Текст книги "Уговор дороже мира"

Автор книги: Василий Жеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Asso
Уговор дороже мира

В дверь постучали в тот момент, когда пан Залевски уже почти придумал предлог, под которым он смог бы улизнуть в гостиничный ресторан.

– Надеюсь, ты ничего не заказывал в номер? – приоткрыв дверь ванной комнаты, ехидно поинтересовалась жена. – Помни, что сказал диетолог: после восьми никакой еды! Ты и так на приёме перебрал с калориями!

– О чём ты, Марыся? – оскорбился профессор. – Ничего я не заказывал! И, кстати, норму я сегодня не превысил!

– Да? А кто стянул с подноса два пирожных? Думаешь, я не заметила?

– Это для Яцека! – буркнул Залевски и, улыбнувшись в усы, незаметно огладил живот.

Из смежной комнаты высунулась белобрысая голова:

– Какие пирожные?

– Марш спать! – шепотом рявкнул отец.

Голова юркнула обратно. Залевски виновато оглянулся.

– Ах, Стефан, Стефан, – покачала головой жена. – И как только тебе не стыдно!

С завтрашнего дня урежу твою норму ещё на десять пунктов. Уяснил?

Осознав безрадостную перспективу предстоящей голодовки, Залевски тяжело вздохнул. В дверь вновь постучали.

– Иду, иду! – раздраженно прошипел профессор.

За дверью оказался высокий молодой человек, словно только что сошедший с полотна великого Экристида. Залевски с нескрываемой завистью оценил его спортивную фигуру и хмуро спросил:

– Чем могу служить?

– Профессор Стефан Залевски? – учтиво осведомился незнакомец. Профессору показалось, что тот едва удержался, чтобы не щёлкнуть каблуками.

– Да, это я.

– Капитан Лакруа, префектура центрального округа, – гость поднёс два пальца к воображаемому козырьку. – Мне приказано срочно доставить вас в Лувр.

– С какой стати? – опешил Залевски. – Вы представляете, который час?

– Простите профессор, но дело весьма срочное! Директор Бизо просил вас приехать как можно быстрее!

– Только не говорите мне, что почитатели этого писаки всё же добрались до

Джоконды, – нервно хохотнул профессор, но, встретив непроницаемо-серьёзный взгляд офицера, тут же осёкся.

– Что-то случилось, Стефан? – выглядывая из-за его спины, озабоченно спросила жена.

– Мадам, – потомок натурщика Экристида, на этот раз не стал сдерживаться и звонко щелкнул каблуками, – я вынужден похитить вашего мужа. Заверяю, что доставлю его обратно в целости и сохранности!

Марыся обворожительно улыбнулась. Её взгляд как бы случайно скользнул по фигуре гостя, и Залевски с плохо скрываемой яростью отметил, как она одобрительно приподняла брови.

– С вами…

– Капитан Лакруа, – подсказал наглец, – Мишель Лакруа.

– Я уверена, Мишель, – проворковала пани Залевски, – что с вами мой муж будет в полной безопасности. Только прошу вас, ни в коем случае не давайте ему есть – он на диете! Обещаете?

– Слово чести, мадам! – улыбнувшись, кивнул француз, тем самым окончательно уверив профессора, что его первое впечатление было ошибочным: с такой неприлично-пропорциональной фигурой этот выскочка мог быть натурщиком только в студии комиксов.

Всю дорогу Залевски напряженно молчал. За окном машины, сияя мириадами огней, проносился ночной Париж, и профессор с тоской подумал, что он снова так и не смог выкроить время, чтобы посетить памятные места, где жили и творили великие мастера. Вместо этого он в сотый раз спорил с коллегами на темы, которые, по большому счёту, кроме их самих никого не интересовали. Вздохнув, профессор твёрдо пообещал себе, что в следующий свой приезд он обязательно обойдёт весь город. Он представил, как бредёт по Мон-Мартру, и его нос щекочут ароматные запахи жареных каштанов и свежевыпеченных круассанов. «Да, эта прогулка должна стать воистину незабываемой!» – решил профессор и плотоядно улыбнулся.

Таким образом, когда машина затормозила у служебного входа в Лувр, профессор

Залевски пребывал в отличнейшем расположении духа, совершенно позабыв о тревогах по поводу столь неожиданного ночного вызова.

– Господин Залевски, как я рад, что вы откликнулись на мою просьбу!

Анри Бизо подбежал к машине и помог профессору выбраться.

– Стоило ли так беспокоиться, господин директор, – прогудел польщенный таким вниманием Залевски. – Где это видано, чтобы директор Лувра оказывал подобные почести скромному учёному.

Бизо попытался что-то ответить, но вдруг схватился за грудь и пошатнулся.

Теперь уже профессору пришлось подхватывать его под локоть:

– Вам плохо?

– Нет-нет, – прохрипел директор, – это ничего, это подождёт! – Он вынул из кармана пузырёк, вытряхнул на ладонь таблетку и положил под язык. – Пойдёмте скорее! Вы не представляете! Это какой-то ужас! – Он схватил тучного профессора за руку и с лёгкостью потащил внутрь здания.

По дороге Залевски с удивлением заметил, что в залах непривычно пусто.

Разумеется, ночью посетителей не бывает, но это совсем не означает, что ночная жизнь знаменитого музея замирает. Уборщики, охрана, техники и прочие работники продолжают трудиться даже в ночное время, чтобы к утру гости могли в полной мере насладиться шедеврами мирового искусства.

– Я приказал всем покинуть залы, – оглядываясь через плечо, пояснил Бизо, предвосхищая вопрос профессора. – Кроме меня и ещё нескольких доверенных лиц о происшедшем пока никто не знает.

– Да что же, в конце концов, произошло?!

Директор музея резко остановился.

– Смотрите сами… – он обреченно махнул рукой и снова полез в карман за лекарством.

Залевски повернулся и в ту же секунду из его необъятной груди вырвался возмущенный рёв:

– Вы что тут, с ума все посходили?! Кто додумался поместить Экристида в зал фламандской живописи? Это неслыханно!

– Вы уверены, что это "Золотая долина"? – растирая грудь, тихо спросил Бизо.

– Я имею в виду, вы уверены, что это подлинник?

Крупнейший знаток творчества Экристида надменно вскинул подбородок:

– Месье Бизо, раньше я не замечал за вами склонности к дурацким шуткам, – сухо произнёс он. – Простите за подобный тон, но, принимая во внимание время суток, а также…

– Вы помните, какая картина висела на этом месте? – не дослушав его, спросил директор.

– Разумеется, – огрызнулся профессор, – "Пантеон мёртвых" кисти Тетриоли!

– Да, – грустно кивнул головой Бизо. – Единственная схожесть этих полотен состояла в том, что их размеры были практически идентичны. Две самые крупные картины в нашем музее.

– Были?! – вздрогнул Залевски.

– Да, были! – взвился директор. – А как прикажете изъясняться, когда в одно мгновение исчезает Тетриоли и появляется два совершенно одинаковых Экристида? И не смотрите на меня так! Я не сумасшедший! Пойдите в зал Экристида и убедитесь сами!

Залевски возмущенно фыркнул, но всё же решил сходить, так как с самого начала этого безумного фарса, его мучил вопрос: кого же повесили на место "Золотой долины"?

Спустя пять минут он примчался обратно. Его лицо было пунцовым, а в глазах, как и у директора, плескался ужас. Он подбежал к картине, столь неуместно смотревшейся в непривычном фламандском окружении, и стал внимательно её изучать.

Через некоторое время он воскликнул:

– Но этого не может быть!

– Значит, я был прав, – устало произнёс Бизо. – Теперь в Лувре две "Золотых долины" и обе настоящие… Вы не могли ошибиться, профессор? – с надеждой спросил он.

Залевски рассеянно потёр виски:

– Можно, конечно, провести научно-техническую экспертизу, проверить холст, грунт, краски, но…

– Можете не продолжать, коллега! Я ничуть не сомневаюсь в вашей компетенции.

– Директор музея махнул рукой и схватился за голову. – Господи, за что? И как?

Вы представляете, даже камеры наблюдения ничего не успели зафиксировать! На одном кадре Тетриоли, а уже на следующем – Экристид. Это какое-то безумие!

– Тем не менее, необходимо срочно снять эти… – Залевски на мгновение споткнулся на слове, – …полотна с экспозиции.

– И Джоконду тоже? – всхлипнул Бизо.

– А что с Джокондой? – вытаращился Залевски.

– Их двенадцать! – глупо хихикнул директор. – Не одна, не две, а целых двенадцать!!! А вот в зале Данэ недостача! Ровно на одинадцать полотен! – Бизо вдруг захрипел и упал на колени.

– Врача! Позовите кто-нибудь врача! – во всю мочь закричал профессор.

Его крик многоголосым эхом пронёсся по тихим залам Лувра. По тем самым залам, где столетиями хранились раритеты, некоторые из которых, таковыми уже не являлись…

Утром, так и не дождавшись от мужа сколь-нибудь вразумительного объяснения его странного поведения, пани Залевски хлопнула дверью и отправилась по магазинам. В последний момент профессор услышал, как она отчитывает сына:

– Что значит – "Потерял!"? Где? Ты знаешь, сколько стоил этот набор? Сто шестьдесят франков! Я себе во всём отказываю – только бы у тебя была возможность учиться, а ты теряешь такие дорогие вещи! Нет будешь! Не смей спорить! Я сказала – не смей! Маме лучше знать! Это настоящая профессия – не то что у твоего отца!

Посмотри на дядю Юрека: всего два года как он окончил университет, а уже купил собственный дом! Не плачь! Мама тебя любит! Мама купит Яцеку новый набор и умный

Яцек выиграет школьную олимпиаду! Правда? Порадуешь мамочку? Ух ты, моя лапочка!

Держи десять франков и жди меня в игровом центре, я скоро приду.

Голоса удалились. Залевски перевернулся на другой бок и тупо уставился в противоположную стену. Он пытался думать о многих вещах, но у него ничего не получалось. В голове царил вакуум. Пустота! Ничто! Жизнь потеряла всякий смысл, и горше всего было осознавать, что весь этот смысл заключался в неповторимости четырёх полотен великого Экристида. Он знал их до мельчайших подробностей, до каждой царапинки, каждой трещинки. И вот оказалось, что всё это не более чем пшик. Оказывается, Экристида можно копировать! Экристида!!! Словно это не полотно величайшего художника, а помятая купюра, пропущенная через обычный ксерокс.

За спиной кто-то осторожно кашлянул. Залевски повернулся.

– Простите, я стучал, но вы не ответили, а времени очень мало, – извинился гость и без приглашения уселся в кресло.

– А, Лакруа… Опять вы, – равнодушно пробормотал профессор. – Ну что там новенького? Сколько шедевров мы еще потеряли?

– Потеряли? – француз вскочил на ноги. – В смысле, они уничтожены? Но этого не может быть! Этого просто не должно было произойти!

– Да, – согласился Залевски, – это не должно было произойти, но это произошло!

Оценив искренний ужас полицейского, профессор сразу и бесповоротно простил ему все неприятные эмоции, которые тот заставил его испытать прошлой ночью.

– У меня где-то был коньяк. – Профессор тяжело поднялся с кровати и подошёл к бару. – Помянем Экристида? – спросил он, передавая капитану бокал. – Как там говорилось? Плодитесь и размножайтесь?

– Размножайтесь! – с облегчением выдохнул Лакруа. – Так они просто размножились? Ну, слава богу! А я то подумал, что произошло непоправимое!

Залевски отшвырнул бокал и схватил француза за грудки.

– Идиот! Что вы в этом понимаете! Они уничтожены! Экристид должен быть один!

Не два, не три, а один! Это книгу можно издать стотысячным тиражом и ничего не случится, а картина – это раритет! Можете вы это осознать своей тупой башкой?

Лакруа без особых усилий освободился от захвата и мягко произнёс:

– Успокойтесь, профессор! Уверяю вас – всё поправимо. Я пришёл сюда именно для того, чтобы всё исправить. Ну, и ещё, чтобы извиниться.

– Я вас прощаю, – прорычал Залевски. – А теперь убирайтесь вон! – Он развернулся, указывая на дверь, и вдруг замер. – Как вы сказали? Всё можно исправить?

Француз мягко улыбнулся:

– Выслушайте меня, месье Залевски, прошу вас! Только предупреждаю, мой рассказ может вас шокировать.

– Поверьте, после того, что случилось, это невозможно! – горько усмехнулся

Залевски.

– И всё же, постарайтесь выслушать меня спокойно, – предупредил Лакруа, после чего шумно вздохнул. – Прежде всего, хочу сказать, что в некотором роде, я – ваш коллега. Да-да, не удивляйтесь! Я, как и вы – искусствовед, но только вы изучаете искусство одного мира, а я сотен и даже тысяч! Вы меня понимаете?

Профессор издал что-то похожее на хрюканье, подошёл к бару, налил себе полный бокал и залпом выпил.

– Я всегда подозревал, что некоторые полицейские свалились откуда-то с Марса или с Юпитера! Среди французов, я полагаю, вас не так много, а вот в Варшаве, не иначе, вся полиция поголовно состоит из пришельцев!

– Профессор, я не шучу! Вспомните, что произошло в музее! Я и в самом деле не из этого мира. Мой внешний облик – всего лишь скафандр или маска, если хотите, которую я на время одолжил у настоящего Лакруа.

– Вы его убили и съели?

– Что вы, – побледнел гость, – наша этика запрещает причинять вред разумным существам! Уверяю вас, Мишель Лакруа жив и здоров и в данный момент гуляет по городу с вашей женой!

Профессор молча налил себе ещё один бокал.

– Я что-то не то сказал? – заволновался Лакруа.

– Напротив, я уже начинаю верить в ваш высший разум, – кисло произнёс

Залевски и поспешил сменить тему. – Так что там по поводу искусства других миров?

– Моя работа состоит в том, чтобы собирать образцы инопланетного искусства и затем изучать их.

– Воруете! – философски заключил профессор.

– Нет, как можно! Я же говорил, наша этика…

– Тогда как?

Лакруа виновато поник.

– Делаем копию. Абсолютную копию, понимаете? На молекулярном уровне! Есть такой прибор, для вас проще называть его дубликатором. Оригинал остаётся в том мире, где был создан, а в нашем появляется его абсолютная копия.

– Так какого же черта, вы наводнили Лувр Джокондами?! – взорвался профессор.

Лжефранцуз съёжился.

– У вас есть ребёнок, – тихо произнёс он, – и только это позволяет мне надеяться на ваше понимание. Дело в том, что я тоже отец, но у меня их сто восемнадцать. – Он развёл руками. – За всеми так сложно уследить!

– Сколько?!

– О, по нашим меркам, это не так уж и много. Просто, скорее всего, я плохой родитель, – тоскливо произнёс гость и смахнул слезу.

– Не корите себя, – невольно смягчился Залевски, – мне и с одним-то порой не справиться, а тут целая сотня!

– Не сотня, а сто восемнадцать, – уточнил Лакруа, сморкаясь в платок. – Я не хвастаюсь, просто, именно непоседливость моего младшенького стала причиной всех этих недоразумений. Видите ли, ваш мир и похожие на него, объявлены карантинной зоной, и доступ сюда запрещён.

– Карантин? По-вашему, мы – зараза? – патриотично оскорбился Залевски.

– О нет, вы меня не так поняли. Карантин объявлен по причине практически полной несовместимости наших сред обитания. Опасность катаклизмов и всё такое прочее. Простите, но это не в моей компетенции. Скажу лишь, что любой материальный предмет из карантинной зоны может доставить только спецгруппа, но даже в этом случае он должен пройти тщательное изучение.

– А в обратную сторону? – насторожился профессор.

– Я думаю, тоже нежелательно, – признал Лакруа. – Но запретный плод сладок, особенно для детей, вот мой младшенький и не удержался… – Он вздохнул. – Пока ничего страшного не произошло. Сто восемнадцатый притащил сюда дубликатор, а эта вещь практически безопасна!

– Да что вы говорите! – язвительно заметил Залевски.

– Простите, вы правы. Дубликатор в вашем мире сработал не так, как обычно: вместо того, чтобы отправить копию к нам, он оставил ее здесь, заменив ею другой материальный объект, максимально похожий по физическим параметрам. Но всё можно исправить!

– Так исправляйте же! Чего вы ждёте?

– Разве я не сказал? – пожал плечами Лакруа. – Мне нужен тот самый дубликатор, а у меня его нет! Сто восемнадцатый подарил его вашему сыну.

Парадокс, но десять франков в зале игровых автоматов и за его пределами – две совершенно разные суммы! Эту незамысловатую истину Яцек осознал, когда автомат противно пискнул и издевательски сообщил: «Game over»! Но поляки не зря во всём мире славятся своим упорством! Сначала Яцек честно пытался уговорить автомат вернуть жетон по-хорошему, а когда это не помогло – приступил к более активным действиям. Без сомнения, долгой и продолжительной осады этот кусок железа не выдержал бы, но на его счастье недалеко прогуливался охранник, и Яцеку пришлось осуществить временное тактическое отступление. Поразмыслив и так и эдак, он решил сбегать в номер и «одолжить» у отца десятку. Мысль показалась ему заманчивой, правильной и, что самое главное, своевременной, учитывая, что отец в данный момент спал и, следовательно, возражений с его стороны по поводу внеочередного займа ожидать не приходилось. Но как это часто бывает, действительность не всегда отвечает нашим желаниям: едва он просунул голову в дверь, как прямо над ухом раздался знакомый рёв: «Яцек!!!». Это могло означать только одно: он опять что-то сделал не так, и это «что-то» стало известно отцу.

Пан Залевски не торопился. Он выставил на середину комнаты стул, сел, немного покряхтел, показывая насколько зол, и только потом поманил сына пальцем.

– Яцек, – вкрадчиво начал он, – до меня дошли сведения, что вчера один… – Отец обернулся и вопрошающе посмотрел на француза, который сидел на соседнем стуле.

– Пьер, – подсказал тот. – Мальчишка лет десяти, конопатый, был одет в шорты и футболку с надписью "Убей старшего брата!".

Залевски старший кивнул и продолжил:

– … мальчик по имени Пьер подарил тебе некую вещь. – Отец сделал многозначительную паузу, означающую, что этот факт доказан и оспаривать его бесполезно. – Так вот, я настоятельно требую, чтобы ты отдал эту вещь! И немедленно!

– Не отдам! – насупился Яцек, прикидывая, начинать уже хлюпать носом или немного подождать.

– Яцек! – повысил голос отец. – Я не шучу! Немедленно верни дубликатор! Этот господин, – он кивнул в сторону француза, – из Интерпола! Ты хочешь провести всю свою жизнь в тюрьме? – Яцек заинтересованно склонил голову, но отец поспешно добавил: – Нет-нет, даже не надейся! Не во Франции!

Яцек подумал, что это существенно меняет дело, и решил начать сотрудничество.

– А за что? – с интонацией адвоката Гражика из сериала "Виноваты все, но не я!" спросил он.

Отец наклонился к его лицу и голосом прокурора Адамчика из того же сериала, хищно прошипел:

– За попытку контрабандного вывоза произведений искусства! За вандализм! В конце концов, за то, что к двенадцати годам ты так и не научился думать головой!!!

Этого Яцек никак не ожидал. Жгучая обида затопила все его тщательно выстроенные стратегические редуты, и он разрыдался.

– Ты же сам этого хотел!

– Что?! – вскочил Залевски.

– Да! – сквозь слёзы закричал Яцек. – Ты сам говорил маме, что зарабатывал бы больше, если бы сохранилось не четыре картины Экристида, а хотя бы пара десятков!

– Но я совсем не это имел в виду, – обескуражено пробормотал профессор. – Я хотел сказать… сказать… – Залевски понял, что выразить свою мысль ему не удастся, и потому закончил нейтрально, – …что подслушивать взрослые разговоры стыдно! Вот что я имел в виду!

Сын разрыдался ещё громче. Залевски решил смягчить ситуацию:

– Ну, хорошо, с Экристидом всё понятно, а Джоконду зачем размножил? Да ещё в таком количестве!

– Она мне нравится, – всхлипнул Яцек.

Вы когда-нибудь видели, как тает мороженое в пустыне? Залевски растаял ещё быстрее. Он опустился на колени и прочувственно обнял сына.

– Сынок! Наконец-то! – Профессор обернулся к Лакруа и со слезами на глазах простонал: – Гены! Дождался!

В течение следующих нескольких минут Лакруа был вынужден прослушать премьеру оперы "Великий плач" в исполнении мужского хора семьи Залевски. Наконец, Залевски старший решил, что подобные импровизации слишком интимны, чтобы представлять их широкой публике, и шумно высморкавшись в носовой платок, проникновенно произнёс:

– Отдай этот чёртов дубликатор, сынок! Я куплю тебе всё, что ты захочешь!

Бывают предложения, от которых отказываться не просто глупо, а, по меньшей мере – преступно! Поэтому Яцек немедленно вынул из кармана дубликатор, внешне напоминавший обычный мобильник, и протянул его французу.

– Нате! Всё равно там зарядка села, – пробурчал он и добавил: – Но это нечестно!

Лакруа торопливо схватил прибор и начал с ним возиться.

– Получится? – с надеждой спросил профессор, заглядывая ему через плечо.

– Уже! – торжественно возвестил Лакруа, вставая со стула. – Я всё исправил!

Все картины на своих местах и в нужном количестве! Вот только жаль, что директор Бизо пострадал. Я слышал он в больнице? – обеспокоился гость.

– Я сейчас же ему позвоню, и он сразу пойдёт на поправку! – радостно сказал Залевски. – А все неприятности можно объяснить стрессом: Анри в последнее время и в самом деле много работал.

– Ну и чудно! – улыбнулся гость. – К сожалению, мне пора! – Он помялся. – Дети понимаете ли! У меня их…

– Сто восемнадцать! Как же, помню! – расхохотался профессор. – Яцек, попрощайся с гостем!

Яцек хмуро кивнул и, не удержавшись, повторил:

– И всё равно – это нечестно! Уговор дороже денег!

Француз потрепал его по голове и протянул руку профессору.

– Вы извините ещё раз за всё!

– Да ладно, чего там! – прогудел Залевски, крепко пожимая ему руку. – Я же тоже отец! Да и по секрету сказать, сам в детстве чего только не…

Залевски вдруг замолчал. Потом побледнел. Потом прокашлялся.

– Что такое? – испугался Лакруа. – Вам плохо?

Профессор не ответил. Он повернулся к сыну и дрожащим голосом спросил:

– Сын, а тот мальчик… Он тебе подарил дубликатор или вы… – Залевски судорожно сглотнул и, наконец, выдавил: – …обменялись?

Яцек низко опустил голову.

– Как обменялись? На что? – завопил гость.

Залевски тяжело опустился на стул.

– Лакруа, напомните, что вы там говорили о несовместимости наших сред обитания? – глухо спросил он.

– К-карантинная зона, – заикаясь, пролепетал Лакруа.

– На вашем месте, я бы со всех ног помчался домой, – траурным голосом произнёс Залевски. – Как мне кажется, сто восемнадцатый, притащил домой нечто похуже атомной бомбы.

– Что может быть хуже вашей атомной бомбы? – прохрипел многодетный отец.

Профессор виновато пожал плечами:

– Так… пустяковина, которую пани Залевски купила сыну на распродаже за сто шестьдесят франков…

– Да не томите же! – взмолился гость.

Залевски собрался духом и выпалил:

– Набор "Юный химик"! НАШ набор, понимаете?!