Текст книги "Опекун безумца"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Василий Владимирович Веденеев
Опекун безумца

Самолет тряхнуло. Заныло сердце, как случается в предчувствии беды. Второй пилот скользнул взглядом по приборам и с неудовольствием заметил в углублениях обода высотомера пыль.

Внизу пилот видел город. Корк. Блеснули стрелы портовых кранов, стапели верфей плавно уплывали назад, переливались на солнце емкости нефтехранилищ. Мыс Мизен-Хед поднырнул под крылья и скрылся в облаках.

Гордон Кэлвин сидел в вертящемся кресле за тысячи миль от южного побережья Ирландии и нервничал. Он застыл, чтобы ничем не выдать волнения, и ждал сообщения из Европы. Он давно открыл пачку сигарет, но так и не закурил.

Еще не начав снижения, командир представил, как тянет реверс, как створки перекрывают сопла двигателей и мощные струи газов, направленные решетками по ходу движения, гасят скорость самолета.

В высоко вознесенной кабине «Боинга-747» весь фокус при посадке состоял в том, чтобы за кромкой взлетно-посадочной полосы определить ту точку, в которой колеса шасси коснутся бетонного покрытия…

Кэлвин посчитал, что чудом слышит, как тикает взрывное устройство, заложенное в багажное отделение «Боинга», плавно снижающегося у берегов Ирландии. В висках толчками пульсировала кровь, и, пожалуй, впервые Кэлвин отчетливо почувствовал, что нервы никуда не годятся и, похоже, он пошел вразнос. Телефон молчал.

Командир летного экипажа, внося различные поправки, прикидывал, когда начать выравнивание. Если на высоте сорока пяти футов входная кромка взлетно-посадочной полосы на мгновение окажется под носом самолета, значит, заход на посадку нормальный, если нет, самолет летит слишком низко. Командир, как и всегда, напоминал себе, что высота над входной кромкой есть функция угла наклона глиссады, когда… самолет разломился пополам.

Через пять минут позвонил телефон. Кэлвин поднял трубку и… через считанные секунды опустил. Скорее всего, ему сказали только одно слово.

Часть первая
ПЕШКИ В ЧУЖОЙ ИГРЕ

На следующий день повсюду в мире газеты напечатали сообщения:

«…Гибель авиалайнера компании «Эр Кингз». Через минуту поверхность моря была спокойной – ничего, кроме пятен масла. Самолеты береговой охраны прекратили облет. Причины катастрофы неизвестны…»

«…Восточное побережье: мистер Кэлвин отказался ответить на вопросы корреспондентов. Вскоре мистер Кэлвин предстанет перед комиссией по расследованию. Ведутся тщательные поиски «черного ящика». В аэропорту вылета грузчик Джерард Бино заявил о беспорядке, царившем перед посадкой, и явно недостаточных мерах контроля…»

В семье Нейманов было принято завтракать вместе в одно и то же время. Юлиус Нейман владел ювелирными салонами по всей стране. Сейчас он сидел во главе стола. Его сухая, в коричневых пятнах рука, напоминавшая восковой муляж, потянулась к газете, успела нажать кнопку сенсорного переключателя – вспыхнул экран телевизора. Нейман зашелестел газетными листами.

– Погиб самолет, – губы едва разжались, каждое слово давалось старику с видимым усилием.

– Да, папа, – Ричард Нейман знал, что более пространный ответ вряд ли обрадует отца.

После первых за завтраком слов, произнесенных главой семьи, можно было говорить, впрочем не забывая, что каждое лишнее слово старый Нейман воспринимает как вызов себе.

По телевизору показали обгоревшую машину и четыре обуглившихся мужских трупа в ее салоне. Нейман отложил газету. Ричард проследил за взглядом отца: считалось хорошим тоном интересоваться именно тем, чем интересуется старший. Ричард Нейман знал: без отца он ничто; сестра Эмили не рассчитывала полностью унаследовать дело отца, так как догадывалась, что причитавшаяся ей доля, скорее всего, уже определена, поэтому держалась более независимо, хотя и учтиво. Юлиуса Неймана было за что уважать, он начал с нуля и взлетел высоко, ни разу не подпалив крылья, то есть не будучи замешан в скандальных делах или громких аферах, что вовсе не означало, будто во главе стола – безупречный человек; его карьера свидетельствовала не о чистоте помыслов, а лишь о том, что все ходы он рассчитывал правильно.

Диктор сообщил, что Гордон Кэлвин предстанет перед комиссией, расследующей причины гибели самолета.

– Кто он? – Старый Нейман вытер руки салфеткой. Ричард с готовностью ответил:

– Высокопоставленный сотрудник федерального бюро, контролирующего деятельность авиакомпаний. У него большие полномочия и… не меньшие возможности.

– Этот Кэлвин неважно выглядит.

Все трое – жена, дочь и сын улыбнулись: мистер Нейман шутил, и было недальновидно не реагировать на его шутки.

Зазвонил телефон. Эмили напряглась. Все знали, что она переживает очередной роман, но делали вид, Что ничего не подозревают. Юлиус Нейман считал: если человек не слишком многословен, учится и представляет, как будет жить в дальнейшем, то он вправе распорядиться своей личной судьбой по собственному усмотрению.

Эмили подошла к телефону и позвала брата, не сумев скрыть разочарования.

Звонил юрисконсульт, просил Ричарда приехать. Сын извинился, поцеловал мать и вышел, прямой и собранный, отшлифованный трудами Неймана-старшего, как камни, на которых тот нажил состояние.

В это же утро Брюс Сарджент, опытный инспектор криминальной полиции, провожал в аэропорту свою подругу – театрального критика Дайну Фаулз. Сарджент терпеть не мог слов «подруга», тем более «любовница» и предпочитал не пользоваться ими даже мысленно, считая про себя, что Дайна – самая близкая женщина в его жизни и самый надежный друг.

Сарджент, среднего роста, коротко стриженный шатен, шел, чуть отстав от мисс Фаулз, и нес чемодан. Его можно было катить на колесиках, но Брюс давно решил для себя, что, если есть возможность размять мышцы, ею не надо пренебрегать. Он еще успевал любоваться Дайной, которая шагала быстро, откинувшись назад, расставляя носки туфель на высоких каблуках подобно танцовщицам – чуть в стороны; сзади она казалась совсем юной, хотя от тридцати ее отделял только год; Сарджент был старше лет на десять.

Их отношения подошли к тому пределу, когда развязка – та или иная – представлялась неминуемой: Брюс не хотел терять Дайну, но и не делал решающего шага, будучи не в состоянии даже объяснить себе, что его удерживало. В глазах Дайны он все чаще видел вызов, готовность вспылить, как случается с женщинами, у которых не все идет гладко.

Мисс Фаулз достала билет. Сарджент поставил чемодан и обнял ее за плечи. Они вели себя так, будто стоят одни в гудящем голосами зале. На них и вправду никто не обращал внимания, и Дайна поцеловала Сарджента в висок, как раз там, где пробивалась первая седина.

Неожиданно Брюс вспомнил все, что у них было в эту неделю, и многое из того, что было раньше; его захлестнуло удушливым теплом, особенно когда ее большой рот пополз было в улыбке, потом внезапно дрогнул. Дайна резко повернулась и бросилась к дверям. Он прощально помахал ей рукой…

Сарджент купил газету и, разворачивая страницы, подумал, что люди дошли до невероятных тонкостей, устраивая свои дела, но, как и раньше, совершенно беспомощны, когда нужно устроить счастье двоих, каждый из которых по-своему любит другого и не может объяснить, почему из этого ничего не выйдет.

На первой полосе газеты сообщалось, что близ берегов Ирландии рухнул и затонул «Боинг-747». Неприятный холодок скользнул по затылку. Дайна полетела на таком же самолете. Конечно, ерунда, но…

Брюс лениво скользнул глазами по следующему сообщению. Неопознанные трупы в сгоревшем автомобиле… Эксперт установил, что их расстреляли зажигательными пулями из автоматов. Сарджент машинально отметил, что четверо в автомобиле и самолет погибли почти одновременно; в его работе многое зависело от умения связывать независимые друг от друга события и разрозненные обстоятельства, и он не сомневался, что можно связать одной цепью, например, гибель торговца наркотиками в районе Видеосити и взрыв железнодорожного туннеля в Италии; другое дело, сколько звеньев окажется в связующей цепи. Все зависит от всего! Круги по воде от камешка, брошенного на безлюдном пляже, бегут по всем водам мира. Голоса, звучавшие сотни лет назад, не умирают, а только становятся все тише и тише.

Ричард Нейман, недовольный прерванным завтраком, подъехал к конторе юрисконсульта. Сегодня он впервые отметил, как отец постарел. Ричард старался гнать от себя назойливо мельтешившую мысль: скоро отец переселится в мир иной, и тогда… Младший Нейман знал, что так думать нехорошо, но утешался тем, что, наверное, все так думают.

Нейман-сын любил и ценил отца, но, как каждый, для кого смерть – не просто отдаленная реальность, а вымысел, без содрогания считал, что долго пожившему родителю пора подумать и о душе.

Вынув ключ зажигания, Ричард тщательно запер дверцы автомобиля и направился в контору.

Поднялся по лестнице. Вошел в приемную, хотел поздороваться с секретарем, но, не обнаружив девушку на привычном месте, изумился: Мэрион обладала способностью оказываться за рабочим столом всегда, когда приходили влиятельные лица. На столике для пишущей машинки, лежала утренняя газета со снимком погибшего «Боинга».

Решительно толкнув дверь, широко улыбаясь, Нейман вошел в кабинет. Адвокат Сонни Блом, тучный, как жаба, расплылся по креслу.

– Привет! – Нейман швырнул папку с документами на диван и, протягивая руку, присел на край стола. Ему показалось, что глаза Сонни неестественно округлены, будто кто-то надувает их изнутри, забравшись в массивный череп юриста под колечки волос, обрамляющих потную лысину. – Привет, – неуверенно повторил Нейман и перехватил взгляд Блома, прилипший к стене за его спиной. Ричард стер улыбку с лица… Дверь захлопнулась.

Сразу утратив величие, Нейман обернулся…

В это же время двое мужчин средних лет, напоминавшие компаньонов фирмы средней руки или соклубников, тихо прогуливались по овальной площади с бездействующим фонтаном посредине; казалось, они вымеряют ее шагами. Площадь располагалась в стороне от оживленных улиц, и скамьи вокруг задыхавшегося под солнцем, обезвоженного фонтана были пусты.

– Вы уверены, что машина здесь пройдет? – мужчина чуть выше спросил мужчину чуть полнее.

– Несомненно. Отличное место. И название… подходящее, – он ухмыльнулся, кивнул на табличку справа от подъезда ближайшего к фонтану дома, – площадь Добрых друзей!

Ричард Нейман замер. Он часто видел такие сцены на экране, но никогда не допускал, что сам станет их участником. Сонни Блом не сводил глаз со стволов коротких автоматов в руках двух мужчин, прижавшихся к стене. Нейман сглотнул слюну, ему показалось, что невидимая нить протянулась между ним и черным зрачком ствола, он чувствовал себя рыбой, подцепленной на крючок, и, если бы незнакомец начал поводить стволом, Ричард Нейман задергался бы влево-вправо.

– Руки, Нейман, – скомандовал автоматчик.

Ричард поднял руки. Один из автоматчиков подошел к столу, оборвал телефонный шнур. Неймана обыскали, он впервые почувствовал, как неприятно, когда по тебе шарят чужие ладони. Человек с квадратной челюстью накрыл автомат плащом, упер в бок Нейману и вывел из кабинета, второй кивнул Сонни Блому:

– Через полчаса можешь звонить в полицию…

Неймана вывели черным ходом. Во дворе ждала машина. За рулем, сосредоточенно глядя перед собой, сидел человек. Нейману заклеили глаза и рот пластырем, руки стянули за спиной, защелкнули наручники.

Машина резко взяла с места.

Юлиус Нейман отдыхал в оранжерее, любовался тигровыми лилиями, удивляясь, как умудряется садовник отличать альпийские астры от обыкновенных ромашек. Телефон зазвонил едва слышно, скорее зашептал: Нейман-старший не переносил резких звуков. Голос показался ему неприятным. Он не успел и подумать, кому бы он мог принадлежать, как неожиданно услышал, что разговор продлится всего тридцать секунд… Никаких вопросов – отвечать не намерены…

Юлиуса охватило чувство полной беспомощности, и стародавняя, как в годы его бедного детства, неуверенность, которая, кто бы мог подумать, гнездилась в нем все это время, придавила его. Он уже отвык говорить с людьми, в голосах которых не звенели бы просительные интонации, и растерянность, от которой он был надежно защищен успехом, вдруг сжала сердце.

Жена вопросительно смотрела на него. Он медленно опускал трубку, и каждый миг, до тех пор пока трубка не коснулась рычага, казалось, прибавлял Нейману морщин на лбу, под глазами, в углах губ.

– Ричард похищен… – Нейман просительно смотрел на жену, будто она могла что-то сделать. – Они требуют выкуп. Позвонят в контору Сонни… через два часа.

Этель хорошо знала мужа и понимала, что ужас происшедшего усугублялся внезапно на голову свалившейся необходимостью выкладывать деньги. Этель хотела спросить – сколько? – но краска залила ее поблекшее лицо: матери не пристало думать о цифрах, когда смертельная угроза нависла над сыном.

– Мы заплатим, – проговорила она, взяв на себя тяжесть самого непростого решения.

Нейман с благодарностью посмотрел на жену: она избавила его от борьбы с собой.

ѕ Заплатим… конечно… бедный мальчик.

Никогда еще платан близ конторы Сонни Блома не пользовался такой популярностью: вездесущие репортеры залезали на мощные нижние ветви и оттуда осыпали двери и окна конторы вспышками – каждому хотелось заполучить самый коммерческий кадр. Полицейские выталкивали репортеров из дверей конторы, но те, как ртуть, умудрялись просачиваться сквозь едва приоткрытые окна первого этажа, заползали с черного хода, используя отработанную тактику: один, отвлекая внимание, бранился с полицейским, другой проскальзывал в помещение.

Юлиус Нейман бесстрашно прошел сквозь строй объективов.

Почему все так падки на несчастье ближнего? Отчего всем приятно, когда можно потрогать горе другого? Может, греет мысль: «Слава богу, мимо меня пронесло»? Пронесло!! Каждый считает, что именно его жизнь – цепь сплошных неудач, и когда неудача гвоздит другого, появляется ощущение передышки.

Нейман сразу определил, кто старший среди полицейских, и уверенно направился к невзрачному человеку в сером костюме:

– Вы уверены? Они перезвонят?..

Чиновник кивнул.

Полицейский в штатском допрашивал мистера Блома. Перед адвокатом громоздились пузырьки и пачки лекарств; он то и дело что-то капал в стакан или глотал таблетки. Сонни, закатывая глаза, рассказывал, что утром секретарь не пришла, ее домашний телефон не отвечал, потом заявились двое с автоматами, заставили вызвать Ричарда Неймана… Полицейский допытывался, как выглядели похитители. Блом шевелил толстыми, будто вымазанными вишней, губами и плаксиво уверял, что не разглядел: он лгал и знал, что полицейскому это яснее ясного. Сонни не хотел лишних хлопот в жизни, а полицейский не хотел, чтобы его нервы пошли а уплату за покой Сонни Блома.

Вошел серый человек, он держал телефонный аппарат и тянул за собой длинный шнур. Нейман появился вслед, даже не кивнув Блому: Нейман считал, что из-за него все неприятности. Боров!

Серый человек вздрогнул: телефон в его руках задребезжал. Сонни Блом со страхом глянул на аппарат, будто сквозь дырки наборного диска на него смотрели зрачки автоматных дул. Взявшего трубку Блома, как и Неймана, предупредили, что длительность разговора тридцать секунд (серый человек даже не дал команды попытаться засечь, откуда звонят. Он знал: похитители опытны, и электронные искатели не успеют определить район, а тем более номер телефона-автомата). Выпуклые глаза Сонни выпучились еще больше, когда он услышал сумму выкупа.

Юлиус Нейман нетерпеливо барабанил по столу. Серый человек – капитан Макги – взял трубку с колен Блома и положил на место.

И, не обращая вимания на адвоката и ювелира, сказал полицейскому:

– Снеситесь с Сарджентом. Пусть возьмет Маркетти и Хорна и съездит к секретарю Блома: Сан-стрит, сто восемь…

У дома на Сан-стрит стояли полицейский автомобиль и карета «скорой помощи».

Двери квартиры номер четыре распахнуты настежь. Сарджент с сожалением смотрел на мисс Мэрион Туло. Отравление наркотиками. Полицейский врач считал, что она выкрутится, но, если сердце слабое, то…

Видимо, наркотики подмешали в вино. Сарджент согласно кивнул. Мисс Туло жила одна, сказал врач. Сказал недобро, с осуждением – так говорят мужчины, завязшие в семейной трясине, когда видят женщин, живущих в свое удовольствие.

Брюс Сарджент медленно перебирал на трюмо предметы женского туалета. Он всегда испытывал неловкость, касаясь чужих вещей без разрешения хозяина. Ему виделось что-то воровское в прикосновениях к флаконам и баночкам, которые не принадлежали ему.

– Поставьте ее на ноги поскорее. – Брюс глотнул воды из бутыли, которую притащил снизу полисмен.

Вечером Сарджент думал о завтрашнем дне – предстояла передача выкупа. Что-то ему не нравилось в условиях, предложенных похитителями, а что – он понять не мог. Брюс не впервые улаживал такие дела и каждый раз удачно, но хорошо помнил Тонни Чакокки, которому всадили пять пуль после того, как сумка с выкупом перекочевала в руки бандитов.

Сарджент радовался, что секретарь толстого Сонни Блома пришла в себя; она, как и ее хозяин, уверяла, что не помнит лиц отравителей. Очевидная ложь, но Сарджент не счел нужным давить: видимо, мисс Туло так пугнули, что она ни за что не развяжет язык.

Потом Сарджент мысленно попутешествовал по площади Добрых друзей; он знал ее хорошо, а после того как похитители сообщили, что выкуп следует передать у фонтана, подробно изучил десятки снимков, сделанных полицейскими фотографами.

Около одиннадцати вечера позвонила Дайна и, волнуясь, – от Брюса это не укрылось – сказала, что долетела, благополучно.

Заснул Сарджент поздно, тяжелым сном, и ему снился «Боинг», плывущий по глади океана. На покачивающийся фюзеляж взгромоздился мистер Нейман и пересчитывал крупные купюры; на оранжевом плотике рядом с выходным люком самолета плескался Сонни Блом, совершенно голый, и хихикал, поглядывая на мисс Туло; на стуле, который чудом не погружался в глубину, восседал капитан Макги и нудно твердил, что главное – не потерять людей, а если завяжется перестрелка, не поубивать пол-улицы…

Сарджент проснулся за минуту до писка будильника и, помотав головой, сразу забыл дурацкие ночные видения.

Ранние сумерки приглушили яркость солнца. В машине, стоявшей на примыкающей к площади Добрых друзей улице, сидели Брюс Сарджент и двое полицейских в штатском.

Брюс опустил стекло дверцы. Он думал об условии похитителей. После передачи выкупа Нейман появится сам, через час. Уловка? Приходилось рисковать. Сард-женту не нравилось, что все свершилось слишком быстро: само похищение, телефонные переговоры, согласие Неймана платить, договоренность о месте.

Судьба Неймана-младшего не слишком беспокоила Сарджента; Брюс хотел бы поймать преступников при передаче выкупа, а еще лучше – выследить их, чтобы ковырнуть всю грибницу.

Он помнил слова капитана Макги о том, что преступники опытны, потому и спешат, не хотят, чтобы мы суме-ли, подготовиться, пригрозили: если полиция станет тянуть или пометит деньги, Нейману – конец. При этих словах Макги закатил глаза, делая вид, что ему жалко Ричарда. На самом деле, и Брюс знал это точно, Макги, втайне от старого Неймана, распорядился пометить купюры.

Сидевший рядом с Брюсом Десмонд Парки сопел и все время трогал револьвер, будто кто-то мог его украсть. Полицейский за рулем не любил передач выкупа и успокаивал себя только тем, что оказался с Сарджен-том. Его ценили, считали, что с ним никогда ничего не случается…

Ожила рация: «Приехал старик Нейман».

Сумерки густели, будто кто-то неведомый разводил черную краску и вливал ее в зыбкую голубизну вечера. На улице неподалеку от площади Добрых друзей, въехав на тротуар правыми колесами, пластался спортивный автомобиль с длиннющим капотом. На переднем сиденье разместились «мужчина чуть повыше» и его напарник «чуть полнее», те, что недавно гуляли на площади. Тот, что повыше, положил руки в автомобильных перчатках на руль.

– Нас не подведут? – спросил он.

Второй поправил пристяжной ремень, врезавшийся в живот:

– Наши прослушивают диапазон переговоров полиции. В случае чего дадут отмашку. Все рассчитано по секундам. Главное – вытянуть быков на шестую дорогу… – Он покрутил регулятор громкости рации.

– Приехал старый Нейман. – Водитель опустил стекло, нервно выплюнул жвачку и включил зажигание…

Юлиус Нейман решил передать деньги сам, он давно привык самое важное в жизни никому не перепоручать. Ноги в мягких ботинках тяжело ступали по брусчатке площади, и Юлиус ставил их аккуратно, боясь споткнуться: его предупредили, что каждое резкое движение, каждый непонятный жест могут быть неправильно истолкованы…

В пяти метрах от фонтана он замер: около одной из скамей малыш с пятнами диатеза на щеках катал тележку-зонтик, его мать читала, забросив ногу на ногу, у въезда на площадь, близ клумбы, прямо на бордюре, нахохлившись, сидел неопрятный, плохо выбритый человек лет за пятьдесят и курил трубку; на углу, у киоска, спорили два негра. Выждав ровно две минуты, Нейман подошел к парапету фонтана, сел спиной к пыльной чаше в разводах ржавчины, поставил на камень саквояж, глубоко вздохнул, как уставший от жизни человек, и, оставив саквояж, направился прочь. Он шел не оглядываясь, пересек площадь и, уже входя в переулок, в котором он оставил машину, обернулся…

Малыш с розовыми пятнами на щеках, смешно загребая ногами, подбежал к фонтану, схватил саквояж и потянул его на себя.

У Неймана перехватило дыхание: «Неужели все сорвется!»

Юлиус Нейман замер – ноги отказали. Даже если бы он понимал, что именно ему сейчас грозит смертельная опасность, то все равно не смог бы сделать и шага. Но глаза его четко оценивали происходящее.

Пожилой неопрятный мужчина пружинно поднялся с бордюра, отшвырнул газету и… побежал к ребенку.

Негры у киоска, как по команде, прекратили глухую перебранку и кинулись к фонтану. В руках у них появились револьверы.

Человек за рулем в спортивной машине нажал на педаль до упора.

Нейман услышал дикий скрежет и не увидел, а скорее по волне обдавшего его жара понял, что на площадь влетела машина – взвизгнули покрышки. Пожилой с двухдневной щетиной, так и не добежав до ребенка, отлетел в сторону.

Человек «чуть повыше», едва не сбив ребенка, стремительно выброшенной левой рукой на ходу выхватил у него саквояж; машина, перевернув садовую скамью, выскочила с площади.

Револьверы негров бухали ей вслед.

Сарджент боялся стрелять, пока мамаша с истерическим криком не оттащила мальчика в сторону, а потом уже было поздно.

Он раньше Парки заметил, что одного из негров качнуло, развернуло почти на целый оборот и швырнуло оземь.

Все заняло считанные секунды. Машине Сарджента мешала перевернутая скамья, объезжая ее, они упустили время, второй автомобиль, страхующий, жалко вертелся на спущенных колесах… Человек «чуть полнее» многое успел и не зря дергал спусковой крючок.

– Уйдут, – заглядывая в глаза Сардженту и надеясь, что тот разубедит его, выкрикнул Парки.

Водитель, не дожидаясь команды Сарджента, выжимал из машины все, что мог.

– Они у нас здесь, – Сарджент похлопал себя по карману, – купюры помечены изотопом, у нас индикатор… – Сейчас, несмотря на неприязнь, он благодарил Макги за изворотливость и беспринципность.

…Спортивный автомобиль шел на опасные обгоны.

Человек «чуть повыше», не выпуская руля из левой руки, правой швырнул саквояж за спину и сквозь заднее стекло заметил приближавшуюся машину Сарджента. Но он не слишком волновался, зная кое-что, чего не знал его полноватый сосед.

Машина Сарджента настигала беглецов. Резкий поворот, еще и еще… В свете фар мелькнул указатель – дорога № 6. Парки нервно оглядывался по сторонам, Сарджент достал револьвер. Габаритные огни машины преступников плясали, как обезумевшие светляки.

Внезапно между двумя машинами, выскочив сбоку, вклинился трейлер. Он вписался как раз в полтораста – двести ярдов, разделявших похитителей и преследователей. Створки трейлера распахнулись, и в глаза Брюсу, Парки и водителю ударил мощный прожектор. Все трое ослепли. Первые же выстрелы из трейлера выбили безосколочное лобовое стекло. Сарджент успел увидеть, как из чрева с рифлеными стенками стреляют трое, вооруженные автоматическими карабинами.

Обычное везение изменило Сардженту. Водитель полицейской машины дернулся, цепляясь за руль, тихо всхлипнул и замер. Парки затравленно метался, пытаясь вжаться в пол перед задним сиденьем. Сарджент знал, что укрываться бесполезно. Его взгляд стянулся в точку, он нажимал на спусковой крючок, пока перед глазами не поплыло марево. И, уже сползая в багровое беспамятство, Брюс подумал, что, по крайней мере, двоим в трейлере худо.

Их обнаружили в двадцать часов семнадцать минут: водитель и Парки мертвы, в Сардженте теплилась жизнь.

Двумя часами позже на одной из плохо освещенных улиц остановился автомобиль. Из него вытолкнули мужчину, глаза и рот которого были залеплены пластырем. К нему подошел человек и снял наручники:

– Мы сейчас уедем. Вы снимете пластырь и отправитесь домой.

Ричард кивнул.

– Дай ему мелочи на дорогу, – посоветовали из машины.

Снявший наручники сунул в карман Неймана мятую мелкую купюру.

– А это – чтобы не было желания подглядеть, куда мы поедем…

Сильный удар в солнечное сплетение согнул Ричарда пополам. Второй удар обрушился сверху…

Утром капитан Макги подводил итог: убиты четыре полицейских; Юлиус Нейман умер. Состояние Брюса Сарджента вызывало серьезные опасения: он находился между жизнью и смертью.

Хирург, склонившись над Сарджентом, сказал, что его чудом удалось довезти до госпиталя. Огромная кровопотеря. Предстояло удаление правого легкого – перебита легочная артерия. «Всего-то одна пуля, – заметил хирург, – а двое других, водитель и сержант, изрешечены. Говорят, Брюсу всегда везло…»

За дни, прошедшие после гибели «Боинга» у берегов Ирландии, Гордон Кэлвин привык сидеть дома в кабинете, не включая свет. Он смотрел в окно и считал проносившиеся мимо автомобили. Ровно до полуночи; если последний по счету автомобиль оказывался нечетным, Кэлвин внушал себе, что ничего хорошего его не ждет.

Уже три вечера подряд последний автомобиль, проносившийся мимо темного окна Кэлвина ровно в полночь, был нечетным.

Фары нечетного автомобиля скользнули по окну Гордона Кэлвина, осветив тучного высокого блондина в возрасте между сорока и пятьюдесятью, с залысинами, пшеничными усами и скощенным подбородком.

Кэлвина уверяли, что все идет хорошо, но у него было свое мнение насчет происходящего, и оно его не утешало. Как это началось?

Когда он решил уйти от жены, то сразу понял, что уйдет от нее раздетым. Гордон боялся ограниченных возможностей, тем более теперь, когда его молодое увлечение требовало материальной компенсации двадцатипятилетней разницы в годах. И тогда появился человек, которого, Кэлвин всегда боялся. Этот человек пережил все кабинеты и всегда решал судьбы других. Он предложил деньги, и Гордон не смог отказаться.

Теперь он стоял у темного окна и не видел выхода.

Капитан Макги написал начальству объяснение, как все произошло в деле Неймана. Выследить преступников не удалось. Саквояж с деньгами они подбросили ко входу в банк, даже не попытавшись поменять меченые купюры на чистые, и поэтому ясно, что деньги преступников не очень-то интересовали. Но тогда события, происшедшие на площади Добрых друзей и недалеко от нее, становились еще более нелепыми.