Текст книги "Логово «вепря»"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Однако внутри что-то подсказывало: нет, это далеко не случайность! Они оказались в огневой западне и выбраться без потерь из смертельного мешка, затянутого трассирующими очередями пулеметов урусчи, не удастся. И от страха сердце сжимало такой тоской, что впору во весь голос завыть, как дикий зверь, угодивший в капкан. Но что в том толку?

Приказывать залечь не понадобилось – боевики и незнакомцы в камуфляже, не дожидаясь новых очередей, всем телом вжались в камень. Ответить урусчи из автоматов было бы несусветной глупостью: все равно не достать, а если и достанешь, так не попасть. Хадыр передернул затвор пулемета, но Гафур остановил его:

– Погоди! Не стоит им давать ориентир.

– Какой ориентир? – зло бросил один из незнакомцев в камуфляже. – Они наверняка видят нас в приборы. Ты завел нас сюда и предал капырам!

– Помолчи! – презрительно бросил Гафур, не желая затевать ненужную свару. Опасность на некоторых действует так, что они теряют всякую способность нормально соображать. Но тем не менее слова о предательстве упали на благодатную почву и крепко засели у него в голове.

– Если бы я предал, – продолжил он, – зачем мне тогда идти с вами?

И тут над ними выбила щебень из горы еще одна длинная очередь. Второй незнакомец грубо выругался и спросил:

– Что ты намереваешься предпринять?

– Попробуем двигаться ползком, – ответил Гафур. – Может быть, выберемся из зоны обстрела?

– Вряд ли… Они могут прижать нас и держать до утра, а на рассвете вызовут вертолет и снимут тепленькими.

– Не вызовут, – шмыгнул носом Хадыр. – Вертолеты тут не летают. Его собьют!

– Дурак! – разозлился первый незнакомец. – Кто его собьет, ты, что ли?

– Хватит! – зло крикнул Гафур и первым пополз вперед. Каждую секунду он ожидал новой очереди, но пока было на удивление тихо.

«Вдруг обойдется?» – мелькнула мысль и тут же ушла, поскольку впереди, загораживая дорогу к спасению, ударила трассирующая очередь. Урусчи как бы говорили боевикам: сидите тихо, как мыши в ловушке, и не дергайтесь!

Гафур перевернулся на спину и неожиданно подумал, что в эту ловушку их мог заманить дивана – ведь именно юродивый рассказал про карниз и даже точно угадал время вывода группы. Тем более, он потом исчез из кишлака. Но, кто знает, вдруг это совсем не он, а просто сыграло роль стечение обстоятельств, их несчастливая судьба или довлевшее над кем-то из незнакомцев проклятие – всякий, кто свяжется с таким человеком неминуемо угодит в смертельную западню. Кисмет! А с Книгой судеб смертному спорить не дано!

Вновь ударили по камням очереди: спереди и сзади, словно захлопывая невидимую коробочку. Уйти ползком тоже не удалось, и надежда на спасение стала призраком.

– У-у! Шайтан! – заорал Хадыр и застрочил из пулемета. В унисон затрещали автоматы боевиков, а с поста урусчи густо полетели разноцветные шмели трассеров, неумолимо стягиваясь к тому месту, где залегли нарушители границы.

Гафур понял: это начало конца! Теперь люди обезумели и никто не станет слушать его команд. Осталось лишь несколько мгновений: если еще и был шанс уцелеть, не открывая ответного огня, то теперь Хадыр навсегда перечеркнул его очередью по урусчи. Попал он или нет не имело никакого значения, поскольку здесь свои законы и на выстрел отвечают выстрелом. Боевики не захотели принять предложенные капырами правила игры, и за это должны умереть. Однако Гафур умирать не хотел!

Сжавшись в комок, проводник бросил вперед жилистое тело и оказался за небольшой грудой камней, осыпавшихся с каменного «носа» – услужливая память, обострившаяся в момент смертельной опасности, напомнила ему об этих камнях, способных хоть как-то защитить от пуль. Подтянув колени к животу и прикрыв голову автоматом, боевик старался стать как можно меньше, чтобы полностью поместиться в укрытии. И вовремя.

Урусчи не шутили. Они обрушили на карниз ливень свинца, и пулемет Хадыра быстро захлебнулся, словно ему забили кол в глотку, а следом замолкли автоматы. В наступившей тишине кто-то протяжно стонал, но Гафура это мало трогало – он не собирался оказывать раненому помощь. Это значило бы расстаться с собственной головой, а она всегда неизмеримо дороже, чем чужая. Надо благодарить Аллаха, он явил великую милость, и ни одна пуля не задела проводника: они только чиркали по камням да страшно стучали над головой.

Стоны раненого раздражали, однако Гафур старался не обращать на них внимания: подумаешь, постонет, да и перестанет – потеряет сознание или замерзнет и вскоре его душа полетит в рай. Лучше подумать, как спастись самому! Судя по всему, из всей группы уцелел он один, а нужно не только уцелеть и дотянуть до рассвета, но и выбраться из смертельной западни. Плен Гафура прельщал мало, и попадать в руки урусча ему не хотелось.

Конечно, сейчас для него первое дело просто набраться неистощимого терпения и затаиться на несколько часов. Пусть мерзнет спина, пусть в неудобной позе затекают руки и ноги, но это лучше, чем быть обнаруженным. Нетерпеливого караулит безжалостная смерть! Внимание наблюдающих за тропой урусчи не бесконечно: они тоже люди со всеми присущими им пороками и недостатками. Они тоже устают, хотят покурить или отлучиться по нужде, а самое главное, они должны убедиться – здесь не осталось живых! Тогда их внимание неизбежно притупится, а Гафуру только этого и нужно: в нескольких шагах впереди каменный монолит рассекала глубокая трещина – узкая снаружи, она расширялась внутри и шла почти до гребня горы. Забраться в нее, забиться поглубже, потом подняться выше, и, может быть, тогда Аллах дарует ему спасение.

С поста дали по карнизу еще несколько очередей, и стоны раненого прекратились. Гафур, не меняя позы, скорчившись в три погибели, лежал за каменной осыпью, всеми силами стараясь унять охватившую его дрожь – то ли от пронизывающего ветра и ночного холода, то ли от страха, что крупнокалиберные пули урусча разнесут кучку камней и тогда точно конец. Или, чтобы разом покончить с надоевшим делом, ударят из станкового гранатомета и рухнешь вниз вместе с куском тропы. Вернее, вниз полетит уже только твоя разорванная на части взрывчаткой оболочка. Хорошо, если душа воспарит, а если нет?

Больше не стреляли. Боевик осторожно повернул голову и начал следить за звездами, пытаясь по их движению определить ход времени. Пошевелиться и поглядеть на часы он не решался: за тропой могли наблюдать не только пулеметчики, но и снайперы. Кто знает, чьи пули скосили боевиков – выпущенные из пулемета, или выстрелы снайперов, действовавших под прикрытием пулеметных очередей?

Ждать пришлось долго, очень долго. Иногда Гафуру казалось, что он уже успел превратиться в камень и затекшие, онемевшие от холода члены никогда больше не станут ему повиноваться, но жажда жизни оказалась сильнее, и, когда звезды показали, что рассвет уже близок, боевик со стоном начал распрямляться. Восстановив кровообращение, он ящерицей дополз до расщелины и, жарко дыша, ежесекундно ожидая разящего выстрела, протиснулся в каменную щель. Обдирая до крови руки, полез по ней вверх, упираясь спиной и ногами в противоположные края. Он знал: здесь его пули не достанут, но ликовать и праздновать победу еще рано. Надо доползти до маленькой пещерки в стенке каменного колодца и пересидеть там светлое время суток, а в сумерках уходить. Урусча могут не успокоиться и прислать вертолет или вновь начнут обстрел тропы, но в пещерке его не найдут и не достанут: мало кто знает о ее существовании.

Вот, наконец, и пещера. Протиснувшись в неровную нишу, где с трудом мог поместиться человек, Гафур облегченно перевел дух и открыл сумку: теперь можно съесть кусок лепешки и выпить глоток воды. Утолив голод и жажду, он почувствовал себя в относительной безопасности, обнял автомат и задремал.

Разбудил его громкий стрекочущий звук. Боевик осторожно выглянул, но все вокруг закрывали камни. Если слух его не обманывал, к тропе приближался вертолет. Значит, Гафур не ошибся в мрачных предположениях и их здесь ждали? Кто мог сказать капырам о готовящемся переходе границы? Только дивана Тохир. Но юродивый и урусча? Может ли быть нечто более противоестественное, чем союз неверных и мусульманина-фанатика? Однако странная война способна еще не на такие чудеса.

Внизу, заглушаемые стрекочущим звуком вертолета, послышались громкие голоса урусчи: наверное, они уже на тропе? Гафур глубже забился в укрытие – он должен во что бы то ни стало выжить и вернуться, чтобы отыскать и наказать предателя…

Несколько часов пробираться через нашпигованные минами камни было делом гиблым, поэтому Бахарев на рассвете вызвал вертолет. Вместе с майором к тропе полетели пять солдат и старлей Севостеев. Сесть на карниз вертушка никак не могла, и десантирование превратилось в эквилибристический номер: повисшему на лестнице Юрию казалось, что он крутится на бешеной карусели, а горы и небо так и норовят поменяться местами. Когда он, наконец, ступил на камни, то поначалу не поверил, что под ним уже не бездна, а земная твердь. Однако копаться в ощущениях не оставалось времени – вертолетчики предупредили, что не могут тут долго торчать: у боевиков оппозиции хорошее вооружение и зря рисковать никто не желал.

Тела убитых лежали на расстоянии двух-трехметров друг от друга: видно, боевики пытались рассредоточиться и залегли, да их все равно достали огнем. Не огрызались бы в ответ, может, и остались живы, тем более к пленным здесь относились терпимо – как-никак земляки, единоверцы, а то и соседи. Но боевики открыли ответный огонь, шальной пулей ранило одного из солдат. И это решило все: командир поста приказал стрелять на поражение. Таковы законы горной войны!

Бахарев быстрым взглядом окинул убитых и похолодел: на тропе лежало шесть окровавленных тел, а не семь! Где седьмой?! Надо во что бы то ни стало найти его тело, а если вдруг ему чудом удалось уцелеть в быстротечной круговерти ночного боя, взять боевика живым. А не сдастся – уничтожить!

– Где седьмой? – сквозь шум винтов вертолета прокричал он Севостееву. Тот пожал плечами, сорвал с плеча автомат и пробежал несколько шагов вперед. Юрий бросился за ним туда, где толщу скалы разрезала узкая и глубокая щель. Здесь вполне мог спрятаться человек, то там никого не было. Старлей на всякий случаи дал туда очередь из автомата.

– Наверное, упал, – Севостеев показал на дно ущелья.

Бахарев подошел к краю карниза и заглянул в пропасть. Сразу же слегка закружилась голова от высоты и Юрий поспешно отступил на шаг. По этим склонам, даже скорее отвесным скалам, вниз не спустится, а искать тело среди такого нагромождения камней, все равно, что иголку в стоге сена. В любом случае, надо выбирать: согласиться с версией старлея или предположить самое худшее? На Востоке не зря говорили – разумный готовится к непредвиденному.

Солдаты собирали оружие и сумки убитых, а Юрий, преодолевая брезгливость, обыскивал трупы, выворачивая карманы камуфляжных курток и штанов. Как он и ожидал, там не нашлось ничего существенного – пара зажигалок, патроны, складные ножи, хлебные крошки. Как правило, боевики истово соблюдали законы шариата и никогда не пили спиртного и не курили.

Юрий сфотографировал каждого из убитых на цветную пленку. Больше здесь делать практически было нечего, и он решил возвращаться.

– Как с телами? – майор обратился к Севостееву.

– А-а, – досадливо отмахнулся тот. – Солнце, ветер и стервятники… Через несколько дней тут останутся лишь кости, а потом даже их не станет.

– Ну, как знаешь.

Юрий направился к лестнице, намереваясь подняться в вертолет, зависший около карниза. Жаль, что боевиков не удалось взять живыми, однако на кого пенять: на себя, на солдат или на проклятую странную войну, на которой никогда не знаешь, чего ждать в следующий момент.

Груз уже подняли. Бахарев взялся за перекладины лестницы и вдруг понял – ему не хотелось улетать, так и не выяснив точно судьбу седьмого боевика, поскольку теперь с ней напрямую оказалась связанной судьба Султана. Да как не улетишь, если в любой момент может начаться обстрел и нервничали из-за этого все: летчики, старлей, солдаты. Только убитым все равно, – они свое отвоевали.

Усевшись прямо на пол в железном чреве вертолета, мелко вибрировавшем от работы несущих винтов, Юрий подтянул к себе трофейные сумки, не в силах сдержать нетерпение начал рыться в них, не обращая внимания на любопытные взгляды солдат. Пусть смотрят, все равно они ничего не смогут понять. Он и сам мало что поймет при первом беглом осмотре – даже расческа способна послужить вещественным паролем. Вот бы еще исхитриться и узнать: кто, где, как и кому должен ее показать и какие слова при этом произнести?!

Ага, в одной из сумок нашлось мягкое кожаное портмоне, а в нем письма на арабском и фарси, визитка с золотым обрезом и неровно разорванная фотография группы мужчин в европейских костюмах. Возможно, именно это неизвестные тащили через границу, как некий пропуск-допуск к определенным людям и тайнам. Но к кому и к каким?

Так, а это чего? Юрий выудил из сумки прибор, похожий на вытянутый пейджер. Сидевший напротив Севостеев живо заинтересовался:

– Телефон?

– Нет, «Войс Органайзер».

– Чего? – не понял старлей.

– Занятная такая штука, – попытался объяснить Бахарев. – У него объем памяти, как у хорошего компьютера. Может работать, как часы, будильник, календарь, записная книжка, телефонный справочник. И отзывается только на голос хозяина.

– Поди же ты, – удивленно шмыгнул носом один из солдат.

– Потому и «войс», что по-английски означает «голос». Модная западная игрушка.

Юрий покачал прибор на ладони: такая штука готова помочь надежно защитить секретную информацию и не нужно мощных сейфов, заучивания наизусть кодов – «Войс Органайзер» сохранит любые секреты в «бестелесном виде» и выдаст их на экранчик, повинуясь лишь команде, поданной голосом хозяина. Электронику никому не удастся обмануть, хотя можно и попробовать. Только как узнать, какой голос был у хозяина и не заблокирован ли прибор – вдруг при чужой команде он автоматически уничтожает память, а то и того хлеще, просто взрывается?! Что стоит заложить в «Органайзер» пластиковую мину?

– М-да, любопытно, – протянул старлей. – Покажи, как она работает.

– Лучше спокойно долетим, – Юрий спрятал прибор в сумку.

Вертолет уже делал круги над «Плутоном». Еще несколько минут, и машина приземлилась. Солдаты шустро выкатились из салона, и Севостеев на прощание пожал Бахареву руку:

– Извини, Павел не проводит: нам тут бывает некогда. Благодарим за посылки и прилетай в гости на Рождество!

– Спасибо! – Юрий подумал, что Рождество куда лучше справить дома.

Дверь вертолета с лязгом захлопнулась, и в иллюминатор стало видно, как быстро уходили вниз и оставались позади вросшие в камень блиндажи и черная неровная нитка ломаной линии траншеи. Приведет ли сюда еще когда-нибудь беспокойная судьба?

Лучше никогда ничего не загадывать.

Машина выровнялась и взяла курс на базу. Бахарев вновь открыл трофейную сумку и достал фотографию – письма, визитка и прочие бумаги его тоже очень интересовали, но не заниматься же их переводом в таких условиях? К тому же кто даст гарантию, что бумаги имели только видимый, не зашифрованный текст и лишены тайнописи? Впрочем, и в открытом письме может спрятаться условная фраза или даже слово, которое многое скажет посвященному.

По всей вероятности фото, специально неровно разрезали посередине: вдруг, оно как раз и есть вещественный пароль? Но тот, что его собирался кому-то показать, располосован пулеметными очередями и адресат напрасно ждет посланцев с той стороны хребта – они уже никогда до него не доберутся. Эти нет, а другие? Имея негатив можно напечатать сколько хочешь фотографий и разрезать их по шаблону, да и людей у оппозиционеров хватало.

Хотя пароль может оказаться более сложным – важно изображение определенных лиц, а не только совпадение частей фотографии. Но лица все незнакомые – двое азиатов и два европейца: все, как один, в белых сорочках с галстуками и в светлых пиджаках. Улыбаясь, они позировали на фоне пышной зелени. Снимок могли сделать где угодно: в Южных Предгорьях, в Крыму, в Италии или Турции, в Тунисе или на том берегу океана – в Майами. Попробуй, определи?! Здесь этот орешек не разгрызть: придется отослать письма, фото и «Войс Органайзер» в столицу, вместе с другими материалами, и не забыть позвонить начальнику отдела полковнику Чуенкову, чтобы попросить его ускорить работу экспертов…

Ветерок с залива Золотой Рог разносил над стамбульским районом Эминеню аромат фруктов. Они были тут повсюду: на лотках и тележках разносчиков, в ящиках, кузовах автомобилей и на огромных складах, поскольку здесь сконцентрировалась оптовая торговля фруктами и овощами. С зеленными и фруктовыми магазинами соседствовали многочисленные лавки швейных изделий и готового платья: тот, кто хотел купить не слишком дорогой, но вполне приличный костюм, непременно направлялся в Эминеню. По части торговли одеждой с ним могли соперничать разве только магазины с Бейоглу.

Тут же располагалось множество небольших кофеен и ресторанчиков. Они привлекали посетителей умеренными ценами, вежливым обслуживанием и прекрасным видом на залив, по которому величаво проходили огромные морские лайнеры, сновали белые прогулочные и экскурсионные теплоходики и скользили лодки под парусами. На веранде одного из кафе, любуясь открывающимся видом, сидели двое мужчин.

Первый, Константин Есиновский, – сухой, желчный, сутулый, с коротко остриженной шишковатой головой, – с брезгливым видом помешивал ложечкой остывший кофе и часто затягивался сигаретой, выпуская сизый дым из широких ноздрей горбатого носа. Второй, которого звали Феликс Рудерман, был значительно моложе, но уже успел сильно располнеть. Он вальяжно развалился на стуле и лениво потягивал через соломинку крепкий коктейль.

– О чем ты все время думаешь? – Феликс стряхнул несуществующую пылинку с лацкана щегольского светлого пиджака и ехидно усмехнулся. – Считаешь, что будет стоить твой процент?

– Какой процент? – Есиновский сердито отодвинул чашку, расплескав кофе. – Меня волнует совсем другое!

– Что же, позволь тебя спросить?

Они говорили на русском, поскольку в прошлом оба эмигрировали из России, и этот язык так и остался для них более близким, чем иврит или английский. Разве на иврите пошлешь трехэтажным матом так, чтобы сразу достало до печенок?

Однако теперь времена изменились, и даже в Стамбуле слишком многие стали если не говорить, то хорошо понимать по-русски, – интересы торговли обязывали знать язык постоянных клиентов. Поэтому приятели беседовали вполголоса, опасаясь, чтобы их разговор не стал достоянием чужих ушей: все-таки они не дома. Хотя как знать, где теперь их дом?

– Боюсь, Филя, что с подачи твоего любимого Франка мы ввязались в слишком крутые дела!

Есиновский с силой примял окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету, стараясь не обращать внимание на скопившуюся во рту горечь табака. Впрочем, разве может она сравниться с горечью, скопившейся на душе?

– Чего бояться чего? – недоуменно развел пухлыми руками Рудерман. – Извини, но я просто отказываюсь тебя понимать, решительно отказываюсь! Ты сам втянул меня в эту бодягу, а теперь, видишь ли, становишься одержим разными страхами? Зачем тогда лезли, скажи на милость? Да и чего бояться? Франк нас надежно прикрывает, а за ним, как ты знаешь, немалая сила! А деньги? Про деньги ты забыл, Константин? Хорошие, большие деньги еще никогда никому не давались даром. Тебе ли этого не знать, голубчик? И вообще чего ты боишься, чего? Мы всего лишь посредники.

Есиновский с сожалением поглядел на приятеля, как на недоумка, которому приходилось объяснять самые элементарные вещи и, наклонившись над столом, трагически прошептал:

– Мы не только посредники, Филя! Мы мелкие агенты спецслужбы, вшивые марионетки! И как только минует надобность…

Константин Абрамович откинулся на спинку стула и многозначительно посмотрел на Рудермана, который подумал, что в последнее время Костик стал со странностями, и не иначе, как у него потихоньку поехала крыша. В принципе это его проблемы, но, к глубокому сожалению, Феликс с ним связан общим делом и не может себе позволить послать приятеля куда подальше, да и стоявший над ними Франк не даст этого сделать. А послать Костю к психиатру равносильно тому, что самому вывернуть карманы – их обоих тут же выкинут из переговоров по заключению сделки и останется лишь со слезами вспоминать, какой кусок они не успели отгрызть. Нет уж, лучше потерпеть еще немного, а ради денег он вытерпит даже занудливые манечки Есиновского.

– Нас это, – Константин Абрамович оттопыренным большим пальцем выразительно чиркнул себя по плохо выбритому кадыку.

– Перестань разводить панихиду, – недовольно поморщился Рудерман.

Ему стало тошно: и отчего он столько лет никак не может разорвать нити, связующие его с этим ненормальным? То, что они когда-то вместе уехали из России, надо давно забыть, забыть и успешно провернутые вместе дела – жизнь шла вперед и постоянно вносила суровые коррективы. Нельзя цепляться за старое, когда-то нужно собраться с духом, чтобы его откинуть. Как там у марксистов: закон отрицания?

– Выпей, это успокаивает, – предложил он, но Есиновский отказался.

– Не хочу. Когда насосешься, совсем тошно. Я вот тут как-то лежу в койке и думаю: партия слишком большая. Еще никогда не было такой большой партии, Филя! И столь дорогой тоже!

– У нас не было. Вернее, через нас еще не проходила, – уточнил Феликс.

– А до других мне дела нет, – отмахнулся Есиновский. Рудерман подумал: приятель прав и до других дела нет никому.

Но завязавшийся разговор уже начал его тяготить. Надо же, с утра было такое прелестное настроение, радовали солнце, голубое небо, легкий прохладный ветерок, Феликс с удовольствием прогулялся по главной улице Стамбула – проспекту Истикляль джадесси. Так бродил без дела, глазел на хорошеньких женщин, сияющие витрины фешенебельных магазинов и мечтал, что когда-нибудь сможет подъехать сюда на собственном линкольне с шофером в униформе и швейцары, надеясь на щедрую подачку, с низким поклоном откроют перед ним двери. А тут Костя все изгадил.

– Тогда иди в отель и прими успокоительную таблеточку, – посоветовал Рудерман. – Выспись как следует. У нас впереди еще много работы, и нечего раскисать. Учти, я за тебя пахать не намерен! Все, давай до завтра!

Он протянул приятелю пухлую руку, давая понять, что настала пора распрощаться и наконец прекратить надоевший разговор. Неужели Костя нарочно настаивал на срочной встрече, чтобы было перед кем излить желчь и рассуждать о мучивших его страхах?

– Ладно. – Есиновский вяло пожал протянутую ладонь, сунул в рот очередную сигарету, взял со спинки стула свою куртку, перекинул ее через руку и, не сказав больше ни слова, медленно пошел прочь.

Феликс проводил его глазами и иронично фыркнул: пусть Костя, если желает получить деньги, сам справляется со своими манечками, а не желает, так скатертью дорога – Франк никого не держал, а подрасчет с хозяевами у каждого свой. Это Косте хорошо известно, и нечего взваливать свои проблемы и дурные предчувствия на чужие плечи.

Какой-то шустрый подросток, вертевшийся около кафе, вошел в телефонную будку, снял трубку и набрал номер, но Рудерман не обратил на него внимания. Но если бы он слушал разговор, то наверняка насторожился.

– Худой ушел, толстый остался, – не поздоровавшись, буркнул в микрофон мальчишка, как только на том конце провода сняли трубку.

– Кто с худым?

– Али.

– Хорошо, оставайся с толстым.

На этом разговор закончился, но Феликс его не слышал…

Расставшись с Рудерманом, взбешенный его тупостью Есиновский свернул в первый попавшийся переулок, потом в другой, словно ноги сами несли его к неведомой цели.

Как можно быть таким идиотом, как Филя, и совершенно не задумываться о будущем? Он еще уповает на Франка, глупец! Франк хитер и постоянно прикрывался им, как живым щитом. Сейчас еще не поздно выйти из опасной игры, в которую они ввязались из-за жадности и желая побольше хапнуть, – называй как нравится, суть все равно одна, – но выходить надо вместе. Впрочем, отчего он решил, что это непременно нужно сделать вдвоем с Рудерманом? Можно попробовать отвалить и одному, а приятель пусть расхлебывает заварившуюся кашу, как знает.

Наверное, стоило последовать его совету, отправиться в отель и немного отдохнуть, а потом взять такси и, никого не ставя в известность о собственных планах, рвануть на вокзал Сиркеджи, а там взять билет на поезд и укатить, например, в Германию. Пока тут опомнятся, он уже успеет прилично замести следы: мир широк, а такая мелкая сошка, как Есиновский, не долго будет занимать умы сильных мира сего. Деньги? На первое время хватит, а потом что-нибудь да подвернется.

Оглядевшись, Константин Абрамович с удивлением обнаружил, что он находился в торговом квартале Лалели, специализировавшемся на торговле с русскими. Здесь даже многие вывески были на русском языке, чтобы не владевшие турецким покупатели точно знали, куда идти. Все-таки продувные бестии эти турки, особенно когда хотят заработать. Кроме магазинов вдоль улицы протянулись лотки торговцев. Есиновский ловил на себе их оценивающие взгляды и невольно ускорил шаг – лучше поскорее убраться отсюда, все равно он не собирался нечего покупать. Тем более подъехал автобус с очередной партией бывших соотечественников, прибывших в Стамбул на шоп-тур, а встречаться с ними не хотелось. И вообще людное место, толкучка и шумная толпа сильно раздражали.

Пробираясь к стоянке такси, он думал, что правильно решил наплевать и на Франка, и на стоявшего за ним Голяницкого, связанного с Моссадом, но внезапно почувствовал, как его кто-то сильно ударил сзади по спине, да так, что разом потемнело в глазах.

– Эй! Эй! – сердито заорал уличный торговец, когда Есиновский страшно захрипел и повалился на его прилавок, сбрасывая товар на асфальт.

– Э-э! – удивленно выпучил глаза турок, а туристы испуганно отшатнулись, увидев, что точно под левой лопаткой тощего человека с коротко остриженной шишковатой головой торчала рукоять длинного шила, насквозь прошедшего через сердце…

Оставшись в одиночестве, Рудерман заказал еще крепкий коктейль и набил табаком трубку – к ней он пристрастился еще в Австрии, где после выезда из России долго болтался без дела в колонии таких же, как он, нищих эмигрантов. Там он и познакомился с Франком, тот убеждал, что все обойдется, и правда, потом все мало-помалу стало налаживаться. Но с трубкой Феликс уже не захотел расставаться.

Потягивая через соломинку коктейль и глубоко затягиваясь ароматным табачным дымком, Феликс думал, что Константин вдрызг разболтал нервы и пока он в таком состоянии толку от него мало. Впрочем, и раньше от Есиновского не приходилось ждать проку: всего-то, что рядом свой человек, с которым можно не лицемерить и которому, пусть с известной оглядкой, но все же можно доверять некоторые вещи. Но не более того! А основную работу тянул сам Рудерман.

Если проанализировать их разговор, то следовало признать: Костя, с одной стороны, полностью прав – Макс Франк при всей его показной доброжелательности, им никак не любящий родственник. Пусть это неприятно признавать, однако замечание Есиновского, что они для Макса всего лишь пешки, тоже не лишено оснований. Как ни крутись, а задница все равно останется сзади: кто-то же должен быть в этой жизни наверху, а кто-то в середине или внизу? Наверху на всех просто места не хватит. Да и стоит ли стремиться на самый верх? Там тоже далеко не медом намазано – вон, в России, те, кто всеми правдами и неправдами оказались наверху, постоянно живут в страхе попасть под свинцовый сквозняк. Веселенькая перспектива схлопотать пулю за то, что пытаешься сделать еще больше денег!

Впрочем, они с Костей в этом отношении мало чем отличались от новых русских – их бизнес тоже опасен, но кто-то же должен заниматься и этим, тем более, за ломовые бабки?!

Если посмотреть с другой стороны, то куда им с Есиновским деваться, кроме как крепко держаться за руку Франка как за руку сильного, щедро дающего работу и хлеб? Стоит только отказаться, как на их место тут же найдут других, более сговорчивых и без всяких комплексов. Поэтому пусть лучше Косточка выпьет успокаивающую таблеточку, проспится, приведет себя в порядок и засунет подальше в прямую кишку свои примочки насчет Макса, пешек и прочей ерунды.

Феликс допил коктейль, расплатился с официантом, выбил трубку, спрятал ее в специальный футляр из тонкой кожи и, спустившись с веранды кафе, медленно пошел по набережной, раздумывая, чем сейчас заняться? Есиновский в данный момент наверняка либо уже нажрался водки, либо таблеток и, в любом случае, спит – его привычки хорошо известны. Очередная деловая встреча с Максом назначена на завтра, во второй половине дня: надо надеяться, к тому времени Костя приведет себя в порядок. Обедать, пожалуй, еще рано, а болтаться по улицам без дела тоже как-то…

А не отправиться ли в отель: портье там ловкий, плутоватый и разбитной малый, он уже не раз намекал, что готов помочь эфенди поразвлечься. Естественно, за соответствующую плату. Ну да без денег теперь только прыщ вскочит, да и то не всегда. Так, может быть, воспользоваться его предложением?

Почему бы нет? Проституция есть везде, и Стамбул не исключение. И характерно, что тут давно появились готовые на все девицы из бывших соотечественниц Рудермана, особенно с Украины. Вот и надо договориться с турком, чтобы он привел какую-нибудь хохлушечку посимпатичнее. Впрочем, полагаться на вкус не стоило и лучше выбрать товар самому. Вот вместе с временной подружкой он и отобедает в номере, и если она понравится, то он позволит ей остаться до утра, а если нет – прекрасно выспится в одиночестве.

Феликс весело прищелкнул пальцами и ускорил шаг – отсюда до отеля просто рукой подать. Есиновский жил в другой гостинице: Рудерман не хотел постоянно выслушивать его нытье и был весьма благодарен Франку, призывавшему соблюдать хотя бы элементарные правила конспирации. Кстати, сам Макс остановился в очень приличном пятизвездочном отеле…

Тащившийся за толстяком мальчишка вошел в телефонную будку и набрал тот же номер, который набирал, когда ушел Есиновский.

– По-моему, он идет в отель, – сказал подросток, когда на том конце провода сняли трубку.

– Как настроение?

– А чего мне?

– Да не твое, образина, а клиента?

– А-а… Веселый. Высосал пару крепких коктейлей, чего-то мурлыкает под нос и пальцами прищелкивает.