Текст книги "Дорога без следов"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3

Ближе к сумеркам Колесов привел к землянке разведчиков-чекистов троих партизанских разведчиков – высокого сутуловатого мужчину с вислыми прокуренными усами на скуластом лице, молодого парня в трофейной немецкой пилотке с козырьком – «мюце» – и мальчишку лет двенадцати, одетого в красноармейскую шинель с обрезанными почти до хлястика полами и подпоясанную немецким офицерским ремнем с большой желтей кобурой парабеллума. Стараясь придать себе мужественный вид, мальчика все время хмурил брови и теребил грязным пальцами застежку на крышке кобуры.

Сгрудившись у стола в землянке, при свете фонаря склонились над картой – Колосов показывал маршрут движения группы к городу. Идти он предлагал уже испытанным путем, через минные поля, чтобы избежать проверок на дорогах и связанных с этим обстоятельством нежелательных осложнений – минные поля немцев представлялись ему более безопасными, чем частые заставы полицаев и патрули фельджандармов.

Ведя по карте остро отточенным карандашом, он объяснил, что сначала подбросят на телеге по лесу, потом надо проехать несколько километров по дороге и снова свернуть в лес. Когда до Немежа останется порядка семи-восьми верст, придется топать пешком, как раз через заминированные участки – с этой стороны немцы не охраняют подступы к городу – голое поле и мины, – но разведчики там уже не раз проходили, и все кончалось удачно.

Сразу за полем начинались заросшие вереском балки и хибары окраины, можно там спокойно пересидеть до света и оттуда направиться на явку, где будут ждать прибытия гостей из леса. За ночь должны управиться.

– Лучшего маршрута предложить не могу, – сворачивая карту, поджал губы начальник разведки, – и так всю голову сломали, чтобы придумать, как вас доставить. Надежных документов скоро не добыть, меняют их частенько, время жмет, немец на дорогах лютует, поэтому выбрали этот путь. Пойдете?

Семенов в ответ только крякнул и начал собираться. Волков обвел глазами лица партизанских разведчиков: усач курил, прищурив лукавые глаза, молодой парень в немецкой пилотке с козырьком криво улыбался, словно примериваясь – как прилетевшие, не сдрейфят по минам? – а мальчишка вертел в руках тонкий щуп минера и, низко опустив голову, шмыгал носом.

– Лучшего маршрута нет, – повторил Колесов, убирая карту в полевую сумку, висевшую у него на боку.

– Пойдем, – согласился Антон. – Запрягайте лошадку.

– Так уже, – весело осклабился усач, приминая цигарку каблуком.

Ночь выдалась ясной; высоко над елями, росшим по краям узкой лесной дороги, висели мелкие холодные звезды, запутавшиеся в пушистых ветвях, покрывшихся на концах нежной молодой хвоей. Почти бесшумно ступали по земле обернутые тряпками и старой овчиной копыта лошади, запряженной в телегу с обильно смазанными дегтем втулками колес, подпрыгивавших на корнях и выбоинах.

Ехали молча, настороженно глядя по сторонам, пытаясь разглядеть: не притаился ли кто в темноте окружающего их леса? Немцы формировали ягдкоманды и выплачивали вознаграждение за голову каждого убитого партизана. Иногда снайперы из ягдкоманд прятались на деревьях, росших у опушек, и подстерегали свои жертвы, терпеливо выжидая сутки напролет: услышат шум едущей повозки и выпустят пулю, прилетит из мрака кусочек свинца, отлитый в коническую форму в далекой стране, оборвет чью-то жизнь или ранит.

Выехали к показавшейся серой в ночной темноте проселочной дороге – за время сухих погожих дней она уже успела покрыться тонкой, как пудра, белесой пылью, выглядевшей сейчас, при свете звезд, бесконечно длинным и узким покрывалом из застиранного добела брезента, брошенным на прогалину между деревьями. Словно раскатали пожарные рукав брандспойта да и забыли про него, отвлеченные другими делами.

Тихо вокруг, только покрикивает в кустах невидимая птица, тревожно бередя сердце протяжным, скрипучим стоном, навевающим дурные мысли. Лес на той стороне дороги будто вымазан смолой – черный, мрачный, загадочный, не шевельнется под ветром ни одна ветка.

Молодой партизанский разведчик в немецкой пилотке соскочил с телеги, по-кошачьи бесшумно ступая, прошел вперед, выставив перед собой ствол шмайсера. Вот он выбрался на полотно проселка, подняв стоптанными сапогами облачко серебристой пыли, постоял, оглядываясь по сторонам, и призывно взмахнул рукой – путь свободен.

– Н-но! – причмокнул губами усатый возница, понукая лошадь. – Пошла, холера!

Мягко перекатившись через неглубокий кювет, телега выползла на дорогу, и опять застучали глухие шлепки обмотанных тряпьем и овчиной копыт.

Звезды наверху изменили положение – близилась середина ночи. Антону хотелось закурить, лечь на дно телеги и глядеть в небо, не думая ни о чем, забыв про тревожные крики птицы, укрывшейся в густых зарослях, про вновь вдруг занывшую рану на спине – к погоде, что ли, беспокоит? Или, может быть, натрясло дорогой?

Усатый партизан погонял и погонял лошаденку, стремясь поскорее проскочить опасный участок пути. Хлопали по потной спине истощенной кобылки веревочные вожжи – ременные сварили в котлах и съели зимой, когда плотно обложили в лесу каратели, месяцами не давая высунуться ни к одной из близлежащих деревень, – медленно плыли назад звезды над головой, сурово молчал лес по обочинам, и тишину нарушали только тонкий скрип телеги да диковинные матерные выверты, которыми возница сквозь зубы подбадривал ко всему привычную клячу.

– Скоро уже, – наклонившись к Семенову, свистящим шепотом сообщил молодой партизан, – сейчас свернем.

Павел Романович кивнул и пришлепнул севшего на щеку комара.

«К теплу, – отстраненно подумал Волков, – видать, не зря спина заныла. Если до старости дотяну, исправный барометр из меня получится».

Сидевший рядом с ним мальчишка дремал, уронив голову на грудь, и часто вздрагивал во сне, видимо, ему снилось что-то нехорошее.

Что, кроме войны, могло сниться пацану, успевшему узнать голод и холод, вой самолетов и треск автоматов карателей, вонючую болотную жижу до ноздрей, гарь пожарищ спаленных деревень и маленькие лесные погосты, позабывшему тепло и уют родной хаты, привыкшему вместо школы отправляться на смертельные минные поля, совсем не для того, чтобы собирать на них оставшиеся колоски. Он сам мог стать в любой момент безжалостно срубленным колоском на кровавой жатве войны…

Кобыленка заметно приустала и, снова свернув в лес, несмотря на все понукания усача, шла только шагом. Пришлось соскочить с телеги, давая лошади отдых. В темноте ноги никак не могли нащупать лесную дорогу и спотыкались о коряги, поэтому все держались за дощатый борт телеги, рискуя занозить спицей ладонь или палец. Вокруг все так же тихо, только тянет сыростью от недалекого болота, да больше стало комаров.

Вскоре остановились. Потягиваясь и зевая, слез с телеги дремавший мальчик, поеживаясь от стылой ночной прохлады леса, походил по краю дороги, отыскивая тропку. Нашел и остановился под кустом, почти слившись с чернотой леса.

– Бывайте, – пожал уходившим руки усатый партизан, остававшийся ждать возвращения разведчиков, взявшихся доставить в город Антона и Семенова.

«Человек ко всему привыкает, – шагая следом за мальчиком по петлявшей в темноте тропке, подумал Волков. – “Бывайте”… и все. Зачем тратить лишние слова, когда и так ясно, куда отправляются люди? Как мы, оставшиеся в своемтылу, сможем потом понять и оценить мужество оставшихся в тылу врага? Оставшихся практически безоружными, страдающих от кровавых поносов, вызванных питанием содранной с деревьев истолченной корой, не имеющих нормального крова над головой и ни минуты покоя, вынужденных хоронить детей, умирающих от голода, но находящих в себе силы воевать. Может ли привыкнуть к такому человек?»

Тропинка незаметно вывела на край поля, уходившего своими краями в черноту ночи, озаряемую далекими вспышками ракет.

– Фрицы пуляют, – сиплым, совершенно не детским голосом пояснил мальчишка. – Там в сторонке, за полем, у них склады. Вон, глядите.

Он показал на смутно белевшее в поле пятно. Антон, напрягая зрение, попытался рассмотреть, что это.

– Коровьи кости, – сдвигая на спину кобуру парабеллума, сплюнул подросток. – Забрела на мины прошлым летом. На нее и поползем. Хороший ориентир.

Парень в немецкой пилотке отыскал загодя спрятанные в кустах связки тонких ошкуренных прутиков, чтобы обозначить ими разминированную дорожку. Подтянул пояс брюк и улыбнулся:

– Ну, пошли, что ли? Петька, – он кивнул на мальчика, – первым, потом я, а вы зa мной. Мы с Петром меняться будем, а вы ни на шаг в сторону, а не то сразу со святыми упокой. Ясно? Когда ракета взлетит, замрите. На той стороне постов нет, проверено. Как пройдем через поле, Петро выведет на явку, а я останусь его ждать. Связь через почтовый ящик. Наши возьмут и в тот же день доставят в отряд.

– Сколько тут? – пытаясь разглядеть дальний конец поля, за которым должны стоять домишки предместья, погруженные в темноту и сон, поинтересовался Павел Романович.

– Почти три версты на пузе, – поудобнее перехватывая щуп, отозвался мальчик. – До коровки мы уже разминировали.

Отыскав свои вешки, он крадучись сделал несколько шагов, потом лег на стылую землю и пополз. Следом за ним отправился молодой разведчик, потом пополз Семенов. Антон оказался замыкающим.

Давно не паханная почва казалась твердокаменной, резали руки спутанные стебли перезимовавшей под снегом прошлогодней травы, то и дело на пути попадались комья сухой земли, обрывки проволоки и поржавелые стреляные гильзы – наверное, в сорок первом здесь шел сильный бой.

Время от времени в черноту неба врезались вспышки немецких осветительных ракет, и тогда, уткнувшись носом в пахнущую горькой полынью и пылью землю, приходилось замирать, пережидая, пока потухнет мертвенный бело-зеленый свет, вернув спасительную темноту.

Неожиданно после одной из очередных осветительных ракет со стороны города ударил пулемет – трассирующие очереди МГ жуткими светляками уносились в сторону леса. Вжавшись в широкую грудь поля, Антон молил всех богов, чтобы немцы их не заметили – пока пулеметчик бил явно не прицельно, беспорядочно поливая огнем различные участки заминированного пространства. Что стоит ему взять немного ниже, и тогда…

Так же неожиданно, как начался, пулеметный обстрел прекратился. Молодой разведчик, напряженно сопя, переполз вперед по спине Петьки, сменяя его. Рядом в темноте белели широкие, выбеленные ветром и дождями, кости коровьего скелета и казавшийся огромным череп с оскаленными крупными зубами. Воронье давно расклевало остатки мяса, и теперь скелет чьей-то кормилицы, сиротливо продуваемый всеми ветрами, служил партизанским минерам и пулеметчикам немцев страшным ориентиром.

– Боятся, гады, – сплевывая набившуюся в рот пыль, повернулся к Семенову Петька. – Бывает, еще прожектор включают.

– Нам только прожектора не хватает, – зло буркнул Павел Романович.

– Ниче, немножко осталося, – заверил мальчик, уползая вперед.

Вскоре наткнулись на первую мшу. Сдвинув на затылок трофейную пилотку, партизанский разведчик осторожно начал разгребать вокруг нее неподатливую землю. Антон перевернулся на спину и стал смотреть в небо, стараясь не думать о притаившейся в непаханой земле смерти.

– Наша, – шепнул разведчик. – Свои, видно, для других приберегли. Вы это, отползайте назад, когда мина.

– Ладно, поторапливаться надо, – проворчал Семенов. – Светает скоро, а мы тут как на ладони.

– Успеем, – успокоил Петька. – Они больше у леса натыкали. А там мы заранее все расчистили.

Еще четырежды приходилось пережидать, пока разминировали дорогу. Одну мину обезвредил мальчик, вновь сменивший напарника. На счастье, эта мина оказалась последней.

Выползли к полотну грунтовой дороги, идущей вдоль поля со стороны городка, и долго лежали, прислушиваясь. От складов снова застрочил пулемет, вспыхнул прожектор, жадно шаря по полю. Засветились в его луче кости коровьего скелета, и луч тут же уполз в сторону, словно испугавшись и не желая лизать своим голубым дымящимся языком белые голые ребра.

– За дорогой овражек, потом хибары, – приблизив голову к Антону, шептал молодой разведчик. – Петька тут каждый закоулок знает. Двигайте за ним, я останусь. Не задерживайтесь, вам до света возвернуться надо.

Молча пожав ему на прощание руку, Семенов и Волков, пригибаясь, перебежали через полотно дороги и спустились в неглубокий овражек.

Мальчик уверенно повел их по его дну, усеянному камнями. Через несколько минут выбрались на противоположный склон, нырнули в темень между покосившимися заборами. В нос ударили запахи отбросов, далеко вокруг распространявших зловоние.

– Немцы сюда не суются, – на ходу пояснил Петька, – не любят запаха. Дерьмо заставляют свозить со всего города, уборные чистить.

Перелезли через плетень, проскочили чьим-то двором, снова перелезли через плетень и оказались на узкой улочке, тесно застроенной низкими домишками. В окнах – ни огонька.

– Живей, живей, – подгонял мальчик.

Дошли до перекрестка, свернули в переулок, потом в другой. Снова запутанные дворы, деревянные будочки туалетов, сарайчики, изгороди. Как в этом лабиринте Петя находил дорогу, да еще в темноте, оставалось загадкой – наверное, действительно бывал здесь не раз и мог пройти с завязанными глазами.

Наконец остановились у одного из домов; мальчик постучал в темное окно. Бледным пятном мелькнуло за стеклом чье-то лицо и исчезло, звякнула щеколда, открылась дверь.

– Кто тут? – спросил женский голос.

– Дядьки Осипа племянник, – ответил мальчик. – Мать гороху просила.

– Сами на овсе сидим, если не побрезгуете, поделимся… Проходите.

Вошли в темные сени. Хлопнула, закрываясь, дверь, открылась другая, ведущая в освещенную коптилкой комнату с завешенными окнами. Петро смело шагнул за порог и поздоровался с сидевшим у стола мужчиной.

– Здрасьте, дядя Осип.

Антон огляделся. Убогая обстановка, давно не беленная печь, около которой встала средних лет женщина в цветастом застиранном переднике, приоткрытая дверь в соседнюю комнату с железной кроватью под лоскутным одеялом. За столом – мужчина с бородкой. Гладко зачесанные назад волосы, худощавый, на вид – лет пятьдесят. Одет просто: поношенная пара и темная рубаха.

– Ждем, – мужчина встал, поздоровался, подав крепкую шершавую ладонь, похожую на наждачную бумагу. Заметив удивление на лицах гостей, пояснил, улыбнувшись: – С малых лет осталось, когда красильщиком работал, ладошки кислотой пожег. Располагайтесь. Это жена моя, Елизавета Петровна, а я Осип Герасимович.

Петька подошел к чекистам, по-взрослому подал руку и, пожелав удачи, ушел. Волков заметил, как, провожая его, хозяйка почти силком втиснула в карман мальчика какой-то сверточек – хлеб, наверное.

– Вот тут и поживете, – шире раскрыл дверь во вторую комнату хозяин, показывая на кровать и топчан. – Автоматики ваши лучше припрятать от греха. Окно в сад, за забором овраги, утречком осмотритесь. Есть у нас чердак, с него замок хорошо видно.

– Это дело, – одобрил Семенов, вешая на гвоздь ватник. – Как с документами?

– Есть для вас два аусвайса настоящие, – Осип Герасимович подал им серо-зеленоватые книжицы с орлом и свастикой на обложках. – Город знаете?

– Только по планам, – не стал скрывать Антон.

– Ну, поправимое дело, – улыбнулся хозяин. – По одному выведу и покажу все проходные дворы. Немеж не Минск, освоитесь быстро, но зря на улицах мелькать не стоит. Курите? Тогда пожалуйста, я сам курящий. Если что надо передать на маячок, то в первое время лучше через меня, или Лизавета сходит.

– Ясно, – Семенов сел на кровать и начал стягивать с ног сапоги. – Как соседи ваши, любопытные?

– «Таракановка», – усмехнулся Осип. – Так поселочек наш прозвали. Всякие люди живут, но в основном хорошие. Думаю, неприятностей не предвидится – люд бедный, при панах голодовал, перебивались случайными заработками, извозом занимались, а теперь почитай одни старухи. Немцы и полицаи навещают нас редко, не нравится им соседство с выгребными ямами, а мы не жалуемся. Так что отдохните пока, а потом покалякаем.

– Второй выход есть? – устраиваясь на топчане, спросил Антон.

– По чердаку можно пройти на сеновал, а оттуда спрыгнуть на соседнюю улицу. Покойной ночи.

Хозяин вышел, без стука притворив дверь. Лежа, Волков полистал аусвайс на имя Станислава Бранкевича, сорока лет, уроженца города Минска, поляка по национальности, коммерсанта. Утром надо начинать работу. Хотя начали ее уже давно, еще до вылета сюда.

Осип Герасимович ему понравился – не суетливый, обстоятельный, чем-то похож на школьного учителя. Колесов, помнится, говорил, что это самая надежная явка, долго находившаяся на консервации. Поглядим.

Задув коптилку, он долго лежал в темноте. Притихли за стеной хозяева, тихо дышал задремавший Семенов, и Антон боялся потревожить его неосторожным движением или скрипом топчана – Павел Романович спал очень чутко.

Вот они и в Немеже. Совсем рядом, буквалыо в каком-то километре от них, спят в своих постелях оберфюрер Бергер и фон Бютцов, где-то тут высится мрачной громадой тюрьма СД, в которой сидели в камерах смертников переводчик Сушков, работавший у немцев по заданию партизан, и Семен Слобода, здесь должна быть разгадана тайна его побега со станции и окончательно решен вопрос об обвинении в измене командующего фронтом…

«Ну что ж, начнем путь по дороге, на которой не осталось следов», – подумал Волков, закрывая глаза.

* * *

К парикмахерской, где работала Нина, Антон пришел во второй половине дня. Побродив по улицам, убедился, что за ним никто не увязался, и пару раз прогулялся мимо парикмахерской, выжидая, пока ее покинет сидевший в кресле клиент.

Нину он узнал по описаниям Колесова и Осипа – высокая, чернявая, с тонкими чертами лица, она, наверное, нравилась многим мужчинам. Кресло, которое она обслуживала, стояло у окна, и, проходя мимо, Антон мог слышать, как Нина смеялась в ответ на незамысловатые комплименты клиента – пожилого усача с красным лицом. Завтра приходить сюда не имело смысла – через день парикмахерша работала на немецком аэродроме.

Дождавшись, пока усач расплатится и уйдет, Волков вошел в парикмахерскую. В тесной прихожей никого, в маленьком зале стояло два кресла – оба свободны. Нина заметала волосы с пола, второго мастера не было – сегодня его очередь брить немецких асов.

Усевшись в кресло, Антон посмотрел на себя в большое чуть зеленоватое зеркало. Ничего, правда, плохо выбрит, может, как раз и побриться?

– Что пан желает? – встряхивая салфетку, спросила девушка.

– Побриться.

Она укутала его простыней, подложила под подбородок свежую салфетку и начала взбивать пену в маленьком тазике.

– Вам привет от отца, – глядя на Нину через зеркало, тихо сказал Волков.

Она слегка вздрогнула, но тут же овладела собой и, чуть улыбнувшись, ответила на пароль:

– Он еще меня помнит? Лучше бы прислал денег.

– Сам нуждается, надеется на вашу помощь.

Легкими движениям она начала намыливать Антону щеки, внимательно его разглядывая.

– Вас надо постричь, – негромко сказала Нина. – Стрижка немецкая, а местные таких не носят.

– Я мог постричься у немецкого парикмахера? – уточнил Волков.

– Нет, – горько усмехнулась она, – там только для немцев. Я поправлю?

– Если можно, – попросил Антон. – Где бы мы могли спокойно поговорить?

– Здесь никого, говорите, – она ловко водила по его щекам бритвой, потом начала щелкать ножницами, поправляя стрижку на затылке.

– Лучше все же не здесь, – настаивал Волков: ему не хотелось долго задерживаться в парикмахерской.

В любой момент здесь может появиться новый клиент и тогда разговор придется прервать. К тому же нет гарантии, что никто не войдет в зал ожидания и не притаится там, подслушивая их – двери открыты, окна тоже, на улице ходят люди, и неизвестно, что они из себя представляют. И потом, стоит поглядеть: не тянется ли за Ниной хвост? Да и себя проверить.

– Хорошо, – согласилась она. – Знаете, где я живу?

– Да, но дома тоже не очень удобно. Лучше я вас встречу по дороге. Договорились? Кстати, что есть примечательного у вашего родителя?

Это был контрольный вопрос, и он задал его, чтобы она немного успокоилась и больше доверяла неожиданно появившемуся незнакомцу с немецкой стрижкой. Надо же было там, в Москве, не предусмотреть этого!

– Бородавка под глазом, – Нина испытующе поглядела на него.

– Вот тут, – правильно поняв ее взгляд, показал он и заметил, как она украдкой облегченно вздохнула. – Возьмите.

Положив на подзеркальник деньги, он вышел. Так, в его распоряжении почти час. Немеж не Минск, не Варшава, не Париж – здесь нет толпы прохожих на улицах, нет метро, нет… Впрочем, зачем думать о том, чего здесь нет? Лучше решить, где ждать Нину – у костела, у парка рядом с дорогой к замку, на торговой площади с ее старыми рядами? Площадь хороша тем, что там всегда довольно многолюдно, как на любом торжище, даже ближе к вечеру, но среди прохожих может затеряться соглядатай. С этой точки зрения ждать у костела или у парка предпочтительнее.

Хотя парк тоже отпадает – не стоит маячить около дороги, ведущей в резиденцию Бютцева и Бергера.

Итак, остается костел. Можно зайти в него и, найдя местечко на задних скамьях, переговорить – к вечеру идет служба, прихожане тянутся к храму и появление Волкова не вызовет излишних подозрений. Тем более, возвращаясь домой, Нина никак не минует костел Святой Терезы. Костелов в городе несколько, но этот немного в стороне от центра: осваиваясь в городе, Антон успел побывать в нем, а уже знакомое место придает некоторую уверенность.

Прогулявшись до костела Святой Терезы – темного, с двумя островерхими башенками, украшенными замысловатыми шпилями, – Волков вернулся к парикмахерской и, заняв позицию в чахлом садике, начал ждать.

Вскоре вышла Нина, опустила на окна жалюзи, потом тщательно заперла дверь и не спеша пошла по улице. Провожая ее глазами, Антон внимательно рассматривал других прохожих: старуха с кошелкой, подросток, еще старуха, – вряд ли это сотрудники немецких спецслужб. А вот молодая женщина вызывает подозрение. Но нет, она не пошла за парикмахершей, а свернула на другую улицу, ведущую к рынку.

Оставив садик, он через проходные дворы и затхлые узкие переулки быстро выбрался к облюбованному месту у костела. Вовремя – вдалеке показалась знакомая фигурка. Вроде бы за ней все так же никого, да и он, похоже, свободен от назойливого чужого любопытства. Дождавшись, пока девушка увидит его, Волков вошел в храм. Внутри было сумрачно и прохладно, редкие в такое время прихожане сидели на первых скамьях, и никто из них даже не повернул головы, услышав стук двери. Служба еще не началась. Оглядевшись, Антон направился к задним скамьям.

Через несколько минут появилась Нина. Словно в нерешительности, она остановилась в проходе между длинными рядами темных скамей, как бы раздумывая, где ей устроиться для беседы со Всевышним.

– Сядьте впереди меня, – шепотом приказал ей Волков.

Подождав, пока она устроится, он спросил:

– Есть подходы к немцам?

– Только механик, словак, Ярослав Томашевич, – не оборачиваясь, ответила Нина. – Надежен, дружит с немецкими пилотами, пользуется доверием начальства.

– Ухаживает? – прямо спросил Волков.

– Да, – прошелестела она.

– Откуда он родом?

– Из Прешова, в Восточной Словакии. Дает интересные сведения. Возможно, догадывается, куда и для кого, но никогда ничего не спрашивает. Немцев не любит. Очень, – помолчав, добавила Нина.

Антон, размышляя, откинулся за спину скамьи – словак с аэродрома, конечно, кое-что, но не то, что надо сейчас. Впрочем, попробуем потянуть и за эту нитку, поскольку иных пока все равно в руках нет, а время неумолимо идет.

– Часто видитесь с ним? – немного наклонившись вперед, шепнул он.

– Через день. Когда он бывает в городе, заходит. Думаю, он согласится вам помочь.

– В чем? – насторожился Волков. Он ничего не говорил о своих делах, почему Нина высказывает такую уверенность?

– Ну, я не знаю…

– Ладно, – буркнул Антон, – подумаем. Меня не ищите, найду сам. Пока работайте с техником, проверяйте, готовьте к неожиданной встрече: я скажу, когда и где мы увидимся. Кроме летчиков, других немцев обслуживаете?

– Нет, но бывают в парикмахерской солдаты и местные, связанные с немцами. Те требуют стричь бесплатно.

– Кто именно? – заинтересовался Волков. – Откуда? Из гражданской администрации?

– Больше гражданские, но изредка бывают и те, кто работает с военными. Местных по немецким меркам не обслуживают. Кто конкретно вас интересует?

– Имеющие доступ к замку, – майор склонился почти к ее уху, прикрытому локонами темных подвитых волос. – Там госпиталь люфтваффе, ваш Ярослав мог бы указать пути подходы туда? Спросите, но осторожно.

– Я поговорю, – пообещала Нина.

– Останьтесь еще минут на десять, – вставая, приказал Антон. – До встречи…

Придержав тяжелую дверь костела, чтобы она не хлопнула, он выскользнул на улицу. Пока дверь не закрылась совсем, успел поглядеть на сидевшую на скамье девушку – она не повернула головы, и это ему понравилось.

Конечно, приходится играть с ней в кошки-мышки, таиться, недоговаривать, напускать тумана, но не может он никому, кроме Семенова, который все знает, сказать о своем деле. Хорошо, хоть с Павлом Романовичем можно открыто поговорить, посоветоваться, обсудить положение. И на том спасибо Ермакову. Правда, «спасибо» придется говорить не раз, потому как дал он ему надежного товарища, проверенного совместной работой, неглупого и порядочного, а это, пожалуй, главное.

Засунув руки в карманы потертого темного пыльника, Волков нащупал рукоять парабеллума, спрятанного под пиджаком, и усмехнулся – каждому свое нравится. Он привык к люгеру, а Романыч предпочитает «ТТ»: армейский пистолет ему роднее и ближе, да и владеет им Семенов отменно.

В конце улицы показался темный автомобиль. Собиравшийся прикурить Антон насторожился – немцы?! Машина прет по улочке, чуть не задевая крыльями за врытые в незапамятные времена по краям тротуаров каменные тумбы, спасавшие пешеходов от наездов извозчиков-лихачей. Зачем занесло в узкий проулок немецкую машину, кто в ней?

Решив не рисковать, Волков быстро свернул в первую попавшуюся подворотню – на счастье, двор оказался проходным, и он, изо всех сил сдерживая желание припуститься бегом, направился к выходу на параллельную улицу. Кажется пронесло, тротуар пуст, только вдали несколько прохожих. Надо здесь быть вдвойне осторожным – городок слишком мал, чтобы полностью исключить возможность крайне нежелательных встреч…

Вернувшись на явку, Антон разделся и поднялся на чердак. Там, устроившись с биноклем у слухового оконца, вел наблюдение за замком Семенов. Передав бинокль Волкову, он улыбнулся:

– Полюбуйся на крепость крестоносцев.

Оптика приблизила серо-зеленую гладь озера, густые кусты на берегу, длинную дамбу, по которой шла асфальтированная дорога к воротам замка, обрывавшаяся у опущенного подъемного моста. Мрачные стены, сложенные из дикого камня, за ними веселой расцветки здания жилых построек с высокой башенкой для наблюдателя. Около озера плескались полураздетые солдаты – видимо, закончившие работу саперы. Купаться они не решались, но грелись в лучах уже почти по-летнему жаркого солнца и брызгали друг на друга холодной водой. Появился офицер, солдаты начали одеваться и строиться.

– Не подберешься, – сопел сзади Павел Романович. – Все подходы просматриваются, на башенке пулеметчик, мост вечером поднимают. Любят замки, подлецы.

– Удобно, – не отрываясь от бинокля, отозвался Антон. – Уединенно, наладил охрану и сиди. Выезжали?

– Два раза, на легковых автомашинах. Кто именно, я не установил. Еще грузовики ходят. Дамбу патрулируют, на берегу озера есть замаскированные посты охраны. Легковушки выходят в сопровождении бронемашины или мотоциклистов. Осип сегодня сказал, что, по данным партизанского подполья, фон Бютцов практически перестал выезжать из замка в районы. Бергер тоже любит сидеть за стенами. Если и выбираются из замка, то под усиленной охраной и не дальше города.

– Я сегодня видел машину на улице, – опустив бинокль, сказал Волков. Возможно, она из замка. Большая, черная, закрытая, типа «опель-капитана».

Такая у начальника СС и полиции Лидена, – Семенов откинулся на сено, потер уставшие глаза. – Я вот чего думаю, дорогой мой друг. Мыслишка твоя о похищении нереальна. Уничтожить можно попробовать, а выкрасть никак не дадут. Да и не уйдем потом отсюда с похищенным эсэсовцем, а тогда грош цена риску. Дело-то не сделаем.

– Остаемся пока здесь, – снова поднимая бинокль, протянул Антон. – Поглядим, помозгуем. Нам бы, как той пуле, только дырочку найти.

В окулярах снова медленно поплыли очертания замка – боясь признаться в этом самому себе, Волков искал в нем черты, схожие с замком Пилецкого, где в сороковом году располагалась абверкоманда Генриха Ругге. Вдруг здесь тоже есть потайные ходы и лестницы, поворачивающиеся стены и скрытые двери?

Нет, не похоже мрачноватое гнездо князей Радзивиллов на таинственную обитель Пилецких. Тут озеро обступает замок почти со всех сторон, торчат около дамбы шпили старинного костела – его он сегодня тоже видел, красивое строение, говорят, итальянец проектировал и возводил, – серые стены замковой ограды, нет большого донжона, не видно полосатого шлагбаума и будки часового у ворот.

Интересно, как там внутри, за стенами, во дворце бывшего магната? Какие комнаты отвел гостю успевший обжиться здесь Конрад фон Бютцов, какие занимает сам, где расположены помещения охраны, проведена ли сигнализация, каковы маршруты патрулей на территории замка, пускают ли посетителей в госпиталь люфтваффе? Ведь приезжают же навестить своих приятелей другие летчики, или здесь лежат только те, у кого нет приятелей ни в одной из расположенных поблизости частей?

Госпиталь! Вот та дырочка, в которую надо попробовать пролезть! Или не стоит затеваться, дразнить судьбу, дергать ее, как тигра, за усы? И все же стоит подумать… Госпиталь – это же целое большое хозяйство: врачи, средний медперсонал, истопники, кухня, снабжение, неужели там все только немцы? Где их сейчас столько набрать, да еще в глубоком тылу, далеко от фронта?

Сомнения не оставляли, но мысль о госпитале уже потянула за собой, требуя детальной разработки. Как же он упустил из виду – есть еще словак Ярослав! Тут может получиться вообще удачно, поскольку он с аэродрома и к нему есть подход. Если верить Нине, то механик-словак готов помочь. Вот и поглядим, какую помощь он способен оказать.

– Время идет, – тяжело вздохнул Павел Романович.

– Пошли вниз, темнеет, – вернул ему бинокль Волков.

Спускаясь с чердака, он вновь подумал о словаке-механике и госпитале – неужели эта, пока еще тоненькая, похожая на паутинку ниточка не приведет их в замок?