Текст книги "Обитель Синей Бороды"
Автор книги: Вера Колочкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Едет. Припарковался с трудом. Машин во дворе развелось – больше, чем людей. Надо же, как к двери подъезда идет – точно на голгофу… Да, может, устал просто! И наверняка голодный!
Соня подскочила, бросилась в прихожую, глянула на себя в зеркало. А что, вполне… Да, надо еще духами прыснуться, его любимыми… Все, пора открывать! Уже наверняка в лифте поднимается!
Какое у него лицо бледное, испуганное. И взгляд поверх головы, туда, в комнату…
– Проходи на кухню, Николенька спит. Я курицу запекла, как ты любишь. Устал?
– Да, устал… Прости, плохо себя чувствую, сама понимаешь. Никак не могу поверить, Сонь…
– Но что же делать, Олег… Надо жить как-то. Маму все равно не вернешь. Пойдем, я тебя кормить буду.
– Я не хочу есть. То есть не могу. Ничего не лезет.
– Но так же нельзя, возьми себя в руки! Обязательно надо поесть!
– Давай лучше поговорим… Ты же о чем-то поговорить со мной хотела?
– Да, хотела… – сказала Соня и растерялась. От интонации его голоса растерялась, устало-скорбной, чуть обвиняющей. «У меня мама умерла, а ты… с разговорами…»
– Да, хотела, Олег, – повторила она решительно, со вздохом. – Извини, конечно, что в такой момент тебя напрягаю, но… Вообще-то я думала…
– Что ты думала, Сонь?
– Да ладно, ничего. Если по делу, то мне твоя помощь нужна, Олег. Надо что-то решать с няней для Николеньки. Мне на работе только неделю отпуска дали. Надо за неделю…
– Погоди, не понял… – перебил ее Олег, болезненно сморщив лицо, – о какой ты няне сейчас говоришь, Сонь?
– Как это – о какой?.. О няне для Николеньки… Должен же кто-то быть с ним, пока я на работе!
– Сонь, ну что ты несешь, не понимаю… Какая няня? Ты что, не знаешь, какие попадаются сейчас няни? Телевизор не смотришь? Хочешь, чтобы над нашим и без того несчастным ребенком какая-то стерва издевалась? Ты хоть знаешь, кто сейчас в няни да гувернантки идет?
– Да… Но что же тогда делать? С кем я его должна оставлять? С тобой?
Олег опять поморщился, потер дрожащими пальцами висок. Помолчал, прикрыв глаза. Потом произнес твердо, будто концы обрубил:
– Ты мать, Соня. И этим все сказано. Ребенок должен находиться с матерью. Тем более такой ребенок.
– Да, я мать! А ты не забыл, что ты – отец? Может, ребенок хоть изредка и рядом с отцом должен находиться?
«Господи, господи… – забилась испуганная мысль в голове. – Что же я делаю! Не хотела же ссориться, совсем не хотела…»
– Я от своего отцовства не отказываюсь, Сонь. Отнюдь. Да, я отец. Мой долг – содержать своего больного ребенка. И мать своего больного ребенка. А для этого надо много работать, Сонь.
– Содержать? И все? Ты считаешь, этого вполне достаточно? А может, наоборот? Давай я буду содержать тебя и твоего больного ребенка? Разве в одном это дело, Олег?
– Вот именно, Сонь. Дело вовсе не в содержании. Дело в том, что моему больному сыну нужна мать. Мать, понимаешь ты это или нет?! Ты – его мать! И ты будешь всегда рядом с ним! Обязана!
– А ты? Ты разве нет? У меня есть обязанности, а у тебя – нет?
– Сонь, прекрати… Похоже, мы идем по одному и тому же кругу. И поэтому я не вижу смысла продолжать разговор…
Олег встал и решительно шагнул из кухни.
– Олег… Ты что, уходишь?
– Да, ухожу. Я уже все сказал, Сонь.
– Но погоди… – бросилась она за ним в прихожую. – Погоди, Олег…
Видимо, услышал-таки в ее голосе нотки отчаяния, обернулся от двери, вжав голову в плечи. Проговорил, запинаясь:
– Деньги я буду давать два раза в месяц – пятого и двадцатого… Все, что могу, Сонь. Прости. За тобой – материнская забота и любовь… Я понимаю, это жестоко звучит, конечно, но… Это все, что я могу сделать для своего сына…
– У тебя… У тебя кто-то есть, скажи?!
– Да при чем тут!.. Нет у меня никого! Ты же знаешь, я тебя люблю, тебя одну!
– Тогда останься! Прошу тебя! Ну нельзя так жить, Олег! Нельзя, нельзя…
Соня прижала кулаки к губам, чтобы не разрыдаться громко. Зажмурила глаза… И тут же почувствовала на плечах его нервно подрагивающие ладони. Притянул к себе, обнял…
– Не плачь, Соня, не надо. Не рви мне сердце. Кто ж виноват, что все так… получилось. Да, я оказался слабым, прости… А с другой стороны – я же прав, подумай сама… Ну какие няньки… Ничего не поделаешь, придется тебе принять такую судьбу. Судьбу рядом с сыном. Ты – мать…
Что-то остановилось внутри, застопорилось, заскребло железом. И спина дернулась, будто стегнули по ней плеткой. И слезы куда-то делись, и глаза высохли. Соня высвободилась из рук Олега и бросила ему в лицо злобно:
– Я тебя ненавижу, Олег. Не-на-ви-жу. Понял? И денег твоих не возьму. Ни пятого, ни двадцатого.
Олег отступил на шаг, руки повисли, как плети. Усмехнулся горько:
– Что ж, я тебя вполне понимаю… Я и сам себя ненавижу, Сонь. Но это ж ничего не отменяет… – Пожал плечами, развернулся, шагнул к двери.
– Что, даже на сына не взглянешь? Он спит, не бойся! А можешь и разбудить, объяснить ему про пятое и двадцатое!
Олег открыл дверь, ступил через порог. Соню же несло злой автоматной очередью ему в спину:
– Ты, отец! И это у тебя называется – все, что я могу сделать для сына?! То есть пришпилить меня гвоздем к стене, как бабочку в гербарии? Сначала свою мать, потом – меня?.. Да какое ты имеешь право распоряжаться моей жизнью?
Прежде чем шагнуть в открывшиеся двери лифта, Олег обернулся, проговорил хрипло:
– Не надо, Сонь… Вот про маму – не надо… Это уже ниже пояса…
– А про сына – не ниже пояса? А про меня?
Хлоп – двери закрылись. Уехал…
Хороший разговор получился. Я тебя люблю. А я тебя – ненавижу. А может, наоборот, как в зеркале?..
* * *
Соня проплакала от обиды всю ночь. Все-таки коварная эта штука – женская обида, может последние силы отнять. И уверенность в себе тоже. Встаешь утром – и ничего в тебе нет, одно только послевкусие ночных слез пополам с апатией. И солнечные зайчики на паркете не спасают, и кофе кажется горьким на вкус. И о делах думать не хочется. А впрочем, какие дела, если нет времени за компьютер сесть, чтобы выудить нужную информацию из Интернета. Уже второй день драгоценного отпуска пошел, и, похоже, опять впустую пройдет! Вон, Николенькина массажистка в дверь звонит, и надо приветливую улыбку на лицо натянуть… А потом еще придется ее чаем поить. Екатерина Васильевна всегда ее чаем после очередного сеанса поила. Говорила, что она первоклассный специалист и потому особого уважения к себе требует.
Как же ее зовут, эту массажистку, дай бог памяти… Света, кажется. Ну да, точно, Света. Хорошо, кстати, что деньги ей авансом выданы за десять сеансов. Еще пять осталось.
– Доброе утро, Светочка… Проходите, мы вас ждем!
– Да, да, конечно… А почему… вы сегодня? Где Екатерина Васильевна?
– Она умерла… Похоронили два дня назад.
– Ой, да что вы!.. Как жаль… Что ж, примите мои искренние соболезнования. Жаль, жаль… Такая женщина была замечательная, сейчас редко таких самоотверженных бабушек встретишь. Значит, теперь вы с ребеночком постоянно находиться будете?
– Да… Да, я.
Как осторожны, как ловки ее ладони, гуляющие по вялому тельцу Николеньки. И как сосредоточено лицо. И голос, журчащий на одной ласковой ноте:
– Ничего, ничего… Скоро ваш ребеночек сидеть научится, сам спинку держать будет… Когда ребеночек сидит, уже легче… Потом и ползать научится, как все детки…
Соне хотелось спросить: «потом» – это когда? – но она сдержалась, лишь нервно пожала плечами, отвернувшись к окну. Нехороший жест получился, будто недовольный. Да еще и слезы вдруг набежали…
– Ну, нельзя же так, мамочка, что вы… Нельзя при ребенке плакать… – с легким, но все же осуждением пропела у нее за спиной массажистка Света. – Я понимаю, конечно, что после смерти бабушки вам нелегко придется… Она ведь у вас, можно сказать, святая была. Все хлопоты с ребеночком на ее плечах лежали. Сочувствую. Вам ведь, наверное, с работы пришлось уволиться, да?
– Пока нет. Но к тому идет, похоже.
– Ну, что ж делать… А ваша мама не может как-то помочь?
– У меня нет мамы. И папы тоже нет. Я сирота.
– Ну, что ж делать… Судьба. От судьбы не уйдешь. А сын Екатерины Васильевны, ваш муж…
– А муж объелся груш.
– Да вы что?.. Ой, простите, что я в такие интимные дела лезу! Я не хотела…
– Да ничего, все нормально.
– Нет, ну надо же… А ваша свекровь, царствие ей небесное, всегда так хорошо отзывалась о сыне…
– А вы знаете такую мать, которая бы хоть раз плохо отозвалась о сыне?
– Да сколько угодно! Моя свекровь, например! Все время на своего сына жалуется! Иногда мне его приходится защищать, представляете? От родной матери! Всякие матери бывают, и такие тоже! Вот я вам сейчас один случай расскажу…
«Какая, однако, разговорчивая эта Света. И любопытная не в меру. А еще надо чай с ней пить, и лицо внимательное делать, изображая из себя благодарную слушательницу, и головой кивать, и улыбаться… Нет, странная какая тетка! Неужели думает, что кому-то интересны ее семейные драмы? Вот так и уходят последние душевные силы на лицемерие!» – думала Соня.
Светин голосок журчал будто в отдалении – то поднимался ввысь эмоцией, то бубнил смешно, изображая, видимо, свекровкину манеру. На эмоции надо головой кивнуть, а изображению манеры улыбнуться. Притвориться, что заинтересованно слушаешь. И все, делов-то. И можно думать свою тоскливую думу…
Значит, Олег хочет оставить ей этот удел? Памперсы, каши, кефир, массажистку Свету, дни, проведенные в четырех стенах? И никаких компромиссов для жизни вовне, для интересной работы? Чтобы эта безысходность сожрала ее лучшие профессиональные годы? Нет, но за что?.. За что, за что, за что?! В чем она виновата? Только в том, что не понимает этого сакраментального – «для чего?».
Да, не понимает! Потому что материнская ее душа вовсе не отказывается от «судьбы», она просит всего лишь маленького компромисса! Чтобы себя не потерять, человеком себя чувствовать! Вот она стоит, в окно смотрит, а в Октябрьском суде, между прочим, процесс идет, в котором она должна участвовать… Она, а не Настька Давыдова, которая обязательно все запорет! Да там же последнее заседание уже назначено, определяющее! И только она, Соня, знает суть этого процесса как свои пять пальцев! Все, все псу под хвост! Обидно, ужасно обидно.
Да если даже и не процесс… Что такое процесс – мелкие частности. Тут вся картина в целом жуткая вырисовывается. Это ж только представить себе – чтобы изо дня в день одно и то же… Четыре стены и Николенька. Николенька и четыре стены. «Прости, сынок, но… не смогу я. Нет, не смогу». Надо что-то решать, придумывать, устраивать свою жизнь как-то… Нет, почему Олег не может ее понять? А еще говорит, что любит! Да разве это любовь, если по большому счету…
Николенька вдруг запищал в Светиных руках. Соня вздрогнула, оглянулась. Света отмахнулась успокаивающе – ничего, мол, все нормально, так надо. И снова – мысли, мысли… Уже виноватые, уже более спокойные. Обращенные почему-то к сыну…
«Да, интересный человек твой папашка, Николенька… Нет, ты не думай, он вовсе не такой подлец, как я тут обрисовала. Нет, он не такой, я его знаю… Просто ты родился, и он… крышей поехал немного. Никак не может ее на место поставить. Сам не понимает, что творит. Чем дальше от тебя убегает, тем больше не понимает… Это всего лишь страх, Николенька. Непонятный необъяснимый мужской страх. А так он очень добрый парень, я знаю… И любит меня… То есть нас… И сам себе не рад, что так все перепутал – где страх, где любовь… Может, со временем и разберется. Но как бы поздно не было… Пока я его не разлюбила совсем».
– Ну вот, мы и закончили… – снова раздался за спиной ласковый Светин голосок. – Сейчас наш Николенька спать будет… А мы с вами чайку попьем, Сонечка, если не возражаете. Мы всегда с Екатериной Васильевной чай после массажа пили…
– Да-да, конечно! Пройдемте на кухню!
– М-м-м… Сейчас, только руки помою. Там, кстати, по телевизору в это время сериал идет… Вы не смотрите, нет?
– Нет, я не смотрю. Но я вам не буду мешать…
Напившись чаю и отсмотрев очередную порцию сериальных страстей, Света ушла. Николенька, разнеженный массажем, тихо сопел в кроватке. Соня села на диван с ноутбуком, вошла в Интернет… Нет, невозможно сосредоточиться, дрожит в голове обида, строчки-ссылки пляшут сквозь пелену слез голубыми зигзагами. Надо пойти в ванную, умыться…
Из зеркала глянуло чужое лицо, бледно-зеленое, с запавшими, одурманенными бессонной ночью глазами. Соня плеснула холодной водой – вроде легче стало. Расправила плечи, подняла волосы наверх, чуть повернула голову в профиль… Олег всегда говорил, что у нее красивый профиль. Прямая линия носа, высокие скулы, нежные очертания пухлых губ. Да, он любил говорить ей комплименты… У него это хорошо получалось. Вполне искренне. Выходит, обманчива была искренность, двулика. Сначала подняла высоко, потом бросила оземь – живи…
Соне вдруг страшно захотелось выйти из дома, глотнуть жаркого воздуха, раствориться в шуме городской суеты. Просто почувствовать себя – в толпе, стряхнуть состояние тоскливого домашнего одиночества. Ну не выносит ее организм этого вынужденного состояния, что же делать?
А что, собственно, делать… Просто вызвать няньку Любу на пару часов. Она ж велела «в постоянном смысле на нее не рассчитывать», а на пару часов… Так, где телефон?
Нянька Люба предложение о «паре часов» приняла с удовольствием. Тем более волею случая оказалась недалеко от дома. Значит, на сборы – всего двадцать минут… Чуть подкраситься, замазать синяки под глазами, волосы уложить – и вперед, на свободу, хоть и временную! Забыться хоть на пару часов! Слезы рассеются, голова прояснится, а там видно будет. О, вот и домофонный звонок запиликал – пришла!
Город жил своей жизнью, плавился в мареве июньской жары, обнимал за плечи тенью деревьев. Боже, как хорошо!.. И всюду – нормальная жизнь. Идут навстречу люди, не обремененные латентной душевной болью. Улыбаются. Хмурятся. Торопятся. Гуляют. Щекочет ноздри запах шашлыка из кафешек…
«Кстати, о шашлыке. Поесть бы. Просто посидеть за столиком, созерцая движение-жизнь. Вон там, под веселым полосатым тентом. Посидеть, подумать… Ой, нет, думать не надо! Просто – посидеть…»
Соня села за столик, полистала книжку меню. Тут же подскочила девчонка-официантка, глянула дружелюбно. Улыбнулась ей в ответ:
– У вас шашлычок не из кошатинки, надеюсь?
– Нет, что вы… Вполне нормальный шашлык. Вам сколько?
– Давайте граммов сто пятьдесят… И кофе, пожалуйста. И минеральную воду без газа.
– Минут двадцать подождете?
– Легко. Я никуда не тороплюсь. Только воду сразу принесите.
– Да, конечно…
Официантка убежала. Юбчонка коротенькая, ножки стройные, резвые. По всему видно, и восемнадцати еще нет. Школьница, наверное, на каникулах подрабатывает… Золотое время, беззаботное. Лето. Тополиный пух, жара, июнь. Ах, как сейчас Соня завидовала этой девчонке… Всем, всем завидовала. И паре, расположившейся за соседним столиком. И двум теткам гренадерского вида, яростно что-то обсуждающим и медленно потягивающим пивко из высоких бокалов. И компании молодых мужичков, с виду вполне приличных – наверняка клерки из близлежащего учреждения. Что-то отмечали. Вино на столе, смех, жесты расслабленные… Вот один повернулся, глянул на Соню вполне заинтересованно. Локтем соседа толкнул, повел подбородком в ее сторону, сказал что-то. Теперь оба уставились, идиоты. Хотя – почему сразу идиоты?.. Судя по выражениям лиц, можно самой себе комплимент сделать, повысить чуток раздавленную обстоятельствами самооценку. Чего уж греха таить – за этим и шла… По крупицам, по зернышку собрать. От солнца, от ветра, от чужого праздника. Может, еще чего из космоса прилетит… Жить-то надо. А жить – не получается.
О! А мужички-клерки и впрямь оживились… Провели короткое игривое совещание, и встал со стула тот, первый, тряхнул белобрысым чубчиком, направился к Сониному столу. Сел напротив, улыбнулся белозубо.
– Добрый день, девушка… Если я тривиальный вопрос задам, вы не очень на меня обидитесь? Жара, ничего путного в голову не приходит…
– Что ж, валяйте свой тривиальный.
– Сидит молодая красивая женщина – и одна…
– Ну. А в чем вопрос-то?
– Как в чем? В неправильной картине мира… Может, присоединитесь к нашей мужской компании? Поверьте, мы от души приглашаем, безо всякого там… Просто украсить, так сказать… Своим присуссвием…
Так и сказал – присуссвием. Видимо, успел уже набраться. Или просто придуривался. Но держался хорошо, с первого взгляда и не поймешь, как интерпретировать это «присуссвие». Молодец парень. Встречаются такие мужички, правда, редко, – чем больше пьют, тем обаятельнее становятся. И колечко обручальное на правой руке носит, в карман стыдливо не прячет. И детки, наверное, есть…
Соня усмехнулась грустно, вздохнула. Медленно помотала головой:
– Нет, ребята… Спасибо, конечно, за приглашение. Но я не могу, честное слово. Простите, но сейчас не тот случай… А за «молодую красивую» – что ж… За это отдельное спасибо.
– Но вы и впрямь очень красивая… Красивая и ужасно грустная. А может, все-таки…
– Нет. Не могу.
– Что ж, жаль. Очень жаль.
– Да мне тоже. Вы идите, вас друзья ждут. А вон и шашлык несут – не будете же вы мне в рот смотреть?
Мужичок грустно пожал плечами, даже покраснел немного. Встал из-за стола, подошел к честной компании, развел руки в стороны. Кто-то хлопнул его по плечу – ничего, не расстраивайся, мол. Давай лучше выпьем…
Шашлык и впрямь оказался довольно приличным. В меру острым, в меру прожаренным. Пусть низменно гурманское, но удовольствие. Как говорится, все в топку.
– Извините, пожалуйста…
Соня подняла голову от тарелки – официантка. На подносе – бутылка вина и бокальчик.
– Что это? Я не заказывала!
– Да это вон те ребята вам передали… Возьмите, не обижайте их. Вино хорошее, и ребята хорошие. Возьмите…
– Ладно, давайте.
Девчонка шустро поставила поднос на стол, налила в бокал вина, так же шустро удалилась. Соня взяла бокал, одарила улыбкой мужчин, склонила голову – благодарю, мол… Парни закивали дружно, тоже с бокалами в руках. Что ж, пусть будет еще и такой обмен энергиями. Не обижать же хороших людей.
Соня глотнула. Хорошее вино! Еще глотнула. Еще…
Надо же, а ведь легче стало! Внутри отпустило, будто ловкие пальцы развязали тугой узел, и захотелось вдохнуть полной грудью. Вобрать в себя больше солнца, движения, уличных запахов, тополиных пушинок, летящих по ветру. Или самой за ними полететь… Легкой на время душой, легкими мыслями. Еще бокальчик намахнуть, что ли? М-м-м… Хорошее вино…
Второй бокальчик совсем душу расслабил. Вот так и спиваются, наверное, все горемычные тетки. Ныряют в омут кратковременной заманухи. Но зато – как приятно немного пожить в этой кратковременности! И мысли в голове сразу другие, и включается внутренний диалог, другой – спокойный, рассудительный. Оно понятно, конечно, что диалог-то хмельной, коварный, но все-таки! Отчего и не поговорить самой с собой, с хорошим человеком?
Так. Так… С чего же начнем? – молниеносно обратилась к себе Соня. А вот хотя бы с вопроса, который первым пришел в голову: а не кажется ли тебе, девушка, что ты слишком зациклилась на обвинениях, на обиде? Да, твой муж – он такой. Он не виноват, мама его таким сделала. Не тебе его судить… Ну не может мужик принять, струсил, не сумел перешагнуть через внутренний комплекс. Но не сбежал же совсем от проблемы, как многие, кстати, делают! Да сколько угодно таких случаев, господи! Нет, не сбежал. Наоборот, пытается проблему на свои плечи взвалить, пусть хотя бы материальную ее сторону… Он же по-своему рассуждает, по-мужски – у ребенка должна быть мать, и точка! Да, он так это переживает, по-своему… Его ж за это пожалеть надо, а не делать еще больнее. Где твоя мудрость, девушка? Где твое «понять и простить»? Сама ж виновата! Любишь, а говоришь «ненавижу». Лишний раз не приедешь к нему, не приласкаешь. Гордыню свою лелеешь, девушка. Вон, даже не позвонила ему сегодня ни разу.
Впрочем, он тоже не позвонил! Хотя – после этого «ненавижу»…
Ладно. Никогда не поздно исправить ошибку. Причем самым кардинальным и безотказным способом. Надо просто поехать к нему, и… Он заявится после работы – а вот она я, оп-ля, сюрпри-и-из!..
Соня решительно выудила из сумки телефон, кликнула няню Любу.
– Как у вас? Ага… Николенька спит еще?.. Можно, я еще пару часиков прихвачу? Нет, лучше три часика… Да я понимаю, что договаривались… Да, да, оплачу, конечно… Спасибо, Люба!
Все, вперед! – приказала себе Соня. Время пять часов, аккурат успеет к шести добраться до Олега и даже стол накроет. Чего уж там особенного – вино да бутерброды, фрукты да свечи! Конечно, трех часов на все про все не хватит, если по полной программе… Ничего, подождет няня Люба. Двойным тарифом вполне удовлетворится.
Надо взять такси – успеть проскочить до пробок. Еще и в магазин забежать. О, ключи! Ключи от квартиры Олега где? Уф, слава богу, вот они, в кармашке сумки…
– Девушка, девушка! Рассчитайте меня, я тороплюсь! – Соня окликнула официантку, удивляясь, как зазвенел радостным возбуждением голос.
Подскочила со стула, быстро прошла меж столиков, не забыв на прощание махнуть рукой хорошим ребятам, так удачно угостившим ее расслабухой. Спасибо вам, друзья! Иначе бы просидела без толку в своих грустных мыслях… И такси тут же остановилось, как только подняла руку, встав на бровку тротуара. Значит, все правильно, значит, так тому и быть!
Выскочив из такси во дворе дома, Соня быстро пошла к подъезду Олега, на ходу доставая ключи. И вдруг… Что-то резануло глаз. Какая-то лишняя деталь, настораживающая. Соня сделала два шага назад…
Нет. Этого не может быть. Это ошибка какая-то, совпадение. Что в этом дворе делает Ленкина машина? Это же ее «Шкода», синий металлик? А номера? Да, это Ленкины номера…
На Соню вдруг напала страшная слабость, затрясло мелко. Под ложечкой что-то отдалось болью, будто душа оттолкнулась ладошками. Нет, нет!.. Этого не может быть! Это совпадение. «Поднимись в квартиру, посмотри – никакой Ленки там нет! – уговаривала себя Соня. – Это совпадение, просто ее к кому-то в гости именно в этот дом занесло!»
Нет, не станет она подниматься в квартиру. Страшно. Лучше вон там, в кустах сирени, на лавочке присядет. Надо отдышаться немного. Подождать… Хотя чего – ждать?! Смешно! Даже и не смешно, а стыдно так думать о лучшей подруге! И об Олеге!
Соня рухнула на скамейку, подняла взгляд к окну. Створки открыты, и портьера задернута… О, открылась! Олег высунулся, голый по пояс… Улыбается…
Хлопнула дверь подъезда. Вышла Ленка, медленно направилась к своей машине. Двух шагов не дойдя, задрала голову, махнула рукой. Ему. Олегу. Да. Еще пару воздушных поцелуев. Движения ленивые, расслабленные, приятно-усталые, сексуально-грациозные. И вся она – суперсексуальная, просто глаз не оторвать. Один сарафан чего стоит… Открытый донельзя, вся спина голая. Гладкая бело-розовая спина…
Вот и уехала… Все просто, как дважды два. «И поделом тебе, несчастная, – мысленно подвела черту Соня. – Несчастья, как и счастья, мало не бывает. Да, у них, счастливых и беззаботных, все просто… Солнце, любовь, сарафаны с открытой спиной. А тебе пора туда, в свои сумерки. Чего сидишь? Вставай, уходи…»
Это они так решили, что ей пора в сумерки. Они убили ее. Они оба – убийцы…
* * *
«Какая страшная ночь. Главное – с ума не сойти. В буквальном смысле. И хватит мерить шагами комнату, надо сесть наконец! И обдумать… – приказала себе Соня. – А впрочем – какие думы… Чистое состояние аффекта. Внутри – то пламя, то холод. И дышать нечем. Где ты, спасительный инстинкт самосохранения? За что? Почему все – мне одной? И бежать, просить помощи некуда и не к кому!»
Да, именно не к кому. Вот оно, чувство сиротства. Подкралось исподтишка, в первый раз, по-настоящему. Соня всегда презирала это чувство, не допускала до себя. Думала – сильнее его…
Да, она всегда была сильнее его. И когда тарелки перетирала в рабочей столовке, задыхаясь в хлорном пару, и когда загаженные кошками подъезды мыла, и даже тогда, когда тетка объявила войну, узнав, что она едет поступать в институт, а вовсе не собирается торговать овощами в палатке, чтобы носить копейку в дом… Она, Соня, всегда была сильнее его. Но сейчас, сегодня…
Соня подтянула ноги, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом, заскулила, как щенок. Совсем тихо заскулила. Но зашевелился, заплакал в кроватке Николенька, и дернулось внутри непреодолимое желание – зажать уши, не слышать… И сама себя испугалась. Подскочила из кресла, бросилась к кроватке, пытаясь унять лихорадку.
– Тихо, малыш, тихо… Не плачь. Давай я тебя на ручки… Вот так… Спи, малыш. Это ничего, что у мамы руки дрожат. Мама сильная, у мамы временное помрачение рассудка…
Пока Соня ходила туда-сюда по комнате, убаюкивая Николеньку, в ее голове пронеслось ни с того ни с сего… Нет, отчего так ярко вдруг вспомнилось? Именно тот процесс, на который ее Самуил Яковлевич водил, когда она еще в стажерах была. Ох, как она тогда женщину-подзащитную осуждала! Случай-то и впрямь неординарный был, все газеты об этом писали. Эта самая подзащитная, будучи в состоянии глубочайшего потрясения, бросила на пол своего младенца. Он все плакал, плакал, а она достала его из кроватки и бросила. Вот так вот… Ее муж бросил, а она ребенка. В голове ж такое не укладывалось! Потом подзащитная опомнилась, конечно, сама «Скорую» вызвала, честно во всем призналась, даже оправдываться не стала. И от адвоката отказалась. Но Самуил Яковлевич сам вызвался защищать, ей адвокат в обязательном порядке полагался. Старался, конечно, поведение подзащитной под состояние аффекта подвести. Из кожи вон лез. А она… Когда последнее слово дали, обвела всех пустым взглядом и просипела тихо: «Граждане судьи, я бы просила меня расстрелять… Пожалуйста…»
Наверное, все-таки не зря вспомнилось, подумала Соня. Наверное, в качестве назидания. Знай, мол, что бывают такие ночи! Бывают! Когда рассудок улетает испуганно, оставляя физическую оболочку во власти аффекта.
Нет, подумала Соня, отбросить от себя Николеньку она в любом случае не смогла бы, но… Пусть он не плачет хотя бы, не рвет сердце. Кто его знает, на сколько его хватит, сердца-то. И рассудка на сколько хватит. И души – свернутой в трубочку, убогой, запуганной. Больной.
Да, надо это признать, наверное. У нее после этой ночи может начаться душевная болезнь. А в перспективе – сумасшедший дом, что ли? А Николеньку? Николеньку куда?
«О господи, как же страшно!.. Помоги, господи, вразуми, дай сил. Тихо, малыш, тихо. Не плачь, пожалуйста. Давай с тобой на диван ляжем, нет сил комнату шагами мерить, упасть боюсь… Вот так, рядышком полежим. Не плачь… Спи, мой хороший… Спи…»
Так они вместе и уснули… Соня открыла глаза, подняла голову, глянула в окно. Странно за ним, ничего не видать. Ни луны, ни рассветного неба. Зыбкость непонятная, страшная. Николенька тихо посапывает рядом…
Соня встала, подошла на цыпочках к окну. Ох, да это туман… Грязное рассветное молоко. В тумане хорошо бежать от погони. И от самой себя. И от жизни.
Она постояла, прислушиваясь к себе. Какая в голове холодная ясность. А души совсем нет. На ее месте пустота. Может, душа во сне улетела? Гуляет теперь там, в тумане. Может, и не вернется. Пустота, пустота… И вместо сердца – остывшая кучка пепла. Может, оно так и приходит, сумасшествие?
«Это же не я, это совсем другая женщина смотрит в окно! Другая!»
Интересно – который час?.. – спохватилась Соня. Ага, половина седьмого.
Вдруг сдвинулось что-то в ее холодной и ясной голове, и пришло решение – такое же холодное и ясное. И картинка вдруг промелькнула, та, давешняя: полуголый Олег в окне, Ленкина открытая спина, летний сарафан. Довольные лица обоих. «Что ж, пусть будет так. Вы – влюбленные, а я теперь – никто. Потенциальная сумасшедшая, женщина без судьбы. Какой спрос с такой женщины?»
Значит, половина седьмого… Это хорошо, это как раз успеть можно…
Так. Две сумки достать. В одну Николенькину одежку сложить, в другую – свою.
Движения четкие, словно запрограммированные. Нормально. Держись. Главное – не думать. Просто осуществить решение, пришедшее в голову. Пока голова ясная и холодная. Пока за окном туман. Да, пусть будет так. «Еще одной ночи мне просто не пережить… Неизвестно, что может принести с собой следующая ночь. Какие аффекты».
Соня осторожно одела Николеньку – так и не проснулся. Вызвала такси.
Вывалилась из подъезда – сумки в одной руке, спящий Николенька – в другой. Водитель выскочил из машины, открыл багажник.
Все, поехали…
Туман, туман в городе… Плывут за окном дома, деревья. Кажется, над облаками летишь. Слышно, как дробью постукивают зубы. Холодно. Или просто нервная лихорадка? Тихо, тихо. В голове же ясность должна быть. Пустота. Ни одной мысли.
Въехали во двор дома, водитель выставил сумки на асфальт. Глянул вопросительно:
– Может, вам помочь до лифта донести?
– Нет, спасибо… Я сама.
Водитель развернулся, уехал. Соня нащупала в кармане ключ от машины Олега – хорошо, что дома второй комплект был. Вон она, стоит у подъезда. Подошла, открыла дверь, осторожно положила Николеньку на сиденье рядом с водительским. И сжалось болью сердце – какой он маленький, ее сынок…
Так, стоп! Не истерить, не плакать. Спи, Николенька. Это же не чужая машина, это твоего папы машина… Сейчас он выйдет из подъезда, увидит тебя. А сумка с твоими вещами здесь, на заднем сиденье. Папа ее тоже увидит. Да, надо же записку оставить… Пять минут наверняка еще есть.
В сумке нашелся клочок какой-то квитанции, Соня его пристроила на капот, вывела дрожащей рукой первое, что пришло в голову. «Олег! Это твой сын. Люби его. Мне тоже нужно время, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам! Ленке привет!»
Положила записку рядом с Николенькой, рывком стянула с себя свитер, укутала ему ножки. Все, надо уходить… Время вышло. Олег вот-вот должен появиться…
Соня схватила свою сумку, еле доковыляла до зарослей сирени – ноги никак не шли, подгибались в коленях. А надо еще в самую гущу забраться, схорониться, чтоб не увидел…
Ветки хлестали ее по лицу. Как розги. Но Соне почему-то не было больно. Ну да, откуда ей взяться, боли-то? Если уж такой порог переступила, то чего говорить о пороге телесной чувствительности?
Хлопнула дверь подъезда – Соня вздрогнула, обернулась. Олег. Свежий, румяный, выспавшийся. Озабоченно глянул на часы, заторопился к машине. И встал как вкопанный. Дверца-то рядом с водительским сиденьем открыта. Потянул на себя осторожно, сунул голову внутрь…
Увидел. Увидел! Записку читает. И вмиг – растерянность на лице, озирается по сторонам. Шагнул заполошно вперед, рванул назад… Лихорадочно охлопал себя бабьим нелепым жестом, выудил телефон из кармана брюк. Даже отсюда видно, как руки дрожат…
