое множество всевозможных сектантов. Обстоятельство немаловажное, так как, согласно преданиям, именно в эту поездку произошел первый контакт Мухаммеда с христианством. И когда-то вопросу, с кем же встречался Мухаммед – истинными последователями Христа или с людьми, сугубо заблуждавшимися, чудовищно извратившими святую веру, придавалось очень большое значение. Ах, если бы Мухаммед вовремя познакомился с учением святой равноапостольской церкви, вздыхали иные христианские писатели, как знать, может, было бы на земле одной религией меньше и одним христианским святым больше! Сейчас этот вопрос не является столь актуальным; очевидно, что если Мухаммед и был знаком с православием, то только как с одним из вариантов учения христиан, с учением, принятым одной из распространенных сект. Кроме того, с основами христианского учения можно было познакомиться, не покидая Мекку, а богословских тонкостей, едва ли очень интересных и существенных для «неспециалистов», не знало и большинство христиан.

То, чего не увидишь в Мекке, – это культ, обрядовая сторона христианства, величественные храмы и торжественные богослужения, лики святых, глядящие огромными очами с икон греческого письма, стройные церковные хоры, причудливые и роскошные облачения высших сановников церкви и аскетизм монахов, замкнувшихся в праведной жизни за стенами монастырей. Согласно легенде, с одним из таких монахов встретились Абу Талиб и его спутники неподалеку от города Басры.

Здесь Абу Талиб обычно останавливался для послеполуденного отдыха у стен монастыря, в одной из келий которого жил монах Багира. Багира, неоднократно видевший Абу Талиба, никогда с ним прежде не заговаривал. Поэтому Абу Талиб был очень удивлен, когда на этот раз, как только караван сделал привал, Багира вежливо пригласил всех в свою келью – отдохнуть и разделить с ним трапезу.

«Я приготовил еду для вас, о люди племени Курайш, и хочу, чтобы вы пришли ко мне все, знатные и незнатные, свободные и зависимые», – сказал Багира.

Абу Талиб и его спутники, оставив Мухаммеда под деревом присматривать за поклажей (они посчитали его слишком юным для такой чести), отправились в гости к монаху. Но Багиру, собственно, интересовал только Мухаммед – из таинственных и мудрых книг, которыми обладали христиане, он знал о скором появлении нового великого посланника Бога и, что самое важное, знал точные его приметы. Еще когда караван приближался к монастырю, Багира из окна своей кельи увидел, что над ним движется небольшое облако, которое бросает тень на одного Мухаммеда. Когда караван остановился под деревом, произошло чудо облако тоже остановилось над Мухаммедом, а ветви дерева сплелись над ним, чтобы тень была гуще. По этим знамениям Багира понял, что перед ним будущий посланник Бога.

Ни на ком из пришедших к нему курайшитов он не увидел знаков божественной избранности и добился, чтобы позвали Мухаммеда.

Когда трапеза закончилась, он осторожно стал расспрашивать Мухаммеда о его жизни, в том числе о содержании его снов, и еще больше укрепился во мнении, что перед ним будущий пророк.

Далее Багира самым подробнейшим образом осмотрел Мухаммеда и обнаружил, что описание, данное в таинственных книгах, полностью совпадает с внешним видом стоящего перед ним подростка. Особенно убедительно выглядела «печать пророчества», поставленная на Мухаммеде с самого рождения, – это было крупное, величиной с грецкий орех родимое пятно на спине, между лопатками. Когда же. Багира узнал, что Мухаммед сирота, что тоже было предсказано, у него не осталось ни малейших сомнений в его божественной избранности. Он наказал Абу Талибу скорее увезти племянника, которому предопределено великое будущее, обратно в Мекку и тщательно оберегать его.

Абу Талиб послушался Багиру и быстро отвез Мухаммеда в Мекку, естественно закончив сперва все свои торговые дела в Сирии.

Между прочим, впервые упомянутая в этой легенде «печать пророчества» действительно существовала, и Мухаммед не только охотно ее показывал любопытным, но и сам искренне верил, что это не просто большое родимое пятно, а таинственный знак, своего рода тавро, которым Бог, верховный пастырь, пометил его, подобно тому как арабы метят свой скот.

В остальном эта легенда интересна главным образом тем, что в ее основе мог лежать реальный факт контакта Абу Талиба и его спутников с каким-либо христианским проповедником, «ловцом душ человеческих», для которого подросток-язычник являлся самым перспективным объектом проповеди, не рассчитанной на немедленный успех. Эта легенда, несомненно, предназначена для арабов, так как ссылка на таинственные, полные глубочайшей мудрости книги христиан, в которых содержится подробное предсказание будущего, для самих христиан звучала неубедительно – христиане чаще были склонны наделять подобными книгами восточных мудрецов, обладателей неведомых христианскому миру тайных познаний. Не случайно к колыбели Христа первыми поклониться приходят с далекого Востока волхвы, которым тоже были известны чудесные знамения и которые после этого навсегда исчезли в глубинах своей неведомой родины.

Продолжительное и увлекательное путешествие, безусловно, должно было обогатить любого двенадцатилетнего подростка огромным количеством ярких и навсегда запоминающихся впечатлений. В данном же случае путешествие совершил отнюдь не «любой» подросток, а Мухаммед, вся последующая жизнь которого показала, что он с детства был исключительно и своеобразно одаренным человеком, способным тщательно и причудливо перерабатывать и использовать в своем творчестве все знания и впечатления, которые ему, человеку неграмотному, удавалось получить каким-либо путем. Обыденная и ничем не примечательная поездка приобрела важное значение только потому, что в ней участвовал не кто-нибудь, а Мухаммед. Не надо забывать, что это Мухаммед на спине мерно идущего верблюда пересек горы Хиджаза, плоскогорье Неджда и пески Сирийской пустыни, Мухаммед слушал легенды, которые рассказывали на привалах, Мухаммед видел разнообразную пеструю жизнь встречавшихся на пути оазисов, Мухаммед побывал на окраинах самой высокоцивилизованной страны того времени – Византии. И только поэтому утомительная и скучная, в общем, торговая поездка Абу Талиба превратилась в чудесное и исторически значительное событие. Впрочем, эта поездка имела и важное, но сугубо прозаическое значение для Мухаммеда – он получил ценный урок вождения караванов, что ему очень пригодится в дальнейшем.

Мухаммеду было лет пятнадцать, когда закончилась война Фиджар, которую арабские историки назвали нечестивой войной, так как она качалась в священные месяцы. Зачинщиком выступило племя кинана, верный союзник курайшитов. Кинаниты напали на караван, который из Йемена, находившегося под контролем Персии, направлялся в обход Мекки к берегам Евфрата; охраняли караван люди из племени Кайс Айлан. Как только кинаниты разгромили караван по дороге в Таиф, курайшиты тотчас же выступили к ним на помощь. Решающая битва с кайситами и их союзниками произошла близ Таифа.

Мухаммед ничем не прославился в бою, он был простым оруженосцем своих дядек, собирал и подавал им стрелы. Но это было, безусловно, важное событие в его жизни – он видел настоящую крупную битву, участвовал в ней, наблюдал, как разные люди ведут себя в минуту опасности и перед лицом смерти, усваивал на практике этику и мораль войны, когда убийство «чужих» становится героическим и похвальным поступком, а захват их имущества – благородным подвигом.

Арабы не умели и не любили сражаться в строю, для этого им не хватало прежде всего дисциплины. Поэтому сражение превращалось, по существу, в совокупность отдельных единоборств; к концу битвы обычно хорошо было известно, кто кого убил, кто кого ранил, кто проявил смелость и сообразительность, а кто нерешительность и трусость. Такая манера вести бой позволяла безошибочно судить о личной воинской доблести каждого араба.

Участие в войне, как и участие в отдельном сражении, было делом добровольным, но не пожелавший идти на войну араб рисковал покрыть свое имя несмываемым позором, если у него не было на то уважительных (в глазах соплеменников) причин. Только достаточно богатые сражались верхом – у большинства не было средств содержать лошадей; всадники получали в два-три раза большую долю добычи, чем пешие воины. Предводителю полагалась четверть всего захваченного. Отличившиеся воины также имели право на большую часть добычи, чем те, кто сражался плохо. Вообще, дележ редко обходился без споров, и часто еще в разгаре сражения отдельные воины прекращали бой и устремлялись за трофеями, если им казалось, что победа уже обеспечена; иногда это кончалось сокрушительным разгромом увлекшихся мародерством победителей.

Бой, в котором участвовал Мухаммед, близко затрагивал интересы всех мекканцев, которые дружно отправились на войну вместе со своими союзниками и сражались упорно. Кайситы были достойными воинами, и к середине дня казалось, что победа склоняется на их сторону. Однако к вечеру мекканцы все-таки одолели своих врагов и нанесли им решительное поражение. Трофеи поделили, пленных отпустили за выкуп, а с побежденными вскоре подписали соглашение, по которому йеменцам путь через земли племени Кайс Айлан был закрыт, а кайситы становились союзниками Мекки, монополизировавшей в результате войны Фиджар торговлю с Ираком.

Победа в войне Фиджар не помешала дальнейшему обострению отношений внутри самой Мекки, где примерно в это же время наиболее зажиточные кланы сумели запретить приход в город йеменских караванов. Тем курайшитам, кто не имел достаточно средств, чтобы вести самостоятельную торговлю с Йеменом, эта мера была крайне невыгодна, так как лишала их возможности покупать йеменские товары в самой Мекке и перепродавать их дальше. В числе пострадавших оказался и клан Хашим, к которому принадлежал Мухаммед. Перед лицом подобной эгоистической политики богатых семей, все меньше считавшихся с племенной солидарностью, более бедные кланы решили объединиться и заключили договор о конфедерации, которая получила название Конфедерация Фудул – Конфедерация Добродетельных. В нее вступали кланы Хашим, аль-Мутталиб (потомки двоюродного деда Мухаммеда), Зухра, Тайм, аль-Харис и Асад, которые поклялись совместно давать отпор любому, будь он мекканец или иногородний, кто совершит враждебные действия против членов союза. По словам Мухаммеда, он был свидетелем того, как в доме Абдаллаха, сына Джудана, был подписан этот исторический для Мекки договор, который соблюдался в течение многих десятилетий и сыграл немаловажную роль в жизни самого пророка. Мухаммед считал договор о создании Конфедерации Добродетельных прекрасным примером справедливости и солидарности и говорил, что он не променял бы его на любое число прекрасных верблюдов и, даже будучи пророком, охотно подписал бы его.

Примерно к двадцати годам Мухаммед начал совершенно самостоятельную жизнь, без формальной опеки со стороны Абу Талиба. К этому времени обстоятельства, не зависящие от самого Мухаммеда, полностью определили его род занятии – он был человеком, сведущим в торговле, умел водить караваны, но не имел достаточно средств, чтобы вести самостоятельные торговые операции. Поэтому он вынужден был наниматься к более зажиточным торговцам в качестве приказчика, проводника караванов или торгового агента. По словам арабских историков, Мухаммед отличался прекрасным характером, честностью и добросовестностью, был добрым соседом и вообще всяческим образцом совершенства. Впрочем, его профессия действительно требовала от человека и ума, и сообразительности, и честности, и верности своему слову, и безукоризненной заботы о вверяемых под его ответственность товарах, а раз дела Мухаммеда шли хорошо, значит, люди ему доверяли, и у нас нет основания не верить тому, что он был в глазах мекканцев человеком безукоризненной репутации, вполне справедливо заслужившим прозвище Правдивый, которым якобы наградили его курайшиты.

О духовной жизни Мухаммеда в этот период мы не знаем фактически ничего. По его собственным словам, он вел жизнь добропорядочную и целомудренную и Бог сохранял его от всех грехов и пороков идолопоклонства. Впрочем, божественное вмешательство потребовалось всего дважды за весь период юности Мухаммеда. О первом эпизоде Мухаммед якобы рассказывал так.

Однажды он пас скот на холмах, окружавших Мекку, вместе с одним юношей-курайшитом, когда у него возникло желание провести ночь в городе, подобно тому «как поступали другие молодые люди». Юноша согласился присмотреть за его скотом, и Мухаммед отправился в Мекку, руководимый подобным греховным желанием. «Когда я дошел до первого дома, – рассказывал Мухаммед, – я услышал звуки тамбуринов, и мне сказали, что здесь только что сыграли свадьбу. Я сел, чтобы понаблюдать (за дальнейшим течением праздника, во время которого подвыпившие женщины не всегда вели себя целомудренно), но Бог оглушил меня, и я сразу уснул, и спал, пока меня не разбудило солнце. Я вернулся к своему товарищу и в ответ на его вопросы рассказал, что со мной произошло».

Тем же способом Бог пресек и вторую попытку юноши пуститься в легкомысленные приключения, после чего, по свидетельству Мухаммеда, у него никогда больше не возникали греховные побуждения.

Почему легенды не приписывают Мухаммеду тех дьявольских искушений, героическая борьба с которыми украшает жизнь многих христианских святых? Наиболее естественное объяснение сводится, по-видимому, к тому, что особых искушений просто не было, а Мухаммед, как человек правдивый и искренний, не собирался заниматься приписыванием себе несуществующих подвигов. Его авторитет мог быть достаточным, чтобы и у других пропало желание фантазировать на эти темы. Следует также иметь в виду, что существует глубокое различие между святыми и пророками. Святые становятся святыми, совершая разнообразные подвиги веры, и чем глубже первоначальная пропасть греха, в которой они находились, тем больше их заслуги, тем более достойны они уважения и почитания. Пророки же, по широко распространенному у семитических народов представлению, чаще всего просто избираются за какие-то присущие им от рождения достоинства Богом, который и проявляет активную заботу о чистоте своих избранников Святым может стать в принципе любой человек, а пророческий дар – это свойство, от человеческой воли не зависящее.

Мухаммед должен был вступать в жизнь с твердым убеждением, что, хотя он не менее благороден по своему происхождению, чем самые знатные курайшиты, и обладает большими, чем они, нравственными достоинствами, «путь наверх» ему фактически закрыт навсегда – в Мекке уже давно восторжествовали нравы торгового города, где влияние и уважение определялись прежде всего богатством, а не честью и благородством. Для бедных закрывалась дорога к выгодным предприятиям, и Мухаммед, унаследовавший ничтожное имущество, мог «выбиться в люди» только благодаря счастливой случайности.