Текст книги "Любовь по наследству"

Автор книги: Вайолетт Медоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ах да! Конечно.

Я стараюсь взять себя в руки и воспроизвожу события сегодняшнего дня. В аэропорту кольцо было еще на мне: я точно помню, как его рассматривала девочка лет шести, когда мы стояли в очереди к паспортному контролю. Оттуда я приехала прямо сюда, приняла в номере душ и… Стоп! Мне отчетливо представляется полочка под зеркалом в ванной, а на ней мое кольцо. Может, конечно, картинку так искусно нарисовало мое воображение и я выдаю желаемое за действительное, но на сердце заметно легчает.

Кеннет все это время напряженно наблюдает за мной. Мне вдруг снова кажется, что мы с ним когда-то уже встречались и что столкнулись на этой свадьбе не просто так. Ерунда! – твердо говорю себе я.

– Где же кольцо? – теперь без иронии и без усмешек спрашивает он.

Вздыхаю, поднимаю голову и смотрю наверх.

– Если не ошибаюсь, я оставила его в номере. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Может, стоит подняться и проверить? – предлагает Кеннет, не сводя с меня глаз.

На миг задумываюсь и качаю головой.

– Потом. Я почти не сомневаюсь, что оно там. А если оно там, то спокойно дождется меня. Надеюсь, здешние горничные не ворюги.

Кеннет обводит зал медленным взглядом.

– Гостиница первоклассная. Думаю, воров тут можно не бояться.

Киваю, почти совсем успокаиваясь. Внезапно со стороны танцпола раздается странный звук, музыка обрывается, визжат женщины. Мы с Кеннетом резко поворачиваем головы. Я еще не успеваю сообразить, что стряслось, когда он срывается с места и мчится через весь зал к сцене.

Я тоже поднимаюсь со стула и замираю. Не потому, что меня потрясла вспыхнувшая драка, а потому, что первым моим порывом было схватить Кеннета за руку и удержать его в стороне от хмельной разборки. С какой стати мне печься о нем? Кто он такой? Брат? Друг?

Наблюдаю за происходящим, стараясь сохранять спокойствие. В конце концов, если Кеннет без раздумий помчался к драчунам, наверное знает, что делает. И уверен в собственных силах.

Он на бегу снимает пиджак и бросает его на свободный стул. Брайан безжалостно бьет головой в грудь шафера, тот покачивается, Энн верещит. Кеннет подскакивает к Брайану в то мгновение, когда он поднимает над головой кулак, готовясь нанести очередной удар. Не знаю, как Кеннету удается, но конфликт внезапно сходит на нет. Брайан нехотя кивает, опускает руку, шафер поправляет пиджак и возвращает на место съехавшую набок бабочку.

Только теперь, когда помощь уже не требуется, к Брайану и шаферу подскакивают и другие мужчины. Жених хлопает товарища по плечу, что-то возмущенно ему объясняет. Лучшая подружка невесты наблюдает сцену, прикусив губу и прижимая руки к груди.

Еще минута – и все приходит в норму. Снова звучит музыка, а Кеннет с улыбкой возвращается ко мне. Я до сих пор стою, но вдруг осознав, что не должна показывать ему своего волнения, медленно опускаюсь и закидываю ногу на ногу.

– Угомонились?

– Ага. – Кеннет садится на прежнее место и делает глоток шампанского. Пиджак он забрал на обратном пути, но не надел его, а повесил на спинку стула. Невольно отмечаю, насколько широкие и бугристые у него плечи.

– Как это вам удалось?

– Что? – Кеннет смотрит на меня так, будто о своем геройстве уже забыл и думает совсем о другом.

– Разнять драчунов, остудить их бойцовский пыл, – объясняю я.

– А-а, – смеясь протягивает Кеннет. – Ничего особенного мне делать не пришлось. Я всего лишь появился перед ними и сказал Брайану, что, если он не уймется, получит от меня.

Да уж, размышляю я, с невольным восхищением и почти благоговением вновь глядя на его плечи. Если такой ударит хоть раз, пиши пропало.

– Вас здесь боятся?

Кеннет морщит лоб.

– Не то чтобы боятся, но знают, что мне лучше не перечить, – просто говорит он. – Я двадцать лет занимаюсь боксом, все эти их размахивания башками и кулачками для меня курам на смех.

– Двадцать лет? – с прищуром и недоверием переспрашиваю я. – Ого! Зачем вам это?

– Помогает в работе. А еще для того, чтобы в любой ситуации суметь постоять за себя и, если надо, за свою даму. – Лицо Кеннета делается хитрым. – Кстати, раз вы говорите, что можете определять, холост человек или женат, попробуйте угадать по мне, есть ли у меня жена или, скажем, подруга. – Он корчит уморительную гримасу, усложняя мою задачу: косит глаза и кривит рот.

Смеюсь.

– У вас третья по счету жена и пятеро детей!

– А вот и нет! – торжествующе поднимая палец, объявляет Кеннет. – Я вообще никогда не был женат, но у меня есть девушка.

Смешно, но мне почему-то делается не по себе. Я свыклась с нелепой мыслью, что все восхищение этого парня может быть адресовано одной мне. Замужней женщине, которая еще не сознает, но чувствует, что заходит в некий тупик. Которая твердит себе, что она не вправе изменять мужу, но от этого внутри у нее все настойчивее подает голос до сих пор помалкивавший бунтарь.

– Как зовут вашу девушку? – возможно безразличнее интересуюсь я.

– Анабелл, – почти так же бесстрастно отвечает Кеннет.

– Почему она сегодня не с вами?

– Мм… – Кеннет откидывается на спинку стула, сцепляет руки в замок и смотрит на меня странным выразительным взглядом. – Анабелл не со мной по ряду причин, – протяжно произносит он. – Во-первых, у нас не столь серьезные отношения, чтобы ходить вместе на семейные торжества – это ко многому обязывает. Во-вторых, у меня было некое предчувствие…

– Предчувствие? – настороженно переспрашиваю я.

– Именно, – без тени смущения говорит Кеннет. – Удивительно, но я знал, что повстречаю здесь восхитительное создание вроде вас.

– Ах вот оно что! – Хмыкаю и начинаю постукивать пальцами по гладкой поверхности стола, показывая всем своим видом, что я не из тех, кому парочкой дешевых комплиментов можно вскружить голову.

– В-третьих, – невозмутимо продолжает Кеннет, – у Анабелл сегодня какое-то сборище в колледже.

– В колледже?! – восклицаю я. – Она что, студентка?

Кеннет пожимает плечами.

– Да. Вас это удивляет?

– Более чем, – говорю я, сужая глаза. – Сколько вам лет? Тридцать пять? Сорок?

– Тридцать девять, – улыбаясь отвечает Кеннет. – Да, Анабелл моложе меня почти на двадцать лет.

Я округляю глаза. Впрочем, кому-кому, а мне удивляться нечему. У нас с Джонатаном разница в возрасте и того больше – он старше меня на двадцать два года. Если честно, меня это все больше и больше гнетет, хоть я упрямо прикидываюсь, что ни о чем не жалею.

– Она намекнула мне, что могла бы не ездить на эту свою вечеринку, – продолжает Кеннет, – но я притворился, что не понимаю намека. Точнее, просто не ответил. Почему – я уже объяснил.

Медленно киваю и все с тем же прищуром смотрю ему в глаза.

– Вон вы, оказывается, какой.

– Какой? – Кеннет вскидывает брови.

– Коварный, расчетливый и бессердечный, – четко выговаривая каждый звук, произношу я.

Кеннет смеется и машет руками.

– Вовсе я не такой. С чего вы взяли, что я бессердечный?

– Девушка в него влюблена, а он, видите ли, не желает знакомить ее с родственниками. Плюс ко всему решил набраться новых впечатлений и флиртует со своей ровесницей.

– Вы моя ровесница? – спрашивает он.

Отвожу взгляд в сторону и едва заметно вздыхаю.

– Почти.

– Вообще-то, – заговорщически приглушенно говорит Кеннет, наклоняясь вперед, – я это знал с самого начала.

Я резко поворачиваю голову и окидываю его гневным взглядом.

– Нет, вы, разумеется, выглядите гораздо моложе, – уверяет меня Кеннет, приподнимая руки. – То, что вы моложе меня всего года на три, я… гм… почувствовал.

Хмыкаю.

– У вас на редкость сильно развиты всяческие предчувствия.

– Не всяческие, – с серьезным лицом поправляет меня Кеннет.

– Морочите бедной девушке голову и боитесь брать на себя ответственность, – обличительным тоном, полушутя-полусерьезно говорю я.

Кеннет качает головой.

– Ошибаетесь! – восклицает он. – У меня железное правило: никому и никогда не морочить голову.

– Если вы регулярно встречаетесь с женщиной, значит, уже дарите ей надежду, – возражаю я.

– На что?

– На то, что в один прекрасный день вы двое станете семьей, обзаведетесь детьми. Это же очевидно!

– А вот и нет, – хитро улыбаясь, говорит Кеннет. – Я никогда не даю женщинам повода мечтать о серьезных отношениях: ничего не обещаю, не бросаю слов на ветер, сразу предупреждаю, что о семье я пока и не помышляю и все в таком духе. Меня не в чем упрекнуть, уж поверьте.

Я секунду-другую изучаю его лицо. Его глаза снова горят, но теперь каким-то дрожащим, несмелым огнем.

– Почему же вы не помышляете о семье? Тридцать девять лет – по-моему, самое время свить себе уютное гнездышко. Чтобы было не страшно вступать в старость. А до нее ведь рукой подать.

Взгляд Кеннета делается серьезным. Он отвечает не сразу, а спустя несколько мгновений:

– Не хочу торопиться. Потому что знаю и всегда знал… предчувствовал.

Улыбаюсь.

– Снова предчувствия?

Кеннет медленно кивает. Огни в его глазах разгораются, и прозрачные языки пламени снова танцуют магический танец.

– Я предчувствовал, что рано или поздно придет настоящее, – говорит он, и мне кажется, что чем дольше я нахожусь под прицелом этого взгляда, тем сильнее подпадаю под его власть. От страха и возбуждения меня охватывает дрожь. – Поэтому еще двадцатилетним мальчишкой поклялся себе, что дождусь этого настоящего, – договаривает Кеннет. – И, знаете, несмотря ни на что… Я ужасно рад, что сдержал слово…

Усилием воли заставляю себя отвернуться. Вот это денек! С утра надежды прикоснуться к величайшей тайне, под вечер мощное разочарование, а теперь эта странная игра. Игра с невидимым огнем…

Какое-то время сидим молча. В моей голове стая мыслей, но я не желаю к ним прислушиваться, не хочу складывать обрывки фраз и образов в логически законченные картинки и сюжеты. Стараюсь не думать ни о чем, наблюдаю за гостями, распределившимися по группкам, и за невестой, болтающей с родителями, точнее, за ее матерью.

Джейн Беккер. Уж она-то наверняка чем-то похожа на покойного брата. И знает о нем – а может, и о той истории – намного больше Оливии. Когда я сегодня подошла к Джейн поздороваться, она вполне сердечно меня обняла, расспросила о тете и вскользь о матери. Потом чуть сдвинула брови, очевидно о чем-то вдруг вспомнив, внимательнее рассмотрела мое лицо, улыбнулась, поблагодарила за оказанное внимание, пожелала приятно отдохнуть на празднике и ушла. Больше мы не разговаривали, но это понятно. Сегодня все ее мысли о будущем младшей дочери.

Чувствую, как Кеннет легонько прикасается к моему пальцу, на котором нет обручального кольца, и вздрагиваю.

– Замужем… – задумчиво бормочет он.

– Да, – говорю я, убирая руку.

Мне вдруг представляется, что кольца не окажется на полке в ванной, и сердце съеживается от страха. Нет, Джонатан не станет на меня кричать, тем более бить – об этом вообще не может быть речи. Он слишком умен и интеллигентен, этим-то в свое время и покорил меня. Его излюбленный метод – испепелять взглядом и монотонно ровным сухим и презрительным голосом читать нотации. О том, как страдает мир от безответственности и легкомыслия, о том, насколько люди, для которых нет ничего святого, опасны для цивилизованного общества. И все в таком духе. В подобные минуты я молю, чтобы Джонатан вспыхнул, наорал на меня и наконец оставил в покое. Так было бы куда легче.

Кеннет с минуту о чем-то размышляет, глядя на то место, где лежала моя рука, потом поднимает голову и смотрит на меня взглядом, по которому не определить чувств.

– Давно вы замужем? – спокойно спрашивает он.

– Три года, – отвечаю я.

– Всего три года? Не слишком долго, – задумчиво бормочет Кеннет. – А до этого? – интересуется он. – Целую вечность встречались со своим… гм… Джонатаном? Или были замужем за кем-то другим?

Тяжело вздыхаю. Вспоминать о прошлом не доставляет мне особенной радости.

– С Джонатаном мы встречались совсем не вечность, – неохотно произношу я. – А всего лишь девять месяцев.

Кеннет кивает и едва заметно улыбается.

– Девять месяцев… Как будто выносили ребеночка.

Ребеночка! Какое там. Мечты стать матерью я в себе почти уничтожила.

Кеннет смотрит на меня, ожидая продолжения.

– До Джонатана некоторое время у меня вообще никого не было… – протягиваю я, раздумывая, стоит ли посвящать почти незнакомца в подробности своих любовных историй. – Послушайте! – Прищуриваю глаза и сдержанно улыбаюсь. – Ничего интересного я вам не поведаю. Поверьте: у меня все складывалось прозаично и малоприятно. Может, оставим эту тему?

Кеннет пожимает могучими плечами.

– Если хотите, давайте оставим. – Он наклоняется вперед и пристально смотрит в мои глаза. – Но мне было бы очень-очень интересно узнать о вас все, даже самое что ни на есть приземленное.

– Зачем это вам? – удивленно спрашиваю я.

– На это есть ряд веских причин, – с загадочным видом говорит Кеннет.

– Каких?

– Пока не могу сказать.

– Тогда я не прибавлю к своему рассказу ни слова, – заявляю я и, складывая руки на груди, плотно сжимаю накрашенные розовым блеском губы.

Кеннет смеется.

– А если я очень попрошу?

Отрицательно качаю головой.

– А если поклянусь, что непременно открою свой секрет, но после? – с улыбкой наполовину проказливого мальчишки, наполовину искусного обольстителя спрашивает Кеннет.

Любопытство берет во мне верх над благоразумием и даже над тупой болью, которой сердце реагирует на воскресающие картины из прошлого.

– Ладно, уломали.

Лицо Кеннета озаряется улыбкой. Я предупреждающе поднимаю руку.

– Только уговор: вы не станете задавать вопросов.

Кеннет с готовностью кивает, принимая условие. Я некоторое время молчу, собираясь с мыслями, и начинаю, глядя на веселящихся людей, но почти не видя их:

– До Джонатана у меня был единственный серьезный роман, он длился целых одиннадцать лет. – Говорить беспечным тоном не слишком просто, но и не так сложно, как я ожидала. – Того парня я любила всем сердцем. Впрочем, когда задумываешься об этом теперь, понимаешь, что, может, я лишь придумывала себе любовь.

Умолкаю и начинаю сожалеть о том, что запретила Кеннету задавать вопросы. Наверное, кратко на них отвечать было бы куда легче, чем рассказывать все подряд. Кеннет будто угадывает мою мысль и осторожно интересуется:

– А он вас что, не любил?

Пожимаю плечами.

– Не знаю. Утверждал, что любил, но любил явно меньше, чем… другую женщину.

– Жену? – предполагает Кеннет, попадая в самую точку.

Киваю и улыбаюсь, стараясь делать вид, что теперь могу смотреть на былые печали спокойно, даже с иронией.

– Мы встречались самое большее дважды в неделю. Он заезжал ко мне на часок-полтора и спешил домой.

– Почему же вы раньше не прекратили эту пытку? – с состраданием в голосе спрашивает Кеннет.

Мрачно усмехаюсь.

– Теперь я тоже задаюсь этим вопросом. А тогда… Поначалу я и представить не могла, что останусь совсем без него. Потом, когда было уже очевидно, что ничего не изменится, стала тайно страдать, но сил порвать эти отношения никак не находилось. – Смеюсь, хоть и впору плакать. – А он все твердил, что я его отдушина, что только со мной ему можно быть самим собой. И все намекал на то, что не сегодня завтра должен принять решение и коренным образом изменить жизнь. А я, дурочка, ждала. Ждала целых одиннадцать лет… – Умолкаю, переносясь мыслями в подернутое дымкой времени былое.

Кеннет минуту-другую молчит, после чего негромко спрашивает:

– А что потом?

Вздрагиваю и вспоминаю, что я на свадьбе у племянницы Джейкоба и что беседую с ее не то другом, не то родственником.

– Потом… Потом я как-то раз увидела его с семьей: женой, дочерью и сынишкой. – Проглатываю комок горечи и гордо приподнимаю подбородок, не желая казаться жалкой. – Они смотрелись неделимым целым. Укладывали в машину покупки, сделанные в торговом центре, сажали внутрь детей. Потом с плеча его жены упала лямочка майки, и он настолько заботливо ее поправил, что у меня оборвалось сердце. Я в этот же вечер собрала в кулак все мужество, позвонила ему и просила забыть обо мне. Потом, конечно, страшно мучилась, но теперь все это в прошлом. – Улыбаюсь. – Смешно, правда? Если бы не дурацкая лямочка, кто знает, как долго еще бы тянулся этот нездоровый никому не нужный роман?

Кеннет задумчиво кивает, какое-то время молчит и поднимает указательный палец.

– Конечно, я с ним не знаком, с этим вашим бывшим любимым, и в глаза не видел его жену, но уверен в одном: они лишь показались вам неделимым целым.

Недоверчиво улыбаюсь.

– Почему вы так думаете?

– Потому что, если бы это было так, он не ездил бы целых одиннадцать лет к вам! Такое случается сплошь и рядом: люди женятся, выходят замуж просто потому, что так надо и чтобы никто не заподозрил их в ненормальности! – Он говорит все более взволнованно и убежденно. – Приспосабливаются к новой жизни, обрастают привычками поправлять лямочки и так далее – опять-таки поскольку так принято! А сами всеми силами своей души мечтают о встрече с тем или с той, кого не хватило терпения дождаться, кто, подобно им самим, соединился с чуждым по духу человеком и так же страдает!

Смотрю на жениха и невесту и пытаюсь представить себе, какое будущее ждет их. Кеннет перехватывает мой взгляд.

– Вот и эта дурочка вбила себе в голову, что если не выйдет за этого балбеса, останется старой девой! – горячо восклицает он.

Я смотрю по сторонам, проверяя, не слышит ли кто его прогнозов, но наш столик так далеко от тех, за которыми сидят гости, что опасаться нечего.

– Почему балбеса? – спрашиваю я.

– Потому что он избалован и только думает, что влюблен, а на самом деле обожает одного себя! – выпаливает Кеннет, и я чувствую, что из него выходит наболевшее. – Я знаю его не первый год, мы занимаемся в одном спортзале, только я там бываю регулярно, а наш раскрасавец-жених появляется от случая к случаю.

Мое сердце сдавливает новый приступ жалости к Норе, хоть теперь она выглядит вполне счастливой.

– А сколько невесте лет? – спрашиваю я.

– Двадцать семь.

– Еще не так много… Старая дева! – Усмехаюсь. – По-моему, в наше время это понятие стирается. Немало женщин сначала становятся на ноги, а уж потом создают семью. В тридцать лет, даже в тридцать с небольшим.

– То-то и оно! – говорит Кеннет. С его губ слетает вздох. – Что ее ждет – страшно себе представить. Я пытался с ней разговаривать, но без толку, – спокойнее и тише добавляет он. – Нет, такого вот лживого счастья лично мне даром не надо. Я либо добьюсь настоящего, либо буду один.

Его взгляд жжет мне лицо, и я потупляюсь, не позволяя себе задумываться над смыслом его последних слов.

3

– А с мужем? – спрашивает Кеннет после непродолжительного молчания.

Поднимаю глаза.

– Что с мужем?

– Вы довольны своей нынешней жизнью?

Стараюсь придать себе непринужденный, даже радостный вид.

– Да. Вполне довольна.

Кеннет изучающе смотрит мне в глаза.

– Вы не хитрите?

Наклоняю голову набок.

– С какой стати мне хитрить? Что-то я не пойму, к чему вы клоните.

Кеннет качает головой.

– Ни к чему дурному, уверяю вас. – Он смотрит на бокалы. – Шампанское снова согрелось. Сходить за новым?

– Нет, спасибо. Мне больше не стоит пить.

Кеннет кивает.

– Мне тоже. – Он с полминуты двигает бокал от одной руки к другой и как будто собирается о чем-то спросить, но все не решается. Потом внезапно поднимает на меня глаза и интересуется: – А какой он, ваш муж? Что за человек, чем занимается?

Положительных качеств в Джонатане хоть отбавляй. Разговаривать о его несомненных достоинствах можно бесконечно, поэтому мне сейчас не приходится ничего выдумывать.

– Он преподает в университете, занимается наукой, дает частные уроки. С ним надежно, спокойно, довольно уютно. Таких пунктуальных, ответственных, честных и умных людей, как Джонатан, наверное, в целом мире раз два и обчелся, – говорю я.

На губах Кеннета появляется едва заметная саркастическая улыбочка.

– По-вашему, вам с мужем повезло?

– Естественно! – отчеканиваю я.

– На мой взгляд, жить с очень правильными людьми, у которых всему есть название и объяснение, скучновато.

Возмущенно подбочениваюсь.

– Зато такие никогда не подведут, на них можно во всем положиться!

– Положиться во всем нельзя ни на кого, – спокойно возражает Кеннет. – Даже на самого себя.

Усмехаюсь.

– Это зависит от человека. Вы, вероятно, такой, что не можете доверять даже самому себе. А я четко знаю, как в каком случае поступлю, поэтому-то жизнь и свела меня с порядочным Джонатаном.

– Вы уверены, что знаете все и настолько четко? – улыбаясь одними глазами, огонь в которых теперь таинственно мерцает, спрашивает Кеннет.

Я вдруг ясно чувствую, что не уверена совершенно ни в чем, и растерянно моргаю. Кеннет смеется.

– Не обижайтесь, но у меня создается впечатление, что ничего-то вы не знаете, как все обычные люди, – говорит он дружески и с возмутительной уверенностью.

– То есть как это – ничего? – вспыхиваю я.

Кеннет приподнимает руки.

– Ну-ну, только не злитесь, – ласково бормочет он. – Я имею в виду не совсем ничего, а ничего о будущем, о том, как вы себя поведете при тех или иных обстоятельствах.

Я сердито соплю, хоть от гнева уже не осталось и следа.

– Ну что мне сделать, чтобы вы повеселели? – с чарующей готовностью искупить свою вину спрашивает Кеннет. – Может, пригласить на танец?

Как раз начинается медленная мелодия, и я ловлю себя на том, что истосковалась по романтике и по танцам, но притворяюсь, что не горю желанием идти через весь огромный зал к танцполу. Корчу гримасу.

– Я слишком устала.

– Думаете, вам не хватит сил дойти до сцены? – спрашивает Кеннет.

– Думаю, не хватит.

– Я могу отнести вас туда. – Он, как культурист, поднимает согнутую в локте руку и демонстрирует игру мышц под тонкой рубашечной тканью.

Смеюсь, качая головой.

– Я тяжелее, чем кажусь.

– Поверьте: я таскал ноши и посерьезнее.

– Как это будет выглядеть? И что о нас подумают?

Кеннет пожимает плечами.

– Лично мне плевать, кто что подумает.

– А мне нет, – говорю я. – Некрасиво это будет… неприлично. Даже, я бы сказала, оскорбительно для молодых. У вас есть девушка, у меня муж…

– Ну, раз вы так считаете, давайте потанцуем здесь. – Кеннет поднимается со стула, жестом велит встать и мне. Я встаю, и он без труда, будто перед ним легкие детские игрушки, сдвигает в сторону наш столик и соседний и с торжествующей улыбкой разводит руками. – Такой танцпол вас устроит?

Я чувствую, что вот-вот совершу что-то непростительное, непоправимое. Кажется, что едва эти большущие руки лягут на мою талию, мне будет уже не повернуть назад, на дорогу, которой я так уверенно шла до сегодняшнего дня, но, как в случае с Сетом, моим бывшим любимым, женатым на другой, нет сил с собой бороться. Более того, я ясно ощущаю, что нынешняя моя беспомощность обещает завладеть мною всецело и что хоть через одиннадцать лет, хоть перед самой смертью ее будет не одолеть. В испуге содрогаюсь.

Кеннет подходит ко мне и уверенно, но вместе с тем без капли отталкивающей наглости берет меня за руку, а второй рукой – за талию, и мы начинаем двигаться под музыку, глядя друг на друга так, будто только-только встретились и с первого мгновения влюбились.

Мой голос разума и совести что-то бормочет, пытаясь противостоять вздымающейся в груди сокрушительной волне, а сердце будто отделилось от него, позабыло о Джонатане и супружеском долге и воспарило в прозрачное пропитанное райским светом небо.

– Кеннет, дорогой! – восклицает женский голос, и я лишь теперь замечаю, что медленная мелодия давно закончилась, а мы все движемся в прежнем темпе, дыша одним на двоих воздухом и пребывая где-то над облаками.

Убираю руку с плеча Кеннета, но пальцы второй не расцепить с его пальцами. Перед нами стоит пара: дама, судя по выражению лица, бойкая и говорливая, на треть головы выше спутника. Он упитанный, с блестящими темно-карими, похожими на жуков глазами, идеально ровным небольшим носом и бородкой.

– Клара! – без особого энтузиазма произносит Кеннет. – Как поживаешь?

– Прекрасно! – Взгляд подвижных глаз Клары останавливается на мне, и лицо расплывается в улыбке. – Изабелл! Как приятно познакомиться!

Хмурю брови. Какая еще Изабелл?

– Должно быть, ты хочешь сказать «Анабелл»? – догадывается Кеннет.

– Ах да! – Клара театрально шлепает себя по макушке. – Ну конечно! Вечно я все перепутаю. Анабелл, разумеется Анабелл! Здравствуй, дорогая! Я Клара, это мой муж Скотти. Мы давние близкие друзья Кеннета.

Я убираю руку из руки Кеннета и только собираюсь популярно объяснить ей, что никакая я не Анабелл, когда она, быстро оглядевшись по сторонам, доверительно наклоняет к нам голову, прикладывает руку к губам и произносит громким шепотом:

– Мне сказали, на свадьбу приглашены те самые оззи[1], но тут столько народу, что не угадаешь, кто есть кто.

Кеннет хмыкает и пытается что-то сказать, но не сдерживается и смеется. Я настолько ошеломлена, что будто онемела. Клара, ничего не замечая и тараща глаза, с увлечением продолжает:

– Говорят, австралийцы все до одного чокнутые. – Хихикает. – Еще бы! Они живут в стране, где все шиворот-навыворот! Не знаете, они вообще приехали? – интересуется она, в упор не видя, как у меня от злости уже подрагивают ноздри. – Или постыдились показываться на глаза Беккерам и ответили вежливым отказом?

Кеннет больше не смеется.

– Послушай…

– Знаю-знаю, – тараторит Клара, похлопывая его по плечу. – Я не должна говорить о них в таком тоне. Эта… как ее там? Эмилия? Бедняжка Джейкоб боготворил ее. Так она здесь или нет? Вы должны быть в курсе.

– Эмили здесь нет! – выпаливаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не кричать. – Она не изъявила ни малейшего желания вновь появляться в Нью-Йорке. Зато ее дочь, тоже чокнутая оззи, приехала и стоит перед вами.

Клара в ужасе округляет глаза, смотрит на меня, потом на Кеннета так, будто видит перед собой призрак Джейкоба Беккера и его молодую любовницу, издает странный возглас, дважды открывает и закрывает рот, как умирающая на берегу рыбина, и вцепляется в руку мужа.

– Рейчел Ковингтон, – ледяным тоном представляюсь я. – Не Анабелл.

– Я… гм… – Клара краснеет, зачем-то трясет головой, закашливается, резко разворачивает мужа, и они поспешно идут к выходу.

– Как нелепо, – бормочет Кеннет, проводя руками по лицу, будто от страшной усталости.

Я молчу, раздумывая о том, всем ли гостям так же любопытно взглянуть на чокнутую оззи, дочь «той самой», или это лишь Кларе надо знать все и обо всех.

– А мы так здорово танцевали! – с досадой восклицает Кеннет. – Подходящую же эта дура выбрала минуту! Мы давние близкие друзья Кеннета! – передразнивает он оплошавшую знакомую. – Тоже мне друзья!

Тяжело опускаюсь на стул возле сдвинутого в сторону стола и залпом выпиваю остатки уже теплого шампанского, не замечая его вкуса. Кеннет следует моему примеру.

– Меня всегда убивала эта страсть людей совать нос в совершенно не касающиеся их дела, – задумчиво произносит он, ставя пустой бокал перед собой. – У Клары пятеро детей, посвящала бы всю себя им. Нет же! Ей для нормального существования подавай горяченькие сплетни!

Вздыхаю.

– Впрочем, ничего особенно страшного она не сказала. Не стоит кипятиться.

– Вы так думаете? – Кеннет смотрит на меня с каким-то новым непонятным выражением.

– Ага. Сумасшедшими можно обозвать кого угодно, – рассудительно произношу я, чтобы не чувствовать себя облитой помоями. – В том числе и вас, янки.

Кеннет усмехается.

– Это уж точно!

– А насчет той истории с моей мамой и Джейкобом Беккером… Она в самом деле необычная. И до сих пор не дает покоя даже посторонним – это вполне понятно.

– Вы знаете эту историю? – испытующе на меня глядя, негромко спрашивает Кеннет. В эту минуту его глаза еще более темные, а взгляд снова обжигает.

– Знаю, – отвечаю я. – Но не от мамы, от тети. Мама об этом помалкивает, во всяком случае со мной.

– От тети, – бормочет Кеннет, глядя куда-то в пустоту перед собой. – Оливии.

Собираюсь спросить у него, много ли подробностей маминого романа ему известно, когда ведущий торжественно объявляет:

– Внимание, незамужние женщины! Сейчас Нора бросит букет невесты. Прошу всех подойти к стене возле большого витого украшения с гирляндой!

Жаждущие выскочить замуж с взволнованным визгом бегут к указанному месту, сбиваются в кучку и поднимают руки. Нора смеясь становится к ним спиной и бросает через голову цветы.

Происходит нечто неожиданное и совсем неприглядное. Букет одновременно хватают две девицы, обе тянут его на себя, разрывают пополам, более высокая наступает второй на платье, трещит материя, низенькая оступается, падает, на лету цепляется за подол третьей подруги, и они вдвоем растягиваются на полу в весьма неприличных позах.

– Вот это я понимаю, – философски спокойно, что при подобных обстоятельствах звучит особенно комично, говорит Кеннет. – Если жаждешь замуж настолько, что готова сломать себе шею, то не нужно никакого букета – хватай первого, кто попадется на крючок, и вперед, под венец!

Бедные девицы, наверное, больно ушиблись, а я с трудом сдерживаю смех.

– А неплохая идея! – продолжает он, наблюдая, как беднягам помогают подняться, как мальчик-официант со всех ног мчится за льдом. – Хвататься за чертов букет всем скопом и что есть мочи дергать. Хоть пару лепестков, но непременно вырвешь. И радуйся себе! Видали? Клочок счастья мне гарантирован!

Я пихаю его в бок, отворачиваюсь и беззвучно смеюсь.

– Даже если и шлепнешься на пятую точку не беда, – серьезным тоном продолжает Кеннет. – До свадьбы синяки сойдут отовсюду.

– Хва-тит, – выдавливаю я из себя, сознавая, что смотрюсь крайне неприлично, но не в силах остановиться.

– Что «хватит»? – прикидываясь, будто он не понимает, о чем речь, спрашивает Кеннет.

– Смешить меня. – Вытираю веки, боясь, что от слез на них могла отпечататься тушь.

– Я разве кого-нибудь смешу? Я рассуждаю о возвышенном, можно сказать о святом, – с уморительным недоумением произносит Кеннет.

Я хватаю его за руку и потрясаю ее. Он берет меня за вторую руку и поворачивает к себе лицом.

– Не согласны, что все это свято и возвышенно?

Меня душит очередной приступ смеха. Подавляя его, я без слов качаю головой. Кеннет спокойно ждет, когда я успокоюсь.

– Это вовсе не возвышенно, а цинично и жестоко.

– Зато вы от души повеселились, – ласково улыбаясь и немного притягивая меня к себе, произносит Кеннет.

Я на мгновение замираю возле его широкой груди, вспоминаю, что не имею права согреваться его теплом, смущаюсь и отстраняюсь, высвобождая руки. Какое-то время мы молча наблюдаем за девицами, которые уже поднялись на ноги, смеются и обнимаются с невестой. Одна задрала подол платья и прижимает к ушибленному бедру лед.

– Хороша свадебка, ничего не скажешь, – задумчиво отмечает Кеннет. – Трое упали, двое подрались, несчастный букет невесты приказал долго жить. Кому расскажи, не поверит. – Он смотрит на меня. – Как вы думаете, почему все так вышло?