355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вениамин Смехов » Верочка » Текст книги (страница 1)
Верочка
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:57

Текст книги "Верочка"


Автор книги: Вениамин Смехов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вениамин Борисович Смехов
Верочка

Когда мужчине 40 лет и за спиною столько всякого и разного, его трудно чем-либо растревожить. Андрей отчитался перед местным начальством, отдал папки в секретариат, образцы – в лабораторию и, свободный до завтрашнего обсуждения, пошел гулять по Вильнюсу. Но тихий город, красивые улицы, древние дома и все такое недолго владели его вниманием. Даже доброе солнце и теплый ветерок не удержали вполне любопытного, культурного инженера. Через полчаса Андреевы ноги сами увели к вокзалу. Нет, не совсем туда, а напротив – к себе в гостиницу. Он переоделся, послушал литовское радио, все понял и опять набрал Верочкин номер.

– Слушаю вас.

Она… Черт знает что.

– Вера, это опять Андрей.

– А что такое? Ты не можешь?

– Нет-нет, все остается в силе. Звонок чисто контрольного содержания.

– А?

– Ну, словом, уточняю: у тебя все так же, и я тебя жду в шесть вечера?

– В шесть двадцать только, а не в шесть… Ты в управлении-то своем был?

– Бы-ыл. В этом своем – вашем управлении я отметился. Ну, ясно. Извини, пожалуйста.

– А за что?

– Вот… за отрыв от производства.

– Ты меня не оторвал. Я даже очень-очень рада. Чего ты там вздыхаешь-то?

– А? Да все нормально. Целую. До скорого свиданья.

– Ara, ладно. Счастливо, Андрюша…

Тиктак, нетик-нетак. 11.25. И никуда не получается идти. Не выходит. Ехал в рядовую командировку, каких пятнадцать за год. Ну, прекрасный город. Зелень, памятники, костелы, холмы, озера. Ну, парочка вечеров с коллегами, ну, пара бутылок в ресторане. Пиво, театр, филармония – как везде. Ну, флирт возможен – в легком весе, конечно. Что еще? Бывают распри по делу, тогда вылезает наружу патриотизм, спасает стаж московского представительства. Позвонить своему в отдел, отбить телеграмму в главк. Вернуться назад – непременно на коне, с удачей. Иначе нельзя. Да иначе и не бывает. Цели общие, планы общенародные, вы без техники ни ногой, а техника без нашей подписи вам не посветит. Имеем в виду, разумеется, новую технику. Чтоб на уровне, как говорится, мировых шаблонов… ой-ой-ой, что же это происходит? В 40 лет – и такие новости. Сердце – битое, мятое, можно сказать, жеваное – смотрите, бьется! Мысли – вялые, жухлые, старые, ленивые и где-то самоуверенные – слышите, стучат по коробке! Гонят кровь по этому бывалому, отлюбившему, рукою на себя махнувшему организму! Тик, да нетак: двенадцать ровно. Шесть часов ждать. Главное, «а что такое – ты не можешь?». Ах, Вера, Верочка. Значит, не могу. Понять что-либо, объяснить сегодняшнюю маету – не могу.

Старые способы – покурить, принять душ, полистать газеты – ого, «Арарат» давит, как бывшее «Торпедо»! – все пройдено и отложено. Остался самый новый старый способ: писать стихи. Ну, чтобы время загнать в подобающую лузу, чтоб не до бессмыслицы тянуть ожидание…

 
Девчонка Верка! Вера Алексевна,
Двадцать три года минуло всего…
Пришла, всплыла, как спящая царевна,
Со дна воспоминанья моего…
 

Пустяки, товарищи! Чистые пустяки! С кем не бывает. Личное дело каждого трудящегося – милые далекие грезы, школьные, можно сказать, аллюры, девчоночьи косички. Шепот нарочитый при твоем появлении. И брызги неискреннего, но дружного хохота – вслед. А всему цена – безгрешный, глубоко книжный роман. А всего-то жизни на земле – господи. Пятнадцать лет. Ну, шестнадцать. Нет, уже в шестнадцать расстались – извините, злейшими врагами. Верке люди нашептали: не дружи, – его с Танькой видели, он предатель. Боже мой, с Танькой видели – с соседкой по Ордынке-улице, вместе в библиотеку шагали… Хлоп – и нету шарика. Злые люди, где вы? Хорошо вам? Хоть теперь-то подобрели? Ну, не к другим – к себе хотя бы… а? Андрей повертелся в казенной кровати. Вдруг вскочил, тревожно засуетился. Мятую поверхность разгладил, покрывалом покрыл. Причесался, глянул на часы. Третий час. Ого, значит, явь со сном перемешались, двух часов недосчитались. Очень хорошо. Подсел к огромному окну, включил литовское радио, все понял, выключил. Стал глядеть вдаль. С шестого этажа – красавец городок. Волнистая зеленая кайма – это лесная гребенка вокруг Вильнюса. Покатые плечи старых замков, дружные массивы строгих с виду жилых домов. Башни, башни, шпили и шпильки, а то и купола с ажурными крестами. Красота. Птицы летают. Значит, несколько отоспался могучий организм. Извольте нам простить невольный прозаизм. Кстати, это из «Онегина», а в девятом классе на пушкинском вечере… Да-да, все уже «было кончено», однако пожалуйте на сцену. Андрей – Евгений, Вера – Татьяна. Одежду брали в Мостеакостюме. Четыре часа потели в тесном ведомстве проката, чтобы эти десять минуточек для замирающей школьной общественности не Андрюшка с Веркой, а Ларина с Онегиным – с головы до пят во всем тогдашнем… «Не всякий вас, как я, поймет. К беде неопытность ведет». Ничего Андрей не помнит – как «играл», что было; только две детали: дикую резь от узкого горла манишки и Верочкин неземной румянец щеки. Это было. Этого у нее отнять нельзя. Да, красивый город. Завтра надо поколесить…

Андрей Колошин, если поглядеть со стороны, – видный, интересный мужчина. В прошлом, кстати, весьма стройный и спортивный. Всегда немного недоволен состоянием своих дел в институте. Много читает, в курсе развития мировой инженерно-физической мысли. Недоволен собственным ростом, и зря. В своем деле специалист классный, есть печатные труды, случались громкие доклады, есть даже благодарные ученики. Докторской еще не защитил, но это впереди, в кандидатах давно. Короче, и он – работе, и работа – ему. Все полюбовно, взаимно выгодно. Однако – недоволен. Что же до лирических моментов – тут обратная картина. В трудовой книжке ныне холостого седеющего брюнета – три брака в прямом и переносном смысле слова. Дочка Ната под непапиной фамилией чрезвычайно женихов интересует. И умом, и характером – прелестна. И все – не в маму, с точки зрения папы. Сам Андрей, помучив и себя и других многократными поисками счастливой семейной жизни, устал и твердо уверовал в дальнейшее одиночество. Не судьба, не могу подолгу приспосабливаться к несвободе. Зачем терзать себя и женщину, терпеть обман и идти на поводу у условностей, если жизнь не повторится больше никогда?! Теперь он год живет только своими делами, ни перед кем не в долгу. Исчезла эта адская ответственность за чужие прихоти, за очаг, за обои, за «кто как посмотрит», за «что будет говорить мама, она меня в этом платье третий год видит» и прочие смертные грехи… Теперь он целый год сам себе сыт, одет, идет куда хочет (и с кем хочет); летом – просторы юга и севера, зимой – широта познания мира и науки. Ах, молодец. Очень доволен – и навсегда. Доволен, а зря. Был бы Андрей Колошин замкнутый, недобродушный, угрюмый человек – мы бы слова не сказали. Живи, орел, в своем гнезде, летай и поклевывай. Нет, он ведь мало того что общительный, разговорчивый, он еще и мечтатель, что и видно из начала нашего повествования.

Стук в дверь? Нет, в соседнем номере. Что за слышимость, никак строить не научимся. Современный отель, называется. Ах, какое нетерпение. Какая была девчонка, граждане. Какой румянец, какая атласная кожа. И как мы на волейбол ездили: она – капитан женской, я – капитан мужской. Два любимца Лидии Васильевны, физрукши. Всеволод Бобров лично разряды вручал и грамоты, по знакомству с физрукшей. Как же время пролетело, такую девчонку не вернул, не погнался, головы ей вовремя не вскружил. Из упрямства рассорился и по юной щедрости даже не оглянулся хоть через год, хоть через два. Ведь если в сорок лет такое сердцебиение… впрочем, стоп. Это же не по Верочке биение, это – по себе, по юности. Это – во всех книжках, любую на ощупь бери и читай. Светлое, нежное чувство в школьных передничках, пальцы – в чернилах, гм. Да все равно хорошо! Какие длинные, какие каштановые волосы… И высокая, таинственная грудь под черным покрытием фартука, платья… кажется, раза два и глянуть-то решился. Сколько их там, и сосчитать не успел – конечно, две, но сам не считал. Дурачок старичок, тебе бы о вечном, о боге, а ты что себе удумал? Какое-то слово есть, на «валидол» похоже, а! Старый селадон. Ха-ха-ха, вот именно.

Андрей еще покурил, поглядел на часы, проветрил номер, опять включил радио. Обрывок песни и: «…вы слушали передачу радиостанции «Юность». Редактор Алла Селикашвили, режиссер Вера Малышева». И снова – литовская программа. Все понятно. Вот и в Москве есть Вера. С уважаемой профессией – радиорежиссер. Наверняка счастливый человек, семейный и так далее. А если нет – дай бог ей счастья. И ей, и всем Верам. Гм, Надеждам и так далее.

Вот сейчас она постучится в дверь. Вот она стучится. Он идет навстречу. В темноте коридорчика – глупые обязательные слова, неживые объятия. Ну, тихо, ладно. Сели. Они сели. Стало очень ясно (ему, во всяком случае): сегодня в мире прекрасная погода. И еще: в эту минуту нигде, ни в одной точке земного шара никто никого не обижает, а про убийства, войны и говорить нечего.

Она сидит на литовском элегантном стульчике без спинки: прямая, даже нарочито, волосы – с ума сойти, те же самые, собранные в толстенную косу. Отсюда и выход из неловкого молчания.

– Вер, дай косичку потрогать,

– А что, такая же?

– С ума сойти…

– А что, у Таньки волосы похуже?

И, разрушая начисто реальность двадцати трех куда-то провалившихся лет разлуки, десятиклассница и волейболистка, красавица Верка расхохоталась так… Чтобы тут же раздался голос Валентины Васильевны, исторички: «Верочка и Колошин, выйдите в коридор, мы вам помеха, мы такие скушные»!

– У Таньки, может быть, все хуже или лучше. – Андрей тоже хохотал и затопал ногами, как в детстве. – Только я ее никогда не видел!

– Ты не видел Таньку?!

– Да! – Андрей внезапно помрачнел и надкусил губу. – Ты что – ничего не знаешь?

– А что с ней? – испугалась Вера.

– С ней – не знаю. Я говорю: разве ты не знаешь, что тебя обоврали, то есть меня обоврали; и никогда я с ней не дружил. Один раз по Ордынке шли в библиотеку, как соседи, а тебе уж наплели, Верочка…

– Господи, ты так спросил… Я думала – умерла…

– Кто?

– Танька…

– Слушай, мы не виделись двадцать три года, я ждал, ждал тебя, а ты все про Таньку.

Верочка снова засмеялась, потом встала. Ну, ни черта с ней не делается. У Андрея перехватило дыхание – так хорошо было смотреть, сидя на кушетке, снизу на нее.

– Как же тебя тут поселили, Андрюша, в нашем Вильнюсе? Позвольте обойти ваши хоромы. Город-то как?

– Красота…

– Правда? Замечательный город. Ты на улице Горького побывал?

– Красота… Да не видел я города, совсем нигде не бывал.

– А почему тогда «красота»? Да что ты все так смотришь?

– Даже если все жемчужины мировой и отечественной архитектуры соберутся здесь передо мной…

– Ерунду какую говоришь… – заранее негодовала она.

– …Вандомская колонна и Сан-Суси, Прадо и Бруклинский мост, Киевская лавра и краковский Вавель…

– Да что ты заладил! – Верочка села и повернулась к окну.

– …все это ничто по сравнению с тобой! Верка, я ведь не шучу. И больше того – я не волнуюсь. Я уже успокоился. Я ведь, милая моя, ученый малый, как сказал поэт, и я умею делать над собою индукцию с дедукцией. И теперь я спокоен. Знаешь, на каком выводе я успокоился?

– Андрюша, пойдем, я тебе Вильнюс покажу…

– Верочка, ты никуда не уйдешь, пока я не докажу тебе, что мы двадцать три года ходили в дураках!

– Это становится интересно. Только прости, милый, я должна домой звякнуть. Можно?

Пока она набирала свой номер, Андрей большими глазами, подперев голову рукой, следил за ее движениями. Как же я был глуп и щедр, думал уже немолодой десятиклассник. Значит, имея волшебное право на внимание и душу этой женщины, я пренебрег предназначением – единственно из рокового заблуждения мальчишки, что раз с такого везения началась жизнь, то не счесть мне алмазов в будущем! Вера, Верочка, я вымолю себе прощение, я сумею убедить… когда я так этого желаю, я сумею убедить тебя в том, что нам судьба была здесь увидеться. И все. И никогда мне уже не жить без тебя, не дышать.

– Алло, Валечка? Вы что – еще не сели за стол? А ну, дай папу! Женя, это что за дела? Да мало ли что, я же оставила весь ужин! От тебя только одно и требовалось – разогреть и проследить! Хорош папаня! Не надо мне объяснений! Один раз вышла из дому, школьный друг приехал, хотела его домой пригласить… Не желаю твоих объяснений, актрисам своим объясняй! Все! Обиделась, и ссора!

Вера повесила трубку, расстроенно покачала головой. Потом они некоторое время глядели друг на друга. Андрей, конечно, закурил. Какой же мужчина не закурит перед лицом опасности?

– Он у тебя, значит, актер?

– Режиссер. А ты разве не знал? Кинокартину «Я, капрал и другие» не видел? Ты же меня по фамилии разыскал. Фамилия, слава богу, – по всей стране…

– А-а, да. Колоссально. Ну, пошли, познакомишь. Детей много?

– Трое. Один раз из дому ушла, школьный друг приехал, а он детей покормить не может, представляешь? Ты жене своей помогаешь?

– Я-то? – Андрей насупился. – Первой жене я, честно скажу, не помогал. За то она и любила меня, но не в этом дело. Со второй было иначе, но там сильно вредила теща, и я бросил помогать… Ты, собственно, какую помощь имеешь в виду?

– Да ты что, Андрюша? Слушай, странный, побледнел, что ли, да. Андрей, пошли на улицу? Мы же ни о чем не поговорили.

– Верочка!

– Что, милый?

– А ведь я на тебе жениться решил. Знаешь, как решил – тихо, ие перебивай! – ни разу в жизни, оказывается, я ничего самостоятельно не решал. Ого, вот так открытие! Ни разу в жизни. Науку дробил, друзей находил, а то терял, семью за семьей проходил, как класс за классом, – думаю, народ со стороны тираном, деспотом меня обзывать должен… Сорок лет жизни. Нуль я, ого, нуль по линии собственных решений. Как, знаешь, оловянный солдатик. Вроде с ружьем, вроде мужик и вроде из металла – а на самом деле – игрушечка. Куда понесут лужи городские – хотите, в речку, хотите, в сток или в океан… В чужих руках или у судьбы в руках, как хочешь. Главное – и в науке шел за чьими-то толчками. Меня подтолкнут, я сделаю. «Хороший инженер» – значит, видимость инициативы. Подожди, Вера, я клятву сотворю. Вот не сойти мне с этого места: за сорок годочков, оказывается, впервые сам – САМ – решил. Сам задумал, и такое колотье началось! Еще бы, с непривычки. Оловянный солдатик с судьбой надумал поиграть, принцессу упропагандировать… Вер, а Вер!

– Что, милый?

Так сказала – просто и издалека. И опять шарик лопнул. В одиночку-то разве осилить?

– Гм-да… Ну, прости меня, дурня. Все правильно. Беру глупости назад.

…Андрей Колошин поглядел на часы. Шесть ровно. И где-то пробило колоколом – не то в ратуше, не то в другом соборе… Мечтатель недомечтал. Близость прихода Веры отняла призраков и прочую чушь. Взглянул на себя в зеркало. Удовольствия никому не доставил. Плюс поташнивало от перекура. Открыл оба окна и дверь. Сквозняк и надежда, что так быстрее втянется в эти сети… Ай, каблучки по коридору, сюда, сюда. Все забилось и смешалось. Парень встал.

– Можно? – Прочь уверенность, снова пятнадцать лет, как в кино. Вера захлопнула дверь. Подошла молча. Ну, ему точно пятнадцать, максимум – шестнадцать, но ей-то, ей… Секунда полной, кромешной тоски. Девочка стала дамой, каждая черточка удвоилась, и нету Лариной, нету ничего. Он смущенно улыбался, она грустно кивала. Но когда заговорила…

– Что же ты застыл, Андрейка, не узнаешь подругу?…Когда она заговорила, секунда тоски сошла на нет,

горячее брызнуло в мозг. А когда закрыла рот, Андрей обомлел – так красиво. Румянец, смешанный с летним загаром, нежные ямочки возле глаз – он их, самых главных, забыл!… Девочка исчезла, зато воцарилось прекрасное существо с влажными губами… Он взял ее руку. Глупо описывать, что это была за рука. Даже в случае гениального подбора слов окажется, что это – одна из тысяч ласковых женских ручек. А у Андрея было чувство первой такой ласки, первой такой кожи и такого тепла. Сначала шла Верочкина рука, а уже за нею – Наташи Ростовой, Бонасье, Бовари, Ольги Лариной и всех гениально описанных. Сама собой у взрослых, так и не присевших друзей родилась игра. Андрей зажмурится – Вера скривит рот. Андрей надует щеки – Вера по-детски сгримасничает. Андрей щелкнет языком – Вера откликнется по-иному. А вот иссякла дурацкая фантазия, и оба, как по команде, вздохнули. От этого стало безумно смешно, Верочка памятно захохотала, ямочки образовали целую дельту притоков и вся эта красота вбегала в уголки глаз, а оттуда навстречу – слезы. Без объявления войны и даже не отдав самому себе отчета, Андрей Колошин подчинил своим губам Верочкины слезы-смешинки, каждую ямку, лоб, волосы, шею и вдруг замер в миллиметре от Верочкиного рта. На протяжении долгого времени стояла тишина. Потом Вера приподняла голову с подушки и поискала глазами часы.

– Андрей, где у тебя часы, сколько сейчас?

Андрей Колошин, неисправимый мечтатель, снова встал с постели, разгладил покрывало и захлопнул входную дверь. Сквозняк действовал на нервы. Время истекало. Шесть часов десять минут. Ему вдруг стало кисло и устало – так, словно бы он и вправду прожил обе воображаемые встречи. Андрей усмехнулся при мысли, что, если она позвонит и отменит ее вовсе, он будет только рад: не много ли – третий раз в час?

И тут раздался совершенно реальный звонок телефона.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю