Текст книги "Дом незнакомцев"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Да, утешительное зрелище, – сказал Эррол и слегка коснулся пальцем кончика ее вздернутого носа. – Деточка, как вы ухитрились уговорить свою родню отпустить вас одну в эти джунгли, именуемые Лондоном? Разве мамочка не тревожится за свою любимую овечку?

– Моя мама умерла восемь лет назад вместе с отцом…

– Послушайте, какое несчастье! – Он выглядел сочувственно, и она рассказала про пароход, пошедший ко дну в Ирландском проливе и унесший из ее жизни двух восхитительных людей.

– Все равно я никогда их не забуду, – сказала она. – Когда они были со мной, я была по-настоящему счастлива. Мне очень повезло. Похоже, многие дети родятся у тех, кому они на самом деле не нужны, но я была нужна им, совершенно и полностью, и это было чудесное чувство.

– Марни – дитя любви, – пробормотал Эррол своим ласкающим ирландским голосом, и Марни не сразу заметила, что он накрыл своей рукой ее руку, лежавшую в траве. – Марни – очень редкое имя. Откуда оно взялось?

– Это комбинация имен моих родителей, – объяснила она. – Папу звали Гленн, но мама всегда называла его Гленни. А ее звали Мари, и они сложили оба имени, и получилось Марни. – Вот теперь Марни почувствовала руку Эррола и поспешила вытащить свою. – Не… не флиртуйте со мной. Будем просто друзьями, – попросила она.

– Разве нельзя флиртовать и в то же время оставаться друзьями? – спросил он мягко и насмешливо.

– Нет. – Она покачала головой, и ее волосы, вспыхивая и переливаясь, заблестели на солнце. – Мужчины начинают всего лишь флиртовать, а потом они… они…

– Вы не можете выговорить это? – Он усмехнулся сквозь сигаретный дым. – Они хотят целоваться и обниматься. Ну, во всем этом большой беды нет. Это все довольно приятно… и для девушки, и для мужчины.

– Ах вы! – Она вскочила на ноги и заторопилась от него, выбросив сигарету.

Он догнал ее, ничуть не смущенный тем, что сказал, в желто-карих глазах плясали чертики.

– Ей-богу, вы меня интригуете, Марни Лестер, – сказал он. – Наверняка не может быть, чтобы ваша нежная кожа и зеленые глаза скрывали наклонности уксуснокислой старой Девы!

Они стояли на обочине напротив площади, где была расположена клиника, дожидаясь, пока проедет автомобиль. Ей было слышно, как Эррол смеется рядом с ней, и внезапно собственный взрыв негодования и в самом деле показался ей уксуснокислым, достойным старой девы. Она тоже начала смеяться, весело и по-мальчишески, и в этот момент мимо проскользнула машина. Это был черный «бентли», и смех стоявшей на обочине пары, звонко разносившийся на тихой дороге, заставил водителя повернуть голову, и тогда он нахмурился. Пол Стиллмен смотрел на Марни и видел взлохмаченное облачко волос над смеющимися зелеными глазами, травинки, прилипшие к подолу белого платья.

Пол не мог знать, что большую часть дня она провела резвясь с двумя жизнерадостными мальчиками. Ему, когда он мельком взглянул на ее спутника, она показалась раскрасневшейся и встрепанной после далеко не невинной возни в траве с мужчиной, которому он не доверял и которого недолюбливал, но держал в клинике, потому что тот оказался исключительно хорошим специалистом. Если Эрролу хотелось флиртовать с сестрами, он был полностью вправе заниматься этим вне клиники, а если сестры теряли от него голову, что ж, это их проблема, все они были совершеннолетние, старше двадцати одного года. Но Марни Лестер – совсем другое дело. Она – деревенская сиротка, к тому же юная особа не ведала, насколько она привлекательна. Пол чувствовал ответственность за нее, и, когда он свернул «бентли» к обочине перед клиникой, его губы были сурово сжаты. Да, он чувствовал за нее ответственность, но теперь к ней примешивалось горькое разочарование.

– Это что, больница, да, мистер Стиллмен? Класс, больше похоже на какую-нибудь картинку! – воскликнул детский голосок с выговором кокни, и в ту же секунду губы Пола утратили суровость и он улыбнулся ребенку, сидевшему рядом с ним.

– Я говорил тебе, что у меня необычная больница, не так ли, Джинджер? Теперь тебе больше понравится остаться здесь? – спросил он.

Мальчик кивнул, глазея через плечо Пола на впечатляющие каменные ступени, которые вели к парадному входу в клинику, где в солнечном свете сияли коринфские колонны. У него было маленькое изможденное личико, а копна ярко-рыжих волос, казалось, пылала всеми красками, которых не было в его лице. Правое плечо было искривлено и высоко приподнято, и, когда Пол вынул мальчика из машины, карие глаза оглядели все вокруг, восторженно хлопая длинными ресницами. Пол привез из приюта кое-какую детскую одежду и доставал из багажника маленький чемодан, когда послышался звук шагов. Он поднял глаза и увидел Марни и Эррола Денниса. Марни углядела Джинджера, который, взобравшись по парадной лестнице клиники, стоял теперь на верхней ступеньке. Девушка радостно приветствовала их, подбегая к машине.

– Мистер Стиллмен, они разрешили вам привезти мальчика? Ох как я рада! – воскликнула она.

Но ее работодатель смотрел на нее без ответной улыбки, и она растерялась и почувствовала себя крайне неловко, когда его ледяные глаза скользнули по ней. Она не могла представить, что же такого она сделала, если он смотрит на нее так неодобрительно, потому что, когда они расставались утром в офисе, он был добродушен чуть ли не по-отечески. Она озабоченно закусила губу и посмотрела на Джинджера, разглядывавшего ее со ступенек клиники с величайшим интересом.

– Привет, Джинджер! – сказала она.

– Привет, мисс! – Он стоял на краю ступеньки, ухмыляясь в ответ. – Вы сестра, мисс?

– Нет, меня зовут Марни, – объяснила она. – Я секретарь мистера Стиллмена.

– Ох! – Его рот слегка раскрылся, и он посмотрел вниз на свои ботинки. – Я на минутку подумал, что вы сестра… в белом платье и все такое. – Его исключительно длинные ресницы бросали тени на бледные щеки, и Марни увидела, как он поежился, словно от холода. Она вспомнила двух энергичных мальчишек, с которыми играла в парке, бегавших со щенячьей резвостью, пышущих румяным здоровьем, и ее сердце заныло от сочувствия к несчастному малышу с искалеченным плечом. Она встретила взгляд Пола Стиллмена.

– Можно мне отвести Джинджера в его комнату и помочь там устроиться, мистер Стиллмен? – умоляюще попросила она. – Я… мне кажется, ему бы этого хотелось.

От Пола не ускользнуло то, как Джинджер потянулся к Марии, к такой юной и милосердной, и он не смог отказать в этом мальчику, несмотря на свое горькое чувство разрушенного идеала разумной и целомудренной молодой особы.

– Хорошо, Марни, вы можете помочь Джинджеру устроиться, раз вы оба этого хотите, – согласился он. – Он будет жить в двенадцатой комнате на третьем этаже. В соседней с Адой Баррингтон. Вы еще не знакомы с ней, но она потрясающая старуха. Когда-то она была очень знаменитой звездой мюзик-холла.

Ада Баррингтон? В голове немедленно всплыла песенка, которой научил ее отец: «Билли, мой большой, большой мальчик», и Марни вспомнила, что именно Ада Баррингтон принесла известность этой песенке, когда отец был еще мальчишкой, и он любил прогуливать школу и сидеть на галерке старого «Принцесс-театра» в Норфолке. Ее зеленые глаза засияли, но Пол Стиллмен явно пребывал далеко не в благодушном настроении, так что она не стала рассказывать, что быстро вспомнила Аду Баррингтон, взяла чемодан, который он ей передал, и побежала по ступенькам к Джинджеру.

– Так вот, значит, этот паренек из приюта? – заметил Эррол, когда Марни взяла Джинджера за руку и они исчезли в здании клиники. Эррол посмотрел на Пола. – Когда вам будут нужны снимки плеча?

– Пока не нужно. Пусть он сначала привыкнет к нам, и я хочу его подкормить, прежде чем идти на какую-либо операцию. Он прошел сквозь мясорубку, несчастный малыш, и нервы у него никуда не годятся. – Потом Пол поймал глаза Эррола и нарочито весело поинтересовался: – Вы не теряете времени даром, не так ли, Деннис? Видел, как вы возвращались из парка с Марни.

– Сейчас видели? – Эррол подумал о растрепанных волосах Марни, и его втайне позабавило то, что Пол Стиллмен, должно быть, сделал поспешный вывод о том, что он целовался с этим невинным ребенком. «Забавно, – лениво подумал он, – как до смешного слепы бывают порой очень проницательные люди».

– Она славная девочка, – сказал он, растягивая слова, – игривая, как котенок.

Он стряхнул с пальцев окурок сигареты и неторопливо пошел к ступеням клиники. На его губах промелькнула довольная улыбка, когда он услышал, как Пол дал волю своему гневу, громко хлопнув дверцей машины.

Комната Джинджера была светлой и просторной, окна ее выходили на территорию клиники. Джинджеру надо было исследовать все – комод и шкаф, тумбочку у кровати и даже ковры на полу. Марни распаковала его чемодан и уложила вещи в ящики комода. Закончив, она села на пол около кровати, и тут они с Джинджером познакомились по-настоящему. Дети инстинктивно чувствуют, насколько искренно отношение взрослых, и в детском сердце не было сомнения в чувстве, которое испытывала Марни, прижимая его к себе.

– Мне операцию будут делать, – сообщил он важным тоном, – на плече. – Он потрогал плечо Марни, словно хотел сказать, что однажды его плечо будет таким же прямым, как у нее. Он улыбнулся ей. – У вас зеленые глаза, мисс, как липовые листочки.

От этого сравнения на лице ее мелькнула улыбка.

– Можешь называть меня Марни, – сказала она ему.

Он повторил ее имя про себя и дотронулся до нее удивленными руками. Она была чем-то совершенно новым в его маленькой жизни, до сих пор знавшей только убожество и жестокость трущоб, а потом суровый холод приюта. Ему было около четырех с половиной лет, когда мать оставила его, и хотя смутные воспоминания все еще жили в нем, они никоим образом не были связаны с чистой, слегка ароматной свежестью кожи Марни, мягкостью ее волос и нежным голосом. Юный ум Джинджера искал сравнения, чтобы описать ее, и, поскольку единственные приятные воспоминания в его жизни были связаны с кино, куда сосед отца иногда брал его с собой, когда пьяный Фарнинг приводил домой женщин, Он сказал:

– Вы прямо как из фильма, мисс.

– Правда, Джинджер? – Она не сделала ошибки и не посмеялась над комплиментом. – Как мило, что ты так говоришь.

– Люди в кино живут в больших красивых дворцах, знаете, мисс, и у них много-много мужей и жен. – Он оглядел ее торжественными глазами в обрамлении длинных ресниц. – А у вас есть муж?

– Нет, Джинджер, я не замужем.

– Разве вы не хотите выйти замуж?

– Только если кто-то очень милый будет очень, очень любить меня, Джинджер, пока мы оба не состаримся и не отправимся на небеса.

– А он так сделает, мисс?

– Кто, Джинджер? – спросила она заинтригованно.

– Смеющийся человек.

– Смеющийся… а, понятно! – Ее руки обняли мальчика, она понимающе улыбнулась. – Это мистер Деннис, милый. Он здесь работает, но не думаю, что он способен любить одну-единственную девушку, пока не состарится. – Она взглянула на часики. – Тебе скоро принесут чай. Ты хочешь есть?

Он кивнул, а потом, оттого что ему хотелось поделиться чем-то очень сокровенным, он прижал губы к уху Марни и, щекоча ее ими, прошептал:

– Если хочешь, Марии, я женюсь на тебе, когда вырасту и стану совсем здоровым.

– И это значит, что мы теперь помолвлены? – прошептала она в ответ с подобающей серьезностью.

– Да, – ответил он, и они улыбнулись друг другу.

Они вместе кушали за столиком у солнечного окна, когда пришел Пол Стиллмен, чтобы посмотреть, как Джинджер устроился. Когда он открыл дверь и его взгляд упал на Марни и Джинджера, с деловым видом жующих банановые сандвичи и джем, в его глазах появилась невольная улыбка.

Джинджер повернулся на стуле и подарил ему – испачканную джемом улыбку.

– Привет, мистер Стиллмен, – сказал он. – Мы пьем чай… и теперь я совсем не против здесь остаться.

Пол подошел к столу и взял себе сандвич с бананом.

– Рад слышать, что ты хочешь остаться, Джинджер. Полагаю, ты положил глаз на мою хорошенькую секретаршу?

Джинджер торжественно кивнул, а Марни залилась краской, когда Пол, проглотив сандвич, посмотрел на нее с циничным выражением, заменившим улыбку в его глазах.

– Похоже, вы умеете обращаться с мальчиками, Марни, – протянул он.

Глава 3

Марни вскоре с глубоким интересом полностью погрузилась в свою работу. Июль цвел пышным цветом, и в свободное от работы в офисе время она читала Джинджеру книги на залитых солнцем лужайках клиники и рассказывала о диких животных и незнакомых птицах, часто навещавших длинные берега Норфолк-Броде. Еще он любил слушать о морском побережье, потому что никогда не видел моря и не играя на песке с ведерком и лопаткой, и Марни описывала ему Ярмут от начала до конца, рассказывая, как ветер раздувает мелкий песок и как большие прыгучие волны накатывают на берег, блестящий пиратским серебром. Джинджер обладал цепким, быстрым умом и с огромным удовольствием, выслушивал красочные рассказы Марни. Один из них в особенности нравился мальчику, в нем говорилось о Поле Стиллмене.

Однажды он довольно долго стоял и беседовал с ними, а когда его вдруг отозвала медсестра, Джинджер прижался личиком к шее Марни и спросил, почему у мистера Стиллмена такая большая дырка в подбородке.

Буйное воображение Марни без труда снабдило ее объяснением, и ямочка на подбородке ее работодателя превратилась в пещеру, в которой живет заколдованная принцесса с полпенни ростом. Иногда в погожую погоду, уверяла Марни Джинджера, ее можно увидеть сидящей на ракушке и расчесывающей длинные черные волосы.

Осматривая мальчика, Пол, должно быть, частенько удивлялся, почему тот, словно зачарованный, не отводит взгляд от его подбородка, когда Джинджер доверчиво рассказал эту историю Аде Баррингтон, она не увидела в этом ничего хорошего и пересказала ее Полу на утреннем сеансе массажа спины.

– Я всегда думала, что там живет дьявол, – фыркнула она, и Пол отплатил ей тем, что ущипнул там, где ее долгое время уже никто не щипал.

– Я теперь исправился, Ада, – сказал он. – В октябре я женюсь.

– В октябре, да? Полагаю, ваша очаровательная Илена получит все, что положено? Подружки невесты? Мальчики из хора? Ведра шампанского?

– Да! Я был настроен на что-то более быстрое и менее шумное, но Илена будет выглядеть сказочно, так что, полагаю, придется мне мучиться в брюках в полоску, но будь я проклят, если надену цилиндр.

– Как дела у младшей сестры Илены?

– Руки у нее зажили, но мне кажется, что у нее разбито сердце, Ада, а в лечении таких болезней я не специалист.

– Сердца никогда не вылечишь до конца, Пол. – Внезапно в голосе Ады Баррингтон зазвучала более серьезная нотка. – Нет, никогда их нельзя починить, хотя их можно склеить, как разбитую вазу, и, если не подходить близко или не обращаться слишком грубо, они вполне сойдут за целые.

– Можно подумать, что вы знаете это на личном опыте, Ада.

– Я потеряла любимого человека в Йоханнесбурге сорок лет назад и так до конца это и не пережила. Ах, теперь мне лучше, Пол. Намного легче.

Ада была крупной женщиной, но он поднял ее и снова уложил на простыни без усилия, и, когда она поправляла плечики ночной рубашки, ее глаза лукаво блестели, глядя на него. Его непослушные волосы упали на лоб, рукава белой рубашки были закатаны выше локтей, обнажая поросшие темными волосами, энергичные руки. «Он выглядит как настоящий мужчина, – подумала она с одобрением. – Мужчина до мозга костей, и к тому же с добрым сердцем». Ада Баррингтон наклонила голову в сторону соседней комнаты.

– Сегодня малышу делают рентген, не так ли, Пол?

Он кивнул, откидывая темные волосы со лба:

– Кровь стынет в жилах, как подумаешь, как бессердечно некоторые относятся к своим детям, разве нет? Закон слишком снисходителен к ним, и хотя такие люди, как я, иногда могут залечить физические раны, нанесенные этими бесчеловечными скотами, мы мало что можем сделать со шрамами души. Я надеюсь, что смогу вернуть здоровье телу Джинджера, но он, вероятно, будет подвержен неврозу и приступам страха до конца своих дней.

– Бедный ягненочек! – Старинные серьги Ады, длинные, украшенные бриллиантами, сочувственно покачнулись. Ада никогда не снимала серьги, даже в постели, и ее смелое, все еще красивое лицо всегда было сильно напудрено и нарумянено. Она выглядела как актриса, и в семьдесят шесть у нее все еще был звучный актерский голос и веселый, слегка игривый огонек в голубых глазах. Пол очень любил ее. Большинство ее друзей постепенно ушли из жизни, оставив ее довольно одинокой, и он считал, что в клинике она искала не только телесного облегчения, но и компании. У нее был артрит, и она ложилась в клинику примерно два раза в год. Он всегда предоставлял ей место, несмотря на то, что мало чем мог помочь ей в ее болезни.

Она смотрела, как он опускает рукава рубашки.

– Вы никогда не думали о том, чтобы вернуться в Канаду? – спросила она.

– Дрю, мой брат, хотел бы, чтобы я вернулся, но я в некотором роде осел здесь теперь, когда моя клиника заработала. И я не думаю, что на самом-то деле Илене вряд ли понравится жить там. – Он улыбнулся, надевая пиджак. – Для Илены существуют только три цивилизованных места – Лондон, Париж и Рим. Не думаю, чтобы я осмелился увезти ее слишком далеко от ее излюбленных парижских показов моды, Ада.

В его голосе звучала сардоническая нотка, но снисходительная улыбка на губах заставила Аду предположить, что такой роскошной особе, как Илена Жюстен, следовало извинить ее пристрастие к фешенебельному обществу и шикарной одежде и гораздо менее безответственное отношение к жизни, чем у ее будущего мужа. Каким бы ответственным он ни был, но он также обладал энергией, которую никогда не мог израсходовать полностью, даже в конце долгого дня, и на самом деле Ада вовсе не была удивлена, что у него была потребность в волнующей партнерше, а не в домашней женушке. Илена Жюстен волновала в полной мере. У нее была изысканная фигура, а ее рот всегда выглядел так, словно жаждет жадных поцелуев.

– Ну, мне приходится любить вас и покинуть, Ада. И все бегаю то вверх, то вниз, как бык Барни по четвергам, и Марни ждет меня, чтобы рассчитать зарплату персонала. – Пол расхохотался и дотронулся пальцем до ямочки на подбородке. – Забавная девчушка, не так ли? – Он поспешил вниз.

Илена и Пол ужинали в этот вечер во французском посольстве, и ему хотелось скинуть с себя обычную четверговую гору бумаг как можно скорее. Ужин в посольстве был довольно важным событием, и Илене удалось вызвать у Нади интерес к платью, которое она собиралась надеть, поэтому вечером она хотела приехать в клинику, чтобы показать его кузине.

Сестринское бунгало было расположено так, что его привлекательная веранда ловила последние лучи заходящего вечернего солнца. Они позолотили каркас веранды, пролившись на Марни, устроившуюся на деревянных перилах, придав крашеным волосам Джулии Брелсон мягкий золотистый оттенок. Джулия расположилась в плетеном кресле, делая себе маникюр.

– Все радости жизни принадлежат богатым, не так ли? – сказала она слегка недовольным тоном.

– Вы говорите так, Джулия, но могу поспорить, что не захотели бы поменяться местами с Надей Жюстен, – ответила Марни. – Похоже, деньги не могут вернуть ей здоровье, а вы можете танцевать и делать тысячу и одну вещь, которые ей недоступны.

Джулия отодвигала упрямое полукружье маленькой оранжевой палочкой.

– Интересно, что будет с этим ее французским дружком? Если его признают виновным, то посадят в тюрьму на много лет, так ведь?

– Я не знала, что вы читаете по-французски, – резко сказала Марни.

– О, я подружилась с французской медсестрой, когда была в Бартсе, и она меня немножко научила. Я вовсе не блестящий знаток, заметьте, но обхожусь. – Тут Джулия посмотрела вверх и увидела, с каким хмурым выражением разглядывает ее Марни; краска немедленно отхлынула от ее вызывающего личика. – Вы, однако, быстро стартуете, черт побери! – пробормотала она. – Вы догадались, что это я принесла газету Наде, так ведь?

– Зачем вы вообще это сделали, Джулия?

– Ну, она просила и просила, и мне ее стало жаль. Надя уже догадывалась, что в воздухе что-то носится, по намекам в его письмах, но я ни секунды не могла подумать, что она попытается покончить с собой, когда прочитает, что его арестовали и будут судить. Боже правый, да я чуть со страху не умерла, когда понесла ей чай в тот полдень и увидела, что запястья располосованы. Мне просто дурно стало.

– Вы и письма ее отправляли, я думаю?

– Ну, ничего дурного я в этом не видела, Марни. Я просто думала, что старик Жюстен против ее дружбы с Рене Бланшаром из-за ее состояния. – Джулия пожала плечами. – Некоторые отцы очень странно к таким вещам относятся, хотя с ней абсолютно все в порядке, только ходить не может. Она могла бы выйти замуж, если бы захотела. – Джулия вертела в пальцах один из маникюрных инструментов, лежавших на столике возле нее. – Вы ведь не скажете мистеру Стиллмену, что я отправляла эти письма и приносила ей газеты, правда, Марни?

– Конечно нет! – тут же откликнулась Марни. – За кого вы меня принимаете?

Джулия ответила не сразу, и сладкий запах лака поплыл над верандой, когда она начала красить ногти.

– Босс немедленно выставил бы меня вон, если бы узнал об этом, а вы, похоже, с ним тесно общаетесь. – Джулия посмотрела вверх, и ее пустоватые голубые глаза жадно обшарили лицо Марни. – Надя дала мне немного денег, понимаете, а одно из здешних правил – не брать деньги от пациентов, так что поклянитесь мне, что будете держать язык за зубами. Я не хочу потерять эту работу.

– Естественно, я ничего не скажу, но вы должны были проявить больше здравого смысла. – Марни отвернулась и стала смотреть на раскидистые деревья в мягком вечернем воздухе. – Илена приедет сегодня в клинику, чтобы показать свое платье для танцев Наде. Интересно, как оно выглядит.

– Вполне сказочно, могу поспорить, – ответила Джулия. – Жюстены просто купаются в деньгах, ей бы выйти замуж за кого-нибудь из высшего света. Мистер Стиллмен, разумеется, очень привлекателен, но я слышала, что большая часть его денег вложена в клинику, и если что-то случится, он разорится вместе с ней. – Джулия вытянула руку и помахала пальцами в воздухе, чтобы лак просох. – Хм, босс вовсе не дурен, в этой его пещерной манере, но Эррол Деннис – вот воплощенный идеал красавца мужчины.

– Эррол Деннис чересчур красив и знает об этом, – рассмеялась Марни.

Джулия слегка нахмурилась при этом замечании, и ее глаза скользнули по Марни, выглядевшей очень свежей и стройной в обтягивающей черной юбке и белой блузке с воротничком и манжетами, украшенными вышивкой.

– Эррол уже строил вам глазки, Марни? – напряженно спросила Джулия.

– Строил пару раз, – признала Марни. – Он пригласил меня пойти с ним двадцать четвертого августа на какие-то грандиозные танцы.

– На Чардморский благотворительный бал? – резко и требовательно спросила Джулия. – Тот самый, который каждый год устраивают в Чардморе, чтобы помочь медицинским исследованиям.

– Верно. – Марни спрыгнула с перил, и свет, лившийся из окна веранды, позволил ей увидеть побледневшее, полное ревности лицо Джулии. Потом Джулия вскочила на ноги, и оранжевые палочки и кусочки ваты скатились с ее коленей.

– Вы собираетесь идти с ним туда?

– Думала, что пойду. – Марни нахмурилась при виде волнения Джулии. – Я очень люблю танцевать, но если он обещал пригласить вас…

– Он не обещал, – угрюмо призналась Джулия. – Он раз или два намекал, что может пригласить меня, и… и я все отдала бы, чтобы пойти туда. Это один из самых крупных ежегодных балов. Они проходят в доме лорда Чардмора в Тенддингтоне, и все надевают маскарадные костюмы и маски. – Казалось, Джулия вот-вот расплачется. – Вы можете позволить себе купить туда билет. Мы все знаем, что вы работаете только для развлечения.

Это было правдой, считала Марни, и у нее промелькнула мысль, что Эррол Деннис небрежно обращается с людскими чувствами, как мальчишка с мешочком мраморных шариков. Он не имел права почти пообещать одной девушке взять ее с собой на Чардморский бал, а потом беззаботно переключиться на другую. Ничего удивительного, что бедная Джулия готова расплакаться. Марни подбежала к ней через веранду и быстро, ободряюще обняла.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Я сама себе куплю билет, а этот красивый дьявол возьмет с собой нас двоих. Я не знала, что это костюмированный бал. Как забавно будет, Джулия, придумать пару по-настоящему оригинальных костюмов.

Перед добросердечной Марни было трудно устоять, и Джулия вернула ей улыбку.

– Вы на самом деле купите себе билет? – спросила она.

– Разумеется. Эрролу, похоже, нравится изображать из себя калифа, так что он сможет вплыть в дом Чардморов с девицей на каждой руке.

Джулия изумленно посмотрела на Марни:

– Большинство девушек просто с ума сходят по Эрролу, а вы так иронично, к нему относитесь. Разве… разве он вам не нравится?

– С ним все в порядке, – ответила Марни после некоторого размышления. – Он довольно милый, когда захочет.

– Мне он нравится, – призналась Джулия. – Мы с ним несколько раз проводили вместе время, и он всегда ходит в такие шикарные места в Вест-Энде. На самом деле я не знаю, как ему удается позволять себе бывать там. У него здесь хорошая зарплата, это так, но ее вряд ли достаточно для «Карлтон-Грилл», когда он заплатит за квартиру и купит себе одежду и продукты. Знаете что, Марни, я думаю, он играет в шемми.

– Шемми? – удивленно переспросила Марни.

– Шемен-дефер. Если повезет, можно выиграть достаточно много.

– А почему вы думаете, что он играет? – спросила Марни с интересом, но без большого удивления. Она не думала, что ее может сильно удивить что-то касающееся Эррола Денниса.

– Ну, – сказала Джулия, – я как-то ходила с ним потанцевать в клуб, где он бывает, и высокий парень положил ему руку на плечо и сказал, что хочет, чтобы удача Эррола хоть чуть-чуть перешла к нему. Эррол только посмеялся, но я поняла, что мужчина говорил об игре. У него был такой беспокойный взгляд, какой можно встретить только в игорных домах, а Эррол откуда-то должен брать деньги.

Джулия наклонилась и подобрала оранжевую палочку и кусочки ваты. Ее голос зазвучал приглушенно, когда она продолжила:

– Тот человек еще кое-что сказал, Марни. Он посмотрел на меня, а потом спросил, где его другая подружка. Он подмигнул – знаете, как подмигивают мужчины, когда говорят о какой-нибудь очень шикарной даме. Но Эррол разозлился. Он перестал смеяться и тут же увел меня танцевать. – Джулия выпрямилась. – Я… Я знаю, что он погуливает, но ничего не могу с собой поделать. Иногда он бывает таким милым.

И Марни знала, что это правда. Маленький Джинджер страшно боялся делать рентгеновские снимки, но Эррол предвидел это и купил ковбойскую шляпу, чтобы мальчик надел ее в кабинете. Джинджер страстно любил играть в ковбоев, он пришел в полный восторг от шляпы, и снимки были сделаны без суматохи и нервов.

Эррол Деннис был загадкой, решила Марни. Его невозможно было ни одобрять, ни полностью осуждать, но любую девушку, которая позволила бы себе влюбиться в него, ожидала сердечная боль.

Джулия сложила свои лаки и палочки в маникюрную коробочку и вместе с Марни пошла в сестринскую гостиную, где одна из сестер немедленно оторвалась от вязания и сообщила, что телевизор объявил забастовку.

– Укрась наше существование, Марни, – попросила она. – Сыграй нам что-нибудь. Старина Грин из десятой комнаты своим коленом навел на меня тоску. Мне жаль несчастного старика, но держится он молодцом. Пока мистер Гордон занимался с ним, он ущипнул меня. Нам здесь должны приплачивать за вредность.

– Разве Алек Гордон не предложил потереть это место, чтобы не болело? – рассмеялась Джулия, помогая Марни убрать стопку нижнего белья и пару накрахмаленных шапочек с фортепьяно. Марни была в восторге, обнаружив, что в бунгало есть инструмент.

– Шутишь? – Сестра с усмешкой пересчитывала петли. – Жизнь реальна, жизнь серьезна для нашего Алека. Единственные выпуклости, которые его интересуют, – это коленные чашечки и щиколотки.

Марни улыбнулась про себя, и ее пальцы пробежали по клавиатуре. Алек Гордон был так застенчив, казалось, он постоянно залит румянцем смущения, и сестры никак не оставляли его в покое.

– Какая прелесть, Марни, – сказала сестра Донкин. – Что это?

– Ирландская баллада, которой научила меня мать. – И Марни вдруг так погрузилась в музыку, что не заметила возобновившейся ревности во взгляде Джулии Брелсон. Очаровательная ирландская мелодия рождалась под ее пальцами и уплывала из бунгало, паря над тихим, окутанным вечером парком клиники.

Илена еще не приехала, и Пол ждал ее в комнате Нади. В вечернем костюме он выглядел очень высоким и слегка надменным, и его непокорные волосы на этот раз были безупречно уложены.

– Сегодня ты до кончиков ногтей выглядишь знаменитым остеопатом, Пол, – заметила Надя и повернула голову к полуоткрытому окну, где теплый ветер легонько шевелил шторы. – Кто это там играет на фортепьяно? – спросила она. – Несколько раз, лежа здесь, я получила удовольствие от бесплатного концерта.

– Музыка не беспокоит тебя, Надя? – сразу же спросил он.

Она покачала головой, и Пол подошел к окну, в котором летнее небо все еще хранило легкие отблески дня, и дыхание ночного аромата воздуха коснулось его щеки. Музыка, которую играла Марни, была ему незнакома, но в ней безошибочно угадывалось ирландское колдовство, и оно зачаровывало, бродя меж теней внизу в парке.

– Это моя новая секретарша, Надя, – объяснил он. – Не правда ли, она очень хорошо играет? Ее матерью была Мэри Фаррел, концертирующая пианистка.

– В самом деле? Как интересно. – Но в голосе Нади не слышалось истинного интереса, и Пол тихо вздохнул, возвращаясь к ее кровати. Он наблюдал за бледным личиком Нади со странными, раскосыми глазами, в которых таилось столько горя. Он вспоминал, как она сопротивлялась ему в тот полдень, когда попыталась умереть; теперь ее глаза были безнадежными и отстраненными. Приговоренными к жизни без цели, к жизни без Рене Бланшара.

– Надя…

– Нет, Пол, только не говори о том, что можно было бы сделать для меня, если бы только я поверила. Я теперь пустая раковина. В девятнадцать лет я пустая, бесцельная вещь, обреченная лишь лежать словно бревно и считать проходящие пустые минуты. Я принимаю это. Пусть будет так, как есть!

Он взял ее руки и сжал их – холодные, вялые, словно у покойника. Он вспомнил живые, трепетные руки Марни Лестер, пробегающие по клавишам фортепьяно с прирожденным пониманием и мощью. Он взглянул на окно, и темные глаза Нади проследили этот взгляд.

– Тебе нравится твоя новая секретарша, Пол?