Текст книги "Не спорьте со счастьем"
Автор книги: Вера Колочкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Тетечка Танечка, милая моя соседушка, выручай! Посидишь месяц с моим Шуриком, а? Мне на операцию в больницу надо ложиться, черт его знает, сколько я там проваляюсь, а куда собаченцию пристроить, ума не приложу… А я заплачу, сколько скажешь! И корма оставлю…
– Так… Так я ж не могу, Ирина Григорьевна! – кое-как вклинилась в быстрый поток ее слов тетя Таня. – Я и сама завтра к Тамарке уезжаю! Вызвала меня с внуком сидеть. Чего-то не заладилось у нее там с новым мужиком, не справляется ни с ним, ни с ребенком. Так что поеду, родному дитю не откажешь.
– Ой, как жаль! Боже, как вы меня расстроили, тетя Таня, прямо без ножа зарезали…
Блондинка Ирина Григорьевна скорчила горестную гримаску, опустилась легко и быстро на кухонный стул, как птичка на ветку, грустно уставилась в серое, дождливое окно. Вздохнула с тихим писком, будто чирикнула. Профиль ее с обвисшей унылой складочкой под подбородком аккурат оказался в поле зрения Дили, и вдруг стало очень заметно, как тяжело и натужно дается блондинке ее птичья легкость. Тут же полезли в глаза и другие, вроде совсем не нужные Диле подробности, например, что и не блондинка она вовсе. Пергидрольные желто-белые волосы хоть и уложены взбитой и налакированной волной так, что седые отросшие корни сильно в глаза не бросаются, но в то же время сразу видна в этом старательная уловка, обманка для окружающих, призванная скрыть истинный возраст женщины. А настоящего возрасту там, похоже, о-го-го сколько.
– А с работой как же, Ирина Григорьевна? Отпустят вас поболеть-то? Нынче, я знаю, с пенсионерами не шибко цацкаются.
– И с работой тоже проблемы, тетя Таня… – не отрывая грустного взгляда от окна, тихо пролепетала блондинка. – Сказали, чтобы я себе замену на этот месяц подыскала. А где я им найду эту замену? Они же полагают, что хорошие офис-менеджеры штабелями на улице валяются и сами на работу просятся…
– А… офис-менеджер, это кто? Вы чего там делаете-то, Ирина Григорьевна? Сильно важные у вас дела или как? – коротко глянув на Дилю, осторожно подсела к соседке тетя Таня.
– Ну, что вам сказать… – коротко и капризно пожала узкими плечиками Ирина Григорьевна. – Слово «важные», конечно, для моих служебных обязанностей не очень подходит, но…
– А все-таки?
– Ну, я слежу за порядком в офисе, за исполнительской дисциплиной, за материальным обеспечением сотрудников… Да они без меня даже бумагу для принтера и факса купить не смогут, господи! Беспечные, бестолковые, неорганизованные, как малые дети! Все им подай, все положи на место вовремя…
– Так это что… У вас должность навроде кастелянши, что ли?
– Ой, да какая кастелянша, тетя Таня! Что вы такое говорите! Кастелянша в больнице простыни выдает, а на моей шее целиком все офисное хозяйство держится!
– Ну, тогда навроде завхоза… Да вы не сердитесь, Ирина Григорьевна! Я ведь к чему клоню… Может, вон Дилечку пока на ваше место приспособить? Пока вы болеете-то? А там видно будет… Может, вы больше на эту работу и пойти не захотите, после операции-то? А если захотите вернуться, она вам тут же место и освободит!
Диле видно было сбоку, как напрягся профиль Ирины Григорьевны. Как мелко, едва заметно затрепетала складочка под подбородком. Как медленно поворачивается в ее сторону лицо. Вот оно, успевшее приобрести то самое, особое выражение. Едва уловимое, но все-таки особое. Взгляд оценивающий и отстраненный, но в то же время не исключающий самой возможности национального панибратства. Но только там, в далекой перспективе, не исключающий. Где все люди когда-нибудь и в конце концов станут братьями. Или сестрами. А пока – все, что можем. Извините. Только вежливая горделивая улыбка и отстраненность.
– А… Вы таджичка, Диля? – спросила осторожно и тут же улыбнулась натянуто.
– Да она не совсем, не совсем таджичка! – тут же сунулась к соседке с объяснениями тетя Таня. – У нее мама русская была, Маша Коновалова, померла месяц назад, царствие ей небесное… Вот Дилечка и приехала! А папа у нее таджик был, главврачом работал! Уважаемый человек! А сама Дилечка в университете ихнем училась, только не закончила, потому что ребеночка родила! Да вы берите, берите ее, Ирина Григорьевна, не пожалеете! Она девочка хорошая, она вас не подведет!
– Ну, не знаю… – закрылась худосочной ладошкой от тети-Таниного напора Ирина Григорьевна. – Попробовать, конечно, можно, только я ничего не обещаю… Не знаю, как мое руководство к этому отнесется…
– Так вы завтра и попробуйте! А вдруг да выгорит? А уж Дилечка себя покажет! Уж она расстарается! Кстати, она здесь у меня будет жить этот месяц, и с Шуриком вашим заодно повозится…
– Правда? – немедленно оживилась лицом Ирина Григорьевна, с надеждой глянув на Дилю. – Вы сможете последить за моей собачкой? Она у меня маленькая, спокойная, вы к ней быстро привыкнете! Вы вообще любите пекинесов?
– Это маленькие такие? Пучеглазенькие? – пожала плечами Диля, улыбнувшись.
– Да, да! У вас с ней хлопот не будет!
– Конечно… Я могу за ней последить, конечно. И погулять, и покормить. Проблем нет.
– Ну что ж… Тогда завтра я к себе в офис позвоню, попытаюсь насчет вас договориться…
– Ага! Ага! – обрадовалась тетя Таня. – Завтра поутру мы с Дилечкой на почту сгоняем, зарегистрируемся, а потом вы ее, Ирина Григорьевна, берите в охапку да на работу к себе и ведите! Чтоб сразу – к делу! Вот, мол, новая офис-менеджерица вместо меня, и точка. А чего по телефону-то договариваться? По телефону и отказать могут…
– Да. Пожалуй что так. Если по телефону, то наверняка откажут, – задумчиво покивала Ирина Григорьевна. Прищурив глаза и помолчав еще немного, добавила решительно: – Значит, завтра мы туда и пойдем. Сразу после обеда. Вы к обеду все свои дела сделаете?
– Конечно! Конечно сделаем!
– Хорошо. Что ж, Диля, пойдемте с моим Шуриком знакомиться…
Шурик принял Дилю благожелательно. Разрешил взять свое дрожащее тельце на руки, долго вглядывался в ее лицо круглыми влажными глазами, потом неожиданно лизнул в губы маленьким язычком и затрепетал, засучил ножками, просясь на свободу.
– Слава богу, признал. Он у меня вообще-то капризный к старости стал, – грустно прокомментировала состоявшееся знакомство Ирина Григорьевна. – Вы уж с ним поласковее обходитесь, Дилечка…
– Вы не волнуйтесь, я все сделаю. И накормлю, и погуляю. Да и Алишер с ним может гулять, мой сын.
– А сколько ему?
– Шесть лет.
– Ой, маленький какой… А вы что, сына одного дома будете оставлять? На работу с ним нельзя, учтите! Там этого не любят! Не принято!
– Ничего, один посидит. Это плохо, конечно, но что делать? Все равно другого выхода у меня нет. Но Алишер, он такой… он все понимает, он у меня, знаете, мудрый не по годам… – медленно проговорила Диля, незаметно разглядывая жилище Ирины Григорьевны.
Женственным, беззащитным и одиноким было жилище. Достаточно бедным, но и не без претензии. Все здесь было приспособлено в основном для хозяйкиного сопротивления надвигающейся старости, казалось, каждый квадратный сантиметр квартирной территории взят под организацию плацдарма военных действий. Весь угол комнаты занимало сооружение вроде большого трельяжа, с полками, уставленными баллонами, флаконами и всякого рода баночками, в другом углу красовались дорогой вело-тренажер и беговая дорожка, и даже шведская стенка имела место быть, и шумел тихонько кондиционер, отчего воздух в квартире был свежим и холодным.
– Да, Дилечка, да… – поймав ее взгляд, грустно улыбнулась женщина, – все пыталась от старости убежать, сама видишь. А только от нее, от заразы, и не убежишь никуда. Все это – жалкие потуги. Результат все равно один. Чтобы на всю эту хренотень денег заработать, – обвела она рукой косметическое хозяйство, разложенное по полочкам, – надо на работу таскаться да подпрыгивать там перед молодыми да наглыми, никакого покою не знать. А раз покою нет, значит, и болезни тут как тут. Вот и получается, что результат у старости один… Лучше уж смириться, махнуть на себя рукой да жить на пенсию, как твоя тетя Таня. Бедно, но спокойно. Хотя кто его разберет, как оно лучше?
* * *
Новый, за ночь продуманный образ потенциальной «офис-менеджерицы» вполне вписался в зеркальное отражение, как будто все это и всегда в ее жизни присутствовало. Тщательная укладка феном, чтоб волосок к волоску, чтоб залихватских вихорков нигде не торчало, потом чуть пудры, чуть румян, чуть помады, плюс к этому черная строгая юбка с белой блузкой, с узкой полоской стильного галстука, да колготки новые, из неприкосновенного стратегического запаса, да полуботинки на шпильке. Все, можно идти.
– Мам… А можно мне с тобой?
Голосок Алишера прозвучал за спиной нетребовательно, но немного с тоскливой ноткой. Она повернулась к нему от зеркала, присела на корточки, глянула в глаза:
– Нет, сынок. Ты здесь останешься. Без меня. Считай, что это твоя первая трудность. Помнишь, как мы говорили? Что смело будем бороться с трудностями?
– Да, мам. Помню. Конечно. Да это ерунда, а не трудность! Подумаешь! Я и один могу, я просто так сказал, не подумав.
– Ну вот и молодец… Сиди тихо, не приставай к тете Тане, ладно? Книжку почитай. И вообще… Мы с тобой жутко удачливые оказались! Смотри, как нам с работой повезло!
– Да погоди ты, Торопыга Ивановна! – сердито махнула рукой тетя Таня, проходя мимо. —
Пусть сначала на нее возьмут, на работу-то, а потом и радуйся на здоровье! Сглазишь ведь!
– Да ничего, тетя Таня! Все будет хорошо. Я буду очень стараться, я им понравлюсь.
– Ну, давай, давай…
– Тогда я пошла?
– Ага. Иди…
Ирина Григорьевна ее внешний вид тоже одобрила. Вслух не сказала, но по лицу было видно, что одобрила. Диле показалось, будто даже вздохнула с тайным облегчением. А что, собственно, она там себе думала? Что навязанная протеже вместо укладки феном хиджаб на голову накрутит? А вместо белой блузки с галстуком – цветастый халат?
– Ирина Григорьевна, вы сразу представьте меня Диной. Так, наверное, лучше будет.
– Ну, Диной так Диной. А ты имени своего стесняешься, что ли?
– Нет. Не стесняюсь. Просто мне так удобнее. Моей русской половине удобнее, пони маете?
– Хорошо. А теперь слушай меня внимательно, девочка. Коллектив у нас очень даже непростой, и тебе надо научиться гнуться во все стороны, в хорошем смысле слова, конечно. В мудром. Я ведь тоже гнусь, знаешь. Я там одна пенсионерка, все остальные молодые, резвые, циничные. Да сама увидишь… В общем, что бы тебе ни сказали, перетерпи.
– Я перетерплю, Ирина Григорьевна. Долго нам еще идти?
– Да нет, вон в том здании наш офис! Рядом совсем, пять минут ходьбы. Потому я и за место держусь, что на транспорте через весь город пилить не надо.
– А начальник ваш – он кто?
– Не начальник, а директор. Семен Максимович. Мы его за глаза просто Сёмой зовем. Да он и есть Сёма – балбес балбесом…
– Как это – балбес балбесом? Он же директор!
– Это одно только название, что директор. Отец у него в Хорватии свой бизнес имеет, а для сына здесь фирму учредил.
– А почему – здесь?
– Ну… Там, в Хорватии, у него другая семья, жена молодая, ребенок маленький. А поскольку Сёма тоже ему сын, он его не бросает. Чтобы он вроде как тоже при деле да при деньгах был. Сейчас многие состоятельные люди так поступают. По молодости детей недосуг было воспитывать, вот и выросло поколение Семенов Максимовичей, детей дикого русского капитализма. При няньках да при служанках, но без особого родительского вклада. В удовольствиях они толк знают, а заработать на них не умеют. У нашего Сёмы и сейчас нянька есть, отцом хорошо оплачиваемая. Наш финансовый директор. Ларой зовут. Да ты сама со временем все увидишь… Вот, мы уже и пришли! Ну, с богом…
Ирина Петровна по-хозяйски распахнула перед ней дверь, прошла стремительно мимо охранника, кивнув ему едва заметно. Потом они быстро прошли по короткому белому коридорчику, потом по небольшому холлу с черными кожаными диванами полукругом, с чудом уместившейся в тесном пространстве зеленой растительностью, от карликовых смешных деревцев в аккуратных горшочках до высоких вальяжных пальм, изнывающих под тяжестью собственных листьев. Проходя мимо журчащего пузырьками аквариума, Ирина Григорьевна остановилась на секунду, побарабанила коготками по стеклу. На зов из-за камня выплыла красная пучеглазая уродина – то ли рыба, то ли зверюга плавающая, открыла маленький рот, будто собиралась проговорить что-то. Или обругать.
– Ну что, Симочка, как дела? Кормили тебя вчера или опять забыли? У-ти, красавица ты моя… – сюсюкнула она уже на ходу, направляясь к арочному широкому проему внутри холла.
За аркой оказалась приемная. Юная секретарша подняла от монитора личико, растянула пухлые губы в улыбке, радостной и дежурной одновременно.
– Здравствуй, Наточка. Семен Максимович у себя? – ткнула пальцем в закрытую дверь Ирина Григорьевна.
– Да. У себя. Раздевайтесь, проходите, – милостиво разрешила Наточка, успев окинуть Дилю быстрым оценивающим взглядом. – Там, в шкафу, плечики можно взять…
Балбесом Семеном Максимовичем оказался рыхлый, как недоспелое тесто, но довольно симпатичный парень с голубыми глазами доброго пофигиста. Слушал он Ирину Григорьевну очень внимательно, изредка взглядывал на Дилю, качался в кресле, выпячивал толстой трубочкой губы, будто соображая и прикидывая что-то. Потом, еще раз глянув на Дилю, проговорил со смешком:
– Совсем с ума сошла, Григорьевна? С чего ты решила, что мы тут отделение миграционной службы открывать собираемся? Какая Дина из Душанбе, бог с тобой? Над нами же все в голос ржать будут… Вроде того – совсем дела плохи, раз на гастарбайтеров перешли?
Сердце у Дили подпрыгнуло, стиснулось в горячий комок и будто кровью в желудок плеснуло от обиды. Видимо, и в лицо кровь бросилась, потому что Ирина Григорьевна, нащупав ее ладонь, сильно и незаметно сжала ей пальцы, потом затараторила возмущенно:
– Да вы что говорите, Семен Максимович! С чего вы вообще взяли, что она мигрантка?
– А кто она? Сама же сказала – только что из Душанбе приехала. Прописки наверняка нет.
– Зато у нее регистрация есть! И вообще… У нее мама русская, родом из наших краев, а папа работал там, в Душанбе, главным врачом в больнице…
– А фамилия у папы какая? Неужто Иванов?
– Да хоть бы и не Иванов! А Дина, между прочим, в университете училась! Да она знаете, как стараться будет, чтоб место за собой удержать? Она у вас тут землю носом рыть будет! Да вы жить будете как у Христа за пазухой! Понимать же надо…
– Ну-у-у, я не зна-а-аю! – вяло протянул, махнув ухоженной ручкой, Семен Максимович, медленно разворачиваясь на крутящемся стуле и демонстрируя раннюю проплешинку на темени. Вообще, своим рыхлым и нежным обликом он сильно напоминал трехлетнего ребеночка-лапочку – те же мягкие редкие волосики, те же голубые веселые глазки, та же довольная улыбка маленького, залюбленного и зацелованного родителями эгоиста.
– Ага! Вот и договорились, Семен Максимович! Сейчас я ей тут все покажу, все расскажу, и она прямо сегодня и приступит!
– А Лара, когда приедет, что скажет?
– Хм… А кто у нас тут генеральный директор, Семен Максимович? Вы или Лара?
– Я. Я, конечно. Но все-таки.
– А что – Лара… Она, можно сказать, уже с готовым фактом в лице Дины столкнется. Ничего, обойдется, я думаю. В смысле не Лара обойдется, а ситуация сама по себе обойдется…
– Хорошо. Договорились. Идите! Некогда мне тут с вами. Лезут и лезут со всякой мелочью, работать не дают… – неожиданно раздражаясь, проговорил он звонким высоким голосом.
Диля про себя усмехнулась – хорошо, хоть ножками капризно не засучил и на пол с ревом не грохнулся. И на том спасибо.
– Ну, видела? – сердитым шепотом спросила Ирина Григорьевна, когда они очутились в небольшой комнатке с полками, заставленными всякой хозяйственной мелочью. – Поняла, с кем тебе работать придется?
– Да. Поняла, – обреченно закивала Диля.
– Но ты должна зубы сжать и кровь из носу терпеть, чтобы удержаться. Здесь платят, между прочим, очень даже неплохо.
– А сколько я буду получать?
– Как офис-менеджер – шестьсот долларов.
– Сколько?! – ахнула Диля, подавшись корпусом вперед. – За принеси-подай – шестьсот долларов?! У нас такую зарплату только большие начальники получают…
– Ну, ты особо не обольщайся на этот счет. Здесь и жизнь намного дороже.
– Так можно же по-всякому жить… И дорого можно, и дешево можно. Ирина Григорьевна, а Лара – это кто?
– Я ж тебе уже говорила! Это наш финансовый директор. Ох и умнющая девка! Она сейчас в отъезде, у нее отец в Калининграде в больнице лежит. Она тут все основные дела и вершит, Лара-то. А Сёма так, не пришей кобыле хвост, но для видимости будто главнее его и нет. В общем, генеральный генерал. Поняла?
– Поняла…
– Так что работай, Диля. То бишь Дина. Старайся, как можешь, изо всех сил. Из штанов выпрыгивай. Если покажешь себя хорошо, то, может, и надолго тут приживешься.
– А… вы? Вы же после операции… вернетесь?
– А оно еще неизвестно, как будет после операции. Может, я уже и на ноги свои не встану. В моем-то возрасте.
– Да какой у вас возраст…
– Ладно. Замнем для ясности. Мне льстить совсем не обязательно. А вот Сёма, учти, прямую и грубую лесть ужас как любит. Глазки по возможности восхищенные делай, когда на него смотришь. Ну, знаешь, по-женски так, будто бы ты совсем дурочка искренняя.
– В смысле? Он что, приставать любит?
– Ага, размечталась! Он любит, когда его любят, а в обратную сторону он не умеет. Ну, в общем, сама со временем разберешься. Сейчас я тебе все тут покажу, расскажу, со всеми познакомлю. Ой, чуть не забыла, я же главного тебе не сказала! У них тут обычай заведен – по утрам всем вместе завтракать. И это тоже твоя обязанность будет – кофе варить, апельсиновый сок давить, йогурты, колбасу-сыр для бутербродов покупать. На это специальные деньги выделяются. В общем, ничего сложного, как сама понимаешь. А только к вечеру ноги гудят и матерятся так, что до дому их едва волочешь.
– Ну, за шестьсот-то долларов можно…
– Ага. Давай. Флаг тебе в руки. Что ж, идем, хозяйство принимать будешь…
Ноги действительно к вечеру «загудели» и «заматерились», как образно выразилась Ирина Григорьевна. Хотя вроде ничего особенного они и не делали. Разве что по магазинам прогулялись, где Ирина Григорьевна закупала обычно всякую офисную канцелярщину. Ну, в супермаркет продуктовый еще зашли, продуктов купили, чтобы офисный холодильник заполнить.
– А они только бутерброды на завтрак едят или можно еще что-нибудь приготовить? – задумчиво спросила Диля, когда они возвращались в офис, нагруженные пакетами.
– В смысле? Чего приготовить? – удивленно вскинула на нее глаза Ирина Григорьевна.
– Ну… Можно дома испечь что-нибудь вкусненькое, например…
– Не знаю. Я никогда такого не практиковала. Еще чего – домашним баловать. Потом на шею сядут и сама не заметишь, как в обязанности войдет. А впрочем… Вот возьми да и прояви фантазию! Может, оценят. Хотя это вряд ли… Сама же видела, какой там народец! Чем больше для них стараешься, тем меньше тебя уважают. Но тебе на первых порах и в самом деле надо прогнуться. Так что валяй. Пеки свое вкусненькое.
– А я тогда самбусу им завтра принесу! Можно было бы и кетламу испечь, и чевати, но тандыра-то я все равно нигде не возьму!
Ирина Григорьевна остановилась, глянула на нее насмешливо и несколько настороженно, потом проговорила тихо, будто сама своих же слов стесняясь:
– Ты это, Дин… Ты не очень-то словечками этими щеголяй, ладно? А то звучит как-то… не по-офисному. Боюсь, не поймут тебя. Ты не обижайся, но… лучше не надо. Тем более ты же сама решила не Дилей, а Диной стать. Вот и становись потихоньку. А, кстати, тандыр – это что?
– Это печка такая, в которой лепешки пекутся – кулча, кетлама, чевати…
– А, поняла! Я как-то в кино это видела. Тесто в руках раскатывается, а потом – шлеп! – и к горячей стенке прилепляется. Вкусно, наверное. А самбуса – это что?
– Это слоеные пирожки с бараниной.
– А для них тандыр не нужен?
– Нет. Их в духовке можно испечь.
– А… Так это навроде наших беляшей? Ну, стало быть, и пеки свою самбусу на здоровье! Завтра всех стряпней и поразишь…
Домой Диля против ожидания припозднилась – пришлось в супермаркет заскочить за продуктами. Да и не в один. Хорошая свежая баранина нашлась только в третьем по счету, и потому застала она тетю Таню уже на выходе из квартиры. Тут же сунулась было проводить ее на вокзал, но женщина отмахнулась сердито:
– Да что я, сахарная барыня, что ли, провожать меня? Оставайся уж, домовничай… Да смотри, чтобы все в порядке было! Я тебе доверилась, так что не подведи. Хотя и рискую я, оно понятно… Ну да ладно, пусть в память о Маше будет. Она бы моей Тамарке, если доведись, тоже бы помогла. Добрая она была, Маша-то, и душою тонкая. Помню, все подряд книжки запоем читала, стихов наизусть всяких знавала – страсть! Жалко, пропала ее жизнь ни зазря…
– Ну почему же – пропала? Она не про пала… – опасливо возразила Диля, дернув плечами.
– А мальчонка-то у тебя и впрямь спокойный, не балованный, себе на уме, – не слушая ее, продолжала рассуждать тетя Таня. – Хотите, говорит, бабушка, я вам стихи почитаю, чтобы скучно не было? И так, шельмец, чешет эти стихи складно, как настоящий артист в телевизоре! Чудеса, да и только.
Прижавшийся к Дилиному боку Алишер выслушал похвалу достойно, лишь улыбнулся чуть, потупив глаза. Тетя Таня длинно вздохнула, помолчала немного, потом тяжело поднялась с маленькой скамеечки в прихожей, на которую она приспособила свое грузное тело «присесть на дорожку».
– Ладно, оставайтесь, не то. Хозяйничайте. Если другую квартиру найдете, ключи соседям снизу оставьте. Пользуйте все тут, как захотите…
– А пироги можно в духовке испечь, тетя Таня?
– Да ради бога, пеки, коль умеешь.
Проводив добрую женщину, Диля остаток вечера провозилась с пирогами. Очень старалась. Однако и получилось все так, как надо, – слоеное тесто поднялось в духовке нежно и воздушно, а бараний фарш горячо брызгал изнутри мясным-луковым соком. Просто прелесть, а не самбуса получилась.
Утром Диля заявилась на новое место работы раньше всех. Охранник долго разглядывал ее через стеклянные двери, потом открыл, бурча под нос что-то очень недовольное, и она прошмыгнула мимо него, бережно неся впереди себя пакет с завернутой в полотенце кастрюлькой. Еще и успела аппетитно разместить на большой тарелке свое кулинарное произведение, пока никого не было, и в микроволновке подогреть. И кофе сварила. И бутербродов нарезала – так, на всякий случай. Хотя никто потом к этим бутербродам не притронулся…
– Вот это да! Вот это завтрак! Дина, да ты настоящая мастерица! – весело блестела глазками полненькая бухгалтерша Наташа, уплетая четвертую по счету самбусу. – Тебя, Дин, случайно, не из кулинарного техникума к нам занесло? У вас в Душанбе кулинарный техникум есть?
– Не знаю. Может, и есть, – скромно потупилась Дина.
– А это что, национальное блюдо такое? Вкусно! Как оно называется?
– Самбуса.
– Ух ты! Надо же! Смешно… Самбуса, главное. А все равно вкусно!
Диля осторожно улыбнулась. Послышались ей в этой насмешливой похвале обидные снисходительные нотки, но она тут же мысленно от них отмахнулась, до себя не допуская. Как, впрочем, не допустила до себя и пристального взгляда другой бухгалтерши, Марины, которая, в отличие от Наташи, ни одного пирожка не съела, а лишь глянула на блюдо и скривила губы в едва уловимой брезгливой гримаске.
– А ты и в самом деле в университете училась, Дин? Или Ирина Григорьевна про тебя приврала? – сыпала болтливой скороговоркой и никак не могла уняться Наташа. – А я еще, такая, подумала – неужели в Душанбе университет есть? Представляешь? Вообще-то ты извини, что я так сомневаюсь! Просто у меня дома перед окном стройка идет, и там таджики работают, ну такие, знаешь… Совсем не университетские личности!
Расхохотавшись, она откинулась на спинку дивана, красиво качнув большой мягкой грудью и чуть не расплескав кофе по стильной бежевой блузочке. Диля глянула на нее озадаченно – то ли реагировать на этот монолог, то ли промолчать многозначительно. Вот уж, действительно, и не поймешь, что является более для нее обидным – Маринино надменное подергивание лицом или этот дурацкий смех? А вообще, бог с ним. Ей, в конце концов, без разницы. Тем более вон и другие сотрудники к завтраку подтянулись, еще и не хватить может на всех самбусы с бараниной…
– Слышь, Марин… А когда Лара приедет? – вдруг, перестав жевать, озабоченно спросил белобрысенький субтильный мужчина с узким и бледным лицом – Диля его имя с первого раза и не запомнила. Всего и замечательного в нем было – ядовито-розовый галстук на фоне коричневой рубашки.
– Лара в понедельник обещала приехать… – задумчиво протянула Марина, потом усмехнулась довольно ядовито: – А что, у тебя без Лары тоже ни одна проблема не решается, Славик?
– А то! – подавшись немного вперед, горестно выпучил глаза этот самый Славик. – И все, главное, как назло происходит! Когда Лары нет, начинает изо всех углов всякая хрень выползать. Вон, к примеру, вчера иск на огромную сумму пришел и посоветоваться не с кем… А я без Лары в суд не пойду, хоть меня режьте! Не пойду, и все тут!
– А при чем тут Лара, Славик? Ты же у нас юрисконсульт! А Лара – финансовый директор.
– Да ладно тебе, Марин… Не придирайся к словам, и без тебя тошно. Так в понедельник, говоришь, она точно появится?
– Ну да. Мне Семен Максимович сказал. Он тоже ее ждет не дождется.
– А что у нас сегодня? Четверг? Значит, одну пятницу пережить осталось?
– Ну, ты, Славик, без Лары как малое дитя без мамкиной титьки, ей-богу! И не стыдно тебе?
– А ты, что ль, другая? Можно подумать…
– Ребята, не ссорьтесь! – развел руки в стороны крепкий мужик с красиво подстриженной бородкой и продекламировал, нарочито картавя: – Лара всякому важна, Лара всякому нужна! И у нас, у менеджеров, тоже куча бумаг без подписи скоро сдохнет, так что не вы одни такие обездоленные! Ждем-с, ждем-с!
Позавтракав, они дружно разошлись по своим кабинетам, и даже спасибо Диле никто не сказал. Не принято у них, наверное. А потом и думать некогда про это «спасибо» стало, потому что повалились на ее голову проговариваемые капризным приказом задания, и непонятно было, которое из них срочнее и в какую сторону наперед мчаться – то ли в Маринину налоговую инспекцию бумаги отвозить, то ли Славиков договор на почту, то ли в магазин цветочный бежать за букетом по поручению Максима Семеновича. Приспичило ему с этим букетом. Сам, что ли, не мог к вечернему свиданию с дамой подготовиться?
В общем, домой она вечером шла без сил и совсем без настроения. Поселилось внутри нехорошее чувство загнанности, будто на нее весь день палкой замахивались. Да еще и на улице стояла пеленой серая морось, сквозь которую будущее рисовалось полной безнадегой, тоской и одиночеством чужих квартир. От вче рашней эйфории по поводу головокружительного трудоустройства не осталось и следа, наоборот, очень хотелось поплакать, сильно, навзрыд. «Сейчас в ванной закроюсь и пореву! – решила она, прибавляя шагу. – Заберусь под горячий душ и буду стоять долго-долго, пока все слезы не вытекут…»
Ключ никак не хотел попадать из дрожащих ладоней в замочную скважину, но вскоре с той стороны двери послышалось отчаянное звонкое тявканье, и довольное Алишерово личико само нарисовалось перед ней:
– Мам, а тетенька нам собаку принесла! Сказала, что она с нами пусть поживет! Ее Шуриком зовут, мама!
– Погоди, Алишер… Она ж просила только кормить и гулять… Мы так не договаривались!
– Не знаю, мам! Она сама так сказала! Говорит, ей с людьми веселее будет. Ой, да пусть, мамочка! А когда у тебя выходной будет?
– Послезавтра…
– Ну вот! Мы возьмем Шурика и пойдем в город гулять! Здорово же, правда?
– Хорошо, пойдем. Конечно же пойдем…
Плакать ей вдруг расхотелось. Да и в самом деле, чего плакать-то? Ну, безнадега, это понятно. Из-за нее можно и поплакать, конечно. Хотя от этой процедуры она в надежду точно не превратится. Зато и одиночество, которое только что тоскливо плелось в паре с безнадегой, вообще полностью обломалось! Какое же одиночество в таком шуме, простите? Собака лает, Алишер что-то верещит, сплошной звон стоит в ушах, и никакого покоя нет уставшей от офисных трудов женщине…
К выходным небо расчистилось. Уже в пятницу вечером подул сильный ветер, захлопал открытыми форточками, а утром в субботу Диля проснулась от звонкого голоска Алишера:
– Мам, вставай! Солнце на улице! Светит, как у нас в Душанбе!
– Ну уж, скажешь тоже, как в Душанбе… – недоверчиво приподняла голову с подушки Диля.
– Да правда, мам! Сама посмотри!
– Ммм… Я еще посплю немножко, ладно?
– Ну, мам! Ты же говорила, что мы гулять пойдем! Я и Шурику уже пообещал…
– Пойдем. Конечно пойдем. Раз обещал.
– Тогда вставай!
– Встаю.
Она села на постели, потрясла немного головой, потом встала, прошлепала босыми ногами к окну. На улице и впрямь было солнце – неожиданно яркое, горячо проникающее сквозь основательно поредевшие листьями тополиные ветки, хотя наверняка и обманчивое в этой видимой глазу горячности. Точно, воздух из открытой форточки плеснул в лицо холодком, знобко прошелся по плечам, по груди, и Диля поежилась, обхватив себя худыми руками.
– Мам, ну пойдем уже… – тихо простонал за спиной Алишер. – Сколько живем, а города не видели…
– Пойдем, пойдем! Сейчас, я только умоюсь. Завари чай, пожалуйста.
– Давно уже заварил! И позавтракал, и Шурика накормил.
– Молодец. Я сейчас мигом соберусь…
Для начала они решили обследовать самый центр города, что расположился вдоль закованного в гранит берега реки. Шли мимо витых чугунных ограждений, мимо тяжелых и надменных в своей серой помпезности сооружений, мимо блеклых, слегка отдающих желтизной газонов, оглядывались по сторонам, не давая друг другу никаких комментариев. Диля скосила глаза, глянула осторожно в Алишерово личико, пытаясь угадать впечатления, но ничего, кроме обычного любопытства, на нем не увидела. Впрочем, она и собственных впечатлений не смогла бы точно определить, хорошие они были или плохие. Там, в Душанбе, в той еще жизни, мамин город представлялся по ее рассказам совсем другим, не похожим на эту серую грозную громадину. Представлялся ласковым, немного сентиментальным и уютным, как старый диван с круглыми ва ликами из довоенной кинокартины. И центр города на маминых черно-белых фотографиях тоже выглядел другим. Не было там ни белого гранита, ни фонтанов, бьющих из середины реки, ни стеклянных сине-голубых вы соток, выстроившихся на втором плане и будто охраняющих лакированную помпезную старину.
– Алишер, вон кафе прямо над водой. Пойдем посидим? – предложила она весело. – Я бы, например, кофе с удовольствием выпила. И пирожное бы съела.
